Радуга над Чуйским трактом

   (для конкурса)
Напросилась Евдокия в поездку неспроста. Два дня тому сделалось плохо прямо в огороде. Поняла – время. Попросилась настойчиво у внука:

- Ну, бабуля,  ты даешь! Говорила, что терпеть не можешь этой дороги. И вдруг – поехали. Что случилось?

- А вот знаешь, время пришло.

   Туманным утром выехали на трассу на коммунальный мост и зашумели знакомо шины по асфальту. Запели дорожную трудную песню детства Евдокии…

   Деревня, где жили ее родители, в стороне от тракта. Казалось, ничто не связывает семью с шоферской судьбой. Куда не шло трактористом-комбайнером, в деревне - престижная профессия. К концу подходила война, водителей, некогда работающих на тракте, повыбивало на фронтах. Кто погиб, кому-то досталась доля калеки.  Такого разве посадишь за руль на такой дороге? Работы предстояло много, рейсами необходимо наполнить бытие Чуйского тракта и оживить взаимовыгодную торговлю с дружественной республикой. Где взять шоферскую братию, готовую к испытаниям на столь сложной трассе? Кто поведет транспорт на крутые перевалы, достающие самых белков? Сумеет отремонтировать автомобиль посреди продуваемой ветрами, горной долины Чуи и Катуни?

   Пришло время воспитать когорту водителей, готовых к испытаниям. Людей, способных к самопожертвованию. Кто не проедет мимо и остановится у замершей посреди дороги машины.

   Предложил председатель Ивану в конторе, при народе, на учебу поехать. Разве откажешь, трудно всем. Следом и Марья увязалась, их давненько не мыслили отдельно: Иван да Марья. Ведь прослышала, что и девчонок берут готовить шоферами. Полные сироты - жили в людях; а тут устраивали в общежитии, питание и при хорошей учебе стипендию выплачивать обещали. Отучились, поженились. Предложили работу в автоколонне на Чуйский тракт рейсами ходить. Интересно и трудно. 

   Ивану думалось, что Марья откажется от своей затеи – в горы подниматься,  вернется в деревню, будет,  как положено жене,  дожидаться его с рейса. А работа? Что ее мало в родной деревне? Да запала в сердце услышанная в первом рейсе на ночевке песня «Есть по Чуйскому тракту дорога, много ходит по ней шоферов…», про любовь Кольки Снегирева к Раечке. Пропиталась  душа этой романтической историей. Прикипела Мария к дороге,  вдвоем мотались от Бийска до границы,  и в Монголию. Вместе в кабине нельзя, радовались рейсам, когда удавалось в одной колонне двигаться.

   Где-то в такой поездке и зародилась новая жизнь от шоферской любви, понесла жена и выбыла на какой-то срок с тракта. Но работала в автоколонне до самых родов. Кто тогда давал отпуска, увозили рожать от станков и прессов, с поля и сенокоса. Да и после рождения ребенка не сидели дома. Родина ждала, народ понимал – иначе нельзя. Месяц дома Ивана не было, возвращается, а на тракте жена голосует – подбирай семью в полном составе.

   Сколько километров у Евдокии за жизнь? Богу известно. Родителям версты считали и оплачивали  пробег, а она бесплатным приложением каталась. Вначале с матерью, отец грудью кормить не может, а далее – как получится: то с мамкой, то с папкой. Дом – кабина, положат сверток на сиденье и в рейс. На остановках накормят с бутылочки, а то и во время движения: руль одной рукой удерживают, а другой баюкают да соску дают малой. Ну,  а коли не ко времени раскапризничается,  песню поют «был один там отчаянный шофер, звали Колька его Снегирев». Руль бросать нельзя, дорога! Ребенок заливается, мокро ему, за бортом минус тридцать и ближайшая деревня километрах в пятидесяти.

   Так пеленки и впитали в себя запахи бензина,  машинного масла. На уровне подсознания осталось в каждой клеточке – натруженная работа двигателя на подъем. Машины Ивана и Марьи знали и помогали во всем: пока отец стирает обмаранные пеленки, с девчонкой друзья водятся. Все от дома оторваны, поводятся хотя бы с чужим. С пониманием братва шоферская – не с кем оставлять, родных нет. Где-то посреди трассы от Ташанты до Бийска встретятся,  передадут дочь от родителя к родителю. Минута - рассказать о проблемах. И побежали машины в разные стороны.
Подрастала Евдокия и запоминала происшествия на дороге.

   Подъем на Семинский перевал, почитай верхняя точка Чуйского тракта, затяжной и трудный. В те времена специально не асфальтировали - сцепление колес с дорогой надежнее. Натужно поет двигатель, мать напряженно вглядывается в утреню поземку. Дочь проснулась, но еще додремывает, крепко вцепившись в поручень.  Из-за поворота вылетает неуправляемый лесовоз, не держат тормоза. Удар в кочку, лопается стяжка,  пачка бревен рассыпается на дороге. Одно из них ударяет в передок машины Марии, следует резкая остановка, тело бросает вперед, на панель приборов. Разбито лицо у матери, в крови шаль, повязанная на подбородке у дочери. Из разбитых губ Евдокии  красное струйкой бежит под воротник.

   Мария не кричала так никогда. Вцепившись в штурвал, откинувшись после удара назад всем телом, упиралась в педаль тормоза, стараясь удержать машину на дороге. А авто неудержимо тянуло под откос в кювет. Замедлившись, опрокинулась на бок. Мать схватила дочь за воротник пальтишка, сбросила на пол кабины, упала сверху, прикрывая телом ребенка. Обошлось. Водители, проезжавшие мимо поставили машину на колеса и вытащили на дорогу. Монтажками и ломиками  правили кабину, вытаскивая людей. Сквозь разговор людей и скрежет металла слышался только крик матери:
- Доченька! Ты жива!? Доченька голос подай!

    Перепуганная произошедшим Евдокия  с ртом, полным кровью, молчала. Все думалось, что виновата именно она. И страшно неудобно признаться, что обмочила единственные штанишки. От страха. Как дальше поедут?

   Молодой парнишка, водитель лесовоза ползал со сломанной ногой на четвереньках на полотне,  и так же сорванным в шёпот голосом кричал:

- Жива?

   Они двигались дальше, все сладилось: разбитой оказалась только кабина. Холодно, да живы. В ближайшей мастерской остановились на ремонт и мать вечерами после работы, прижимала голову дочери и все целовала жаркими, воспаленными губами. И жар этот Евдокия чувствовала через волосы.  На третий день в мастерскую ворвался отец, с уставшими от бессонницы глазами. Двое суток без остановки гнал машину по трассе из Монголии. Прижал к себе своих девочек, горячее капнуло на голову, дочь подняла глаза и увидела, отец плакал. И от отчаяния, что так переживал он за них, заревела во весь голос.

   Втроем, обнявшись, понимали, оберегла их судьба от страшного. Понимал это  маленький человечек, ищущий поддержки у взрослых, все прижимавшийся к ним, не в состоянии что-либо сказать разбитыми губами.

   Затем она поехала с отцом. Там в начале пути - больница. А мать продолжила рейс в глубину Алтайских гор.

   Белый Бом! Дорога, уходящая в поднебесье. Непролазная грязь, дожди лили несколько дней. Вздыбилась Чуя  и понесла коричневые, перенасыщенные землей воды. Грунт смывало с полотна. Раскисшая поверхность и буксующие авто создали затор, превратив все в хаос. Машины не вытягивали взваленный на них человеком груз через перевал. Ждать, время не терпит, оправданий на грязную дорогу начальство не принимало. Заостренные лиственницы свечками смотрели в небо, торжествуя испытаниям, устроенным для организма, оставаясь свидетелями победы человеческого разума.

- Нужно перегружаться, - говорит старый шофер дядя Вася. Его дед ходил с купцами по Чуйской тропе. Вся братия знала, как торговый люд разгружал лошадей в этом месте, переносил за несколько ходок груз на спине и после этого переводил лошадей.

- Командуй.

- Кто первый на подъем стоит, того и разгружать.

   Работа растягивалась по времени. Наполовину разгруженная машина с трудом уходила в низкие дождевые облака, спускалась с перевала. Разгружалась - возвращалась и повторно перевозила вторую часть груза. Вымазанные в грязи, уставшие от непомерной тяжести, в мокрых телогрейках падали к вечеру у костра и засыпали, забыв поужинать. С утра новые машины. Выкатится солнышко порадовать шоферов, а они уже в кабины садятся. Не дождались, когда дорога подсохнет.

   Это место Дуня любила. Заработаются мужики, на нее внимания никто не обращает, она сидит в кабине, куклами играется. Заглянет отец узнать надобности дочери, она спит уже. Подкармливали в такие дни обществом: у кого пряник, конфета заваляются – вспомнят о ребенке. Чай согреют или каши наварят, обязательно принесут. Умается – заснет: неважно, кто заглянет в кабину,  заботливо укроет.

   Однажды машину вместе с Евдокией чуть не унесло рекой. Случай выручил, а то ловили бы у порога по названию Бегемот. Несколько авто стояли у спуска. Девочка играла в кабине, шофера ушли на ту сторону перевала. Куда ребенок денется, тайга кругом. Да и привычная, не первый год катается. И невдомек мужикам взрослым - надоела дорога поворотами, подъемами и спусками, переправами. Поначалу интересно казалось: как на паром заезжали в большую воду, как из тумана горы вырастают. Красивыми водопадами реки падают с высоты, камни катятся с кручи через дорогу.

   Задремала девочка, надежно машины стоят. Дождь барабанит по крыше, усыпляет. Никто из взрослых и не подумал глянуть на грунт, нависающий над полотном дороги. Покачнулась, но устояла коренастая лиственница, да так и поехала с призмой грунта. Оползень образовался. Отрывая все больше земли от близкого камня, захватывая с собой мелкие и средние обломки, вся эта каша поползла, ускоряясь. Противостояло этому бедствию несколько машин на стоянке, оказавшиеся отодвинутыми в стороны, словно спичечные коробки. Единственная машина, подхваченная селем, пронеслась несколько метров и оказалась в воде. Огромный валун пропустил с боков грунт и удержал авто от движения на середину реки. Грузовичок стоял по борта в воде.

  Евдокия проснулась от холода, увидела много воды, попыталась открыть дверь. Хорошо не удалось, камнем подперло. Она забралась на сиденье и подняла голову к крыше кабины, пытаясь в холоде дышать. Сколько времени прошло, она не вспоминала. Увидела лишь, как по дороге на спуске бегут мужчины, впереди отец. Он падал, кувыркался через голову, вновь соскакивал и бежал. С разбегу бросился в воду, подхватил на руки дочь.
 
   Тело растирали спиртом возле костра, который пламенем поднимался, чудилось, выше неба. Затем она забылась, и во сне виделось: страшный дед, смешно наряженный в балахон, стучит в большой бубен. От звука раскалывается голова, жарко телу. Она сбрасывает тряпки, укрывающие худенькое тельце, а ее бережно укутывает отец. Чем-то отвратительным поят, сквозь сжатые зубы. После всего тишина и темнота, окружившие безнадежно ее маленькое тело.

   Шофера вытащили машину, очистили от грязи агрегаты и механизмы. Когда отец вернулся от шамана с еще слабой Евдокией, авто готово в путь. Лишь скопившаяся местами грязь, высохшая в пыль, от нанесенного волной грунта напоминала о происшествии.

   В лучах восходящего солнца, проглядывающего из-за гор, они спускались по Чике Таману. Далеко внизу затянуло долину туманом, расстилающимся от реки Большой Ильгумень. Пять минут назад машина с трудом преодолевала подъемы и серпантины дороги. Бортовые огни машины идущей впереди, то наплывали при торможении, то удалялись на ровных участках и таяли в тумане.

   - Держись крепче, Дуня, самый опасный поворот! После него не страшно.
И словно наваждение: огни вынырнули из белого молока и, нарастая угрожающе черным комом, приближающийся борт. Мария почувствовала – тормозить передний не может, двигатель не вытянул. Выжала сцепление и медленно покатилась назад, пока не уперлась бампером в фаркоп. Притормозила. Вот только не хватило сил удержать, и груженые машины стягивало вниз. Вывернув руль до упора вправо, почувствовала остановку, открыла дрожащими руками дверь. От передней машины уже бежал шофер, молоденький мальчишка. Убедился, что благодаря опыту и умению Марии не свалились с кручи. Посмотрели назад, оказалось, уперлись в камень.

   Дорога вниз приятна, но трудна: успевай притормаживать. Плавное закругление поворотов и скорость прижимали тело, словно на карусели: Евдокию водили как-то в городской сад, где она каталась на лошадке. Разноцветные гипсовые кони несли по кругу детей, мелькало солнце в деревьях, кружилась голова. Так радостно в ее жизни не случалось. Вот и здесь возникли ощущения бега по кругу. Когда же дорога нырнула в густой туман, пришлось сбросить скорость.

- Тещин язык, называют серпантин.

- Почему?

- Длинный. Словно язык.

- А кто такая теща?

- Подрастешь, узнаешь.

   От этого простого разговора и после снятого напряжения на душе весело и невесомо. Думалось, что можно ехать далеко и долго, всю жизнь. Так редки совместные часы пребывания.

   Вскоре девочка оказалась в детском саду на  круглосуточном содержании: это когда детей из садика родители не забирали, и они вынуждены оставаться на ночь. А маму с папой всецело забирал Чуйский тракт. Хотя по выходным она продолжала кататься в горы и обратно.

   Попали они с отцом в замес, так водители говорят об остановке на тракте в плохую погоду. Высоко в горах привольно раскинулась Чуйская степь. Местность, близкая к солнцу и высоко над океанами. Солнечных дней здесь больше, чем в Крыму. Да холодит:  летом - удивительно холодные ночи, и особенно зимой - отрицательные температуры опускаются до шестидесяти градусов. В этих степях простывали купцы, пришедшие торговать на Рождественскую ярмарку, потом носившие в себе болезнь, что сгрызала организм, иссушивала и убивала. Разве легко создать комфортные условия в палатках на открытом месте. Позже уже построили заимки и склады, дома жилые.

   Задует ветер и ну разгоняться по голой степи. Задержаться негде, каменистая почва, да лед замёрзших рек и озер. Ни куста, ни деревца.  Камень остывает быстро от наружного воздуха, от вечного льда, залегающего на небольшой глубине. Снега мало, понесет поземкой тонкий слой его, словно смазки кто налил на дорогу. Под вечер на подъезде к Кош Агачу занесло машину и сбросило с трассы. Отец вышел, осмотрелся. Страшного не произошло. Заводить, а машина не слушается. Молчит двигатель и не схватывает, чего-то не хватает. Кабины в те годы нарошечные, не греют,  выветриваются моментально. Уже через пять минут пар изо рта пошел и иней посыпался с крыши. А вокруг тишина, ни одной встречной или попутной машины. Отец  крутился вокруг машины, открыл капот, голыми руками крутил мелкие винтики и гаечки. Колотил себя по бокам, чтобы как-то отогреть кисти, запихивал их под мышки. Дело не подавалось.

   Дуню укутал, собрав все тряпки. Разводить костер бессмысленно. На таком ветре пламя сбивает. Долго нет проезжающих мимо авто. Небо почернело ночной темнотой, внезапно прекратился ветер, и высыпало по горизонту белым-бело звезд. В такой красоте и умирать не больно. В очередной раз отец забрался в кабину, растормошил ото сна дочь

- Дунечка! Не засыпай. Шевелись, авось Господь поможет.

   А она не в силах удержать веки закрывала глаза, смыкая ресницы. С неба слышался колокольный звон, песнопения. Откуда-то появился холодный свет, голоса ангелов. Ее взяли на руки и понесли. Она поняла - шофера, приехавшие на подмогу отцу. Ее раздели и растирали как тогда, на Белом Боме. Затем уложили на горячую лежанку и она сквозь слезы видела, как мазали бараньим жиром белые от мороза руки отца…

   В обратный путь машина бежала быстрее, как-никак с гор спускались. Евдокия под разговор внука задремала,  открыла глаза перед самым городом Бийском. Зеленая полоса соснового бора нежилась в лучах закатного солнца. Теплые волны воздуха разливались над луговиной. В кабине уютно, совсем не жарко,  радостно на душе – окончание маршрута.

   Как можно не любить эту дорогу? Дорога  - ее жизнь. А жизнь обожать нужно, тогда она красками расцветится на всю глубину. Раскинется радугой над полотном и пропустит в будущее.