Исповедь дилетанта. Отец, гл. 2

     Есть одна очень важная вещь, которую я упустил. Мне был годик, когда я заболел малокровием. Кажется, я должен был умереть, но меня спас отец. Мне перелили его кровь, и я выжил.

     Получилось, что внутри я - почти что он.

     То есть теперь я рассказываю о своих отношениях с самим собою.

     Наверное, это не так. Но в сложностях часто скрыты неведомые нам первичные вещи.

     Собственно, вот и всё маленькое отступление.

     Теперь двинусь дальше.

     На Краснодарской улице мы жили лет пять. Но однажды вдруг переехали на Ставропольскую. Завод дал отцу отдельную двухкомнатную квартиру в кирпичной пятиэтажке бледного оранжевого цвета.

     Мне было десять лет. У меня появилась отдельная комната и сестра Наташа. Мы жили с ней в одной комнате, а отец с мамой в большой.

     Через год мама перевела меня в другую школу, рядом с домом. У меня появились новые друзья, в новой школе и в новом дворе.

     Я стал задумываться. Однажды неподвижно сидел в большой комнате в отцовском кресле. Кажется, близился вечер, и в тихом комнатном полумраке размышлять и молчать было хорошо.

     - Чего ты сидишь?

     Голос у отца был резкий. Я понял, что отец раздражён. Я испугался, потому что хорошо знал его вспыльчивость. И не знал, что ей противопоставить.

     - Так. Думаю. 

     - О чём?

     - Вообще.

     Отец встал напротив меня. Я видел, что ему не нравится, что я лепечу какую-то чушь, бездельничаю и вообще сижу в его кресле.  А мне не нравилось, что он меня не понимает и не собирается понимать.

     Мы оба долго молчали, словно чего-то друг от друга ждали.

     Наконец отец не выдержал.

     - Странный ты какой-то, - негромко сказал он. – Занялся бы чем-нибудь. Дел гора в доме. Или учёбой. А то так и останешься…

     Слова он не подобрал. Сыграл желваками и из комнаты вышел.

     А я посидел в кресле ещё немного для демонстрации, потом встал и ушёл на улицу.

     Но, повторю, я был послушным мальчиком. Отец много работал, надо было кормить нашу семью. После смены на заводе, за кульманом в своём проектно-конструкторском отделе, он шёл читать лекции в вечернем техникуме и ещё приносил домой чертежи студентов и их правил. Как я понимал, за деньги.

     Однажды я решился.

     - Пап! Хочешь, я помогу тебе чертить? – сказал я, когда отец после ужина разложил листы ватмана на письменном столе.

     Он удивился, но не сильно. Просто спросил:

     - Думаешь, справишься?

     - Наверное.

     - Ну, давай. Пишешь ты аккуратно, с линейкой и карандашом подружишься, что не ясно, объясню. Для начала вот чертёж попроще. Это консоль для авто-крана. Здесь размер и масштаб. Ясно?

     Тупицей я не был. Часа через три показал отцу свою работу. Подправив огрехи, в целом он мой труд одобрил. Три или четыре вечера я сидел над чертежами, высунув язык и обуреваемый азартом пользы.

     В общем, я увлёкся. Чертежи у меня получались. Отец одобрительно кивал, мама повторяла, что я умница.

     Пролетели несколько месяцев. Отец поверил, что я стану со временем инженером-конструктором, а я в собственный неожиданный талант.

     И вдруг всё оборвалось – вернее, сорвалось - наподобие рыбы с крючка.

     Мне стало скучно. Свет настольной лампы, шорох карандаша, скрип стиральной резинки, запах ватмана, грифельная грязь и чужие фамилии, которые я скрупулёзно выводил в нижнем углу листа, в один миг осточертели.

     Не сказав отцу, я неделю по вечерам допоздна гонял в футбол, а придя домой, принимал душ, ужинал и заваливался спать. К листам с чертежами я не притрагивался. Мне было непонятно, зачем я вообще этой мурой занялся.

     Отец терпеливо ждал моего раскаяния, но не дождался. Я делал вид, что здесь ни при чём, и ушёл с головой в дворовые пацанские дела.

     Лишь раз за ужином отец насмешливо заметил:

     - Видел, как ты жаришь головой по мячу. Мозги ещё не вышибло?

     Кстати, меня уже злили его улыбочка свысока и как бы терпеливое снисхождение. Поэтому я ляпнул:

     - Мозги – нет. А желание пахать за других – отбило напрочь.

     Отец встал из-за стола и очень спокойно констатировал:

     - Ну и зря. Бездельником быть легче. Только глупо, – и добавил, словно про меня забыл. – Спасибо, Валя. Вкусная капуста. Люблю твою стряпню, чес-слово! 

     После «чес-слова» обычно добавлялось: «Куда крестьянину податься? Здесь поят, кормят и не забывают. Житуха – самый колинкор».

     А меня, одиннадцатилетнего паразита, всё это начинало раздражать. Ещё меня смешило, когда отец тянул горячий чай из своей фаянсовой огромной кружки. У него при каждом глотке вжимались щёки и бессмысленно округлялись глаза.

     Я пытался повторить выражение его лица утром или вечером за чаем. Но у меня не получалось. Отец походил на клоуна, а я на пьяного деда Степана, его отца.

     Чёрт знает что! Зоопарк! Дешёвка!

     Зачем я этим занимался, не знаю. Наверное, физический рост связан с оглуплением мозга. То есть сам растёшь, а других опускаешь ниже и радуешься, как они мельчают в твоих глазах.

     Несмотря на мой дворовый футбольный балдёж, отец увлечение спортом принимал хорошо. В юности он был спринтером-легкоатлетом. Мама часто показывала мне небольшую чёрно-белую фотку, на которой 22-летний отец бежал какую-то короткую дистанцию. У него было злое напряжённое лицо, бицепсы на руках и развевающиеся волосы. Вернее, чуб. Тот отец-спортсмен мне нравился.

     На платяном шкафу у нас в квартире стояла мраморная статуэтка пятигорского орла на скале. Это был отцовский приз за победу на какой-то Всесоюзной спартакиаде. Было странно, что сам отец мне о лёгкой атлетике никогда не рассказывал. Но к спорту понемногу приучал. Во-первых, водил в заводской Дом спорта. Во-вторых, брал на заводской стадион «Локомотив» летом, чтобы я посмотрел игры в волейбол, в футбол и в городки. В-третьих, зимой по выходным устраивал лыжные прогулки в Кузьминский лес с мамой и со мною. В-четвёртых, постоянно ходил со мной на каток с клюшкой и шайбой. В-пятых, два раза возил меня, правда, неудачно, на приём в хоккейную школу ЦСКА.

     Ну и дарил мне то коньки, то хоккейный шлем с вратарской маской, то клюшку, то мяч.

     Учил смолить лыжи и правильно подбирать к ним мазь.   

     То есть благодаря отцу я рос спортивным парнем. По сути, готовым к соперничеству в жизни. Я хотел быть первым, ещё не зная, в чём именно.

     - В четверг едем на хоккей СССР-ЧССР. В Лужники. Увидишь, как это красиво.

     Я обожал отца, услышав о поездке на матч. Там будет вкусное мороженое в хрустящем вафельном стаканчике, наши в красном и чехи в синем, белый сверкающий лёд,  холод от коробки и дружный ор с трибун. Могучая музыка государственного гимна, огоньки табло, живые Петров-Михайлов-Харламов и скрежет коньков.

     После такого чуда я должен был стать только спортсменом. Желательно, в красной форме с белой надписью СССР.

     В вагоне метро на обратном пути домой мы с отцом были самыми близкими людьми на свете.

                *   *   *


Продолжение следует.