Вечный кот

ДНЕВНИК КОТА-МИЗАНТРОПА


ВВЕДЕНИЕ

Лапки мои не приспособлены к клавиатуре компьютера, из-за чего этот текст я вынужден намяукивать на диктофон, после чего мой двуногий литературный помощник переводит его в письменную форму. Авторство текста он, конечно,присвоит себе, но это меня не волнует. Я намного больше забочусь о том, чтобы этот обезьяноподобный литератор не переврал мою повесть настолько безбожно, что потом мне придется веками краснеть за его неуёмную фантазию.

Но с другой стороны, господа, что мне прикажете делать?

Я слишком слаб в человеческой речи, чтоб выражать на ней свои мысли и чувства (могу поддержать лишь простейшую бытовую беседу) и, стало быть, вынужден пользоваться услугами переводчика. И, в конце-то концов, даже самые знаменитые из двуногих: Шекспир, Конан Дойл и Евтушенко - тоже ведь были бессовестно искажены толмачами.

Такова, вероятно, судьба всех гениев.

Но к делу, к делу, друзья!

Родился я в Ленинграде морозным январским утром 1947 года. Детство мое было  детством безоблачным и привилегированным. Ведь так называемый "город Ленина" только-только тогда восстанавливал после блокады свое мяукающее и царапающееся поголовье и наш брат котофей ценился почти на вес золота.И на двухмесячного меня претендовало целых четыре семейства: два пролетарских, одно профессорское и одно - работников торговли. Победила, как это ни странно, интеллигенция, и моим номинальным владельцем стал доктор наук Марк Давидович Фрадкин.

Моей же реальной хозяйкой оказалась его дочка Беллочка. Любовь сей весьма экзальтированной барышни к моей скромной усатой персоне была любовью, увы, безответной. Я и так от природы не очень горяч, а уж после проделанной по приказу садиста-профессора операции и вовсе превратился в мизантропа.Но эта выросшая (несмотря на войну) в совершенно тепличных условиях девчонка умудрялась не замечать моей холодности и безудержно тратила на меня весь жар своего маленького сердца.

О, сколько с трудом заживающих ссадин оставил я на её милом носике!

О, сколько глубоких и тоже неделями не заживавших укусов нанес я на её крошечные фортепьянные пальчики!

Но все было напрасно и эта глупенькая особа продолжала души во мне не чаять. Каждую среду и воскресенье она совершала неблизкое путешествие на Сенной рынок, где по самым грабительским ценам брала для меня молоко и печенку. А когда сановный отец отворачивался, Белла делилась со мною и всевозможными деликатесами из закрытого распределителя близ бывшей Думы, куда Марк Давидович Фрадкин был прикреплен специальным решением облисполкома.

Вот вам, любезный читатель, типичный воскресный денек нашего привилегированного семейства.


ГЛАВА ПЕРВАЯ


Самой первой - как везде и всегда в те далекие годы - просыпалась радиоточка (правда, в просторной квартире профессора она располагалась только на кухне, отчего ее террористический эффект снижался на порядок).Итак, самым первым в тот день как всегда, заговорило радио. Прорычав государственный гимн и отплевавшись последними известиями, оно вполголоса забубнило передачу для тружеников села, на середине которой проснулась Белла.

Попив кофейку и выкурив самую сладкую первую сигарету, студентка первого курса матмеха минут где-то с десяток поприхорашивалась перед зеркалом, а потом надела берет, пальтишко и ботики и пешочком отправилась на рынок,откуда через час с небольшим привезла для меня полтора фунта куриных желудков и литр молока.Курицу я проигнорировал, а вот молочко полакал от души, после чего минут пять покопался в деревянной коробке с газетами и свернулся клубочком на батарее.

Ну, а где-то минут через сорок из профессорское спальни выпорхнула ещё одна ранняя пташка - двадцатидвухлетняя лаборантка Инночка, четвертая (если я ничего не напутал) жена любвеобильного Марка Давидовича. А ещё часа через два наконец-то проснулся САМ. По заспанному лицу профессора можно было почти безошибочно определить (прошу простить мой киргизский): дала ему в эту ночь молодая супруга или же - нет, не дала.

В то конкретное утро ответ на этот сакраментальный вопрос звучал положительно. Заросшая за ночь жесткой щетиной необъятная ряшка профессора светилась таким безудержным счастьем, что даже отчасти утратила сходство с мерзкими рылами обезьяноподобных и стала слегка походить на лик высшего существа - то есть на морду кота, обожравшегося сметаной.

- Здравствуй, Инуська! Бонжур, моя доченька! Как ваши дела и делишки? - басовито пророкотал профессор и  (отчего его сходство с огромным котом возросло многократно) от души потянулся.

Инна гневно в ответ передернула бёдрами, а не заметившая всех этих фрейдистских подтекстов Белла радостно зачирикала о двух отмененных лекциях, об экзамене по вышмату, о переданном ей только на ночь машинописном сборнике стихов поэта Гумилёва и о предстоящем во вторник зубодробительном семинаре по эпохальной работе товарища Сталина "Марксизм и вопросы языкознания".

- И да, милый папочка, - вскользь добавила дочь. - Я сегодня вернусь домой поздно, но ты не волнуйся.

- А с чего это вдруг?- невнимательно удивился профессор. - И кто же тогда будет читать Николая Степановича и готовиться к семинару?

- Ничего-ничего! - отмахнулась Белла. - Степаныча я полистаю утром, а до семинара ещё куча времени.

- Куда хоть пойдешь-то? - ревниво спросил отец.

- На творческий вечер Павла Антокольского.

- С Лариской?

- Нет... не с Лариской.

- С Борюсиком?

- Да, папа... с Борькой, - после крошечной паузы ответила дочка и - безудержно покраснела.

Умная Инна бросила на почти что ровесницу-падчерицу очень строгий и долгий взгляд, но так ничего и не сказала.


НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ ОТ КОТА-ЛЕТОПИСЦА:

"Борюсиком" злоязычный профессор назвал старосту Беллиной группы Бориса Стругацкого, с которым у Беллы примерно месяц назад возникла горячая комсомольская дружба с намеком на большее. А глобальное покраснение  щёчек у профессорское дщери было вызвано тем, что ее спутником был вовсе не будущий знаменитый писатель, а совсем другой человек.

Но об этом чуть позже.


ГЛАВА ВТОРАЯ


Мой литературный помогайло настоятельно рекомендует мне почаще перескакивать с темы на темы, клянясь, что читателям это нравится. Ну, что же, товарищи, давайте тогда в этой главке перемоем все косточки моему номинальному владельцу.

Марк Давидович Фрадкин был на целых два сантиметра выше Петра Великого. В подпитии (а он пьянел с пары рюмок) профессор очень любил цитировать знаменитого двуногого поэта Маяковского:

Был я в сажень ростом,
А на что мне сажень?
Для работ таких годна и тля.
Перышком скрипел я
в комнатенку всажен.
Плющился очками в комнатный футляр.

...Кстати, мой номинальный владелец не имел (как вы наверно подумали) ни малейшего отношения ни к атомной, ни к водородной бомбе. А так сладко ел и так мягко спал потому, что был личным любимцем товарища Джугашвили.Напечатанная в 1943 году в газете "Правда" статья профессора "Гёте против фашизма"очень понравилась Иосифу Виссарионовичу, а застекленная фотокопия экземпляра газеты с карандашной пометкой: "Браво, т. Фрадкин! Это статья НАСТОЯЩЕГО русского патриота. И. С.".- висела в кабинете
профессора на самом видном месте и не раз и не два спасала его от всевозможных неприятностей.

Впрочем, к чести профессора он этим высочайшим покровительством не злоупотреблял, фотокопией экземпляра газеты нигде не размахивал и за спиной у него друзья и коллеги шептали примерно следующее: "Да, конечно, жидку повезло, но - с другой стороны - ведь трудяга, все задницей высидел и, хоть с неба звезд не хватает, но членкором будет не маргариновым".

Уверяю вас, дорогие товарищи: добейтесь сравнимого с Марком успеха, получите пятикомнатную на Маклина, женитесь на юной красотке, накосите охапку Сталинских премий - и - если вдруг после этого шелестящее у вас за спиною злословие не превысит такого достаточно скромного градуса - я сниму перед вами шляпу.

*****

Ну, а чуть ближе к вечеру у профессора с Инной был выход в общество. В Доме Кино состоялся закрытый просмотр нового фильма Чаплина "Огни рампы". Во время демонстрации фильма маститый учёный успел подмигнуть своему закадычному другу Черкасову, и сразу же после просмотра их бедным женам стоило адских трудов сперва отлепить обоих любимцев товарища Сталина от барной стойки, а потом, оторвав друг от друга, развести по домам.

В такси Марк Давидович отключился и поднимать на четвертый этаж его без малого стопятидесятикилограммовую тушу пришлось юной субтильной красотке-жене и водителю. Нелегкую эту работу они завершили в полпервого ночи, но Беллы и к этому времени дома не было.

Почуявшая неладное Инна минут где-то сорок нервно расхаживала по кабинету, напряженно поглядывая то на копию пресловутой статьи в палисандровой рамке, то на висевшую неподалеку в рамке поплоше копию же так называемого "Бретонского пергамента", который профессор тщетно пытался расшифровать уже целых двадцать пять лет, то на разбросанную по письменному столу машинописную диссертацию любимого Фрадкинского ученика Серёги Иванова, носившую несколько странное для современного уха название: "Французские стихи лицеиста Пушкина как вершина франкоязычной любовной лирики первой четверти XIX века".Вконец распсиховпвшаяся Инна даже с горя прочла пару-тройку страниц этой смелой работы и решительно вывела на полях: "Чушь собачья!".

И вот именно в это мгновение в дверях звякнул ключ, в прихожей чуть-чуть потоптались и на пороге отцовского кабинета наконец появилась загулявшая падчерица.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ


От Беллы слегка пахло водкой,но волосы были уложены и все - даже самые мелкие - пуговички был застегнуты как надо.

- Похоже, "в руке пятак и сарафан не так" пока не про нас, - вполголоса прошептала Инна, а вслух заорала:

- Где ты шлялась до двух часов ночи?! Я вся издергалась! Но ведь, Беллочка-девочка... - Инна пронзила ровестницу-"дочку" умоляющим взглядом, - ведь всё ещё...нет?

- Нет, мы просто гуляли, - спокойно ответила падчерица.

- К себе зазывал?

- Да, и очень настойчиво.

- А ты?

- А я не согласилась.

- А он?

- Ограничился страстными поцелуями и периодическими запусканиями пальцев под лифчик.

- Не боишься, что бросит как недотрогу?

- Нет, Инн, не боюсь. Никуда он денется с этой, - Белла гордо огладила свои девственные прелести, - подводной лодки.

- Уверена, что не сбежит?

- На все сто. Заарканен и помечен.

- Не жалеешь, что бросила Борьку?

- Немного жалею, но... - Белла задумчиво навертела локон на палец, - но понимаешь, Инуся, за всех хороших и умных парней ведь замуж не выйдешь.

- Ну и дура! - отрезала мачеха.

- Это почему же я "дура"?

- Ну, во-первых, из-за того, что никто в этом мире не знает доподлинно, в кого твой Сережка влюблен: в тебя или в твоего папу. Во-вторых, Борька - умный, спокойный, непьющий и самое-самое главное:  Борька твой не бл...н. У него на его астигматических стеклах написано, что кого он в юности выберет, с тем и будет всю жизнь. А это знаешь, какая редчайшая редкость среди ихнего брата?

- Наплевать! - отмахнулась Белла.

- Вот именно из-за этого я и говорю, что ты - полная ду-ра.

- Понимаешь, Инусь... - после почти что минутной паузы продолжила падчерица и опять навертела локон на палец, - для меня, если честно, главное, что Серёга мой - русский.

- Мадемуазель немного антисемитка?

- Заткнись! Ты знать не знаешь, что такое - прожить почти двадцать лет в еврейской шкуре, и не имеешь права меня осуждать. Да, Инн, я хочу, чтоб мои дети были не Стругацкими, а Ивановыми. Так как-то... спокойней.

- А мои значит пусть будут Фрадкиными?

- Это твой выбор, - отрезала Белла. - У тебя ведь, в отличие от меня, было не два, а двести двадцать два ухажёра. Но ты выбрала папу. Наверное, из-за...

Здесь Белла скосила глаза на текст в палисандровой рамочке.

- Вот как наша птичка запела! - тонко взвизгнула мачеха. - Что твой соловей! За-пом-ни, дочур, среди моих двухсот двадцати ухажёров было, как минимум, человек двадцать пять в сто раз богаче Марка Давидовича. Например, Васька Званцев - замначальника Ленпищеторга, - при этих словах ваш лежавший на батарее покорный слуга встрепенулся и навострил уши: ведь Званцев был не только бывшим Инниным любовником, но и моим не состоявшимся владельцем, - Васятка и мультимиллионер, и мужик не противный, и в койке - огонь, и русский, естественно, и одиннадцатью годами моложе твоего отца.

- Ну и о чем же ты думала?

- О чем надо, о том и думала. Хочешь начистоту?

- Ну?

- Ну, смотри, Белка, смотри, - усмехнулась похорошевшая от злости мачеха, - только потом не раскайся. - Будь я мужиком, я б, конечно, напела, что люблю, мол, твоего папку безумно и тэ дэ, и тэ пэ. Но я скажу тебе правду: я отца твоего НЕ ЛЮБЛЮ, хотя, конечно, и очень к нему привыкла за эти три с лишним года. Но для меня крайне важно, что ОН меня любит. Причем - в отличие от Званцева - по-настоящему. Понимаешь, Бельчонок, когда эти сиськи обвиснут, - Инна с деланой небрежностью щелкнула по распиравшим ее белую блузку грудям, - а эта попка покроется апельсиновой коркой, Васька пошлет меня нахрен, а твой отец - нет.Марк будет меня любит всегда: и кривую, и косую, и беззубую.

- Да, это правда, - очень серьезно кивнула Белла.

- А вот твой Сережа... - попыталась продолжить мачеха.

- А что с ним не так?- взвилась "дочека".

- Да практически все. Ты вообще замечала, как он пялится на моих поросяточек, - Инна снова небрежно огладила блузку, - когда Марк Давидович не смотрит?

- А он чего - пялится?

- Белл, не то слово! Готов их сожрать без хлеба и соли. Я тебе больше скажу...

Здесь юная мачеха поперхнулась на полуслове, а её лицо - вытянулось.

На пороге своего кабинета стоял и близоруко щурился одетый в исподнее Марк Давидович Фрадкин.



ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


Замешательство Инны, впрочем, было недолгим. Как и любая жена она умела читать физиономию мужа, словно открытую книгу - со всеми подтекстами и гипертекстами - и, разок посмотрев на профессора,убедилась, что секретного девичьего разговора он не подслушал и беспокоит его лишь одно - жгучий стыд за вчерашнее непотребство.

Как и все т. н. "слабохарактерные" люди (хотя тряпкой и размазней профессора считали только шапочные знакомые, а те, кто его знал поближе, знали и то, что в серьезных вопросах он тверд, как кремень), итак, как и все т. н. "интеллигентные мямли", Марк Давидович попытался заговорить о постороннем, в частности - о висевшей в его кабинете Бретонской рукописи, но потом перебил сам себя и тихонько спросил:

- Я вчера здорово... накуролесил?

- Да, уж... - покачала красивой головкой супруга.

- Морду хоть никому не начистил? Дамочкам под декольте не заглядывал?

- Уж лучше б заглядывал, - зло съязвила супруга. - Вы с Николай Константинычем целый вечер проспорили:  кто гениальный - Чаплин или Ленин?

- О, боже! И кто это слышал?! - простонал наповал сраженный профессор.

- Мы с Ниной Николаевной, ну и - буфетчица.

- А она ведь точно Оттуда. Что же будет, Инуська, что будет?

- Ну-у... - усмехнулась супруга, - за Николай Константиныча ты можешь не переживать. Ему ничего не будет. На то он и Черкасов. Ну а вот что касается твоей скромной персоны... - Инна тяжко вздохнула, - что же, будем надеяться, что твой талисман, - она чиркнула взглядом по палисандровой рамке, - тебя в очередной раз выручит.

- Твои бы слова да Б-гу бы в уши! - промямлил профессор. - Хотя я тоже надеюсь на лучшее. Ох, и не вовремя я загулял! Ох, не вовремя! Ведь завтра в пять научсов. А я в таком виде...

- Говорили ж, во вторник, - не поверила Белла.

- Академик вместе с Ильёй Григорьевичем вылетает во вторник в Нью-Йорк на Конгресс сторонников мира.Так что научный совет перенесли на понедельник. А я в таком виде. Что делать?

- Тебе что, - в очередной раз съязвила жена, - коньяк насильно в глотку вливали?

- Ину-усь, ну не бей ты лежачего!

- Научсов хоть серьезный? - спросила супруга.

- Да вроде бы... нет... - задумчиво почесал волосатую грудь профессор. - Хотя... хотя черт его знает!Ведь Суконин с Белявским всегда держат камни за пазухой.

- Да ла-адно, товарищ Фрадкин, - ослепительно улыбнулась Инна и показала взглядом, чью фразу она цитирует. - ам, как НАСТОЯЩЕМУ русскому патриоту, ничьи камни за пазухой не страшны. Бог не выдаст, свинья не съест. Но ты все-таки покемарь до восьми. Тебе надо выспаться.

- Да-да-да-да, - оживился профессор, - уже иду в нашу спаленку.

- Я имела в виду: покемарь на диванчике, - безжалостно уточнила Инна. - Ещё мне не хватало пропахнуть твоим перегаром.

Профессор потух и покорно попелся к стоявшему в общей гостиной дивану.А минут через пять улеглись и обе барышни.


ГЛАВА ПЯТАЯ


Ну, а сейчас о самом для вас и меня интересном: в понедельник утром приходящая домработница Агриппина Акимовна принесла мне три фунта вареной трески. Деревенская дура не знала, что после проведённого по приказу профессора хирургического вмешательства любая вареная рыба для меня - чистый яд, и постоянно пичкала меня морепродуктами.

Из-за этого дар деревенской простушки я проигнорировал, и она, повздыхав: "Совсем избаловали животную!"- разогрела для меня вчерашние куриные желудки, которые я пусть с отвращением, но покушал. После этого Агриппина навела в пятикомнатной корабельный порядок (женщина она была хоть и глупая, но чистоплотная) и удалилась в свою комнату на Лермонтовском, которую ей недавно подарил не по-еврейски щедрый профессор.

Ну, а где-то часа через два после этого начался второй акт нашей драмы.

*****

Научный совет должен был закончиться в семь, но профессор пришёл лишь в начале одиннадцатого. После чего, не снимая плаща и ботинок, пропёрся на кухню и хрипло потребовал:

- Водки!

Если бы Марк Давидович разделся вдруг догола и сделал заднее сальто,его домашние не удивились бы сильнее. Но, несмотря (а,может быть, и благодаря всей необычности его просьбы, водка была тут же принесена и выпита.

- Ну, и как? - спросили хором обе девчонки.

На что никогда не ругавшийся матом профессор ответил:

- Х...о.

Ну, а дальнейший рассказ Марка Давидовича был так нехорош  страшен, что я вынужден выделить для него отдельную главу.


ГЛАВА ШЕСТАЯ


Уж и не знаю, читатели, то ли в профессоре и действительно умер великий актерский талант, то ли он поднатаскался в лицедействе во время своих бесконечных пьянок с Черкасовым, то ли наши с девчонками нервы были настолько напряжены, что легко отзывались на любой раздражитель, но то исторического заседание научного совета все мы узрели просто воочию, так что сейчас - семьдесят три года спустя - мы с моим литературным негром решили представить его в виде маленькой драматической сценки, некого подобия "Маленьких трагедий" двуногого драматурга Пушкина.

Итак, дорогие товарищи, с Богом!

*****

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

А в е н и р  Н и к о д и м о в и ч  Б а х м у т - действительный член АН СССР, страдающий деменцией.

И в а н  В а с и л ь е в и ч  С т у к а л и н - парторг факультета. Высокий мужчина с плакатным русским лицом.

А л е к с а н д р    Б е л я в с к и й - человек, выдающий себя за поляка.

С е р г е й  И в а н о в - аспирант. Смазливый юноша с неуловимым взглядом.

М а р к  Д а в и д о в и ч  Ф р а д к и н - профессор, чью внешность, как я надеюсь, вы уже представляете и без подсказок.
.
Ну, и, естественно, Х о р, или, как некогда выразился знаменитый двуногий певец Высоцкий, всевозможные Д о ц е н т ы  с   К а н д и д а т а м и.

*****

Б е л я в с к и й: Ну, что же, товарищи, время, конечно, позднее и все мы, конечно, стремимся домой, но в нашей повестке остался один непогашенный пункт: утверждение на выдвижение длярассмотрения ВАКом кандидатской диссертации товарища Иванова (научный руководитель товарищ Фрадкин). Название этой - не побоюсь громких слов - эпохальной работы: "Французские стихи лицеиста Пушкина как вершина франкоязычной любовной лирики первой четверти XIX века".

Г о л о с а  и з  м а с с о в к и: Утвердить! Утвердить! Половина восьмого. Имейте совесть.

Б е л я в с к и й: Что скажете, Авенир Никодимович?

Б а х м у т: Во...

Всеобщее напряжённое внимание

Б а х м у т: Во...

Внимание удваивается.

Б а х м у т (сильно фальшивя):Во по-ле бе-рез-ка сто-я-ла...

Б е л я в с к и й (выдержав паузу): А вы что на это добавите, Иван Васильевич?

С т у к а л и н: Что ж... я тоже считаю, что эта работа заслуживает самой высокой оценки.

М а с с о в к а: Голосуем! Без двадцати.

С т у к а л и н: Спокойней-спокойней, товарищи. Не всё так однозначно. Хотя сама кандидатская и написана выше всяких похвал, но имеется ряд... неприятных нюансов. Слово предоставляется самому Сергею Иванову.

И в а н о в: Дорогие товарищи! Я,если честно, в первый раз выступаю на нашем учёном совете и поэтому очень волнуюсь. Не будьте чересчур строги к моему дебюту.

М а с с о в к а: Смелее-смелее, юноша!

И в а н о в: Большое спасибо всем вам за доверие. Итак, я целых полтора года писал свою диссертацию и все это время меня глодал червь сомнения: слишком уж велика была разница между тем, что мой научный руководитель советовал мне излагать официально, и тем, что он говорил мне с глазу на глаз.

Оживление в зале.

Не скрою, что решение рассказать обо всём без утайки пришло ко мне далеко не сразу.Мешало интеллигентское чистоплюйство и боязнь прослыть "доносчиком". Но, когда мой научный руководитель замахнулся на Пушкина...

Общий гул ужаса.

Да-да, именно на Пушкина! Здесь я  не выдержал и позабыл о своих предрассудках. Ведь в каждом русском сердце одно из самых святых имён - это Пушкин. Более того, я уверен, что даже злобные эмигранты-антисоветчики из Парижа или Нью-Йорка, заслышав такое, с отвращением отшатнулись бы от святотатца.

Гул отвращения.

Ведь стержневая идея моей работы заключается в том, что никто из французских карликов: ни Лафорг, ни Верлен, ни Мюссе - не мог даже приблизиться к тем горним высотам, на которых парил юный Пушкин. Но, оставаясь со мной с глазу на глаз, гражданин Фрадкин не раз и не два по-смердяковски высмеивал этот мой тезис и, не решаясь унизить Солнце Русской Поэзии напрямую, покусывал русского гения исподтишка, со смешком уверяя, что пушкинские иноязычные упражнения самостоятельной художественной ценности не имеют и что, мол, нечто очень похожее писали дамам в альбомы десятки, если не сотни, французских и русских дворян. Не Верлен, не Мюссе, не Гюго, а рядовые феодалы!

Ропот в зале. Слышны крики: "Дурную траву с поля вон!", "Избавимся от фрадкиных и фрадковщины!".

И ведь это, товарищи, были отнюдь не единственные, выразимся максимально мягко, достаточно "странные" утверждения моего научного руководителя. Стихи великого революционного демократа Добролюбова он называл "беспомощными" и противопоставлял им стихи террориста Гумилева. А не далее как вчера этот, с позволения сказать, "учёный муж" и вообще дошел до ручки и в состоянии сильного алкогольного опьянения (а ведь, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке) пытался убедить артиста-орденоносца Черкасова, что американский комик-миллионер Чарльз Спенсер Чаплин де гениальней Владимира Ильича Ленина!

Звенящая тишина в зале.

Марк Давидович, это правда?

Ф р а д к и н: Меня неправильно поняли.

И в а н о в: Марк Давидович, не виляйте. Что пользы от многоглаголения? Ответьте: да или нет? Говорили вы это или не говорили?

Ф р а д к и н: Да, говорил.

Гул всеобщего возмущения. Иванов молча разводит руками.

Б е л я в с к и й (Бахмуту): И что вы на это скажете, Авенир Никодимович?

Б а х м у т: Да здравствует великий Сталин!

Грохот аплодисментов. Все (включая опального Фрадкина) встают.

Б е л я в с к и й (минут через пять, когда аплодисменты стихают): И я хотел бы добавить,что лучший друг всех советских учёных товарищ Сталин (новая несколькоминутная овация) учит нас максимально бережно обращаться с молодыми кадрами. И я считаю неправильным, если талантливый и по-хорошему амбициозный аспирант Иванов не защитит кандидатскую из-за того, что его научный руководитель оказался мерзавцем. Ведь сама диссертация превосходна?

Х о р (нестройно): Да, да, конечно!

Б е л я в с к и й: И я предлагаю такой вот, товарищи, выход: диссертацию утвердить, но вместо оскандалившегося Фрадкина назначить в руководители  Ивана Васильевича Стукалина. Кто "за"? Кто "против"? Кто воздержался? Единогласно. Ну, а что касается гражданина Фрадкина, то им, на мой взгляд, должны заниматься компетентные органы.

Б а х м у т: Это...

Уважительная тишина.

Б а х м у т: Это...

Б е л я в с к и й (подобострастно): Да-да, мы вас слушаем, Авенир Никодимович.

Б а х м у т (фальшивя): Это было у мо-о-оря, где ажурная пена, где встречается ре-е-едко городской экипаж. Королева играла в башне замка... А кого же она там играла? Запамятовал.

Б е л я в с к и й: Шопена.Заседание объявляю закрытым.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ


... Относительно недавно - лет двадцать тому назад - я выучил русскую грамоту и прочёл весьма популярного у обезьяноподобных литератора Достоевского. Писатель этот мне не понравился.

Во-первых, - слог.

Слог настолько ужасный, что встречаются лишние не то что слова, а - абзацы и главы.

Во-вторых, - персонажи.

Я прожил долгую жизнь и люди в моём присутствии (в силу понятных причин) раскрывались до донышка. Но за все эти годы я ни единого раза не встретил ни одного Ставрогина, ни одного Свидригайлова или Рогожина, не говоря уж о Сонечке Мармеладовой и её папе.

Не бывает на свете ни таких проституток, ни таких пьяниц, ни таких растлителей малолетних.Обезьяноподобные устроены по-другому.

И да, не бывает на свете и таких громоподобных скандалов, которые сотрясают романы этого беллетриста практически в каждой главе.

Но...

Но то, что случилось в квартире профессора в ту ужасную ночь, кажется мне ожившей цитатой из Достоевского.

*****

Сперва воцарилась неправдоподобно долгая тишина.А потом вдруг раздался звонкий голос дочери:

- Пап, а тебе не стыдно?

Марк Давидович опешил:

- А чего же я должен стыдиться?

- Ну, хотя бы того, - прошипела Белла, - что ты в своем пересказе фактически оклеветал Серёженьку. Ты выставил его чуть ли не доносчиком, а он ведь, папа, значительно лучше тебя. Во всех смыслах.

- Это чем же он лучше?

- Ну, хотя б потому, что он - честный.А тебе советская власть дала всё, а ты держишь фигу в кармане. Папа, это омерзительно!

- Постой-ка, постой-ка, - задумчиво пробормотал Марк Давидович, - это не с ним ли ты вчера провожжалась до двух часов ночи?

- Мы не "вожжались", а просто гуляли, - гордо вскинула носик Белла. - Тебе, пожилому развратнику,нас не понять.

(Здесь слушавшая их Инна фыркнула и тут же прикрыла ротик ладошкой).

- В общем и целом, понятно, - простонал Марк Давидович, после чего присел на диванчик и, наконец, скинул плащ и правый ботинок. - Ты, стало быть, решила от меня отмежеваться? Что же... решение разумное.Б-г даст и поможет. Завтра выступишь с заявлением?

- Да, - гордо кивнула дочка, - завтра я выступлю с осуждением всех твоих антисоветских высказываний. И не из страха, а по убеждению. Знаешь, мне были всегда противны все эти антисоветские подхихикивания, а так же разврат и пьянство. Я всю эту грязь терпеть не могла.

- А ты помнишь, как в эвакуации я читал тебе "Одолеем Бармалея"?

- Папа, это демагогия!Ты же сам всю жизнь учил меня ставить общественное выше личного.

- Конечно-конечно, - скривился профессор, - "личное" - это отец, а "общественное" - это твой ё...ь. Ты ловко устроилась, доченька.

- Папа!!! - взигнула Беллочка.

- Что "папа"!!! - во всю колоссальную мощь своей луженой глотки заорал Марк Давидович.- Или он "не такой"! И в штанах у него партбилет вместо х..?!

Здесь Белла ударилась в слезы, а Инна стала её утешать. А проревевшись, дочка ответила:

- Папа, надеюсь, ты понимаешь, что после всех этих гадостей под одним кровом с тобою я жить не могу?

- А с кем ты жить можешь? С иудой Серёгой?

- Да, папа, с ним. И я прямо сейчас перееду к своему... жениху. Надо вызвать такси. Я надеюсь, что вы, Марк Давидович, позволите мне воспользоваться вашим телефоном?

- Я, положим, позволю, но это тебя не спасет. Ведь это только в цивилизованных странах можно вызвать на дом такси, а в нашей сраной Совдепии ты будешь ждать его до завтрашней ночи. Так что, хочешь - не хочешь, придётся остаться.

- Я решу эту проблему, - вдруг подала голос Инна.

- Что? - хором спросили ее папа с дочкой.

- Проблему с вашим такси я решу, - продолжила юная мачеха. - Где моя записная книжка? Хотя, впрочем, не надо. Я вспомнила номер.

Инна подошла к тумбочке, пододвинула к себе аппарат, сняла трубку и накрутила диск.

- Алло, Вася, ты? - проворковала она в телефонную чашечку. - Надеюсь,мне представляться не надо? Ещё не забыл этот голос? Приятно слышать. Ты, Вася, как там ещё - не женился? И даже не подженился? До сих пор меня ждёшь? Ага, так я тебе и поверила. Короче, послушай: ты знаешь, что такое - выиграть миллион по троллейбусному билету? У тебя есть такой шанс. Для этого тебе надо сесть за руль и поехать на Маклина, 14, где я тебя буду ждать возле второго подъезда. Что дальше? А дальше - весёлым пирком да за свадебку. Да, Васенька, все через ЗАКС, поджениться не выйдет.Что скажешь? Ты полностью "за", но ты сейчас выпивши и не можешь сесть за баранку? Тогда всё отменяется и я буду звонить кому-то другому. Кому? Да какая, Вась, разница? Ты его всё равно не знаешь. Что? Ты уже выезжашь? Хорошо, я жду тебя возле второго подъезда. Но здесь есть нюанс. Я буду с подругой. Подруга красивая? Да, очень красивая, но не про твою, Вася, честь.Ты её отвезешь на другой конец города, на Огородный. Бензинчику хватит? Ну, и отлично. А будешь когда? Через десять минут? Мы ждём тебя возле парадной.

Инна бросила трубку и спросила у падчерицы:

- Твой козёл тебя точно примет?

Белла молча кивнула.А побелевший, как смерть, Марк Давидович так и сидел на диване в одном ботинке и прожигал жену взором.

- Марк, - глядя в пол, прошептала Инна, - но ведь ты у нас умница и должен все сам понимать.Понимаешь, мой дорогой... я, наверно, была не самой хорошей женой, но я тебе не изменяла и - чем хочешь клянусь! - я ведь действительно собиралась жить с тобою до старости. Лет до сорока. Но прости. Не сложилось.Ведь становиться с тобой к одной стенке мы не договаривались. Я ведь не Ева Браун, да и ты, дорогой, не Гитлер.

Профессор на это признание не прореагировал никак и продолжить сидеть, смотря в одну точку.Смущенная Инна погладила его по голове.

- Маркуш, ты чего? - спросила она. - Да забей ты на это дело! Тебе надо думать сейчас не о ссанной дырке, а о том, как жизнь свою сохранить. Дырок много, а жизнь ведь одна. А, Маркуша?

Профессор всё так же сидел, не выбираясь из ступора.

- Лапусик, но так ведь нельзя расстраиваться. Тебе высшая мера светит, а ты... Ну чем я тебе могу помочь-то? Хочешь, дам на прощание? Новый муж подождёт.

Волшебное слово "дам" всё же добралось до нервных центров профессора, и он глухо ответил:

- Спасибо, не надо.Да я и не смогу ничего.

- ТЫ и не сможешь?!- далась диву бывшая.

- Ага.

Под окном загудели.

- Ну, как хочешь.Как хочешь, - Инна конфузливо клюнула Марка Давидовидовича в губы. -Не поминай меня лихом. Белла, ты как? Да чёрт с ними, со шмотками! Завтра всё заберём. Кстати, вместе с котейкой. Детей нам Бог не дал, так пусть... Что значит, сама не хотела? Ну да, не хотела и правильно делала. Детей в этой б...ской стране заводить нельзя.Что б сейчас с ними было? Короче, Маркуша, завтра я заберу остатки вещичек и Кактуса. Ну... ещё раз прощай, дорогой. Дай Бог тебе выпутаться по-легкому.

- До свидания, папочка, - пискнула Белла и обе девчонки исчезли.


*****


Минут через пять после ухода девчонок профессор подошёл к стене, сорвал с неё фотокопию в палисандровой рамке и растоптал её своими огромными ножищами.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ


В последующее несколько дней и недель случилось следующее:

Ну, во-первых, самое-самое главное:  Инна своё обещание выполнила и уже на следующее утро новенькая званцевская "Победа" перевезла меня в мой новый дом.

Во-вторых, Марка Давидовича через неделю забрали.

Ну, в-третьих, ещё через месяц по-хорошему амбициозный Сергей выгнал Беллу на улицу и она от стыда наложила на себя руки.

Вот такие, читатель, почти что шекспировские результаты.

Кто в них виноват?

Полагаю, что - Рок, а не люди.

Ну, а сейчас, друг-читатель, мы с моим помогайлой без всяких утаек поведаем о моей новой семье.


*****


Согласитесь, друзья, что есть определенная сладость в том, чтоб через годы и годы признаваться в нестрашных грехах бурной юности. И я сейчас тоже сознаюсь, что семьдесят лет назад был тоже, увы, не свободен от юношеского максимализма и часто рубил с плеча, не подумавши. И моя тогдашняя точка зрения, в общем и целом, совпадала с той, которую Агриппина Акимовна не раз излагала  своим задушевным подругами:

- Сам Марк Давыдыч, - говорила Акимовна, - хотя и яврей, но человек хороший. Не жадный и уважительный. И с какими людями-то дружбу завёл: с самим Колькой Черкасовым, скоморохом-орденоносцем!Энтот Колька к нам в подом, почитай, раз в неделю заходит. И что я тебе, Маруся, скажу: пока Колька Черкасов тверёзый, нету на свете человека лучше, ну, а коли напьется, то, как все мужики, говным-говно. А уж про супругу евонную Нин Никалавну я тебе слова худого не вымолвлю. Самая она, что ни на есть, великомученица при таком-то при муже! А вот Инка хозяйская - сучка.

Чего, шибко б...ует? - интересовалась Маруся.

- Чего нет, того нет, - печально констатировала Акимовна. - Вообче не б...ует. Но верёвки из нашего старого кобеля вьёт такие, что... что, Маш, не дай Бог! Луну с неба захочет - наш яврей её сымет. Скажет яйцы отрезать, наш учёный яврей пусть одно, но откочерыжит.

И т. д. и т. п.

И чего там скрывать, друг-читатель! Не только эта колхозная дурочка, но и сам ваш покорный слуга, а так же десятки ю высоколобых знакомых Марка Давидовича считали его подкаблучником, а юную Инну - тираншей. Но что такое истиный подкаблучник - бесправный муж-паж при стерве-жене я увидел лишь в своем новом доме на Римского-Корсакова.

Хотя с виду Василий Маркович Званцев меньше всего походил на
 жертву.Этот среднего роста
 брюнет с тяжёлым взглядом вызывал у своих подчинённых ужас, а у начальства - невольное уважение.Всесильная еврейская торговая мафия, съевшая и закусившая не одним директором Пищеторга и начальником ОБХСС, ходила перед Василием Макаровичем на цыпочках.Более того! До роковой встречи с Инной к своим женщинам Званцев относился с пренебрежением и менял их, словно перчатки.

Но, если я в своей жизни и встречал человека, попавшего в абсолютное сексуальное рабство, то это был именно зам. директора Ленпищеторга Званцев. И по сравнению с ним Марк Давидович казался чуть ли не главою семьи.

Разберёмся по пунктам.

Да, конечно, оба Ининных спонсора - и негоциант, и учёный - исполнял любые её пожелания. Только вот стоимость этих желаний различалась в разы.

У Фрадкина Инна просила билеты на закрытый просмотр, путевки в санаторий ЦК или приглянувшееся в комиссионке платье.У Званцева - причём, не просила,а требовала - ежесезонно меняемые коллекции от самых дорогих ленинградских (а то и московских) портных, собственный столик в "Астории" и - новенький "Опель-супер" вместо "колхозной" (с точки зрения Инны) "Победы".

Последняя Иннина блажь обошлась Званцеву в миллион и поставила его на грань банкротства.


*****

Ну, а где материальные трудности, там и скандалы. Самый страшный из них произошел из-за такой ерунды, о которой, ей богу, и вспоминать неудобно. Из-за каких-то двух тысяч рублей (зарплаты профессора).Дело, читатели, в том, что модница Инна заказала у виртуоза-портного Конягина демисезонное пальто из чистого шевиота (такого свободного кроя, что все подруги должны были сначала пожать недоуменно плечами, а потом сдохнуть от зависти). Виртуоз Конягин - в отличие от ещё одного корифея иглы и наперстка Фляйшмана - драл с клиентов по-божески и за пошив одной вещи из материала заказчика,как правило, брал ровно тысячу (зарплату шахтёра). Но задуманная Инной одёжка была настолько необычной, что Конягин свой гонорар утроил.

И вот именно эта несчастная пара тысяч и стала соломинкой, переломившей спину верблюда.

*****

Василий Макарович бросил на стол заранее обговоренную тыщу, а потом заявил, что недостающую сумму супруга может найти, где угодно. Хоть на панели.

После чего оглушительно выстрелил дверью и ушёл в никуда.

Увидев такое, Инна тоже немножко занервничала и, перебегая из комнаты в комнату, минут пятнадцать-двадцать подряд ломала и разбивала различные мелкие предметы. Но потом успокоилась, примерила роковую обновку и, продефилировав перед зеркалом, в очередной раз убедилась, что Конягин три тыщи содрал с них не зря. Ибо Инна в этом пальто смотрелась не просто отлично.Инна смотрелась так, что сама Алла Ларионова, завидев нашу красавицу в этом пальтишке, должна была в отчаянии выдрать свои жидкие лохмы.

...И вот это именно здесь и раздался звонок.Инна была уверена, что это вернулся пристыженный муж, и, придав своему хорошенькому личику выражение оскорбленной непреклонности, настежь распахнула входную дверь.

Но на пороге стоял не Званцев. Тусклый свет коммунальной лампочки освещал худого и очень высокого  старика в грязном ватнике, в котором она - пусть не сразу - но все же узнала Марка Давидовича Фрадкина.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


Продается ... палатка двухместная, запах тайги,
Трельяж с отражением любимой, её шаги,
Квартира, окна во двор ... несбывшийся сон.
Срочно. Цена доступная. Адрес и телефон.

Сергей Плотов


- Здравствуй, любимая, - прошамкал беззубым ртом Фрадкин.

- Здравствуй... ты - жив? - ошарашенно прошептала Инна.

- Как видишь, - пожал плечами Марк Давидович.

- Ты что... убежал?

- Нет, я полностью реабилитирован. Даже на кафедре восстановили. Нет, конечно, уже не заведующим, но - худо-бедно - доцентом.И знаешь, - бывший профессор беззвучно хихикнул, прикрыв рот ладонью, - кто больше всех мне помог?

- Кто?

- Стукалин. Он мой нынешний ангел-хранитель.

- А что там с этим... как там его? ...аспирантом И-ва-но-вым?

- Как только узнал, - усмехнулся профессор, - что я скоро откинусь, перевелся в Ташкент и сидит там, как крыса за веником.

- А иначе ты бы его...? - ужаснулись Инна.

- Ну, к чему эти страсти-мордасти? - покачал головою профессор. - Но морду, конечно б, набил бы добряче.

- За Бе...?

- Не надо имён. Ещё не зажило.

- Ой, Марик, прости. Наша бедная-бедная девочка! - запричитала бывшая, - И ещё раз прости, что морожу тебя на пороге. Раздевайся и проходи на кухню. Как тебе, кстати, мой пальтуган?

- Очаровательно! - расплылся в беззубой улыбке профессор. - Одежонка от Фляйшмана?

- Нет, от Конягина.

- Тоже неплохо. Твой сейчас дома?

- Нет.

- Ну, что же, - почесал в затылке Фрадкин. - Значит, в следующий раз познакомимся.

К этому времени бывший зека на пару с бывшей женой уже оказались на кухне (где ваш покорный слуга дремал на кушетке из красного дерева) и уселись за столик.

- Коньяк? Водка? Виски? - с не скрываемой гордостью спросила Инна.

- Неужто есть даже виски? - удивился Марк.

- Конечно! Причем двух сортов: "Ред" и "Блэк лейбл". Тебе какой?

- Мне, если можно, простой русской белой. Граммов сто пятьдесят.

Просьба тут же была выполнена и свежереабилитированный зек единым махом опорожнил почти что полный стакан экспортной "Столичной" и закусил маринованными грибочками.

- Понимаешь, Инуська, - отдышавшись, продолжил Фрадкин, - то, что мы с тобою сейчас сидим за этим столиком, - это, в сущности, чудо.Ведь зеки моих габаритов в девяносто девяти случаях из ста из лагеря не возвращаются.Что с моим ростом и весом обычная пайка? И я уже доходил в том жутком лагере под Магаданом,когда меня спас... знаешь, кто? ...Ванька Правдин!

- Это ведь, - уточнила Инна, - тот самый гуляка-студент, которого ты выгнал в сорок девятом?

- Нет,в сорок шестом.Он в лагере сделал большую карьеру, и, когда я столкнулся с ним ТАМ, то был на все сто процентов уверен, что за мною пришла костлявая. И, знаешь, Инна, я ведь не бог весть какой храбрец, но тогда, встретив Правдина, ни капельки не испугался: опрятная, быстрая смерть от ножа показалась мне намного предпочтительней позорной и долгой гибели от голода. Плесни-ка ты мне - если, конечно, не жалко - ещё spiritus vini.

- А тебя не...? - всполошились хозяйка.

- Не, Инка, не развезет, - твердо пообещал Марк Давидович. - Я и в этом переменился. Пью водку, как воду.

- Ну, Маркуша, смотри. Ведь я тебе верю. Не подведи, - кивнул Инна Михайловна и налила ещё полстакана экспортной, тут же исчезнувшие в беззубой Фрадкинской пасти.

- Ежели всё излагать по порядку, - продолжил Марк Давидович, - то спасенье моё пришло вместе с самым последним этапом блатных. Впереди той колонны вышагивало два десятка самых козырных вориков, а во главе блатарей шёл Ванечка Правдин с гитарой. Я почти сразу признал его. Он меня, к сожалению, тоже.

- Гряжданин бывший профессор, наше вам с кисточкой! - громко выкрикнул Ванька и шутовски поклонился, ударив по струнам.

- Здравствуйте, Ванечка, - как можно спокойней ответил я, внутренне готовясь к неизбежному.

Здесь из воровской ватаги выскочил какой-то маленький человечек с морщинистым дегенеративным лицом, как будто сошедшим с иллюстраций к Ламброзо, и завопил:

- Какой он, бл..., тебе "Ванечка"? Он для вас, фрайеров, либо честный вор "Правда", либо "Иван Сергеевич". А ты, я смотрю, хоть и длинный, но ни х.. не вежливый. Поучить тебя добрым манерам? Давай, выбирай: могу либо сломать е...о, либо засунуть пёрышко под рёбрышко. Чего тебе нравится больше?

- Эй, Клещ, остынь, - негромко прикрикнул Ваня. - Этот длинный еврейчик - мой старый знакомец, и что с ним теперь делать, решать буду я. А, если кто-то вдруг без приказа дёрнется, будет наказан. А ты, бывший профессор, приходите-ка после отбоя ко мне в пятый барак. Потолкуем. Вспомним былое и две-три проблемки обкашляем. Заодно я тебя подкормлю,а то что-то тебя ажно ветром шатает. Разносолов не обещаю, но всё, что я к вечеру на интерес подниму, поделим по-братски.


*****


Стол в пятом бараке вполне мог составить конкуренцию какому-нибудь провинциальному ресторанчику. Увы, через пару часов все это пищевое великолепие вылетело из меня вместе с алиментарным поносом, но раза с  третьего-пятого воровские харчи помаленечку стали усваиваться и голодная смерть отступила.

Зачем я был нужен Ванечке Правдину?

Скорее всего, для "учёных базаров", без которых ему было скучно.После  каждого моего прихода он минут через пять заводил вполне себе культурный разговор   без фени и мата, и что всего удивительней, все эти интеллигентские словечки,которые в наших устах - в устах асфальт тротуарычей и укроп помидорычей - вызывали у прочих зека только хохот,выходя изо рта вора Правды,  шли ему в плюс и повышали его авторитет безмерно.

В пятый барак я ходил два-три раза в неделю в течение двух с половиной лет (а где-то через полгода сумел спрыгнуть и с общих и приткнуться придурком в санчасть). Так что на пятом году своего заключения  я не только перестал быть дистрофиком, но даже завел небольшое пузцо (исчезнувшее, впрочем, в последствии).

 Правда, скоро Ваню зарезали, и я не только лишился халявных банкетов, но и снова спустился в забой. К моему великому счастью товарищ Сталин к тому времени уже сдох, режим резко смягчился и голодные смерти остались в прошлом. А ещё через годик мой приговор (вместе с минусом) аннулировали и я смог возвратиться в Питер. Но ведь я тебя, Инна, - продолжил он после паузы, - потревожил не для того, чтоб поведать свою одиссею.Цель моя поважнее.

- Какая? - тревожно спросила бывшая.

- Давай я приму ещё сто и продолжу.



ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


- Ты ведь, наверное, помнишь, - допив бутылку до донышка, поинтересовался профессор, - ВТОРУЮ мою фотокопию над столом в кабинете? Ту, что в рамке попроще?

- "Бретонский пергамент"?

- Он самый. Так вот, мы его с Ваней Правдиным расшифровали. Сделали то, что с 1823 года не удавалось сделать всему мировому сообществу.

- Но постой, Марк, постой, - всполошились Инна, - причём здесь твой Ваня? Ты ведь сам говорил, что  выгнал его именно из-за старофранцузкого. Так какой из него расшифровщик?

-Иван Сергеевич придуривались, - усмехнулся Фрадкин. - Он мне сам признавался, что уже и тогда весь погряз в криминале и посещать универ ему было не по понятиям. Вот он с понтом и провалил экзамены. А на самом-то деле он и старофранцузкий, и даже старобретонский знал не хуже, чем я. И ведь какая, Инуська, у этого вора в законе была голова! Академику впору.Бедная-бедная наша Расея! Почему это в ней идиоты сидят в президиумах, а таланты - в бараках? Но это, конечно, вопрос риторический. Короче, без Правдина я с этой задачей бы в жизни не справился. На третьем году наших штудий (за два месяца до его смерти) мы с ним поняли главное: текст был написан не на бретонском, а на смеси двух языков - старобретонского со староваллийским (с вкраплениями кухонной латыни). И только потом - зашифрован. И Ванечке удалось по своим воровским каналам (ты только не смейся!) выписать из Библиотеки Ленина староваллийский словарь, после чего мы с ним и расшифровали пергамент (который я знал наизусть) ровно за день до Ваниной гибели.

- Ну, и что же там было?

- Да так, ничего особенного, - усмехнулся профессор. - Всего лишь рецепт Бессмертия.

- ???

- Ну, или, точнее, того, что казалось древним бретонцам бессмертием - возможность удесятерить срок своей жизни. Если поближе к тексту, то там говорилось, что каждый рождённый женщиной может только однажды воспользоваться этим рецептом и, изготовив отвар из пятнадцати трав, даровать это псевдобессмертие лишь себе самому и кому-то. Кстати, сам автор рецепта был, судя по всему, эгоистом и обессмертился единолично, умерев при Людовике XIV в возрасте семиста с чем-то лет (о чем есть пометка на новофранцузском).

- Марк, а ты часом не...? - встревожилась Инна и приложила ладонь ко лбу Марка Давидовича.

- Нет, я не сумасшедший. В доказательство чего я могу, если хочешь, зачесть алфавит в обратном порядке. Не надо? Ну тогда к делу: элексир я сварил час назад и уже выпил свою половину. А вот это, - профессор достал из запазухи небольшую пробирку, - твоя, Инна, доля. Да не бойся, не яд, - Марк Давидович пригубил полглоточка. - Вполне безопасно. Ты выпьешь?

- А точно совсем не опасно? - переспросила весьма осторожная, как и все женщины, Инна.

- Точно-точно, - ответил профессор.

- Хорошо, - продолжила сомневаться красавица. - Предположим, я всё-таки выпью. И что, тогда я останусь навечно двадцатидевятилетней? Ах, как жалко, что ты не расшифровал эту рукопись лет восемь назад!

- Навечно двадцатидевятилетней? К сожалению, нет, - тяжко вздохнул Марк Давидович, - процесс старения приостанавливается где-то лет в пятьдесят.

- Т. е. ты предлагаешь, - вскрикнула Инна, - чтобы я навсегда превратилась в облезлую пятидесятилетнюю кошёлку и в таком виде веками топтала землю? Ну, уж нет, дорогой! Поищи-ка себе другую дурочку.

- Других искать уже поздно, - развел руками профессор , - через пару часов элексир выдохнется.

- Ну ты и авантюрист! - возмутилась Инночка. - А если б меня дома не было?

- Я знал, что ты дома.Ведь я веду наблюдение за этой квартирой уже пару дней.Кстати, твой муж сидит сейчас в паре кварталов отсюда в коммерческом ресторане "Волхов". Так что нам надо поторапливаться.

- Ну, и поторапливайся, - скривилась Инна, - только я здесь - причём?

- Ты что... - опустил взгляд профессор, - ты что хочешь сказать...

- Да, я пить эту гадость не буду и являться потомкам в качестве позабывшей сдохнуть старухи отказываюсь.

- Инна!

- Марк, сгинь в туман. Моё решение твёрдое.

- Но ведь ты... - ошарашенно пролепетал Марк Давидович, - ты ведь об этом потом пожалеешь!

- Может быть, может быть, - пожала плечами бывшая, - Но, став Вечной Бабкой жалеть буду больше. Вылей снадобье в раковину.

- Ну, как знаешь...как знаешь...

Марк Давидович подошёл к кухонной раковине и вылил в неё пол-пробирки. Но потом прошептал:

- Нет-нет. Не могу. Слишком жалко.

- Тогда сам хлебани, - хихикнула Инна. - Проживёшь чуть побольше. Не семьсот лет, а тыщу.

- Дополнительная порция не поможет.А может быть, даже и навредит. Хотя...

Марк Давидович присел на корточки, вылил чёрный экстракт ко мне в миску и зашептал:

- Кактус! Кактус! Кис-кис-кис! Иди сюда.

Ваш покорный слуга приблизился и, обнюхав, лизнул это пойло.

Вкус его мне понравился и минуту спустя в моей мисочке было сухо.

- Теперь, Инна, нас двое: Вечный Зек и Вечный Кот, - улыбнулся профессор  и, заслышав какое-то топанье, обернулся.

На самом пороге кухни стоял, чуть пошатываясь, Василий Макарович Званцев.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ




ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.



N. B. Записи для себя


Драка Званцева и Фрадкина.

"Нырнув под кушетку, я ждал, что двухметровый профессор, прошедший к тому же тюремную школу, сейчас размажет этого торгаша по стенке. Однако каторжный опыт Марка Давидовича проявился оригинально: после первого же удара он рухнул на пол и, прикрыв руками почки и голову, свернулся клубочком"


*****


Афера Званцева. Суть аферы:оптовая скупка ресторанных деликатесов и перепродажа их в Среднюю Азию (хлопковым королям).

- Инн, мы с тобою разводимся.И разъезжаемся по отдельным квартирам. Размен я оформил.

- ???

- Я попал под каток. Светит лет пять с конфискацией. Так что квартиру мы  разменяем и все мало-мальски ценное перевезем к тебе.

Дорогой адвокат сбивает срок Званцева до трёх лет. Это и оказывается его роковой ошибкой: лично Никита Сергеевич, узнав, что Званцев практически безнаказанно сумел зашибить миллионы, приказывает его расстрелять. Инну тоже выкидывают из трёхкомнатной и переселяют в коммуналку.

*****

Новый муж Инны - сильно пьющий и совсем не печатающийся литератор. Что-то вроде Довлатова (только ростом 153 сантиметра - "на два сантиметра выше Ежова). Жизнь ленинградской богемы 60-ых. В 1972 году псевдо-Довлатов уезжает в США. Инна эмигрировать отказывается.


*****

Инна усыновляет племянника Даню (меня). Прописывает его у себя и получает однокомнатную квартиру в Автово. Моя слегка приукрашенная автобиография.

*****

Очередная встреча Марка и Инны. Они стали ровесниками.Беседа за чаем с клубничным вареньем.

- Слушай, Марк, а ты понимаешь, что этот твой наделённый всеми талантами Правдин наверняка бы тебя приехал, проживи он ещё бы хотя б пару дней?

- Понимаю.

- И?

-Ну, и, собственно, из-за этого я и вынул нож первым.

- То есть как?!

- А вот так. И никто на меня не подумал.Прости, но я больше об этом не хочу вспоминать.