Белый фартук

Прекрасный наш язык, под пером писателей неучёных и неискусных, быстро клонится к падению. Слова искажаются. Грамматика колеблется. Орфография, сия геральдика языка, изменяется по произволу всех и каждого. Пушкин


…Ах, как хочется быть красивее всех на выпускном бале!
На таком важном событии девочки могут не ходить строем, как все долгие учебные годы в Пансионе, — в учебные классы, в умывальни или на молитву, на трапезу, а на бале можно похаживать наверное свободно и даже уединиться в каком-нибудь уголку, в котором слышны будут музыка, весёлый смех выпускниц, скольжение атласных туфель по блестящему лакированному паркету и лёгкое, как у сосулек, дзиньканье подвесок люстр — в такт увеселительному вальсу.

            И, ненадолго покинув подруг и строгих надзирательниц, можно побыть немного в одиночестве, однакож с тем, чтоб, выйдя из своего укромного укрытия в широкую и высокую залу, украшенную роскошными вазами с цветами, услышать восхищённые всклики:

            — Ах, какой у Сонечки красивый белый фартук!

Позади остались уроки Закона Божьего, русского и иностранных языков, арифметики, рисования, музыки и рукоделия, а в классах старших — ещё и уроки географии, истории и домашнего хозяйства.

            Однакож девочки за годы учения крепко сдружились, познали настоящую дружбу, — но пригодится ли всё это им в новой жизни, в которую входить и радостно, и опасливо? Всех девушек ожидает одна судьба: замужество, дети, хозяйство, в котором и применимы будут все науки, которые они постигли в Пансионе.

            А пока — танцы, веселие, мелькание фигур и лиц, бантов, пелерин и — фартуков! На длинных столах, накрытых белыми, расписными серебряной нитью скатертями, стоят хрустальные вазы, наполненные конфектами, а для прохлаждения в кувшинах — фруктовая сыта, ягодный морс и мятный холодный чай.

            Сонечка была уверена, что ни у кого нет такого фартука, как у неё, который сшила её маменька, своими руками, пальчиками нежными!

            Белый фартук закрывает платье синее, атласное, широкие лямки переходят в пелерины, спадающие с плеч до самых локтей, а сзади пояс длинный на тонкой талии завязан в пышный бант! Материал муаровый нежный, но крепкий, тонкий и матово-белый, с волнистыми разводами. Длинная юбка фартука широкой сборкой вьётся вокруг колен, вздрагивая при ходьбе, как крылышки бабочки.

            Этот фартук принесёт Сонечке счастье: она умна, образованна, приятственна наружностию, но главное — привязанность к наукам, а целию Сонечки отныне стало Учительство, подобно их милой Леокадии Бенедиктовне!
Она тоже станет заботиться о своих ученицах, передавать им знания, воспитывать духовность и нравственность, любовь к родному Отечеству и языку, выговаривающему эту любовь!
            И пусть этот чудесный, редкой красоты фартук станет в жизни Сонечки и оберегом, и символом счастия, утверждения достоинств и достижения цели!


            …— Тёть Зин, а тёть Зин, а мы в гости едем к кому? А далеко? А там будут пирожные? А крюшон?

            Зина, очень привязанная к своей племяше, не всегда имела терпение отвечать на все вопросы любознательной девочки, поэтому ответила на последний, рассчитывая на то, что предыдущие Верочка уже не помнит…

            Не тут-то было: Верочка не угомонится, пока не узнает всё, что ей хочется знать.

            Вздохнув, Зина объяснила Верочке, в обратном порядке, что в гостях наверняка будут и крюшон, и эклеры с кремом, и ехать недалеко, а Людмила Павловна — добрая, они с ней дружат.

            А когда Верочка, впервые оказавшись в метро на станции «Новослободская», открытую совсем недавно, увидела подсвечиваемые стеклянные витражи на стенах, — она ахнула:

            — Тёть Зин, тёть Зин, ой какой калейдоскоп большой! А почему стёклышки не шевелятся и не меняются, как в калейдоскопе? А как туда лампочки попали?

            И добила последним вопросом:
— А почему так красиво?!

Зина потянула Верочку к эскалатору:
            — Пойдём скорее к выходу, а потом поедем на «Букашке» по кольцу.

            Ох как неосторожна Зина! Пришлось объяснить племяше, что «Букашка» — не живая, ползающая по травинке, а что это троллейбус «Б», который москвичи так назвали в шутку, и он ездит по кольцу, а кольцо не от цветной деревянной пирамидки, а Садовое, и по нему носятся машины «Победа», «Москвич» и «Волга», троллейбусы.

            Сложно Зине с Верочкой, потому что вопросы сыпались беспрерывно, к тому же племяшка ещё и успевала читать всё подряд, что попадалось на глаза, — вывески, названия афиш, переулков, магазинов.

            Наконец они уселись в троллейбусе-«кузнечике», как обозвала его Верочка («потому что у него усы есть большие»), на места, предназначенные «Для детей и инвалидов»; узнав у Зины, кто такие инвалиды, она вспомнила про своего мишку без одной лапы, грустящего в углу дивана; потом она попрыгала на сиденье, так что подскакивали косички с бантами; на остановках из окна она прочла все названия магазинов (Булочная, Дом обуви, Хозяйственный магазин), на круглых тумбах — Музыкальная Москва, Театральная Москва; потом Верочка поинтересовалась, почему у бабушки в авоське лежит рыбка и не шевелится? Наверно, бабушка едет с рыбалки; а вон дяденька везёт птичек в клетке, чтобы их выпустить в парке; а потом…

            Зина застонала, сморщилась, будто лимон жевала, предложила Верочке поиграть в «молчанку».
            — Как это?
            — А кто больше промолчит.
            Верочка чуток помолчала и тут же спросила:
            — Тёть Зин, а я выиграла? Ведь я больше тебя молчу?

            Наконец они вышли на Сухаревской, перешли Садовое кольцо на Сретенку, завернули в тихий переулок.
            — Ну вот, Верочка, мы и приехали к моей подруге Людмиле Павловне, не буду тебя учить, как надо вести себя прилично, да?
            Верочка кивнула — бантики подпрыгнули.

            …Крюшона у тёти Люды не было, зато был торт «Абрикотин».
            Верочка знала, что чавкать нехорошо, но пришлось, а иначе как тётя Люда узнает, что Верочке вкусно?

            Тётя Люда улыбалась, глядя на девочку, у которой и щёки, и нос вымазан в креме, и спросила, что ещё она умеет делать так же хорошо, как чавкать?
            — Ох Люда! — ответила Зина за племяшу, увлечённую тортом, — она всех замучила чтением, всё подряд хватает, даже газету «Правда», лишь бы читать! Представляешь, даже книгу о вредителях садов! Ни-че-го не поняла, а залпом проглотила!
            — А сколько ей лет? — удивилась Люда.
            — Да скоро шесть будет. Через год в школу пойдёт — там ей уже нечего делать будет, — пошутила тётя Зина.
            — Верочка, ну-ка прочти это? — Люда протянула Верочке лист бумаги, исписанный мелким почерком, но та отказалась:
            — Я только печатные буквы могу. А в школе и другие уроки есть кроме чтения, я знаю, нам говорили в детском саду. И вообще, я когда школу закончу, тоже стану учительницей.
            — А почему учительницей? Ведь все дети мечтают стать клоунами, лётчиками, поварами, милиционерами, продавцами мороженого, чтобы всё время его есть.

            И вдруг Верочка такое сказанула, что обе подруги смолкли, уставились на Веру и рассматривали её так, будто впервые увидели. А Вера сказала:
            — Глупости. Чтобы все стали лётчиками, поварами, клоунами там всякими, их всех вначале надо учить.

            И упрямо добавила:
— Я буду — учительницей, а не лётчиком!

            Людмила Павловна сама преподавала русский язык и литературу и, словно забыв, что имеет дело с ребёнком, у которого может тысячу раз поменяться поиск профессии, поднялась из-за стола и торжественно-серьёзно обратилась к Верочке:

            — Тогда ты — та, которую я давно искала. Я хочу сделать тебе подарок, необычный, он даже не редкий, он — единственный, и он принесёт тебе счастье и удачу, но когда этот подарок исполнит твою мечту, ты передаришь его другой девочке, которая тебе понравится, но с условием: она должна любить читать и желать стать Учительницей! Поняла? Запомнила? — серьёзно спросила Людмила Павловна.

            Разволновавшись и словно предчувствуя ещё детской душою, но цельностью натуры, Вера тоже поднялась из-за стола, выпрямилась, кивнула:
            — Поняла.
            — Сейчас принесу, — и вышла в другую комнату.

            Людмила Павловна вынесла на протянутых руках объёмный, но лёгкий свёрток в обёрточной бумаге:
            — Вера! Очень давно эту вещь сшила любящая матушка своей дочери Софье, специально для выпускного бала. Сбылось пророчество — Сонечка очень любила читать, хотела и стала настоящим Учителем.

            Потом она передала его другой девочке, и так продолжалось многие-многие годы, но эта вещь не потеряла красоты и нисколько не попорчена. Это чудо!

            Ты тоже будешь заботиться о своих учениках, передавать им знания, воспитывать в них духовность и нравственность, любовь к родному Отечеству и языку, выговаривающему эту любовь!
            И пусть этот чудесный, редкой красоты фартук станет в твоей жизни и оберегом, и символом счастия, утверждения достоинств и достижения цели!
Носи его все свои школьные годы! — и протянула свёрток Верочке.

            Фартук?! Какой же это фартук?
            Это у её бабушки фартук — тряпка с грязными масляными пятнами, рваным карманом, бабушка руки об него вытирает и даже кастрюльку им подхватывает, а это…

            Это платье с широкими лямками, которые переходят в пелерины, спадающие с плеч до самых локтей, а сзади пояс длинный завязан в пышный бант! Материал муаровый, ослепительный, нежный, но крепкий, тонкий и матово-белый, с волнистыми разводами. Длинная юбка фартука широкой сборкой вьётся вокруг колен, вздрагивая при ходьбе, как крылышки бабочки.

            — Помни, Верочка: фартук приносит счастье, если ты к нему  у в е р е н н о   г о т о в а.
            Верочка, крепко прижимая богатство к груди, молча, сдерживаясь, чтобы не расплакаться от переполнявшего её счастья, кивнула.

            …Прошло много лет. Давно постарела Вера Николаевна (Верочка), проработав в родной школе не только учителем, но и директором. Сменилось несколько поколений учениц, счастливых заколдованным белым муаровым фартуком, приносящим удачу и исполняющим желание — стать Учителем.

            И от садов мало что осталось на Садовом кольце, и исчезли «Победа», «Москвич», зато носились тонированные «мерсы» да «ауди»...

            И вот…

            …— Алина, ты уже готова? Давай в честь Первого сентября наденем белые носочки — как раз к твоему чУдному фартуку.
            — Отпад, мамулик, я уже в четвёртый класс прусь, мне эта школьная тусовка в лом! (перевод: неинтересно). Я там нарисуюсь в этих чмах (носках) и гнилом фартуке — во будет прикол!

            Мама выскочила из своей комнаты, всплеснула руками:
            — Алина, дочка! Что же это такое?! Что за язык, а?! А ведь хотела учительницей стать!
            — Эва! По дурью, мамуля. Училка — это чмо по тайму (времени). И ва-а-а-ще мне школа — в шок (плохо). А фартук твой… ну верняк облом!

            Мама открыла шкаф, чтобы достать волшебное нетлеющее чудо, — и испуганно вскрикнула: на вешалке висело дряхлое, истрёпанное чёрное тряпьё, в котором едва угадывались некогда белые, воздушные муаровые пелерины и пышный бант.