Азраил

Азраил! прекрасный ангел смерти!
Не роняй бесценный жемчуг в море,
Без тоски, без трепета и страха
Жду с тобой блаженного свиданья

(Мирра Лохвицкая)

Азраил парил над пустыней и смотрел вниз, на мир людей. Вскоре он увидел Петра. Тот как обычно сидел на лавке и смотрел на заходящее солнце. Азраил свернул крылья, приземлился за хижиной, принял человеческое обличие и, обогнув дом, подошел к Петру.
Петр, увидев его, как всегда, обрадовался. Людей в окрестностях было немного, и когда друг заходил поболтать, это была и радость, и утешение. Азраил часто приходил к Петру: только в беседах с Петром одинокая душа Азраила могла утешиться и согреться. С Петром он мог быть откровенен, потому что Петр был добр, чист душой и не подозревал в людях ничего, кроме того, что они сами о себе рассказывали. Петр встал, чтобы поприветствовать вошедшего. Они обнялись как старые друзья, сели на лавку и некоторое время молчали. Начал Петр.
- Я ждал тебя, мой друг. Так хорошо, что ты пришел, Измаил. Я сегодня много думал, и мне не с кем было поделиться. Скажи мне, ты боишься смерти?
- Почему ты вдруг спрашиваешь об этом? – насторожился Азраил.
- Когда мы познакомились с тобой, я был еще молод и здоров. У меня была жена и дети, которые бегали в этом доме и часто отвлекали нас с тобой от философской беседы. Сейчас мои дети живут далеко, а жена умерла. Я стар, Измаил. Я стар и болен. По ночам меня мучают боли в груди. Я чувствую, смерть моя не за горами. Как ты думаешь, что будет потом, когда все закончится?
- Петр, ты всю жизнь неустанно трудился в своем саду, ты вырастил детей. А главное – ты чист душой, друг мой. Ты никогда не делал зла людям, не был подл, не лгал, не крал. Я знаю тебя как брата. Ты попадешь в загробный мир и там встретишь жену свою, родителей, всех близких, друзей. Они обнимут тебя, и ты будешь счастлив и спокоен.
- Речь твоя утешительна… И все же я боюсь умирать. Так страшно мне будет покидать этот мир. Здесь у меня есть мой сад, мой дом, ты, мои дети. Я не хочу уходить. Я знаю, это неизбежно, но я не хочу. По ночам, страдая от боли, я молюсь: «Господи, дай мне прожить еще один день! Дай хотя бы еще день…» И Господь оставляет меня здесь. Но я не знаю, как долго это продлится.
- Ты крепок, твои глаза смотрят ясно. Мы с тобой еще много дней проведем здесь, сидя у твоего дома, вот увидишь. Ты не должен бояться.
Петр, казалось, на секунду закрыл глаза, и с его лица словно бы ушла тень тяжких мыслей.
- Ты знаешь, Измаил, как только я понял, что в любой день могу умереть, я начал заново чувствовать жизнь. Как будто всё, что я теперь делаю, имеет смысл! Посмотреть в окно, умыть лицо водой, почувствовать вкус еды… Я всю жизнь был так занят, что не понимал этого, просто так было - и всё. Но вот я подумал, что однажды всего этого не станет. И с этого момента жизнь стала прекрасна, Измаил. Ты понимаешь меня?
- Да, друг мой. Жизнь прекрасна для того, кто добр и безгрешен. Но есть люди, которые используют жизнь, чтобы причинять страдания другим, и жизнь их совсем другая. Мне случалось бывать на поле боя. Сколько там крови, жажды смерти, ненависти! А когда один человек просто так убивает другого? Из зависти, из ревности или для достижения цели? В жизни есть много злобы и очень много боли, мой друг. Ты не знаешь, потому что ни злобы, ни подлости нет в твоей душе, но в остальных людях кишит целое море пороков: алчности, властолюбия, жажды наживы, которые толкают их на страшное. И если я вижу такого человека, черного изнутри, то случается подумать, что жизнь его жестока и отвратительна и пожелать такому человеку смерти, потому что если он не умрет, принесет боль и страдания тысячам.
- И ты бы не чувствовал сострадания к нему? Представь себе: да, он зол на мир, он совершает страшные поступки, но вот приходит срок ему умирать. Ты бы не испытывал жалости к нему? Каждый человек боится перед смертью, и он бы тоже боялся. Ему было бы страшно, и он молил бы Господа оставить его в живых хоть на чуть-чуть, хоть еще на пару минут. Неужели ты бы не почувствовал сострадания? Неужели ты не пожалел бы его?
- Нет, Петр, мне не жаль убийц, мне не жаль подлецов и тех, кто обрекает на смерть и страдания других людей ради собственной выгоды. Пусть хрипят и взывают о помощи. Я бы не облегчил их страдания.
- Ты не милосерден, друг мой. Каждое живое существо жаждет прощения.
- Да, я не милосерден, но я справедлив. Я испытываю сострадание к достойным, к тем, что своей добродетелью и поступками заслужили милосердие. На остальных я растрачивать его не буду.
- А кто решает, кто достоин, а кто нет?
- Как кто, Господь решет… В его руках все наши души.
- Это понятно. Но это ведь и твой выбор, каким ты считаешь человека. Ты можешь видеть в нем плохое или можешь сконцентрировать свой взгляд на той толике хорошего, которая в нем есть, а она есть обязательно. Именно поэтому ты можешь все отбросить и в конце пожалеть его и утешить.
- И всё же, Петр, не нам решать, кто достоин жалости и сострадания, а кто нет, ибо наивысшее сострадания в этом мире – милость Господа нашего, но ни я, ни ты, не можем влиять на эти силы.
- Тебя всегда трудно было переубедить, вот и сейчас ты, как я вижу, остался при своем мнении, что милосердие – для избранных.
- Да, ты прав. Но сегодня я понял, какой великодушный человек мой друг. Дай тебе волю, Петр, ты бы простил всех убийц и насильников, всех воров и властолюбцев. Ты бы всех спас. Но увы, не тебе делать выбор…
- Да, я бы спас их всех. Потому что думаю, что поступали они так от слабости своей и от страха. И именно таких в конце и нужно пожалеть.
Петр улыбнулся. Он видел, что Измаил смотрит на него как на сумасшедшего.
- Я стар, мой друг. Видишь, как стала думать моя голова… - и Петр тихо засмеялся. - Ты знаешь, я давно хотел спросить у тебя одну вещь. Сколько лет мы знаем друг друга, а ты почти не изменился. Как так может быть, что время не имеет над тобой власти?
- Я изменился, Петр, просто ты не замечаешь, ведь мы видимся с тобою часто, - заговорил Азраил и почувствовал, что разговор вступает на скользкую дорогу, – Однако, уже стемнело. Мне надо идти, Петр.
- Хорошо, друг мой. Но приходи ко мне завтра, и мы продолжим разговор.
Они обнялись на прощание, и Петр по-старчески медленно побрел к двери. Азраил проводил его взглядом и внезапно остро ощутил, как же сильно постарел его друг… А он, бессмертный, и не замечал этого. Его холодное сердце на секунду сжалось, но тут же пришло в себя. Азраил решил, что завтра обязательно принесет Петру какой-нибудь подарок, чтобы немного подбодрить своего друга.
Азраил летел домой и думал о милосердии. Смешно всё-таки: прощать всех. Какой тогда смысл быть хорошим? Режь, убивай, грабь, какая разница, если потом все равно простят? Нет уж, каждому по делам его, каждому. Только тогда человек не будет брать в руки оружие, чтобы убить другого: он должен точно знать, что кара за это будет ужасной, безжалостной. Чтобы все боялись греха и думали хорошенько, что они причиняют ближнему своему. Еще Азраил думал о том, как Петр легко спросил: а кто все решает? И Азраил невозмутимо отвечал: Господь. Но сам он никогда не видел Господа! Азраил просто чувствовал его волю. Он и был его волей! Последней волей. И задача его была – забирать обратно ту жизнь, которая была дадена человеку на время. Когда Азраил действовал, он чувствовал свою миссию каждым пером своего крыла, каждой песчинкой своей сущности и никогда не задавал себе вопроса: а почему и кто решает? А Петр спросил. Словно Петр хотел предложить что-то еще, какой-то другой вариант, при которым сострадание было бы безграничным… нет, нельзя думать об этом. Мудрость Господа выше мыслей Петра, а Петр стар и боится… Поэтому и хочет всех прощать и любить, думает, что за это простят его. Бедный старик.
На следующий день Азраил летел к Петру рано. Что-то позвало его прилететь с утра, хотя всю жизнь они беседовали по вечерам, на закате. Он летел и чувствовал странное возбуждение, словно сегодня должен разрешиться какой-то важный их спор. Во дворе Петра не было. Азраил постучал в дверь дома, она была не заперта. Тогда он толкнул дверь рукой и вошел.
Петр лежал на кровати с открытыми глазами.
- Кто это?  - спросил он хрипло
- Это я, Измаил, твой друг. Тебе не здоровится?
- Не зря я говорил с тобой о смерти вчера. Я думаю, мне не пережить этого утра.
Азраил похолодел. Петр был бледен и лицо его было измождено. Но Азраил не чувствовал воли бога, у него не было приказа забирать Петра, и он был безумно этому рад. Внезапно Азраил понял, как легко он может потерять своего единственного друга. Он вдруг с ужасом ощутил, насколько это ужасно – быть человеком. Человек не знает, зачем живет, всю жизнь пытается найти ответ на этот вопрос и умирает в страдании и страхе. Бедный Петр!
- Не бойся, друг мой, всё с тобой будет в порядке, я принесу тебе воды.
Азраил сходил к кадке с питьевой водой и набрал черпак. Поднеся к губам Петра, он дал ему напиться. Но Петр был по-прежнему бледен.
- Ты просто устал. Ты захворал, но скоро поправишься, я точно знаю это. И когда ты выздоровеешь, очень скоро, мы с тобой снова посидим на нашей лавочке, как всегда.
Петр дышал плохо. Дыхание его было неровное и постоянно прерывалось.
- Побудь со мной, Измаил, я не хочу сейчас быть один.
- Не волнуйся, я никуда не уйду, друг мой.
- Ты знаешь, я боюсь, что сегодня мой последний день. Мне так страшно… я бы хотел полюбоваться этой жизнью хоть еще один день, еще один час. Только сейчас я начал понимать, какое это великое счастье: просто быть живым. Помолись за меня, Измаил. Мне очень страшно умирать.
Азраил почувствовал странную, доселе незнакомую боль в груди. Он сжал в руке и черпак, влажный от воды, и опустил голову. Он вдруг понял, что если Петр болен неизлечимо и Господь призовет его душу к себе, то он, Азраил, отныне останется в этом мире совсем один. Совсем один! Опустеет этот дом и лавка. И не к кому будет ему летать через всю пустыню, чтобы услышать простой, добрый человеческий голос. И никто, кроме Петра, никогда бы не спросил у него: а кто всё решает? Потому что всем остальным просто наплевать. И уж точно никто и никогда также искренне не скажет ему, ангелу смерти: «Здравствуй, друг мой».
Азраил взял руку Петра в свою и почти шепотом произнес: «Не покидай меня, прошу тебя. Не оставляй меня одного. Кроме тебя, мне некого будет больше любить...»
Петр слабо усмехнулся.
- Ну вот видишь, и тебе не чужды жалость и сострадание. А ведь я, возможно, не достоин твоих дружеских чувств. Я могу рассказать тебе, чем я грешен, Измаил, и ты увидишь, что жалеть меня в общем-то не за что. А ты жалеешь.
- Потому что ты мой друг и ты болен. А на остальное мне наплевать. Я схожу за врачом. Ты подожди немного, и я приведу его.
- Спасибо. Я постараюсь дождаться вас.
Азраил встал, чтобы выйти, и тут он внезапно почувствовал, как огонь божьей воли разрядом молнии пробежал сквозь него, запустив механизм превращения. Господь призывал душу Петра и послал за ним своего темного ангела.  Азраил понял, что сейчас перестанет владеть собой, чувствовать и понимать. Так всегда происходило с ним в моменты служения. В последнюю секунду он крикнул:
- Пётр!!!!
Петр открыл глаза и посмотрел на Азраила. Он уже был страшен. Глаза существа, которое увидел Петр, были цвета пламени, и в них не было зрачков. Одежда, в которую был одет Измаил, превратилась в черные блестящие перья, а из-за спины медленно и шумно раскрывались огромные черные крылья. Теперь перед Петром стоял настоящий демон, неумолимый ангел смерти, который должен был отобрать у него бесценный дар жизни. И Петр понял это.
- Что с тобой, друг мой! Я не узнаю тебя! Как страшен ты стал… О Боже! Опомнись, друг мой! Не надо! Сжалься надо мной!!!
Но Азраила было уже не остановить. Он уже был тем действием, ради которого был создан: он забирал жизнь Петра. Привычным движением крыла он провел им над лицом умирающего. Душа Петра, вылетев через открытый рот, устремилась в специальную впадину под крылом Азраила, и там осталась. Азраил вышел из дома, взмыл в небо и полетел назад к себе. Он летел долго, к тому месту, куда относил все добытые им души для суда. Маршрут этот был ему давно известен и Азраил летел по нему, не думая ни о чем. Голова его была пуста, а дух чист и ясен. Он выполнял свой долг.
Когда действие воли Господа закончилось, Азраил в бессилии приземлился на скалы. Его человеческая память возвращалась к нему медленно, перерождение требовало времени.
Когда он вспомнил, что сотворил с Петром, то схватил лицо руками и завыл. Он начал царапать своё лицо и бить себя кулаками. Он ломал себе крылья, но они отрастали снова. Он плакал от бессилия, от того, что ничем не смог помочь своему единственному другу, от того, что предал его. Мог ли он поступить иначе? Он воскрешал в своей памяти те страшные минуты и мучительно пытался понять, мог ли он поступить иначе и был ли у него выбор. Бедный Азраил… Отныне он совсем одинок в пустыне и никто больше не скажет ему «друг».
Три дня плакал ангел смерти. Он выл от бессилия и смертной тоски. Он ненавидел себя и уже не мог ничего изменить. Он шептал: «Прости меня, прости меня, прости меня…», но не знал, кому. И тогда он взмолился: «Господи, я никогда тебя не видел и не знаю, какой ты… Но всё равно…Господи, найди Петра, добрую и праведную душу его, и скажи ему, что я, несчастный Азраил, молю его о прощении…»