Надежды маленький оркестр

   Со всех сторон открывался взору небольшой провинциальный городок, расположившийся на высоком берегу реки. Он лепился маленькими домиками вокруг каменных палат, белоснежных соборов и золотых церковных куполов, построенных на средства купцов, дворян, вольных граждан и земских чиновников. В погожий солнечный день свет от куполов был виден от самой Алешни за двадцать и более верст. Город славился своими ярмарками, купеческой гульбой и знаменитой пожарной дружиной.
               
   Припоздал я с рождением, лет на сто. На месте белокаменных церквей и соборов застал одиноко стоящего на постаменте лысоватого человека с бородкой. Он мял в руке кепку и грустно смотрел на творение своих рук. Все мы, русские люди, как малые дети вечно ждем подарков, верим в необыкновенные сказки. Вот и сулили нам всегда светлое будущее, а светлого настоящего, никто даже не обещал.
    
      Несмотря на это, улица на которой я родился и вырос, до сих пор называется улицей Ильича.  И у меня всё было как у всех: родился, учился, женился, ушел в армию. Даже теперь, через семьдесят лет, не осыпалась и не поржавела память, всё в ней сохранилось.
      Наша улица в булыжной мостовой, вокзал огромный и шумный, пешеходный мост через железную дорогу, по которому передвигались быстро, а женщины прижимали юбки при приближении паровоза, машинисты специально поддавали пара. На автобусном пятаке, рядом с торговками семечками, почти всегда были два инвалида: один на деревянной тележке, без ног (таких почему-то звали самоварами), второй с деревянной култышкой и без руки. Сердобольные люди жалели инвалидов, подавали мелочь на хлеб и водку, укорачивая и без того сломанную жизнь. Исчезли инвалиды войны в один день, в 1953 году. Через много лет я узнал, что партия приняла очередное мудрое решение – убрать с улиц городов напоминание о недавней войне.
 
     Детство наше станционное, черно – белое. После войны не было тепловозов, тем более электровозов, всё было на паровозной тяге. Сажа и гарь от паровозов была везде: на листьях тополей, на оконных стёклах и лицах машинистов. Всюду был серый цвет послевоенного времени.               
   
     Но и на нашей улице был праздник.  В мае месяце улица Ильича утопала в цветении садов. Назло пыхтящим паровозам цвело все, что могло цвести: яблони, груши, вишни. Сады клубились белым дымом, все дорожки были засыпаны белыми лепестками. Первый снег редко ложился на Покров. Слякотная осень могла тянуться до новогодних праздников и долгожданный пушистый снежок, ослепительно белый, казался для нашей улицы праздничной накрахмаленной скатертью. Сторожилы должны помнить булыжную мостовую на улице Ильича, где каждый камень жил своей жизнью и громко приветствовал любой транспорт, особенно повозку с хлебом. Хлеб с пекарни возили на лошади и было далеко слышно приближение шарабана с ароматным хлебом. Услышав повозку, надо было бежать домой за деньгами и успеть занять очередь. Не всегда удавалось донести до дома теплую буханку, не откусив от горбушки.
 
     Многим покажется, что мы жили бедно. Нет, мы жили скромно. Мы не стали хуже от того, что знали вкус тюри, а если на ужин была селедка с картошкой, то это был небольшой праздник. Мы ели яблоки и арбуз с хлебом, запивали водой из колонки. Все сады в округе были нашими владениями. Буханка ситного хлеба стоила четырнадцать копеек, а пустая бутылка двенадцать. На вокзале всегда можно раздобыть несколько пустых бутылок, вымыть у колонки и сдать. Поэтому голодными мы не были. Мы знали, где растет щавель, боярка и терн. В посадке у нас была настоящая землянка, там собирался наш уличный штаб. Там же пекли картошку, изготавливали поджиги и обсуждали дальнейшие планы.
   
     Родители отводили детей в школу один раз, первого сентября, дальше всё мы делали сами. Рядом со школой большой железнодорожный парк. Нас влекла туда неведомая сила. Детские мечты и фантазии всегда были там, где было интересно. В парке был стадион, летний клуб и танцевальная площадка, а зимой каток и хоккей. Не раз и не два убегали с уроков, что бы посмотреть хоккейный матч или поиграть в пристенок или лапту и было для всех очевидно: школа и парк совсем не совместимы. Через несколько лет, так и сделали, перенесли школу подальше от нашего парка. 

     Наши кумиры, ребята постарше, играли во все игры того времени. После футбольных матчей обязательный разбор с употреблением горячительных напитков и игра в карты. Не менее азартней, чем в футбол, играли в очко. Нам не надо было объяснять, откуда берутся дети. Взрослые ребята нас, мелкоту, не замечали и рассказывали такие истории, от которых горели уши. В школе такое не расскажут.

     Свободы было через край. Родителям было не до нас и, наверное, поэтому школьные годы промелькнули как пейзаж за окном скорого поезда, оставив в памяти первый класс, первую учительницу Марфу Ивановну и первое знакомство с широким офицерским ремнем отца.  Успехов в учебе и прилежного поведения в начальных классах я не проявлял, к большому сожалению родителей, и отцу ничего больше не оставалось, как прибегнуть к помощи радикальных средств воспитания. Он был суров, но справедлив. Обид на него не было, поводов для воспитательных мер я давал множество.  Добрая Марфа Ивановна, в своем почтенном возрасте, находила пути и способы открывать нам светлую дорогу к знаниям, прибегая к помощи родительских вливаний.

      И, конечно, в первом классе была первая любовь. Может и не любовь вовсе, а маленькая заноза, кольнувшая сердце. Много лет прошло, но память сохранила девочку с белым бантом, Таню Лаврову, она жила (и сейчас живет) возле элеватора в переулке. Наверное, я много раз придумывал себе любовь и в первом, и во втором классе.  Настоящая, не придуманная любовь у меня одна, зовут её тоже Таня, живём мы с ней уже пятьдесят четыре года. Конечно она из нашего Ряжска. У нас двое детей, пятеро внуков и два правнука.

      С раннего детства отец брал меня с собой на охоту и рыбалку. На пригородных поездах, на велосипедах и просто на своих двоих, обошли мы и объехали все заповедные места. Небольшие, но рыбные были речки, а может рыба была не привередлива, брала безотказно.
      Казалось, кровь замирает от восторга, когда приезжаешь ранним утром на светлое Раново. Дорогая сердцу речка, заплутавшая в мелколесье и кустах шиповника. Вьётся она, петляет, отвоёвывая у леса узкое пространство. Начинается она в лесу, от нескольких студеных родников и дальше суетится меж камней, кочек и зарослей ольшаника. Вырвавшись из плена дремучего леса, речка смелеет, журчит веселей и свободней под лучами летнего солнца.  Вдоволь нагулявшись по травянистым лугам, сливается речка с сестрой своей Хуптой, чтобы журчать дальше, уже не такой холодной и чистой.
     В наше время другой был рыбак. В лесу и на реке не сорил и топором без нужды не махал, в добыче не жаден был, брал сколько надо.

     Быстро кончилась эра милосердия, пришла на реку цивилизация, а с ней китайские сети, бредни, электроудочки и взрывчатка. Тихо стало на затонах и плесах, все истребили, все вытравили. Помню, было у меня одно заветное место на Раново, хороший такой омуток. В нем постоянно кружило крошево из листьев и мелкого сора. Требовалось умение, и сноровка попасть удочкой между ветками тальника и лопухами кувшинок. И только тихо опустишь крючок с наживкой и легким поплавком в струю воды, глянешь, нет поплавка. Подсёк легонько, ударит так, что согнет удилище дугой. И вот, у ног уже забился темноспинный голавль с сиреневым хвостом и ярко–красными плавниками.
     Теперь, приезжая на это место, не беру снастей. Здесь легко и хорошо думается, можно просто сидеть на берегу, вспоминать и мечтать. Выпадет ли мне ещё счастье снова вернуться сюда.   
      
     Тогда, в середине пятидесятых, когда полки магазинов были полупустые, танцы на летней эстраде были почти каждый день, пришла мода на узкие брюки и чарльстон. На танцплощадке, обычно в толпе танцующих, появлялись стиляги и начинали выписывать ногами такие кренделя, что их окружали зрители. Но дружинники, крепкие парни с красными повязками, дело свое знали и реагировали. Выводили нарушителей порядка с площадки. По окончанию восьмого класса, на выпускном вечере, мы вовсю танцевали эти танцы, и наши учителя снисходительно улыбались в сторонке. Потом появился твист, немного позже шейк. Удержать эту стихию было уже невозможно. Над танцплощадкой клубилась пыль, молодежь старалась догнать и перегнать загнивающий Запад.
      В клубе, на железнодорожной станции, ещё показывали фильмы и над сценой висел кумачовый плакат «Наше поколение Советских людей, будет жить при коммунизме».

До коммунизма было еще далеко, а до исправительной колонии, ребятам с улицы Ильича, было намного ближе. Уличное воспитание давало первые результаты и требовало определенных подвигов. Подворовывать яблоки в своем переулке стало неинтересно, совершить налет на вагон с арбузами казалось делом стоящим. Обычно в каждом грузовом составе было несколько вагонов с решетками на окнах.
     Товарный эшелон на подъёме снижал скорость, и мы легко цеплялись за выступы вагона поднимались, и выбивая ногой решетку, забирались в вагон с арбузами. Остальные пацаны бежали рядом с вагоном и ловили арбузы. Поймать арбуз на бегу дело не легкое, из десятка ловили два–три, не больше, остальные разбивались. 
   
     Помню, в начале пятидесятых, в помещении красного уголка пожарной охраны установили телевизор с небольшим экраном и названием «Рекорд». Пацанам разрешали смотреть мультфильмы и иногда спортивные соревнования. Мы садились на полу перед телевизором, а взрослые сзади на стульях. Это были волшебные и незабываемые минуты. Наши хоккеисты гремели на весь мир, наши боксеры выигрывали практически на всех международных соревнованиях. На всю жизнь запомнились имена заслуженных мастеров спорта: В. Попейченко, С. Степашкин, Б. Лагутин. Как приятно было чувствовать себя частичкой великой страны под названием СССР. Мы не так тянулись к знаниям, как к спортивным состязаниям. И пусть не было спортивных магазинов, мы играли в хоккей консервной банкой и тряпичным мячом, клюшкой из проволоки или из клёна. В нашем парке мы получали первые навыки игры в футбол, хоккей, а также игре в карты и городки, азы курения и мордобоя, но однажды все изменилось.
 
    Погожим летним днем в парке появился невысокий, коренастый парень в тренировочном костюме, перевязанный скакалкой и начал тренировку с разминки, прыжков, отжиманий и упражнений со скакалкой. Когда он начал бой с тенью, воображаемым противником, у нас закружилась голова от скорости ударов и обилия невиданных приемов и комбинаций. Такого в нашем парке ещё не было. Разговоров и восторгов было много.
    Звали этого парня Валера, фамилия Одинцов. Приехал из Рязани проведать маму и заодно потренироваться перед соревнованиями.
    Вечером Одинцов появился в парке на танцах, он был в яркой вельветовой куртке и спортивных брюках. Появление незнакомца не могло не вызвать нездоровый интерес среди взрослой шпаны.  Боря Федоров, верзила с двумя судимостями и огромными кулаками, пошел вызывать его один на один. В то время было принято проводить поединки, вызывая соперника за танцевальную площадку в темный угол. Одинцов танцевал с девушкой, а Боря шел к нему на середину площадки, небрежно расталкивая танцующих.  Все ждали развязки и она последовала. Танцующие не заметили короткого удара, после которого непобедимый Боря лежал в глубоком нокауте, широко раскинув ноги.

    После этого случая, Валера Одинцов стал кумиром всей станционной молодежи. Мы ждали и с живым интересом наблюдали за его ежедневными тренировками, пытаясь копировать его удары. На площадку, где он тренировался, собиралась внушительная толпа молодежи. Мы потеряли интерес к прошлым забавам и вскоре Одинцов стал нашим тренером и наставником.
    С этого момента изменилось многое. Закончилась пора бесцельного времяпровождения и различных промыслов, в жизни станционных пацанов появилась цель. Не помню детали, но Валера Одинцов получил должность тренера и стал набирать команду юношей в секцию бокса. Естественно, вся станционная шпана, закаленная в постоянных уличных драках, сделала шаг вперёд, но попали далеко не все. Спорт-это дисциплина, отказ от вредных привычек и ежедневная работа над собой. В спорте не бывает легко.  В этом я смог убедиться после первых тренировок.

Лето 1965 года выдалось на редкость жарким, каждая тренировка начиналась с разминки, то есть кросс восемь километров до Скопинского моста и обратно в парк, затем постановка ударов, спарринги, силовой баскетбол или футбол без правил, в конце всегда гимнастика. После первых тренировок болело всё, что может болеть. Молодой организм противился таким нагрузкам и взывал к пощаде, но велико было желание чему–то научиться, тем более тренер был строг и справедлив. Через полгода занятий первые, отборочные соревнования в железнодорожном клубе.Через год наша команда впервые поехала на областные соревнования в город Рязань и показала неплохие результаты.

         Были победы, были досадные поражения. Наша команда вошла в сборную области и выступала уже в Москве, на стадионе Лужники. Мне довелось участвовать во всех соревнованиях нашей сборной. После трудных побед, с кубками, медалями, а чаще с бумажными грамотами, мы возвращались в родные пенаты, с небес на грешную землю. Москва дала нам почувствовать вкус побед. Мы увидели именитых спортсменов и спортивные залы, на которых тренируются будущие звёзды, почувствовали запах большого ринга, но все это было не для нас. Мы воочию увидели разницу между столицей и нашей провинцией. Вернувшись в Ряжск, нашей тренировочной базой по-прежнему был железнодорожный парк летом и школьные спортзалы зимой.

Спорт помог многим ребятам из нашей секции бокса, дал путевку в жизнь. Женя Ярочкин, Иван Поротиков, Юра Косарев, Юра Михеев, Кирсанов, Юра Оводов, Юра Ковылин получили высшее образование, многие стали мастерами спорта СССР, несколько парней поступили в военные училища.  Мне, будучи в армии, удалось подтвердить звание кандидата в мастера спорта и выиграть первенство гарнизона.

Через всю свою жизнь я пронес чувство благодарности и глубокого уважения к своему первому тренеру, Валерию Одинцову и прошу Господа: «Помоги каждому пацану найти своего тренера перед тем, как он окажется один на один с беспощадной жизнью»

Я уже учился в техникуме, когда в доме культуры выступал ансамбль Валерия Приказчикова «Электрон». На дворе был 1966 год. На этом концерте, первый раз мы увидели электрогитары, вернее три гитары и ударник. Для нас это было чудом, как луч света в тёмном царстве. Мы так загорелись всем этим, что потеряли покой и сон. Надо отметить, время было золотое: Битлы, Роллинги, Магомаем, Окуджава, поистине золотой век. Устал народ жить в дремучем царстве, молодёжь хотела любить, петь песни, танцевать.  Доходила и до нас зарубежная музыка, были в городе приёмники и магнитофоны.

      Первый ансамбль, или пародия на ансамбль, мы организовали в нашем техникуме. Набрались смелости и пошли прямо к директору Виктору Степановичу Глущенко. Рассказали, что мы хотим организовать самодеятельность, но для этого нужны инструменты. Он нас выслушал и обещал подумать, как и где выкроить средства. Буквально через месяц мы поехали в Рязань искать инструменты. Нашли в Цуме музыкальный отдел и выписали счёт на ударную установку и две электрогитары. Ещё через месяц деньги перечислили, и мы забрали инструменты. Это был праздник души, как раз летом мы строили актовый зал в нашем техникуме. И вот мы уже репетируем в новом зале. Пианино там было, наверное, оно и сейчас там стоит. Плохо помню с чего начинали, наверное с самого простого.

     Первым учителем-гитаристом был Юра Иванов, сын известного хирурга, потом Саша Шабардин, хороший гитарист, потом он преподавал в техникуме. Ведущую роль в нашем ансамбле, конечно, играл Слава Белый, впоследствии ставший профессиональным музыкантом.
     Зимой мы уже играли на вечерах в техникуме, а летом на танцах в городском саду, уже не без помощи Анатолия Дмитриевича Серебрякова, бессменного руководителя всех духовых и эстрадных ансамблей нашего города. И стар и мал называли его по отчеству Дмитрич. Для всех музыкантов Ряжска он был наставником, учителем и другом. Человек, обладающий уникальным музыкальным слухом, был ещё и добрейшим учителем. Он набирал совсем «зелёных» пацанов и умел найти подход к каждому, не всегда одаренному и талантливому. Ребята, которые занимались в Ряжском ДК у Серебрякова шли к нему на репетиции, как на праздник, у них не было времени болтаться на улице, курить и хулиганить.  Молодежь подрастала, на их место в оркестре приходили другие и вновь Дмитрич терпеливо объяснял, находил нужные струнки в душах парней, которые заставляли полюбить музыку.

     Когда замолчала его труба весь город вышел на улицы. Хоронили Анатолия Дмитриевича с обученным им же оркестром. Музыканты старались, они знали какого человека они хоронят. Когда грянула пронзительная, достающая до самой глубины сердец траурная музыка у самих музыкантов в глазах стояли слезы. Молодые парни на руках вынесли гроб своего учителя, затем аккуратно подняли его на плечи и медленно пошли вслед за теми, кто нес большую фотографию А.Д. Серебрякова в своем неизменном костюме, опоясанную черной лентой. За гробом вставали старики, пожилые люди и молодежь.

     Много венков накрыли свежий холм. Душа, как утверждают многие, покинет эту грешную землю и поселится на небесах, но частица светлой души Анатолия Дмитриевича Серебрякова, навсегда останется на улицах родного города и в каждом из нас, кому посчастливилось дружить с этим светлым человеком.
   
Спустя много лет после всех перестроек, оголтелого вранья и развала Советского Союза, становится ясно, что вот тогда мы и жили по-человечески, кто-то лучше, кто-то хуже. В детском саду висел портрет В. И. Ленина, и мы знали, что это самый лучший дедушка. На первом курсе РДТ нас принимали в комсомол. Нас было человек восемь первокурсников, все в костюмах и галстуках. Старшим назначили старосту группы Виктора Жигалова, он и привел нас в обком комсомола, в центре города. Все было настолько торжественно и серьезно, что мы действительно почувствовали важность этого события.

     Классным руководителем у нас был Фролов Николай Григорьевич, педагог, преподаватель истории. Когда он начинал говорить, мы забывали обо всем. Он раскрывал историю неторопливо, эпохи сменяли одна другую и даже звонок не поднимал нас с места, слушали бы и слушали дальше. Три года учебы в техникуме пролетели, как один день. На выпускном в новом актовом зале, дипломы вручал директор Виктор Степанович Глущенко и нам уже не запрещали пить водку. Мы пили мало и с отвращением. Кто-то из преподавателей, кажется Сергей Иванович Киселев, пошутил: «Какие же вы дорожники, если пить не можете»?

Летом 1968 года мы с Толей Марковым были на практике в Сасово. Шло строительство довольно серьезной автодороги на стадии возведения земляного полотна. Прораб, который нас привез, поговорил с механизаторами, выдал аванс и укатил. Мы остались проходить практику. В чистом поле три вагончика, в которых живут человек пятнадцать взрослых мужиков, среди них бригадир, которого уважительно называли «Бугром».

     Бригадир, вместо инструктажа, дал нам первое задание: «Вот вам деньги и два оцинкованных ведра. Бегом в деревню до бабы Клавы. Обратно возвращаетесь не спеша, не расплескав ни капли». Баба Клава дело свое знала, забрала деньги и вынесла два полных ведра мутного самогона.

     Следующие два дня начинались примерно также, мы брали ведра и шли в деревню. Механизаторы похмелялись, из-под кровати доставали баян и праздник продолжался. Пели так, что дребезжали стёкла в окне вагончика и распахивалась дверь. В конце третьего дня состоялась небольшая драка. Бригадир тут же раздал оплеухи, и все мирно улеглись спать. На четвертый день, утром, «Бугор» вышел на улицу раздетый до пояса и мы, по его команде, облили его двумя ведрами холодной воды из бочки. Все, на этом праздник закончился, и вновь доказывали мужики, как много умеют, когда перестанут пить и хватко возьмутся за дело, как бы искупая вину перед всем белым светом. Ну а мы, молодое поколение, учились, набирались опыта. Хорошо запомнился плакат в актовом зале техникума «Автомобильные дороги несут жизнь и процветание в самые отдаленные уголки нашей Родины».

Не пришлось нам поработать в дорожном строительстве, сразу после выпуска нас ждал военкомат. Пришло время отдавать долг государству, выпала и нам дальняя дорога. Сначала на курсы офицерского состава, потом четверть века службы в дальних гарнизонах. Уехали мы втроем Саша Бугровский, Толя Марков и я. Уезжали с тихой тоской по родному городу, где оставались родные люди, друзья, где осталось наше детство.

     В этом городе всё было впервые: первая учительница, первая любовь, первый в жизни оркестр.  Здесь я впервые понял, что музыка бессмертна, её нельзя потрогать, но её можно ощутить своим сердцем. Музыка помогает поверить, что жизнь не такая уж серая и скучная, если на улицах города звучит золотая труба «Маэстро». Чистый голос этой трубы взвивается всё выше и выше, с тихим восторгом и замирающей болью, выше и выше, и обрывается в самом поднебесье.