ДОРО 2, глава 24 Очередная попытка майора Мудаева

   
   Отрывки из романа-утопии "Незаконные похождения Мах,а и Дамы в Розовых Очках", книга 2, повествующего о смутном времени распада государство образующих, общечеловеческих, моральных норм, когда на грешную землю нашу поднялась из самой Преисподней одна из богинь Ада, некая сверх могущественная демоница Велга, дабы, воплотившись в тело избранной Ею женщины, разжечь среди людей ещё большую смуту, ускоряя падение человечества во тьму.



- Силён в рефлексии парень! А ведь ум-то какой изворотливый… потенциал ведь есть! А он – на те – все способности свои – на алтарь привычки глупой – я, мол, за комп, и неебет! – хохоча и, одновременно, по воспитательски возмущаясь, думал себе в душу майор, вновь, вместе с телом юноши, повторяя знакомую процедуру включения “Windoos”. 
               
   Но, сосредоточившись лишь на рабочем столе программы компьютера, Александр повис в замешательстве, создав в своём уме подобие, зависшей от информационной перегрузки, сетевой программы. Взгляд юноши растерянно заметался от одного значка к другому, от папки к папке, не оставляя ни на одном из окон своего внимания.

   В хаотичных действиях юноши не хватало главного – цели и конкретного желания чего-либо. Удивляясь собственной заторможенности, Александр сперва решил, что рассеянность эта, есть следствие не функционирующего интернета. Но, проанализировав свои чувства и навязчивые мысли, он отказался от своего заблуждения, и осознал вдруг, что та отупляющая хмарь навалилась на него целиком по вине пережитых накануне дурных эмоций, вытравить кои не удавалось из себя никаким привычным способом.

  - Посмотрю порнушку! – решил придумать на эту сумятицу мыслей и чувств Александр, резонно рассчитав, как может подействовать сильная эмоция, порождённая сексуальным восторгом, на прежде пережитую эмоцию, порождённую страхом и ненавистью.

  - Умный, какой ведь умный, балбес! – восторгался в душе своей тем интеллектуальным построениям Александра-младшего майор; так же радуясь и тому, что решение юноши приблизит, наконец, тот миг, когда он освободится от этого жуткого кошмара заточения в чужом теле, да ещё при каких-то буйных и радикальных внешних обстоятельствах.

  - Дело-то ведь серьёзное! Я тут прохлаждаюсь в теле аморфного ко всему вокруг, кроме нужд своей персоны существа, существа без малейших представлений о совести или доблести, существа, которым руководит наставник из секты, запутывающий, и без того запутанную его нравственность в узел неприятнейшей драмы… И его брат, которого он, в сущности, в рот имел, и мать – лоснящаяся лживой и наносной моралью эгоистка, но, скорее всего, ещё и блудница со стажем. А вокруг такие события! Да ещё и тело-то моё, Акбаром данное, хотя Велга ещё и разных прочих богов упоминала, тело-то моё – прямо посреди площади валяется! Хошь – топчи его, хошь – би-би! Нужно выбираться из этого голубоглазого проказника, и поскорее! – думал сквозь душу майор, решительно настроившись, во что бы то ни стало, выбраться из тела юноши, через ту магическую процедуру с мантрой, что была ему предписана Велгой. 

  - Только бы никто не отвлекал его от этого дела, чтобы хоть кончить парень успел! – прервавшись в начале бормотания мантры на гневную мысль, подумал майор, но тут же и пожурил себя за внутреннюю болтливость, в ущерб душеспасительной практике.

   И опять же, только начав бубнить «ом» сызнова, подумал ещё раз, ещё раз нарушив необходимость внутреннего безмолвия: «Тут вам и Карлос Кастанеда в прок пойдёт, со своей идеей внутреннего безмолвия, как ключа к нагвалю… Надо бы ещё разок его прочитать, а то помню – брался за эти книги лет пять тому назад… Это какой – седьмой раз уже наверное будет повторного чтения? И восьмой и девятый прочитать не грех! Магия всегда пригодится, особенно мне – человеку военному, деловому, с жизненным опытом…» - и вдруг замолк, наградив самого себя воображаемым подзатыльником, чтобы продолжить настойчивый слог: «Ом мани падме хум!»

   Александр-младший, тем временем, желал себе того же, но уже совсем по другим причинам. Душа его была мятежна. А на фоне мятежа души какой-нибудь Оленьки из Святогорска, собственные беды, верно кажутся не такими уж и тяжкими. При том ведь, и накал страстей, и душевное падение, словно затяжное падение с парашютом, делается Оленькой с красотою, на фоне красоты и под воздействием обострившегося у оператора чувства её же, в силу достаточно качественной лизергиновой марки, достоинством единиц эдак двести, а то и триста, дабы не переключаться на всё более смутно различимые вещи, связанные с душой, астралом и прочей кислотной чепухой. Поэтому, решив не разыскивать кого-нибудь новенького среди смазливых мордашек пип видео, Александр-младший уверенно выбрался на своё сетевое окружение, радуясь, что хоть оно в сети, и загрузил на рабочий стол папку с коротким и броским названием “Whinkers” part six.

   Фильм этой серии был замечателен во всём. Всё в нём было красиво и ярко. Контрастные краски окружали натуралистично близко, снимаемых на камеру, исключительного сексуального качества людей. Людей разных по своей природной конституции – ярко выраженных мачо из жарких стран с дикой архаической культурой мачо; и, в противоположность им – юных блудниц из стран, уставших от государственной диктатуры и вечной Имперской блажи – из стран Восточной Европы, и особенно – бывшего Советского блока, и конечно самой России, особенно из столицы её Москвы; ибо именно москвички, на фоне многих прочих проказниц, развращены ленью и сладострастием до самого основания, а потому буквально живут и дышат делом порока, коль выпало оно им по судьбе, ибо особенно подобный порок порнографического эксбиционизма, и одновременного вуеэризма сделал их окончательными блудницами и прославил на весь мир.

   Таков был “Whinkers”, но натуралистичные стоны и громкие смачные чавкания и откровенный пердёжь, после ели в опу, не имели, всё ж, какой-то очаровательной, невыразимой, но вожделенной искорки, интригующей чертовщинки, или еле заметной, но наиболее очаровывающей ангельской внутренней красоты, кою несла в своём образе, оставленная в пренебрежении Ванесса Чейз – элитная, прошедшая через всё, живущая лишь собственной страстью, дива из девяностых.

   Не хватало почему-то даже этим, растраханным в потроха, пожизненно расслабленным, истекающим жирной слизью изо всех щелей членососкам, той девической скромной нежности, доверчивого душевного равновесия, при самых грязных внешних обстоятельствах, не хватало таланта быть Звездой.            

   Тем временем чувства Александра-младшего были потревожены ныне так глубоко и сильно, что недостаток артистической любви в героинях “Whinkers” он заметил сразу. Поэтому, понимая, что удовлетворён он будет лишь на эмоциональном и животном уровне, Александр-младший вытащил из папки «мои видео» те несколько фильмов, что накачал недавно, ища сведения об анархистах и Велге.

   Здесь уже ориентировался он чуть хуже, а фактически не ориентировался вовсе, поскольку фильмы принадлежали прошлой эпохе, эпохе, уступающей нынешней по уровню технического развития кино и видео техники и оборудования к сему ремеслу, выживавшему прежде на ловких изысках тех, кто брал искусством, а не натурой, выворачиваемых наизнанку фекальных отверстий.

   Но в том фильме, что решил открыть Александр-младший, полагаясь на слепую удачу, оказалось натурализма не меньше, чем в самых изощрённых оргиях, порталов склонения слова ass, с любыми возможными сочетаниями, лишь бы донести до потенциального зрителя уверенность, что здесь непременно будет грязно, что здесь будут пердеть и ссаться от восторга, облизывая, вытащенный прямо из опы подружки-лесбиянки чёрный член.

   Итак, фильм с Ванессой оказался более натуралистичным, нежели романтическим, по всем законам постановки, где дюжина молодцов в строительных робах и даже в касках, обрабатывали своими четвертиметровыми членами и её и её подругу по кино.

   Но и этот, натуралистичный и грязный, по своей сути фильм, от участия Ванессы, имел в себе скрытое и могучее очарование. И в этой грязной ситуации группового изнасилования на строй-площадке, она вела себя столь ласково трогательно, как будто наивно милостиво, приветливо и чувствительно к каждому, приходящему к ней сзади, к лицу, сверху и даже снизу, любовнику, будто совокупляясь не с проходимцами, а с неостывшей в сердце школьной пассией.

   Майор же, тем временем, почти уже прибыл в то необходимое в его затее состояние – состояние безмолвного транса.

   «Ом!» - нараспев затягивал в горле собственной души вводный санскритский слог наш горемычный военный, когда Ванесса начинала пищать от очередного, вводимого в неё члена.

   «Ом мани падме хум!» - пел целиком всю мантру майор, в тот миг, когда она тряслась от вожделения и от могучих ударов и толчков извне.

   Александр, наблюдая за нею, приготовился уже совершенно сознательно, снять с себя, наконец, то дикое напряжение, что одолевало его сознание и затвердевшую от смутных чувств и противоречий, обманутую плоть.       

   На улице, меж тем, шумели; и крики образовавшейся откуда-то толпы грубиянов и матершенников долетал до слуха юноши.

  - Буду дрочить до отключки! – смело решил Александр, не находя малейшего желания поинтересоваться происходящим снаружи квартиры и дома.

  - Дурак! Истощишься напрочь, да я из тебя выберусь, тогда совсем ориентиры потеряешь… обесточишься и в оборот попадёшь, как жалкая жертва! – заботливо подумал в ответ мыслям юноши майор, остановив на миг мантру, и отчитав себя за само потакание, продолжил бубнёж.

   Минута освобождения приближалась вновь, и вновь шанс майора обрести независимость и право, пусть хоть и умирать, но в теле собственном, а не в чужом, тот шанс вертелся совсем близко – в каких-то трёх или пяти минутах будущего времени. И всё было как надо.

   Даже, несмотря на нарастающий рокот толпы за окном, Александр-младший, приспустив брюки, сосредоточил внимание на экране; а внимание его сосредоточило все чувства в одной части тела, готовой отреагировать на производимое над нею насилие плачем белых слёз любви.

   И снова, в самый  жаркий пик позыва к извержению семени, снова в тот миг, когда майор уж начал произносить заветную мысль об освобождении, на фоне гудящей без остановки мантры, в этот миг всё вновь нарушилось многочисленной и нежданной силой, обрушившейся со всех сторон весьма резко и неожиданно.

   Компьютер вдруг защёлкал, и по экрану монитора побежали линии помехи, похожие на те, что возникают при подключении периферийных сетевых устройств. Следом за компьютером затрезвонил телефон в нагрудном кармане сорочки, тут же в комнату вошла мать, а в коридоре зазвенел колокол дверного звонка.

  - Чёрт бы вас всех побрал! – выругался резонирующий от мантры майор, в точности скопировав выражение своего юного, арендуемого тела, которое Александр-младший адресовал в сей миг решительно всему окружающему его живому миру.

  - Александр?!... – выпучив глаза на обнажённые гениталии младшего сына, выплюнула мать, чуть не подавившись слюной собственного вожделения и одновременной брезгливости к плоти, моралью не предназначенной к столь пристальному созерцанию. Но, тут же опомнившись от своего шока, мать собралась изнутри, и продолжила говорить, отведя лицо чуть в сторону: «Шок!... Перепугался, конечно!... Это всё нервы, я понимаю!» - а, настроившись на собранность совсем уж полностью, сообщила следом и о цели появления в комнате без спросу, пробормотав следом торопливо: «Ты отдохни здесь пока что, а я мигом в магазин сбегаю, посмотрю минералку… магазин же, я надеюсь, у них никуда не делся!»

  - Кто там в дверь ломится?! – гневно, от овладевшего им снова испуга, пресёк её фразу ещё на финише Александр, взбешённо хлопая по крышке телефона, не желающего вылезать из кармана, и, вероятно, зацепившегося своим корпусом за прочную и тонкую нитку.

  - Это наверняка Антошка – колледж прогулять зашёл к нам! – скороговоркой ответила мать, придерживаясь установки на спокойствие, невозмутимость и оправданный лишь внутренней верой оптимизм, и изо всех сил стараясь делать вид, будто ничегошеньки не происходит, ни на улице, ни в самой комнате младшего сына.

  - Наверняка… наверняка – это наверняка, а вот на самом деле – кто? – сверкая заблестевшими от вынужденной сублимации, неудовлетворёнными и злыми глазами, возразил матери Александр, оторвав, наконец, телефон от назойливой нитки, а нитку от телефона.

  - Я пойду, открою… это он, наверняка! Ну, кто же ещё, как не он?! – как будто бы специально, претворяясь слабоумной, блаженно проворковала мать, скрываясь за дверью комнаты.    

  - Узнай сначала, кто там, а лучше – вообще – не открывай! – прокричал в напутствие, рождённую в ярости команду сын.