ДОРО 2, глава 23 Гражданская

             
      Отрывки из романа-утопии "Незаконные похождения Мах,а и Дамы в Розовых Очках", книга 2, повествующего о смутном времени распада государство образующих, общечеловеческих, моральных норм, когда на грешную землю нашу поднялась из самой Преисподней одна из богинь Ада, некая сверх могущественная демоница Велга, дабы, воплотившись в тело избранной Ею женщины, разжечь среди людей ещё большую смуту, ускоряя падение человечества во тьму.



   Часы летели, а за ними пропадали сутки, тогда как надежда утекала вслед за смываемыми в унитаз праздности минутами, оставляя майору лишь отчаяние и разочарованное самобичевание ; из чувств, доступных к переживанию, ибо, ни мантра, ни сила намерения, ни вера, не проникали уже через барьер сознания, блокируемого Александром-младшим, то пресловутой “уру-рой”, а то и вовсе — гипнотической электронно-резонансной музыкальной программой, из репертуара церковной общиной Виктора Викторовича.
 
   Летели сутки, а за ними готовилась провалиться в бездну опустошающего безделья сама неделя, в течение коей Александр-младший успевал изредка наспех покушать, проверить рейтинг собственных ставок на футбольном тотализаторе, дабы чуть отыгравшись, пополнить счет интернет-провайдера, купить сигарет, жвачек и пиццы, дабы разделить скромное пиршество с изредка заходящими в гости приятелями-наркоторговцами; спал, садился за компьютер вновь, вновь шёл на кухню к утреннему кофию, возвращался, и снова садился играть.
 
   Звонка от Виктора Викторовича не было слышно уже давно, и если б не зомбирующая звуковая программа от его церкви, то Александр забыл бы о наставнике, равно как и обо всём окружающем его мире, довольствуясь той виртуальной само достаточной неприхотливостью, что давали ему тотализатор, игры и синтетические полулегальные наркотики.
 

   Катастрофа налаженного под часовой механизм уклада жизни юноши произошла, как то и положено по законам бытия, внезапно, и навалилась невесть откуда, мигом разрушив все прежние устои фиксированного образа и быта, не только самого Александра-младшего, но и всей семьи его, равно как и граждан недавно благоденствовавшей столицы государства.

   И началось всё с не сработавшего утром интернет-проводника, заблокированного столь грубо, что Александр решил было грешить на сам сетевой кабель, но, удостоверившись в исправности подключения, переключил своё негодование на нерадимого провайдера, мстительно смакуя мудрёную фразу об отказе в пользовании услугами интернет-дилеров по причине их некомпетентности, лишившей его возможности осуществить очередную сетевую сделку с партнёрами по бизнесу, что якобы привело к непоправимой потере финансовых активов, возмещать кои ныне — резонный долг виновника возникшей проблемы — то есть самого провайдера.

   Но сии блаженные мысли юноши прервала появившаяся на пороге комнаты, украшенная кремовой маской поверх лица и банным полотенцем на возвышающемся куполом шиньоне, мать юноши.
 
  — Что творится-то, Алексашенька! Хулиганы восстали! В самом центре — настоящая война — стрельба, мотоциклы, шум!... А самое главное — Сашку нашего — Пушкина, убили! Да! Прямо перед памятником, на площади Пушкинской! — аккуратно прикасаясь к распахнутым во всю ширь, блестящим от возбуждения, обведённым кремом глазам, и ища в них слёзы, испуганно сообщила мать; но, приглядевшись к выражаемой на лице сына явной безучастности, осторожно спросила следом: “И что же интернет твой?... Неужели ничего не передают там? Неужели ты ничего не знаешь?... Хотя… Ночью началось восстание это… Не успели оповестить всех, наверное…”
 
 — Я занят был делами, перепиской с коллегами, да играл немного… А ты-то откуда об этом услышала? — лаконично среагировал на новость Александр-младший, ничуть не взволновавшись, а даже напротив — вздохнув с облегчением от разрешившегося вопроса с блокированным интернетом.

  — По телевизору сказали… по всем каналам одну и ту же передачу показывают — сводку утренних событий на Пушкинской площади, а в перерывах — “Лебединое Озеро” — балет из Большого… — беспокойно пробегая взглядом по телу и лицу сына, и ища в его выражениях какой-нибудь подсказки к дальнейшим словам и действиям, добавила к сведению мать; тогда как майор в теле юноши, глядя на неё, подумал о том, что среди обозначенных событий, прежний уклад жизни и отношений с сыном приобретут совершенно иную форму и выражение, и что, смотря на лицо Александра, ныне ей следовало бы пробудиться ото сна блаженной повседневности, дабы осознать, кого воспитала и чем всё обернётся дальше.

   Таким образом, глядя друг на друга как будто по-новому, как будто пробудившись ото сна или вовсе — впервые, сын и мать отправились на кухню к телевизору.
 
   На экране действительно разыгрывалась сцена из балетной постановки “Лебединое Озеро”. Умиротворяющая на лад возвышенной торжественности, заманивающая в идиллическую сказку музыка, с двигающимися плавно и аккуратно фигурами артистов, настораживали, невольно призывая зрителей к соблюдению тишины и вдумчивого благоразумия.

   Но вот, взамен антракта, симфоническую паузу заполнил алый фон и появившееся на нём объявление, составленное белыми строгими буквами и комментируемое ещё более строгим голосом диктора за кадром: “Внимание! Чрезвычайное сообщение государственной важности!” Помигав некоторое время, грозное объявление то, захватив с собой назойливый баритон диктора, исчезло, а на смену ему явились кадры живой съемки, запечатлеваемых по-видимому откуда-то с крыши окрестного здания, событий на Пушкинской площади, где у подножия памятника мятежного поэта уже свершались те злополучные драматичные происшествия, участником коих недавно был наш майор, ныне наблюдающий за собственным, распростёртым возле тела Пушкина, израненным телом.
 
 — Вот он! Вот он наш Сашка, смотри! Вот он лежит возле дымящегося вертолёта, рядом с каким-то усатым чуркой! — с восторгом и ужасом заверещала мать, срывая с головы своей полотенце и обнажая влажный после мытья шиньон.
 
   От громких слов её Александр отстранился и, брезгливо поморщившись, вопросительно пожал плечами, то ли удивляясь происходящему, то ли не разглядев спрятанного за огнём и дымом тела брата, хотя, ведающий мысли белокурого юноши майор знал наверняка о том, что жестом этим Александр-младший выражал лишь циничное безразличие к судьбе сумасбродного грубияна-поэта.

 — Верно говорят, будто Бог всё видит и награждает по заслугам, наказывая за грехи! — решился всё же комментировать свой немой жест Александр, подразумевая, неведомое матери, судьбоносное отмщение за нанесённую ему недавно обиду от брата по радио, а под наградой подразумевая вчерашний выигрыш на тотализаторе, когда вместо рекламируемого “Зенита” неожиданно выиграл “Локомотив”.
 
 — Прости Господи, грешно говорить, но свинья везде грязь найдёт!... Жалко дурака конечно! — утирая полившиеся всё ж на вощёные щёки слёзы, согласилась с любимым сыном мать.
 
 — А может жив он ещё?... Ведь и в прошлый раз — горел, да не изжарился… а здесь — парик на нём верно… небось, ведьма ихняя предводительница от своих косм отстригла… — кусая губу, злобно прогундел Александр, глядя на появившуюся в кадре, скачущую поверх посольского Мерседеса Велгу.
 
 — Влип, дурак, влип! С самого детства непутёвым рос, как отец — самостоятельный слишком… — пропуская мимо ушей комментарии младшего сына и думая о своём, тихонько причитала успокаивающие слёзы обвинения покойному сыну мать.

 — А этот, который рядом с ним валяется — одет точно как горский террорист… Как будто полевой командир с гор спустился, и успел только бороду побрить и помыться ото вшей… — с брезгливостью глядя на лежащего рядом с братом усатого майора, высказался Александр-младший, с предчувственной настороженностью вспоминая об упоминавшемся майоре, неведомый облик коего представлялся юноше именно таковым.

   Взгляд камеры прыгал от предмета к предмету. Изображение на экране трясло, словно в лихорадке. “Наверняка, сука-корреспондент мандраж наводит! А зачем?... Ведь и так — дела в столице суровые…” — думал себе майор, параллельно участвуя во вздохах и покрякиваниях Александра-младшего, глядящего программу всё внимательнее, и всё больше проникаясь резонным ужасом от видимого.
 
 — Вот — это их главная хулиганка — зачинщица беспорядков! — тыкнув пальцем в экран, разгневанно сообщила мать.

   Глаза Александра-младшего, совокупно со взором души майора, с восторгом и трепетом разглядели, забравшуюся, вместо убитого их родственника поэта, на тумбу под памятником, Велгу, где, обняв бронзового Пушкина за верхнюю часть бёдер, завертела она в воздухе, словно флаг, автомат Шапошникова калибра 7.42. Вслед за парой призывающих ко вниманию выстрелов, над площадью, поверх сонма людских голов, разнёсся звонкий, расшибающий воздух вдребезги голос Нагваля.

  ; Арумба, пипл! Погиб поэт-невольник чести… Но, где умирает король, как известно, чествуют нового правителя… А новый король — это все те люди, что вняли погибшему поэту и присоединились сегодня к нам! Поэтому — да здравствует король! В нашем полку прибыло! И войско моё сделалось единым с добрыми людьми, новобранцами, избавившимися от лживого пастыря-Палача! — выкрикнула поверх голов Велга, заставив даже корреспондента, снимающего сей репортаж на камеру с крыши дома, напротив памятника и площади, прекратить нарочитое своё дёргание, поскольку слова Нагваля, обращённые к громадной толпе шумящих вооружённых людей, сами по себе внушали и страх и трепет, и беспрекословный интерес любого зрителя.

  — Ишь ты, как заводит, стерва! Бесстыдница — ноги растопырила! Ишь, фифа какая — в очках, костюмчик серебром играет… А сама, бандюга — за автомат!... Эти-то, внизу — пьяные все, слюни пускают, глядя на жопокрутство ейное… У-у-у — шлюха! — пристроив поверх носа очки и уткнувшись им в самый экран телевизора, критиковала Велгу мать Александра, возмущаясь особо сильно, когда оператор умудрялся детально демонстрировать облик Дамы в Розовых Очках.
 
  — Велга её зовут, кажется… — имея весьма схожий облик с теми, о ком мать отзывалась столь нелестно, бишь о пускающих слюни, обиженно промямлил Александр-младший, вспоминая о том, как искал любые сведения о Нагвале, и не нашёл ничего.

   В то время из телеприёмника, вдогонку за словами юноши, резко прозвучала следующая фраза Велги: “Да, меня зовут Велга! И пользуясь удобным моментом, я напоминаю об этом вам, смотрящим на меня в телеэкраны!...” — вытянув руку с автоматом вперёд, и дулом указывая прямо в камеру, продолжила говорить Дама.

   Заставив оператора даже дёрнуться от испуга, отчего изображение, нарушившись на миг, вдруг, как будто бы сделалось чётче, воспроизведя зашторенные розовыми стёклами глаза Нагваля весьма выразительно, Дама продолжила говорить: “Вот Вам и другая перспектива, майор… Тело Ваше перед Вашими собственными глазами — по телевизору, геройски павшим показывают, а душа всё мыкается в теле юного балбеса… Уж после такой мистики, думаю, что Вы уверуете в волшебство, и послушаете мой навет, да приказ, дабы душа Ваша после куда-нибудь не сгинула вовсе!” — глядя юноше и матери его прямо в глаза, хохочущим стальным гласом заявила Велга, шевеля душу майора колдовством неведомой власти и силы.

 — Ой-йо! Маман, ты слышишь?! Ведь она прямо со мной разговаривает! Обращается ко мне, когда про майора говорит… — испуганно захлопав глазами и беспардонно дёрнув мать за рукав платья, заверещал Александр-младший, тогда как Велга с экрана, будто бы соглашаясь с его догадкой, задорно подмигнула с экрана.

  - У-у-у! Распутная стерва! Настоящая ведьма… ишь, как ворожит, дьяволица!... Ладно, что нам этим оборванцам подобать, что ли?! Что пялиться на эту грязную бесстыдницу?!... А то ведь, и мне не по себе становится, глядя на эту лохудру… всё! Посмотрели немного, и хватит! Выключаю! – озлоблено засуетилась мать, краем юбки отгоняя сына от телевизора, и нажала на кнопку, услышав в последний миг, как бы на прощание, донёсшиеся из телевизионного динамика слова Велги: «Чао, Александрик; чао, майор; чао, маман! Ну, а вам, собравшийся на площади народ, арумба!»

  - Фу ты, чёрт! Наваждение какое… - рефлексивно приподняв руку на само крещение, вместе со словами, выдохнул своё напряжение от просмотра телепередачи Александр-младший, а сделав несколько вздохов, чтоб чуточку прийти в себя, добавил: «Рассосётся, может быть, как и всякие прочие запутавшиеся события… К чётру! Я пойду к себе, посижу за компом… а то сегодня они все шумят, а завтра будут на этом рекламу своим новостным репортажам делать, чтобы деньги за рекламу от женских прокладок и памперсов с мылом получать! – деланно зевая, цинично, в рамках текущих интеллектуальных мод, рассудил Александр-младший, грациозно стряхнув с себя весь налёт переживаний и возмущённых эмоций. После чего, мягко подвинув мать рукой в сторону, отправился к себе, шаркая подошвами домашних туфель по полу, словно старик, которому, судя по его походке, уже не до суеты и всяческих там молодёжных переживаний.