Одноклассники Точка Ру

                Глава IV.



           Именно в четвёртом классе Наш  Четвёртый Пятый Класс стал свидетелем одного очень знаменательного события , определившего судьбу многих наших одноклассников. В четвёртом классе мы заново стали изучать Родной Русский  Язык и Родную Литературу. В обновлённом составе класса появился новый ученик, но в начале 1-го сентября в наш класс вошла новая учительница русского языка и литературы Тина Ивановна Лысенко.
          Сидя за первой партой три года я наблюдала за одним и тем же явлением. Высокая, стройная  женщина  в туфельках-лодочках на каблуках в очень элегантном костюме очень прямо сидела за учительским столом. С длинными пальцами и золотом кольце на левой руке, с дамскими часиками, с высокой шеей и правильными чертами лица, с немного грустными, серыми глазами  и с рыжими крашенными кудряшками, обрамляющих высокий лоб и тонкий нос с маленькой горбинкой, Тина Ивановна часто отводила взгляд в окно , как бы вглядываясь в даль, когда  начинала декламировать "Слово о Полку Игореве" или "Плач  Ярославны" в классе. Класс замирал , когда она начинала повествовать. Голос звучал уверенно , торжественно и несколько даже трагично, подготавливая маленьких слушателей к чему-то драматичному и важному. Время от времени тонкая рука протягивалась к маленькой элегантной дамской сумочке и доставала изящнейшим движением белоснежный, выглаженный, безупречно чистый, батистовый платок и осторожно вытирала кончик носа.
           Я была восхищена её повествованием. Имея воображение художницы я ярко и ясно представляла себе древний Полоцк, со стен которой раздавался Плач Княжны Рюриковичей. Полк Игоря звенел щитами и копьями и перед моим внутренним взором рисовалась картина Древней Руси, которую я вот так и полюбила тогда на первых же уроках Русского Родного Языка и Литературы.
           У меня уже был мой идеал мой дядя Игорь Морозов и мне не трудно было представить нашего безупречно сложённого Игоря на коне с его товарищами по Полку. Жизнь моя стала наполняться Романтикой Русской Родной Речи, Родной Русской Историей и Родной Русской Литературой. Всё мне было в радость. Я бежала в школу с таким воодушевление, с  которым  мало когда-нибудь куда-то бежала. Разве только гораздо позже в Тбилисскую Духовную Академию или в Академию Художеств, но до клеветы? Или в школу на "Лоткинскую Гору", где я три с половиной года преподавала Закон Божий? О, радость учения ! Как я любила, люблю и всегда наверное буду любить школу! Дай Бог каждому ребёнку этой самой важной радости - Радости Познания Тебя Бог Слово Логос !               
           И вот зрелище не менялось ни зимой, ни весной, ни осенью. Всегда аккуратная, всегда подтянутая, всегда элегантная Тина Ивановна демонстрировала и культуру и отменный вкус и большое трудолюбие. Зимой на Тине Ивановне были сапоги на каблуках и чёрное приталенное пальто с соболиным  мехом и рыжие кудряшки прятались под такой же соболиной шапкой. Весной и осенью плащи и зонт, складывающийся в двое сушился в углу класса и так три года  внешняя эстетика сочеталась с великолепной декламацией и абсолютно ровной правильной русской
родной  речью. В Нашем Классе третьей четверти, то есть с  14 января 1973 года стал учиться сын Тины Ивановны Лысенко Олег Иванович Бобров , печатающийся на ПРОЗЕ.РУ под псевдонимом Олег Бобров-Южный. Сын дополнял мать своим таким же безупречным внешним видом  и своими не превзойдёнными талантами декламатора.
         
         В ранних классах Олег выходил к доске, становился в такую гордую позу и читал :
 
Песнь о вещем Олеге

Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам:
Их села и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне.

Из темного леса навстречу ему
Идет вдохновенный кудесник,
Покорный Перуну старик одному,
Заветов грядущего вестник,
В мольбах и гаданьях проведший весь век.
И к мудрому старцу подъехал Олег.

«Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землею?
Открой мне всю правду, не бойся меня:
В награду любого возьмешь ты коня».

«Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен.
Грядущие годы таятся во мгле;
Но вижу твой жребий на светлом челе,

Запомни же ныне ты слово мое:
Воителю слава — отрада;
Победой прославлено имя твое;
Твой щит на вратах Цареграда;
И волны и суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.

И синего моря обманчивый вал
В часы роковой непогоды,
И пращ, и стрела, и лукавый кинжал
Щадят победителя годы…
Под грозной броней ты не ведаешь ран;
Незримый хранитель могущему дан.

Твой конь не боится опасных трудов:
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю,
И холод и сеча ему ничего.
Но примешь ты смерть от коня своего».

Олег усмехнулся — однако чело
И взор омрачилися думой.
В молчанье, рукой опершись на седло,
С коня он слезает угрюмый;
И верного друга прощальной рукой
И гладит и треплет по шее крутой.

«Прощай, мой товарищ, мой верный слуга,
Расстаться настало нам время:
Теперь отдыхай! уж не ступит нога
В твое позлащенное стремя.
Прощай, утешайся — да помни меня.
Вы, отроки-други, возьмите коня!

Покройте попоной, мохнатым ковром;
В мой луг под уздцы отведите:
Купайте, кормите отборным зерном;
Водой ключевою поите».
И отроки тотчас с конем отошли,
А князю другого коня подвели.

Пирует с дружиною вещий Олег
При звоне веселом стакана.
И кудри их белы, как утренний снег
Над славной главою кургана…
Они поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они…

«А где мой товарищ? — промолвил Олег, —
Скажите, где конь мой ретивый?
Здоров ли? всё так же ль легок его бег?
Всё тот же ль он бурный, игривый?»
И внемлет ответу: на холме крутом
Давно уж почил непробудным он сном.

Могучий Олег головою поник
И думает: «Что же гаданье?
Кудесник, ты лживый, безумный старик!
Презреть бы твое предсказанье!
Мой конь и доныне носил бы меня».
И хочет увидеть он кости коня.

Вот едет могучий Олег со двора,
С ним Игорь и старые гости,
И видят: на холме, у брега Днепра,
Лежат благородные кости;
Их моют дожди, засыпает их пыль,
И ветер волнует над ними ковыль.

Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: «Спи, друг одинокий!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне, уже недалекой,
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою кровью мой прах напоишь!

Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!»
Из мертвой главы гробовая змия
Шипя между тем выползала;
Как черная лента, вкруг ног обвилась:
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

Ковши круговые, запенясь, шипят
На тризне плачевной Олега:
Князь Игорь и Ольга на холме сидят;
Дружина пирует у брега;
Бойцы поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они.

         И весь класс приходил в восторг. Восторгалась и я такой безупречной картиной. Да , талантливым был наш юный Олег. Отличник по всем предметам, идеально сложенный и с огромным богатейшим словарным запасом слов, ему ничего не стоило запомнить наисложнейшие длиннющие тексты. Я так не могла, почти никто в классе так не мог, кроме наших отличниц. Буачидзе Вахтанг в четвёртом классе прочёл наизусть "Парус" Лермонтова, я "Кинжал" Лермонтова, Демидкина прочитала что-то длинное, Полякова  прочла длинный текст и больше блеснувших я не припоминаю. От гордости и тщеславия Бобров просто сиял. Все тянулись к нему, все ждали , что он скажет. Его таланты ковали из него лидера нашего класса прямо у всех на глазах.
         Несколько в старшем классе помню, как Бобров Олег декламировал "Скифов" Александра Блока. Поэма была длинная . Читал он наизусть выйдя и стоя перед классом , подавая пример для подражания. Стоял прямо , читал спокойно и уверенно, смысл доходил и акценты так подчёркивались его уверенным голосом, что до сих пор стоят в моих ушах :

"Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!

Для вас — века, для нас — единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома, лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!

Вот — срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет — не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!..

Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!

Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!

Мы любим все — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё — и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…

Мы помним всё — парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады…

Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых…

Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем — братья!

А если нет — нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века вас будет проклинать
Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!

Но сами мы — отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.

Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..

В последний раз — опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира! "

          Нельзя было не восхищаться матерью и сыном  и мы восхищались все ! Мы восхищались ими обоими и мы любили их обоих и не было между нами никого равнодушных к ним ! Они были безупречны в наших глазах в те наши самые чистые , самые целомудренные, самые далёкие детские годы, когда  на досках наших душ этот безумный, безумный  мир ещё не расписался своей грязной, жестокой, кровавой десницей.


Рецензии