Блокада. Воспоминание очевидца часть 2

    1 сентября в Ленинграде ввели карточную систему. Первоначально была установлена норма выдачи хлеба: 800 г. - для рабочих, 600 г. - для служащих, 400г. — для иждивенцев и детей.
    20 ноября эти нормы были сокращены уже в пятый раз: 250г. — для рабочих, 125г. — для служащих, иждивенцев и детей. Кроме хлеба люди ничего не получали. Хлеб наполовину выпекался из обойной муки и целлюлозы и был такой влажный, что при сжатии из него вытекала вода.


    Зима 1941-42 годов выдалась очень суровая. Отрицательная температура держалась 6 месяцев, а в отдельные дни опускалась до минус 32 градусов. Вот в такую зиму город оказался без освещения, тепла и практически без хлеба.
Период с 20 ноября по 20 декабря считают самым тяжелым периодом блокады. Именно в это время, как прочитал я потом, умерло более 250000 человек. Конечно, люди продолжали умирать и позже, но не такими темпами.

   
    Мой отец, например, умер 30 марта, он пролежал в нашей холодной комнате, зашитый в простыню, до 3 апреля. Только получив на него карточку, я заявил о его кончине. Когда его уносили, я не проронил ни одной слезинки. Это не потому, что я такой черствый человек, просто время было такое. Недавно я прочитал в воспоминаниях академика Н.С.Лихачева, что семьи не хоронили умерших, а старались получить на них карточки. Родные их не оплакивали, а думали только о еде.

   
    Несколько раньше умерли в нашей комнате мой дядя и его жена. Они в 1940 году переехали из Калининской области осваивать очищенный от финнов Карельский перешеек. Когда началась война и финская армия перешла в наступление, они переехали в Ленинград. Без ленинградской прописки им не выдали бы хлебных карточек.
         
   
    Я остался жив исключительно благодаря моей матери, которая половину своей мизерной  пайки отдавала  мне. У нее случилась дистрофия последней стадии. Она все время проводила в постели, с трудом спускалась с нее лишь в случае крайней необходимости.
         
          
    Все домашние заботы легли на мои девятилетние плечи. Я ходил получать эти, как выразилась поэтесса Ольга Бергольц, «125 блокадных грамм, с огнем и кровью пополам ». Поверьте, это было не так уж и безопасно. Я не раз видел, как у выходящей из булочной женщины, какой-нибудь опустившийся парень отнимал полученный хлеб и сразу же засовывал его в рот, и  лихорадочно жевал его. Находившиеся рядом люди начинали его бить, он только закрывал лицо руками и старался побыстрее проглотить хлеб. Однажды во время похода за водой через два двора к работавшей еще водопроводной колонке наткнулся на отрубленную женскую голову.
         
          
    Мы с приятелем пару раз ходили на пепелище Бадаевских складов, где земля пропиталась сгоревшим сахаром. Сюда приходило немало ленинградцев, еще не потерявших способность ходить. Мы, как и они, переходили из одной воронки в другую и пробовали, где земля была слаще, набирали выбранную землю в сумки и возвращались домой. Теперь надо было развести эту землю водой, несколько раз прокипятить и процедить через марлю. Получалась горьковато-сладкая бурда, которую можно было пить.
    Все это живет в моей памяти, поэтому я не могу смотреть документальные кадры о Ленинградской блокаде.
          
            
    Весной 1942 года обстановка несколько улучшилась. Нормы выдачи хлеба постепенно увеличивались и в добавок к хлебу стали выдавать и                кое-какие продукты. Так к 1-му Мая даже выдали немного шоколада, который продавщицы откалывали от шоколадных кубов, присланных из США. На берегу канала выросла молодая крапива и лебеда, которую я собирал и варил нечто вроде щей.
            
            
    В мае открылось одно отделение бани на Международном (ныне Московском) проспекте, в котором мылись вместе обтянутые кожей женские и мужские скелеты, и ни у кого не возникали эротические мысли. В июне, по-моему, вдоль Обводного канала прошел первый трамвай. Жизнь понемногу стала налаживаться. Несмотря на артобстрелы, «жить стало лучше,  жить стало веселей.»
          
            
    С целью сокращения числа едоков, по квартирам стали ходить уполномоченные, чтобы выявить одиноких пожилых и больных людей и составить списки на эвакуацию. Пришли к нам и спросили, куда бы мы хотели выехать. Мать выбрала Алтай. В начале июля машина отвезла нас на Финляндский вокзал, откуда начиналось наше путешествие на Восток. (окончание)

                Михаил Кисень
 
 
 
 
 
 
 
________________________________________