Ээзи и её ласковое пенье

В селе Ак-Коба, расположенном в Уймонской долине, проживал старый приятель Таракая. Он-то и дал Таракаю коня, то и дело фыркавшего своей фетровой ноздрёй и косившего глазом на человека.

Конь был колхозный, монгольской породы, умевший карабкаться по кручам не хуже марала и кабарги. Имея такого коня, Таракай чувствовал себя героем. И, обойдя его по кругу несколько раз, решил подняться на Теректинский хребет, чтобы увидеть долину с птичьего полёта.

Стоял июль, пахнувший душицей, и под камнями, лежавшими в красивом беспорядке, пели земляные лягушки. После часа пути Таракай захотел пить и направил коня к роднику, о существовании которого знал из рассказов местных жителей.

Таракай проехал кедровую рощу, стелившую густые тени по траве, и одиноко стоявшую ольху, возле которой белели кости животного. И вскоре услышал журчание ручья, приятное для слуха. Таракай спешился и направился вверх по его течению.

Солнечные лучи ударялись в скалу, внезапно преградившую путь Таракаю, и разлетались по сторонам теплом, ласкавшим душу. От них возникало воздушное течение, и облако мошек, уже не раз пытавшееся напасть на Таракая, сносило в сторону. Но вот, наконец, показались и камни, из-под которых бил родник!

Таракай упал на колени, желая испить дары земли. Но тут же поднялся с расходившимся в груди сердцем, увидев в воде отражение незнакомой ему девушки!

Она стояла за его спиной, играя своими чёрными глазами. Бёдра незнакомки обтягивали джинсы цвета бегущего родника, а на футболку с эмблемой «adidas» спадали косы.

Таракай спросил незнакомку:

– Ты кто?

– Я – Ээзи, дух этого родника, – ответила ласковым голосом девушка.

В памяти Таракая заработала вычислительная машинка. Мелькнули годы, проведённые в интернате, когда он пропадал в библиотеке по целым дням, изучая культуру Алтая. Шаманские обряды, обычаи охотников и просто хозяйственную жизнь...

– А где же твои национальные одежды? – спросил Таракай Ээзи. – Я много раз видел твоё изображение у художников, и нужно заметить, ты сильно отличаешься от него!

Девушка взмахнула своими косами, и в воздухе послышался свист. Так свистит плётка наездника, подгоняя уставшего коня.

– Вы, люди, большие эгоисты, – заявила она. – У вас компьютеры, телефоны, японские машины и многое другое. А что имеем мы, природные духи? Одну традицию, и только! Нельзя показаться в джинсах человеку, иметь при себе сотовый телефон… Самая настоящая дискриминация!

И Таракай, и девушка замолчали. Таракай погрузился в нежное пенье родника, а заодно и в свои мысли, выбитые случившимся событием из своей колеи…

Мысли окружили его плотным кольцом как стрекозы, и вскоре в их коллективе запела птичка с тоненьким хвостиком, жёлтой грудкой и красным хохолком на голове.

«Батыр, не трать время зря, – пела диковинная птичка. – Сажай девушку на коня и вези её к людям. Человек ли она, природный ли дух – не всё ли равно? Ты одинок в этом мире, и девушка украсит твои дни!»

Таракай вытер пот, мешавший ему видеть. И посадив девушку на коня, стал спускаться в долину.


*


Колхозная собственность, играя гривой и зрачком, везла Таракая по долине. Сидевшая сзади Ээзи боязливо держалась за него. Так держатся дети за отца, впервые севшие на лошадь. Так ощущает красоту распустившихся одуванчиков старуха, понимая, что распустились они в её жизни в последний раз.

Таракай, ехавший среди дымившихся аилов, выглядел счастливцем. К нему подбегали алтайцы, брали коня за узду и спрашивали, кивая на девушку:

– Это кто?

– Моя жена, – важно отвечал Таракай и ехал дальше. Поскольку у Таракая не было своего аила, он ехал по дороге никуда не сворачивая.

К обеду мышцы Таракая обмякли, и огненные зайчики стали перебегать ему дорогу. Труден земной путь, и счастье иногда забирает столько же земной силы, сколько беда. Как бы там ни было, а поглядев на солнце, сушившее на нём рубашку, которую снова и снова смачивал пот, Таракай решил отдохнуть.

Неподалёку росла берёза, распустившая свои русалочьи косы до самой земли. В её тени Таракай и решил остановиться. Он прилёг на траву и попросил Ээзи петь ему ласковые песни.


*


Таракаю снилась радуга. Совсем не такая, какой она выглядела в жизни. На лёгком праздничном колесе сидели дочки алтайского бога Кудая, болтая своими стройными ножками. Они кидались в людей, проходивших мимо, то бабочкой, то стрекозой. И весело при этом смеялись, не забывая пощекотать за брюшко пролетавшее мимо облако.

А когда Таракай проснулся, Ээзи рядом не нашёл. Вместо неё бежал неизвестно откуда взявшийся родник, и как показалось Таракаю, пел её голосом песни.

– Ээзи, – закричал Таракай, чувствуя, как похолодели его руки, – вернись! Я буду тебе хорошим мужем! 

Ему ответило эхо.

Ээзи не было и за кустом, росшим неподалёку. И Таракай сел на коня и  поскакал в горы. Клапаны его сердца стучали как поршни мотора, не успевая пропускать кипевшую в жилах кровь.



*


Вот и родник в кедровой роще, возле которого Таракай увидел Ээзи. Вернее, русло от родника, по которому ещё утром бежала вода. Оно успело уже обсохнуть и грустно глядело на него. Так глядит свежевырытая могила, готовая поглотить всё, что было так дорого тебе, и унести навеки с собою!

Угрюмая тишина наполняла воздух, и каждая тень, бегущая от дерева, колола Таракая как копьё. Чёрные бабочки кружились вокруг него, чёрное солнце заходило за гору. И лишь на ветвях ближайшего дерева пела какая-то птичка, подражая журчанью родника.


Из цикла "Рассказы о художнике Таракае"