ДОРО 2 глава 29 В камере

             
      Отрывки из романа-утопии "Незаконные похождения Мах,а и Дамы в Розовых Очках", книга 2, повествующего о смутном времени распада государство образующих, общечеловеческих, моральных норм, когда на грешную землю нашу поднялась из самой Преисподней одна из богинь Ада, некая сверх могущественная демоница Велга, дабы, воплотившись в тело избранной Ею женщины, разжечь среди людей ещё большую смуту, ускоряя падение человечества во тьму.


  - Братишка, не помешал я тебе? – окликнул Александра-младшего дышащий в затылок узник, тоном, как будто бы приветливым, но подозрительно ироничным.
  - Нет, извини… вроде всё нормально – не мешаешь… - рассеянно пролепетал в ответ Александр, тогда как майор в его теле уже почти дословно предвосхищал последовавшую за нелепым ответом юноши следующую реплику, стоящего возле “тормозов” арестанта.
  - Ну, раз не мешаю, то спасибо хоть на том! А сам-то ты себе не мешаешь, турист-пепсикольник? Не слишком ли борзо ты из себя такую важную персону сфуфлил, фраерок? Или ты не фраер? Может ты – мужик? Может ты – пацан? Кто ты есть-то? Определился по жизни?... – напирая тщедушной грудью на плечо Александра, накинулся базарить зек.
  - Я… я… не совсем понял… я не то, чтобы фраер… мужик-то я, конечно, мужик, в известном смысле, а так,  разумеется – пацан! – забормотал испуганную чушь юноша.
  - Мужик в известном смысле и, разумеется – пацан… чо это за гон, турист? Да ты мутный пассажир-то, неопределившийся! Понятий не разбираешь… Откуда ты такой нарисовался с бандерложьей рожей? А может ты гребень засухарённый? Обоснуешь, что не так? Кто ты? Кто по жизни? – услышав голимую лажу, ринулся разводить зек.
  - Как это – по жизни? Что ты имеешь в виду? – совсем растерялся Александр и отодвинулся на пару шагов влево – туда, куда подталкивал его напористый забияка уголовник – туда, где расположен был источник особого ужаса – средоточие всех камерных страхов – “дальняк” с развороченным унитазом.
  - Не въезжаешь, как понять “по жизни”, турист? Ладно – скачуха, как прянику! За спрос, как говорится, не бьют… по жизни я – пацан стремящийся, порядочный, с понятиями… я – шнифтовой, вообще-то! Поэтому, отодвинься на децл, чтобы я хату видел, и у “тормозов” не околачивайся без должной необходимости… а когда отвечаешь на конкретный вопрос, то отвечай конкретно – по понятиям! – не сбавляя напора снисходительно растолковал понятие “по жизни” относительно собственных интересов зек.
  - Я, вообще-то, по понятиям не особо понимаю… просто я – геймер! Менеджером хотел стать… учусь пока заочно, а так – геймер! – распахнув глаза и дружелюбно хлопая ресницами представил собственную правду Александр.
  - Что?! Кто ты?! Как ты сказал – геймер?! Это что ещё за стремнина такая? Осознаёшь хоть, что сказал стремнину? Да… либо пепсикольники совсем попутались, либо ты вообще – обозначиться так решил… ты же сам себя почти было геем чуть не обозвал!... Это ж стрёмно, ты чё?! Чуть-чуть бы закартавил – и под дальняк! Съехал бы под нары! – неожиданно съехав на громкий шёпот, эмоционально возмутился зек, разглядывая, меж тем, выступающий из нагрудного кармана рубашки Александра-младшего модный сотовый смартфон.
  - Ой, блин!… Геймер – это значит “контрист” – задрот по доте – фанат комповых игр… - по свойски объяснился Александр, а майор аж задержал дыхание, которое душа его осуществляло через мысли, боясь предполагать, как ответит на расширенные трактования молодёжного термина зек шнифтовой.
   Разговор их, меж тем, успел привлечь внимание некоторых околачивающихся в радиусе метра арестованных и мыкающихся из потных и вонючих тел, их круг начал внушать Александру ощущение безнадёжной затравленности. Колени его предательски ослабли, затряслись и подогнулись, вес тела самопроизвольно сконцентрировался в наливающихся свинцом и от того слабеющих, привыкших к расслабленной неге при соприкосновении с мягким креслом напротив компьютера, ягодицам.
   Сделав ещё один шаг назад, юноша нечаянно оступился о сколотую плитку и, потеряв земную опору под ногами, полетел спиной и задом опрокидываться навзничь, метясь урониться прямо на смрадное кольцо унитаза.
  - Бля! Да ты совсем, по ходу, пряник! Действительно – от понятий далёкий пассажир! Где таких только ловят-то! – совершенно неожиданно изменив тон на милостливое порицание, истерично захохотав, воскликнул шнифтовой, и, не дав нашему парню опомниться, ловко поймал Александра за локоть, останавливая его позорное падение и одаривая надеждой вместо утомившего страха.
  - Хм… Гейм, контра, гейм… Откуда я знаю, как здесь разговаривать?! Я – всего компьютерный задрот! Играю в контру, и иногда ставлю на футбик, а что учусь – это мать меня в инст сунула – я не виноват! – откровенно разрыдавшись от переизбытка межующихся чувств, запричитал Александр, ладонями, рефлекторно ловя запястья шнифтового и норовя их погладить.
  - Игровой значит! Раз на футбик ставишь, значит – игровой! Да не ссы ты! Здесь все – люди! Первохода, как пряник хавать, вообще-то, западловато – не совсем “по-людски”. И перестань ты гнать английскими словами: геймер, дот… А то поймут неправильно – криво въедешь… - ощущая себя героем ситуации, проникся опекой к юноше зек-шнифтовой, и вытащил Александра с опасной дистанции обратно к “тормозам” – поближе к входной двери в камеру.
  - Надо перетереть с пассажиром поконкретней, и если он не гребень, то приобщить к общему… пусть приносит пользу… помогает пусть пацанам, что-ли?... Куда его ещё деть, - не на “дорогу” же, не на “шнифты”?... Пусть бегает с Сименсом – хавчик готовить пусть помогает, посуду за пацанами мыть… - проходя мимо к туалету, в коридоре почтительно расступившихся зеков, бросил сплеча аккуратно и чисто одетый по-спортивному верзила с запавшими в тёмные круги глазами наркомана.
  - Посуду?... Ну… если надо, то буду мыть посуду… вам виднее, как лучше… но только у меня не сименс, а нокиа – это вообще смарт! – инстинктивно переключив внимание на холёного верзилу, подобострастно согласился Александр.
  - Это “погоняло” такое у “помогающего” нашего – Сименс! – тоже развернувшись к отливающему мимо толчка верзиле, демонстративно рассмеялся шнифтовой, теребя Александра по щеке, словно неразумного, обделавшего среди квартиры щенка.
  - А ты чё, в сотовых шаришь нормально? – стряхивая с конца капли и небрежно ловя губами услужливо раскуренную кем-то сигарету, заинтересованно отозвался верзила.
  - В компах шарю… ну и сотовые – туда же… разбираюсь немного! – хватаясь за неожиданный шанс удачи отозвался Александр.
  - У него с собой смарт! – тыкая пальцем в грудь юноши, сообщил верзиле новость шнифтовой.
  - Давай свой телефон мне, а то свалишься или в блудняк попадёшь! Будешь пацанам помогать налаживать связь с внешним миром! А, что посуду непрочь помыть – это похвально… только смотри, в мойдодыра не превратись случайно, а то ты, я вижу, вообще – пассажир далёкий от какого-либо понимания… мне тебя схавать – как поссать! Одного твоего “просто” достаточно, чтобы на стрёмной теме *** к носу подвести… - кивая Александру, следовать за собой, продолжил распоряжаться и назидать верзила.
  - А что я такого сказал, просто…. – попытался оправдать свою некомпетентность Александр, шествуя в высокой тени верзилы уже с некоторой уверенность, принятого под опёку новобранца.
  - Просто – это жопа! Запомни! – неожиданно развернув изъеденное оспами лицо назад к Александру, грубо возразил верзила и, просверлив глаза юноши своим мутным взором, зашагал дальше – к самой решётке, где, спрятанное за простынями, свисающими с верхнего яруса, покоилось его персональное ложе.
   Александр же, услыхав столь необычное для понимания непричастного к уголовщине выражение, решил благоразумно захлопнуть рот и молчать в дальнейшем, во избежание непредвиденных недоразумений.

   Спустя несколько часов наш горемычный юноша был благополучно устроен в каменном быту, получив право отдыхать по 12 часов на верхнем ярусе шконок, деля смену бдения с давним обитателем хаты – хлеборезом. Многие прочие арестованные довольствовались возможностью вздремнуть не более 1/3 суток, деля свои вшивые места среди общих нар, как минимум с тремя товарищами, и отдыхая посменно.
   Вместе со шконкой Александр получил особую привилегию пользоваться роскошным холодильником смотрящего, куда, при получении посылок, каждый, в обязательном порядке, клал часть продуктов, разрешая, за право хранения, отведать небольшую частичку угощения самому Александру и взявшему его под опёку шнырю по кличке Сименс.

   Так, в дымной суете и вынужденной дружной тесноте, юноша наш разменял целые сутки, быстро успев привыкнуть к новому своему положению и ещё быстрее проникаясь условленной меж зеками камерной коньюктуре.
   Двенадцатичасовое его время бодрствования делилось на две смысловые части, в каждой из которых он был вынужден исполнять наложенные покровителями обязательства. Первую часть бодрствования он посвящал науке и практике кулинарного искусства в экстремальных условиях, помогая наставнику жарить в убогой кастрюльке импровизированные блюда, из куцых продуктовых запасов “порядочных” арестантов, а, вместе с тем, учился профессии официанта, принужденного иметь дело с самыми грубыми, высокомерными и неблагодарными клиентами, каких на воле почти и не встречается.
   Вторая часть времени бдения была посвящена более респектабельной но, вместе с тем, опасной деятельности: незаметно пробираясь под нары, Александр налаживал связь с волей, пользуясь подсовываемыми ему сверху телефонами авторитетных аборигенов камеры. Именно эта, доверенная ему смотрящим обязанность, оказалась отличным реабилитирующим психику средством, поскольку, изредка получая в руки свой собственный смартфон* , он самозабвенно погружался в привычный мир игр и компьютерных развлечений. В такие моменты, бродящие близ шконки-убежища его арестанты, испуганно вздрагивали, слыша, доносящиеся с пола восторженные крики: “Гейм, контра, фраг - “или”: лол, дота ком!” – слышали и думали про себя бог весть что, боясь даже интересоваться у кого-либо о тех действиях, что могут порождать подобные выражения, звучащие, как будто по-английски, современно, но подозрительно ассоциирующиеся с жаргонными словами разных культур.
   
   Сутки надвигались на следующие, и камера, куда был брошен наш юный герой, заполнялась прибывающим людом всё тесней. Смотрящиеся недавно диковинкой, патлатые неформалы заполняли хату “дома общего” всё обильнее, всё кучнее, забрасываемые с каждым новым визгом “тормозов”, всё большими группами.
   За считанные часы нравы камерных устоев изменились от понятийной “фени” до уличного подъездного хамства. С разных сторон слышались недопустимо дикие в арестантской среде выражения. Грубые, бессмысленные драки между анархистами и профессиональными уголовниками перестали даже обсуждаться, и вопросы прав и чести решались стихийно, собственными средствами любого и каждого.
   В нарастающей суете этой Александр-младший, боясь что-либо менять в и без того изменённом своём укладе, продолжал держаться близ тех, кто принял его первым. Невозмутимое хладнокровие “смотрящего” внушало юноше необходимое чувство уверенности и даже некоторой стабильности. Смотрящий за хатой верзила продолжал неизменный свой образ жизни, принимая с “дороги” “малявы” и “грузы”, давая распоряжения шнифтовым, приказы помогающим, да покалываясь в уютном уединении зашторенного своего купе роином.
  - Рамиль, смотри: ведь они сейчас разобьют друг другу головы! – однажды, разменивая третьи сутки в хате, обратился к смотрящему Александр, сквозь щель в занавеске указывая на взбеленившихся хулиганов, делящих право очереди к умывальнику.
  - Да пусть хоть в жопу ебутся! – бесстрастно возразил ему верзила, давая понять, что любой уклад – не более чем надуманные и искусственно поддерживаемые рамки, и, что лишь сила и уверенность в себе правят по праву.
   Но даже этот, последний оплот стабильности был разрушен с молниеносной неожиданностью, когда в хате, в третий раз за сутки распахнулись “тормоза”, и на пороге возникла очередная дюжинная группа длинноволосых оборванцев. Рамиль поднялся с ложа и, чуть ли не прыгая поверх голов густой камерной толпы, ринулся к выходу с отчаянным воплем: “Старшой, куда хату грузишь?! Люди дохнут – кислорода нема! Разворачивай этап, кончай беспредел, старшой!”
   Забота его о собратьях по горестям вызвала уважительное сострадание у арестантов, но, конвоировавший новую партию узников лейтенант решил оценить слова “смотрящего” по собственным нравственным меркам, и тут же вызвал патруль-подкрепление, чтобы выдворить распоясавшегося смутьяна в карцер.
   Таким образом, на четвёртые сутки пребывания в тюрьме Александр-младший снова попал в неопределённую ситуацию, оставшись без какого-либо руководства среди враждующего меж собой арестованного сброда.
   Единственной отрадой посреди этого хаоса продолжал служить верный компас приоритетов и надежд – смартфон фирмы Nokia. Поскольку персоной Александра уж никто не интересовался, наш измученный недоразумениями юноша, позабыв о брезгливости, перебрался почти безвозвратно вниз – под нары, где к тому времени сбилась целая орда распластанных усталых тел, желавших лишь отдыха и спокойствия, и где он мог, совершенно свободно, без чьих-либо понуканий и надзора, предаваться своему любимейшему пороку – игре в уруру*** , игре, заменившей сумасшедшую реальность на упорядоченную виртуальную идиллию жадно наблюдаемую им в жидкокристаллическом окошке 17х26 см, на чёрном фоне громоздящихся сверху завешанных нар.