Феликс Довжик Угол зрения Часть 3

Феликс Довжик

Угол зрения

Часть третья


Соседи вагонные

В советское время мне много раз приходилось ездить в командировки. По работе в какие-то периоды мы были тесно связаны с предприятиями, расположенными далеко от нас. Иные вопросы можно было бы решить по телефону, но связь была отвратительная. В ходу был такой анекдот. Приехал японский товарищ во Владивосток, поселился в гостиницу и вдруг слышит крики: «Москва! Москва!!». Спрашивает приезжий, что случилось, почему человек так кричит? Ему в ответ: с Москвой разговаривает. «А нельзя ли по телефону?» – удивился японец.

Кроме этого существовала ещё одна причина трудностей с телефонной связью. Некоторые несознательные сотрудники использовали государственную телефонную связь для личных переговоров с родственниками, а некоторые сердобольные начальники закрывали на это глаза – не из его же кармана платить. Тогда государственные чиновники, возможно из самого Госплана, самого мощного министерства страны, которое точно знало, сколько панталон и какого цвета должна износить за год каждая женщина страны и сколько картофелин съест за год каждый гражданин, ввело строгие денежные фонды на телефонные переговоры предприятий.

Не следишь начальник за своим телефоном, оставайся в конце квартала или года без связи, но годовой план закрывай, как хочешь. А на командировки лимитов не было. Попробуй выписать командировку к тёще. Кто тебе такую подпишет? Вот и говорит начальник: «Не мучайся ты с этим аппаратом. Поезжай в командировку и всё утряси».
Возвращаешься в Москву – в вагоне почти все командированные, наверно, и весь поезд ими забит. Из всех вагонных встреч и бесед две в памяти.

Однажды я возвращался с тремя инженерами из Гипромеза. Это нечто вроде института проектирования металлургических заводов – домны, мартены, прокатные станы.
Когда поезд тронулся, и все билетные и постельные проблемы с проводницей были улажены, инженеры собрались ужинать. Когда они стали доставать припасы, я понял, что ужин у них будет обильным. Традиционных килек у них не было, на столик они выложили кило сала, купленное на местном рынке, половину буханки черного хлеба, а вся остальная пища была обильно представлена в жидком виде в соответствующей таре. Меня они пригласили к столику, я отказался, об ужине я позаботился до отъезда. Всё обошлось без традиционных «ты нас уважаешь?». Интеллигентные люди с высшим образованием.

Я пристроился на краю вагонной полки и стал читать книгу. В купейных вагонах в подобном случае можно выйти из купе, стать у окна в проходе и любоваться пролетающими пейзажами, но нам по госплановским фондам такая роскошь не положена. А в плацкартном вагоне боковое окно принадлежит боковым пассажирам.

Не могу похвастаться, что я очень внимательно читал книгу. Любопытство в карман не положишь. Я обратил внимание, что один из инженеров следил, чтобы в его стакане по сравнению с другими был недолив – явно нестандартное поведение в таком обществе, но друзья не перечили. Я терпеливо ждал конца трапезы, поскольку по классическим трактовкам должны начаться интересные разговоры.

Примерно в это же время ходил такой анекдот. Заслали американцы к нам шпиона – агента ЦРУ. Проработал он год и написал отчёт о проделанной работе. «Русские – странные люди. До сих пор не пойму, когда и как они работают. До обеда думают, как бы пожрать, после обеда, как бы поспать, а вечером напиваются и говорят о работе».

Когда со стола всё было убрано, началось обсуждение производственных проблем. Я подсел к ним. Но обсуждение получилось недолгим. Всё ими выпитое начало оказывать положительное на верхнюю полку влияние, а у них не возникало желание противиться этому. Успели мне рассказать о закупках импортного оборудования. Намечалась сделка с англичанами. Академик Целиков завалил: сами сделаем. Черта с два сделали. Черт здесь ни при чем. В переводе с древнерусского на современный язык это выражение подтверждает, что ни хрена не сделали. А мне обидно.

Меня в институте готовили к проектированию электромеханики прокатных станов. Хотя я предал свою специальность и ушёл в нарождающуюся электронику, но хотелось бы, чтобы и в старой специальности всё шло в современную сторону.
Инженер, который недопивал до общей нормы, остался сидеть со мной за столиком и стал вспоминать институтских друзей.

«Один – профессорский сын. Боялся, чтоб не звали маменькиным сыночком. Стал пить и спился. От другого жена ушла. Теперь они пьянствуют вместе. Еще один – самый талантливый. Была подруга, но не сошлись. С тех пор на женщин не смотрит. Написал диссертацию. Оказалось, кто-то на эту тему защитился раньше. Так и не защитился. Пьёт. У меня открылась перспектива защититься у папаши профессорского сынка. Профессору машину починил, можно сказать по рукам ударили. Так друг мой, сын его, выцыганил у меня домашнее вино. Напился, а отцу сказал, что я его напоил. Отец на меня обиделся. Плакала моя диссертация».

Он замолк, ушел в себя, но что-то не договорил, что-то его мучило, наверно, решал, поделиться своим сокровенным или нет и наконец решил. «Да ладно,– сказал он сам себе и продолжил. – Знаешь, я ведь тоже спиваюсь. Запил, как друзья. Что-то из души выпрыгнуло. Ест её какой-то червяк недовольства. А водка, знаешь, она же затягивает, оглушит, успокоит и спать уложит, вон, как приятелей на полках. А потом снова тянет и тянет к себе.

Жена, бедолага, боролась, воевала со мной и с моими запойными друзьями, а потом, сколько можно, сломалась и ушла. Совсем худо стало, одна водка – спасение. Начальник пригрозил – выгоню к чёртовой матери. На какой-то момент протрезвел, надумал жену вернуть, а у неё уже новая семья, она меня видеть не хочет. Последняя соломинка надломилась. Понимаю, что к концу иду, а зачем жить? Смысл жизни потерян. Я жизни не нужен и жизнь мне не нужна, и смерти я не боюсь.

Я же теперь балласт, который выбрасывают. Но что-то меня в мозгу покалывает, знаешь, какая-то ниточка там уцелела и не даёт покоя. Я за неё еще цепляюсь. Может ли твоя самая современная наука дать мне такой рецепт, чтобы ко мне вернулся смысл жизни. Может, я бы тогда за себя ещё поборолся».

Разговор происходил не вчера, а в записях моих мало что сохранилось. Поэтому попробую передать только суть моего ответа.
«В сказки о том, что кто-то может спасти сильно пьющего, я не верю. Спасти его может только он сам себя, если он этого очень захочет. А помочь ему в этом, если он не обманывает и не морочит голову – можно.

Наша фирма молодая, основные двигатели нового – мои ровесники, но с одним из них произошёл такой случай. Способный парень, серьёзный московский вуз кончил, а стал решительно спиваться. Разговоры с ним – об стенку горох. Не глупее нас, всё понимает, что мы мужики могли сделать?
Перекрыли доступ к казенному спирту. Не помогло. Сердобольные женщины долго боролись за его жизнь, но в конце концов сдались. Собутыльники прирезали его в кустах возле железной дороги.

Интересен другой случай, когда человек спас себя. Но тут необходимо рассказать предысторию.
Недалеко от нас по нашей железной дороге есть другой городишка, а в нём задолго до нашей фирмы открыли проектный институт, занимающийся какой-то аппаратурой какой-то гидрологии моря. Где мы и где море? Какому умнику такое пришло в голову? Наверно, надо было освоить государственные деньги, и с этим успешно справились. А между нашими городишками деревенька, в которой жили три неразлучные подружки одноклассницы и парнишка одноклассник.

Кончили все четверо школу-десятилетку, парня в осенний призыв отправили в армию, а девчонкам вуз не светил – или в колхоз или чертёжницами в гидрологию. Выбрали дары моря, а там инженеры уговорили поступать в заочный вуз, обещали даже помочь в учении и слово сдержали.
Вернулся парень из армии и начались ухаживания. К этому времени одна из девчонок, Людмила, вышла замуж за деревенского гармониста, сократив парню возможность маневра.

Из оставшихся двух, как в сказке, одна – красавица, певунья, плясунья, озорница, а вторая на пару лет старше, скромная, спокойная, домовитая. Естественно, когда есть выбор, выбираешь лучшее, но не заладилось. Красавица будто нарочно издевалась над парнем. Он мчится её пригласить на танец, а она прихватывает первого попавшего свободного, а приписанному к ней кавалеру язык показывает».

Не подумайте, что я был свидетелем этого. Людмила, вышедшая за гармониста, впоследствии работала в нашем коллективе и все мои сведения от неё, а она умела в красках всё передать.
«Два года страдал и мучился парень, потом всерьёз обиделся, три месяца пребывал в простое, успокоился и стал покорять домовитую. Она, в полной уверенности, что подружка его не желает, отнеслась к его намерению вполне благосклонно. Уже заявление было подано в загс, уже договорились, где и как будет проведена свадьба, но тут новые выпускницы школы уговорили Людмилиного гармониста провести внеочередные танцы, а в деревне, известное дело, на танцы приходят все, даже бабульки старые.

Сидят, не танцуют, вспоминают былое и сравнивают. Только гармонист заиграл первую мелодию, красавица подруга перехватила жениха из-под носа домовитой, закружила его в танце и объяснила ему, что всегда его крепко любила, а шутки устраивала – проверяла, любит ли он её по-настоящему и готов ли за неё сражаться, и тут же до конца танца, как телёнка на водопой, увела его к себе домой на ночёвку.

Пролетело порядочно лет. Уже наше НИИ работало, и тут закрыли, захлопнули гидрологию. Почти все его бывшие сотрудники перебрались в наше НИИ. Людмила попала в наш коллектив, красавица устроилась работать в городе, а домовитая в отделе контроля наших и не только наших чертежей и схем.
Через несколько лет в Калининграде, бывший Кенигсберг, открылось новое НИИ «гидрологии». На часть бывших сотрудников оттуда пришли запросы. Обещали хорошие зарплаты и сразу квартиры. Многие переехали и не пожалели.

Пролетело еще какое-то количество лет. Вырос у нас микрорайон, но не настолько большой, чтобы внешняя жизнь людей была незаметна. Красавица жила со своим мужем, но вместе их в городе никто никогда не видел. Людмила дружбы с подругами не потеряла, по каким-то семейным праздникам бывала у красавицы. Скучно живут – вот всё, что она могла сказать. Но жизнь домовитой тоже весёлой не назовёшь. Все её невестины сроки пролетели. Чтобы приодеться, приукраситься, этим она не занималась. Вся её жизнь – работа. Но тут случилось непредвиденное.

У одного из гидрологов рано умерла жена – дочка только школу окончила. Потом дочка окончила институт – жила в общежитии. Потом за москвича вышла замуж. Потом они с мужем строили кооперативную квартиру, чтобы разъехаться с его родителями. Потом родили сына. А отец, забытый, заброшенный дичал и дичал, но наш человек до поры до времени никогда не пропадёт, у него всегда есть утешитель, запечатанный в бутылках, и компания «ты меня уважаешь?».

И вот однажды забытый отец зашел в гости к домовитой – жили в соседних домах, друг друга не раз видели. И сказал он соседке примерно следующее. Я же скоро сопьюсь окончательно. Помощь мне нужна, живой человек рядом. Давай жить вместе. Я же тебе помогать буду. Деятельность у меня появится, человек рядом, с которым поговорить можно. Слово тебе даю, совершенно пить перестану. Я же, можно сказать, заглянул по ту сторону жизни. Очень мне там не понравилось, а один не вылезу.
И она согласилась. Всё у них получилось, всё повернулось к лучшему.

У женщин на работе непрерывно идет товарооборот товарной продукции с фабричными этикетками – купила, потом не понравилось или муж не одобрил. Раньше домовитая в таких ярмарках не участвовала, а тут в первых рядах. Приоделась по самой последней моде, муж в костюмах с иголочки. Она в его квартиру переехала, свою сдавать стала, и оба еще работают. В город на рынок, по магазинам или к кому-нибудь в гости – всегда только вдвоём. Он лет на пятнадцать, а может и больше, старше её, но выглядит молодцом. Наша Людмила к ним часто забегает, не нарадуется, говорит, хорошо живут. Дочка его стала их навещать.

Внук бабушку и дедушку обожает, они ж его любят и балуют. Теперь он два месяца в году отдыхает в Подмосковье – у дедушки почти месяц отпуск, потом у бабушки. На речку его водят, если тепло и жарко, а чтоб не скучно было заодно дворовых его дружков-ровесников, кого родители отпустили, забирают с собою. Всех плавать учат и еду с собою приносят, чтобы весь колхоз после купанья не умер с голоду. А вот в лес за малиной или показать, как грибы растут и как их собирать, одного водят. За всеми не уследишь. Нырнёт какой-нибудь озорник в чащу, заблудится, как его отыскать?».

Конечно, разговор был короче, чем моё длинное описание. В разговоре понимаешь, что собеседник суть ухватил, ему не нужны подробности, а в пересказе в письменном виде так не получается. Везде своя специфика.

Закругляя наш разговор к последней точке, я изложил собеседнику истину, которую он наверняка знал. Наука не может дать единый рецепт всем на все случаи жизни. Я ему изложил всего лишь один вариант, открытый и предложенный самому себе «гидрологом». Ему повезло, он не ошибся ни в решении, ни в выборе. А могло бы с первого раза не получиться. Могли бы опуститься руки. Думай, ищи свой вариант. Туда ты попасть успеешь. Там всегда всех всегда принимают. Может быть тебя где-то ждёт счастливый случай, но он сам к тебе не придёт. Ты на него сам должен выйти. Ты же знаешь, работа удаётся тем, кто работает. Кто не работает или увиливает от неё, у тех она не получается.
«Я подумаю», – сказал он мне, лёг на полку лицом к стене и укрылся одеялом.
Утром, прощаясь и пожимая мне руку, он снова сказал мне: «Я подумаю».

Вторая встреча астрономически, возможно, произошла раньше предыдущей, но очень памятная. У меня о ней короткая запись, чтобы никто ничего не понял, а жаль. Я думал, что всё до запятой, останется в памяти на всю жизнь. Переоценил свою память. Значительная часть разговоров из памяти исчезла, сейчас бы они мне помогли, но увы.

Ещё в восьмом классе школы я заметил, что у меня с мальчишками одноклассниками, правда, некоторые из них дважды, а иногда трижды второгодники, совершенно разный взгляд на девчонок. Они при оценке красоты девчонок говорят о какой-то фигуре, а я тогда понятия не имел, что это такое.

Маленькое отступление от темы. Волею судьбы самые знаменитые парни города в этой возрастной категории Ренька и Марат поочерёдно прошли через мой класс. Казалось бы, уж они меня, маменькиного сынка, проглядывающего сквозь все одежды, должны были, как мелкий горох, отшвыривать с дороги, а они относились ко мне уважительно. Одногодки одноклассники могли мне спокойно влепить дружеский подзатыльник, а они себе такого не позволяли. Дело не в том, что я отличник, и у меня что-то можно списать. Им это не нужно было. Они не учили абсолютно ничего.

Они вынуждены были отсиживаться в школе до призыва в армию. Они прекрасно знали и даже шутили по этому поводу – путь в высшее общество нам закрыт, для нас армия и великие стройки коммунизма. Они житейски по сравнению с нами сопляками были очень хорошо развиты, очень умные были ребята, их очень интересно было слушать. Видимо, искренний интерес и восхищение, которое они считывали с моей морды, влекло их ко мне. Ничем другим объяснить этот парадокс я не могу.

Вернёмся к взгляду на девчонок. Летом на каникулах после четвертого класса, я вдруг неудержимо захотел увидеть одноклассницу Юлю, всеми признанную красавицу. Ничего себе запросы у мальчика не джигита. Юля жила на другой окраине города, пешим ходом час ходьбы, а другого транспорта не было. Через дорогу напротив Юли жил мой тогдашний дружок Шурка Курлыков, и я повадился ходить к нему играть по три раза в неделю. Ни разу за это время Юля не вышла на крыльцо и даже в окошко не выглянула. Первого сентября я не шёл в школу, я летел на крыльях. Пришёл, увидел, успокоился. Как рукой сняли с меня наваждение.

Вернёмся в мой восьмой класс с новыми учениками, с Маратом и тремя знаменитыми для меня девчонками с завода. Две из них поочерёдно оказали существенное воздействие на мой взрослеющий организм. Третья, Муська, была в масштабах города знаменитой спортсменкой. После восьмого класса её отправили в Минск в физкультурный интернат, где она тренировалась с известными республиканскими бегуньями. Она сама мне об этом поведала, приехав через год домой на каникулы.
Муська сохла по Марату. Однажды он мне признался: «Вчера подержал Муську в руках и потрогал. Я обожаю девчонок в теле, а у неё кожа да кости. Отправил её домой». Я подумал – привирает, но на следующий день она сама вдруг мне с сожалением говорит; «Позавчера была с Маратом. Он, нахал, прогнал и даже не проводил».

На первую из девчонок, на Аню, невысокую, не худую, а скорее, как сказал бы Марат, в теле, я сразу обратил внимание, но с близкого расстояния увидел только через пару дней. (Я с самого начала восьмого класса частично стал пользоваться очками). Меня сразу ошеломил её глубокий проникающий в тебя взгляд очень умного человека. Он остался во мне надолго, может быть, навсегда.

Через пару недель открылся её талант в математике и физике. Я – первый отличник в классе, но я же понимаю и чувствую, что она сильнее меня. Это еще больше потянуло меня к ней. А учительница физики откровенно её возненавидела и стала задавать ей вопросы, на которые в наших учебниках ответов не было и быть не могло. Аня ко мне, но я ничем ей помочь не мог. У нас с ней сложились дружеские школьные отношения, а у меня, возможно, медленно проклёвывалось даже нечто большее – созревал организм.

Только весной мне открылись причины конфликта Ани с учительницей физики. В учительской почти все учителя женщины, а им не чужда привычка обмениваться слухами и сплетнями, часть из которых имеет под собой вполне реальную почву. Дошли эти слухи и до меня от достоверно информированных источников. Аня по возрасту, не знаю по какой причине, года на два старше восьмого класса, а уж на год – точно. Другие её увлечения оказались намного сильнее физики и математики.

После восьмого класса мать отправила Аню к отцу. Он, инженер по образованию и работе, больше года жил в другом городе и там же создал новую семью. Как только Аня закончила школу, может быть даже раньше, он вернул её матери. О каком-либо высшем образовании не могло быть и речи. Никого из одноклассников ни мать, ни Аня даже на порог не пускали.

Тома, третья девчонка из этой троицы, по красоте составила серьёзную конкуренцию Юле. На неё не могли не обратить внимание кавалеры, особенно старших классов. В самом начале десятого класса я тоже попал в магнитное поле её красоты. Это уже была в чистом виде влюбленность со всеми её страданиями, но я Томе был абсолютно не нужен даже в качестве балласта.
 
Удивительное дело, как только я сел в поезд, увозивший меня поступать в институт, всю мою влюбленность оставили в прошлом летящие в Питер вагоны. А чему удивляться? За весь учебный год у меня с ней не было ни одного даже краткого разговора один на один. Аня гораздо прочнее сидит в моей памяти и горькое сожаление о её несостоявшейся судьбе.
И всё-таки однажды мне удалось поговорить с Томой один на один наедине.

Железная дорога каждый год устраивала нам сюрпризы. То с Ленинградом прямое сообщение, то с пересадкой в Орше на поезд Орша-Харьков. На зимних каникулах второго курса – пересадка и ждать довольно долго. От нечего делать прогуливаюсь по залу ожидания и вдруг вижу сидящую в одиночестве Тому. Она обрадовалась, поднялась мне навстречу. Вот встреча так встреча, чего уж никак не ожидал и даже предвидеть не мог, но тут почти сразу появились два её охранника – два для нас с нею школьных старшеклассника.

Один из них мне хорошо знаком по пацанской компании в младших классах. Сейчас он учится в Питере в Полярном институте. Значит, приехал в Оршу с тем же поездом, что и я. Второго охранника знаю издали. Известный был в школе парень. Он мечтал служить в военно-морском флоте, а для этого закалялся – даже в лютый мороз ходил в каком-то матросском бушлате. Но военком решил иначе – отправил его в танковое училище в город Борисов, город между Минском и Оршей. Но и она после десятого класса уехала в Борисов и поступила там в педучилище.
Странно, ближе к нам педучилища не нашлось.

В десятом классе день международной солидарности всех женщин мы отмечали в доме одноклассницы. Тома отказалась танцевать с Витькой, первым красавцем класса. Он, бедолага, даже заплакал, дружку Жоре пришлось его успокаивать. Тому грех обвинять. Подруга Цезаря танковых войск должна быть вне подозрений.

Охранники, понимая, что Томе ничто не грозит, ушли попить пива, и нам никто не мешал поговорить. Оказывается, будущий офицер, танкист, очень просил, уговаривал, умолял, ей его жалко стало, она не смогла ему отказать и в начале второго курса согласилась стать его законной женой.

В начале лета 1964-го года меня в моём Подмосковье проездом из Туркмении на родину в Белоруссию навестил мой одноклассник Толя Апанасенко. Прошлым летом он встретил Тому. Она отдыхала у родителей. Всё у неё хорошо. Она уже мать двоих детей. Это в восемь лет после окончания школы. Молодец! Но и танкист её – что надо. Не напрасно носил морской бушлат.
А мы с Толей ещё холостяки.

Толя Апанасенко, как и я, учился в Ленинградском Политехническом на гидротехническом факультете. По распределению попал в Туркмению, строил Голодностепский канал. Работал прорабом, руководил бригадой рабочих, все, как на подбор, отсидевшие зеки, и все, как один грозят: «Закроешь плохо наряд – зарежу». Отработал Толя положенные три года, уволился и уехал в Белоруссию, занялся жилищным строительством.

А я ведь в Орше и с Юлей встретился.
Произошло это через десять или через одиннадцать лет после окончания школы. Собрался на майские праздники ехать к родителям. В Москве с билетами – каторга, а на праздники вообще сумасшедший дом. Приехал в Оршу утром первого мая. Мой поезд после часа дня. Что делать, если в вокзале каждая лавка знакома. Решил пойти в привокзальный ресторан. Я о нём очень хорошего мнения. В первой половине дня в нём мало посетителей. Обслуживают быстро, душу не выматывают. Блюда очень даже съедобные: антрекот, эскалоп, шницель, а маринованные маслята – вообще объедение.

Я под Москвой не червивого маслёнка ни разу не встретил, совсем их срезать перестал. А здесь один к одному, все на любой просвет без единой червоточины и как приготовлены! Позавидовать можно. Захожу в зал – пусто, лишь одна пара вдали. Я иду ближе к ним – официантке меньше бегать по залу. И вдруг вижу – Юля сидит и с ней видимо муж. Слышал, замужем и дочь уже есть. Так и есть. Дочери четвёртый год, пока живёт у дедушки с бабушкой в знакомом мне доме с крыльцом. Едут её проведать. Юля в Минске заведует аптекой. Муж весёлый, общительный и по профессии программист.

Времени у нас много, отправились на городскую демонстрацию. Погода – хуже не придумать. Мокрый снег, пронизывающий холодный ветер. Прокричали со всеми ура местному правительству на трибуне, и в обратный путь к своему составу.

Теоретически, могла бы у меня состояться третья встреча в Орше – встреча с Аней. Ближайшие вузы, связанные с математикой и физикой – Минск, Ленинград, Москва, а все пути туда и оттуда через Оршу. С Томой встреча была, с Юлей была, а с Аней не состоится ни в Орше, ни дома. Толя – упрямый парень, видел же Аню в окошке, как ни стучал, как ни ломился – нет её, уходи и всё.
Кто виноват во всём этом? Мать, отец, оба они? Или сама Аня? Не смогла обуздать обезумившие желания. Не применила своевременно свой мощный мыслительный аппарат к прогнозированию последствий.

Я в своём Подмосковье всякое повидал. Наркотики, алкоголь, сумасшедшие интимные желания – всё ведет к необратимому разрушению. Один случай знаю. Нормальная девчонка, но как-то не везло с кавалерами. Подожди, потерпи, обратит на тебя кто-то внимание. Сорвалась. Не было ни гроша, и вдруг табун. Потом надолго выпала из моего поля зрения и неожиданно возникла с постоянным сопровождающим лицом. Как же она боялась, что я с ней поздороваюсь, какие только не применяла ухищрения, чтобы этого не произошло. Жизнь на острие бритвы. Вдруг он увидит, что она когда-то с кем-то из мужчин была знакома.

Требовать от Ани в шестнадцать-семнадцать лет мудрого взрослого отношения к жизни – тоже перебор. Марат в этом возрасте уже много чего знал и понимал, но он уже ничего с собой сделать не мог.
Моё взросление по-настоящему началось в институте.

Не помню точно, на первом или на втором курсе прошел знаменитый тогда фильм «Колдунья» с Мариной Влади в главной роли. Все однокурсники были без ума от Марины, не от роли, а от её фигуры, а на меня она никакого впечатления не произвела. Мне очень понравилась актриса Симона Синьоре, жена знаменитого в ту пору певца Ива Монтана. Она играла волевую сильную женщину, и как играла!

В Советском Союзе Монтана обожали. Не было недели, чтобы его песня не звучала по радио. Несколько позже фильма его пригласили в Москву и устроили такой приём, о котором трудно мечтать. По слухам, Монтан с женой прошлись по московским магазинам и закупили все представленные образцы женской интимной одежды, не забыв знаменитых дамских малиновых панталон с начёсом, а потом у себя устроили выставку всего этого. Париж смеялся два месяца.

Так ли это, не знаю, но совершенно достоверно, после его приезда ни одна его песня по радио не звучала, ни один фильм с участием его жены у нас не шёл и имена их ни в каких средствах информации не упоминались. С чего бы это? А Марину Влади я увидел в каком-то другом фильме и в некоторых документальных съёмках. Какая же умница, какая обаятельная женщина! После этого я понял Высоцкого, но понял и Марину в «Колдунье».

Игра актёров в кино, отличается от актёров в театре. В театре главное – движение, умение работать с предметами, а все эмоции надо передать голосом. Выражение лица заметят зрители двух-трёх первых рядов, а остальные три часа в бинокль смотреть не будут. А в кино главное – крупный план, лицо. Актёров кино специально учат, как надо работать лицом. Марина в «Колдунье», потрясшем всех мужиков нашей страны, играла женщину, никаких академий не кончавших. Душа у неё может быть, и ещё какая – тонкая, нежная, чувствительная, но никаких следов интеллекта, глубокого ума, раздумий о всём человечестве – откуда?!

Марина играла душу, поступки и не играла того, чего в этой женщине не было. А мне под влиянием всего моего предыдущего, откуда оно, не знаю, возможно из глубин детства, дай да подай лицо даже там, где оно существенной роли не играло.
А в других случаях?

Стоит на столе хрустальная ваза. Красивая ваза. Смотреть приятно, но никаких других эмоций она не вызывает. Она пустая. Опустим в вазу букет цветов – букет тюльпанов или пионов. Совсем другая картина. Цветы наполняют вазу эмоциональным содержанием.

Была у нас на курсе всеми признанная очень красивая девчонка. Очень красивое лицо, очень красивая фигура, а кавалеров у неё не было. Лицо ничего не добавляло фигуре, оно само по себе. Была другая девчонка, лицо красивое, фигура красивая, но лицо что-то такое добавляло фигуре, из-за чего от кавалеров отбоя не было.

Теперь, после всех теоретических обоснований, необходимых для последующего, я могу рассказать о второй очень памятной для меня встрече в вагоне.

Я возвращался из командировки. На вокзал приехал с запасом времени, а в кассу за билетами небольшая очередь. Редкий случай, но для меня даже малое пустое стояние в тягость – я ищу себе развлечений. Слышу, за мною кто-то молча стал в очередь. Спины стоящих впереди рассматривать неинтересно. Выждал несколько секунд, и как обычно, поскольку я правша, начал разворот правого плеча вокруг левого, чтобы увидеть, кто же за мной.

Не успел я довести разворот даже до ста пятидесяти градусов, как мне практически на одном уровне с моими глазами открылись глаза женщины, и я немедленно стал в них тонуть, не снимая обуви. Красивейшее лицо в моём понимании и в моём вкусе. На лице весёлая полуулыбка одними глазами без помощи губ. Что ей так может понравиться, если перед нею обалдевший идиот с открытым в изумлении ртом? Так и есть. Её глаза становятся серьёзными, сейчас отвернётся или что-нибудь скажет вполне заслуженное, но нет, её глаза что-то считывают с моего лица.

Что там можно считать, кроме моих пустых пространных рассуждений? Да и мне пора приличие знать. Я возвращаюсь в исходное положение – смотрю в спины впереди стоящих товарищей, а снова взглянуть на неё, снова утонуть в её глазах ох как хочется. Выждав какое-то количество секунд, я начинаю разворот левого плеча вокруг правого, а меня уже ждут. Её уже готовая полуулыбка в ответ на моё сканирование тут же сменяется чтением моего лица. Идёт отсчёт секунд приличия, и я с сожалением возвращаюсь в исходное положение.

Возле кассы за это время произошли серьёзные изменения. Товарищ, находившийся в трёх телах от меня, получил своё, следующий товарищ задал кассирше пару вопросов, его ничто не устроило, и он отошёл от кассы, а к ней, пригнувшись к окошку, стал стоящий передо мной.

Когда я отошёл от кассы, освободившееся место тут же заняла знакомая по лицу женщина, а в теле, склонившемся в полупоклоне к окошку, достоинства и красоту фигуры не рассмотришь. Остаться ждать и приставать к женщине, куда вы и откуда, не в моих правилах. По часам у меня достаточно времени, чтобы позаботиться об ужине и не заниматься этой проблемой в вагоне.

Когда объявили посадку, и я направился к своему вагону, я издалека возле проводницы заметил уже знакомый мне со стороны деловой женский костюм. Теперь я оказался за нею, но проводница уже заканчивала свои разборки и разрешила ей подниматься в вагон. Меня она задержала ненадолго, я в начале вагона догнал свою спутницу и молча пошел за ней следом.

В какой-то момент она остановилась, чтобы выяснить номера вагонных полок, и тут я подал голос: «Нам с вами через пролёт». Она обернулась, обрадовалась, и я тоже – раз отнеслась благосклонно, можно будет поболтать и не скучно провести вечер в вагоне.

Вещичек с собой у нас было мало – мы быстро оказались сидящими друг против друга за маленьким столиком у окошка плацкартного вагона, открытые любопытным взглядам всех проходящих вдоль по вагону.
Сначала обычные стандартные разговоры всех командированных.

Ей в Москву. Её НИИ что-то делает для серьёзного Московского НИИ. Она руководит коллективом конструкторов, в основном женщины, есть немножко мужчин. В нашем НИИ у конструкторов абсолютно тоже самое, с той лишь разницей, что у нас в таких подразделениях командиры – мужчины и по возрасту солиднее её. Она моя ровесница, может быть, года на два, на три старше, не больше, и такой профессиональный рост. Москва вызвала её, а не её начальство, что-то согласовать и утрясти. Значит, не финансы и планы, а что-то по технике. А я не в саму Москву, а через Москву в Подмосковье.

– А что вы у нас делали?
 – Да пустяки, в одно предприятие заезжал на недельку.
 – Знаю, где вы были, – и называет гражданскую фамилию этого почтового ящика, этого крупного КБ и завода. Я не могу сказать, что удивился, я растерялся. Она тут же мне всё объяснила. У них в городе каждая бабушка знает, чем там занимаются, а все приезжие напускают завесу таинственности.  А что нам делать? Инструкции предписывают поведение.

По всему вагону понеслись громкие указания женщины комбата. Сейчас по продольному проходу вагона проследует семейный батальон. Так и есть. Первым целеустремленно движется мужчина с двумя чемоданами в руках, за ним одна за одной две девочки, одна лет пяти, вторая лет семи, и наконец появляется важная мадам комбат, убедительного роста и телосложения. У неё хозяйственная сумочка продовольственного назначения и дамская сумочка в руках.

Занятый наблюдением за строевой колонной, я не сразу заметил, что моя попутчица поднялась из-за стола и движется к вагонному проходу. Она даже частично зашла на его территорию, чтобы лучше видеть проходящих.
Я до сих пор не понимаю, почему полки вдоль вагона считаются боковыми, ведь пассажиры на них едут ногами или головой вперёд, Остальные пассажиры снуют мимо них туда-сюда, и они пассажирам не мешают. Хозяева привилегированных полок едут в Москву боком, и я часто наблюдал, как их торчащие в проходе ноги мешают проходить высоким пассажирам.

Моя попутчица вернулась на место и объяснила – ей показалось, что прошел кумир её институтской молодости на младших курсах. Он был старше её на два курса и был секретарём комитета комсомола факультета, а после её первого курса командиром их стройотряда. Как же он их зажигал и вдохновлял, каким был блестящим танцором и запевалой молодежных песен. А на его старших курсах он даже был членом институтского комитета комсомола, но уже почти с ним не пересекались.

Её восторженная характеристика ни в одной точке не соприкасалась с увиденной мною картиной, и я стал горячо её разубеждать. Человек с такой характеристикой должен быть волевым и самостоятельным, а кто прошёл перед нашими глазами? Да это же настоящий подкаблучник. Существуют ещё мнимые подкаблучники. Такой дома при решении простых семейных вопросов в полном подчинении супруги, но при решении важных или серьёзных вопросов он всю ответственность берёт на себя, тем более, когда семья оказывается вне квартиры.

Такой шёл бы сзади, чтобы весь батальон видеть самому, и сам бы выдавал необходимые команды. А этому поручили нести чемоданы, и больше он ничего знать не хочет и ни за что не отвечает. Есть кому командовать, а он на власть не претендует.

Попутчица задумалась, но тут появились наши соседи. Тоже возвращенцы из командировки, да ещё с кучей оборудования. Чтобы не мешать им устраиваться, мы переместились к вагонному проходу, попутчица вся там, а я частично еще здесь. И вдруг я слышу громкий возглас: «Оля! Это ты?!», и она устремляется на этот крик. Опасность ей там никакая не грозит, и я стал помогать соседям укладывать вещи.

Потом короткое знакомство, обмен полками, мне нижняя. Потом просьба, они сейчас уйдут в другой вагон, но обязательно вернутся, если что, успокоить проводницу. Под видом проводов соседей я заглянул в проход. Мирно беседуют, не прикасаясь друг к другу. Я сел за столик и стал думать, как и почему я так ошибся.
Долго думать не пришлось. По вагону раздался громкий крик: «Глеб! Это что еще такое!? Сейчас же иди к детям!».
Оля вернулась на свое место в состоянии, которое в народе называют «в растрёпанных чувствах».

«Это совсем другой человек. Я такого не знала. Ни о моей семье, ни о муже, ни о пятилетнем сыне – ни о чём таком говорить не хотел. И о своих детях ни слова. Одно на уме, какая у меня зарплата, какая должность, как так устроилась, по связям или по блату? Как и почему человек так изменился? Почему я тогда его не раскусила?».

«Он не изменился, изменились обстоятельства. Он, как и я, маменькин сынок, но я таков, к счастью для себя, не во всех житейских ситуациях. Мы с ним оба выросли на Павке Корчагине, на героях-панфиловцах. Их охотно пропагандировали те, кто героями быть не собирался. Им нужны были мы – оболваненные. Я хорошо понимал, чтобы не повторить путь отца, надо иметь хорошую профессию. Ни в какую общественную работу ни в школе, ни в институте я не лез, хотя я всегда за гуманизм, за порядочность.

Я шёл в институт получать профессию, или хотя бы знания для профессии. И на работе выше общественной работы своего отдела я ни за какие коврижки не поднимаюсь. А Глеб так и остался с виденьем мира на школьном уровне. Те, кто занимали комитеты, знали, зачем туда шли. Они заводили связи, они заводили дружбу, они вползали в обойму, в окружение. А такие, как Глеб, им были нужны, чтобы успешно за них тянуть лакировочную работу. Над наивностью таких посмеивались, но их использовали.

Учёбу, знания для профессии он прохлопал. Четверки ему ставили. Как же, фигура. За него заступятся. А на распределении он завис. Кто почву подготовил, ушли в комитеты районного или городского масштаба. Отличники – в лучшее НИИ, а как же, там люди с головой нужны, а он со всеми по остаточному принципу. Думал, и там блеснёт, но там уже меньше наивных, больше повзрослевших, свой отсев из профессии и своя конкуренция в кабинеты».

Потихоньку и помаленьку мы отошли от этой темы и вышли на тропу других разговоров. Только мы набрали скорость, в наш четырехполочный отсек, настежь открытый вагонному проходу, заглянула голова Глеба. «Оля, тебя можно на минуту?». Я уж было хотел уступить ему свое место за столиком, но он запротестовал: «Что вы, что вы, не надо». Естественно, если мадам-комбат, застукает его здесь наедине с другой женщиной, она при всех спустит с него штаны и больно высечет, а в проходе, он отделается пощечинами.

Оля нехотя вышла к нему, и они оба исчезли из моего поля зрения, а я даже не удосужился выглянуть и посмотреть. Отсутствие Оли было недолгим. Наш состав загромыхал по какому-то длинному мосту, крик мадам я услышал, но суть крика и его содержание мой слух не разобрал. Оля тут же вернулась, но долго не могла устроиться на своём месте – ей не удавалось хорошо сесть.

«Ну его к чёрту, – наконец ответила она на мой вопрошающий взгляд. – Теперь он хочет, чтобы я устроила его в наше КБ, взяла в свое подразделение, и на какую зарплату он может рассчитывать? Во-первых, я не директор, и я вообще не хочу, чтобы он появлялся в моём коллективе».
«Мальчика понять можно. Он думает, что хорошая зарплата спасёт его от острого каблука жены» - «Давай забудем о нём».
Не сразу, постепенно, потекли рекой наши с ней разговоры, а мы с ней постепенно втекали друг в друга.

Сначала говорили о том, что ближе, что задевает сильнее и чаше, – о недостатках на работе у неё, потом у меня, какие есть и как надо бы было исправить, потом о недостатках в стране. Незаметно перешли на разговоры о жизни и, естественно, о любви. Не о прошлой своей, не из своего опыта, а из жизни друзей и знакомых. Ни в одной из этих тем мы не противоречили друг другу, не возражали, не спорили, мы дополняли друг друга или расширяли область обзора. Возникало чувство, что мы сто лет знаем друг друга и все прошедшие годы шли где-то близко и рядом.

Я вдруг обнаружил, что моя рука лежит на её руке, и я ласкаю её и глажу, а в какой-то момент она осторожно подвинула свою и мою руку ближе ко мне, чтобы мне было удобнее, а потом, не прерывая разговора, подтянула рукав кофточки, увеличивая область поглаживания и ласки. Ах, если бы не внешние препятствия. Я уже был готов сесть рядом с нею плечо к плечу, и тут уж обе руки занялись ласками и объятиями, а губы приступили бы к главным своим обязанностям, но вдруг появилась проводница.

«Где же ваши соседи?».
«В купейном у начальства. Они обязательно вернутся. У них тут серьёзное оборудование. Могу показать». Даже встал, чтобы поднять полку, но проводница поверила на слово.
Редкие прохожие по вагону нам не мешали и даже не отвлекали, а соседи всегда помеха, особенно в самый интересный момент. Правда, соседи тут же улеглись на свои верхние полки и будто бы тут же заснули, но нам пришлось перейти на тихий шёпот и всё остальное с оглядкой.

Примерно через час сосед с бывшей моей верхней полки проснулся – захотел покурить. Доставая из кармана куртки папиросы, он нам посоветовал: «Молодёжь, вы бы поспали немного, а то завтра целый день будете клевать носом».
По часам «завтра» давно наступило, и мы воспользовались этим советом.
А что делать завтра? Завтра что делать?

Однажды мы, трое приятелей, в жуткую непогоду, в дождь и сплошной туман залезли на высшую точку Карпат, на Говерлу. Старик пастух предупредил, нельзя лезть, непогода идёт, а мы полезли. Залезть – залезли, а как слезать? Лезли – непогода только начиналась, слазим – она лютует вовсю. Вообще в гору лезть легче. Тяжёлый рюкзак тормозит движение вверх, это полезно, труднее лихачить. Та часть горы, куда ты лезешь, перед твоими глазами. А слазишь – рюкзак толкает тебя вниз и очень ощутимо. Голова с глазами над плечами, на что наступишь ногой в сплошном тумане сверху не видно.

Так что делать завтра?
Бросить Подмосковье и ехать к ней? В КБ на работу охотно примут, но где прописка и где жильё? Квартира его, не её. Допустим, регистрация брака, прописка и съемное жильё как-то решится. А что делать с сыном? Пока она на кухне, папа с ним играет и незаметно учит всему.  А тут появляется какой-то чужой дядька и разлучает с любимым папой. Это какая же травма малышу! Это для него ненужное скороспелое взросление и какое последствие на всю жизнь? Сумеешь ли ты заменить ему отца, если он на тебя смотрит волчонком. И он прав. Зачем ты в его жизни?

Она – в Подмосковье? Ко мне в общежитие? Опять съёмная квартира, регистрация, прописка. А с сыном что делать? Совсем навсегда от отца оторвали. Ему-то за что такое? Решения нет и быть не может. Разрушить легко – построить трудно. Легко строить на чистой площадке, но строить на обломках, тем более своих рукотворных – какая тут прочность? А разбежаться сейчас в разные стороны, будто ничего не было и ничего не случилось – трусость и подлость. А как разойтись без обид? Разойтись как? Как общую рукотворную реку разлить на два чистых потока. Разлить без обид и упрёков, разлить с благодарностью за временный праздник чувств.

Только под утро пришло решение. Вспомнился случай с приятелем.
Утром в потоке людей шли молча и медленно, позволяя всем обходить и обгонять нас. Наконец дошли в вокзале до площадки, которая гарантировала, что никто не толкнёт плечом или локтем. Остановились – глаза в глаза, в которых грустный немой вопрос: что скажешь и что предложишь?

– В вузе на пятом курсе мой приятель полюбил однокурсницу. Всё у них шло хорошо, но внезапно они разлетелись в разные стороны. Приятель сильно переживал. Чтобы посочувствовать, надо располагать информацией. Я у неё спросил, что случилось.

«Понимаешь, – сказала она мне, – когда я в магазине покупаю новое платье, я хочу видеть, как оно на мне лежит. Себя в нём спереди я вижу в зеркале, а хорошо увидеть себя со спины очень трудно, почти невозможно. Пока мы с ним встречались, мне удалось рассмотреть его с разных сторон. С тем, что я обнаружила, я никогда не смирюсь, а он не сумеет стать другим – это у него от воспитания, с детства».

– Я всё понимаю, – сказала Оля. – С первого нашего взгляда друг на друга мне с тобой было очень интересно. Такое со мной впервые в жизни. Но у нас с тобой нет возможности обойти вокруг друг друга. Поэтому нам надо прощаться, – она протянула мне руку для пожатия.

Мы разошлись с нею под углом примерно в сто двадцать градусов между нашими направлениями. Пройдя шагов двадцать, я почувствовал неодолимое желание, хотя бы издалека в последний раз взглянуть на неё. Я обернулся, она в этот момент поворачивалась в мою сторону. Мы помахали друг другу рукой и разошлись навсегда.



Короткие строчки

Длинные строки, как все лжеменю,
правду и ложь раскрывают не всю.
Строчка поменьше, доступная глазу,
суть, соль и смысл – обнажает всё сразу.

Любовь – занятие не для слабонервных.

Любовь к женщине – это забота о ней, а страстное желание – забота о себе.

Посылать на подвиг – святая обязанность, но зачем самому идти?

Павшим героям не завидуют, а командовать – легионы желающих.

Любая неудача углубляет понимание, но тормозит движение. 

У кого нет когтей, тот крылья не отрастит.

Не ставьте себе цель выпить залпом весь кипяток.

Ненужного всегда больше полезного.

Женщина не бывает счастливой, если есть мужчина, который её не замечает.

Несостоявшаяся любовь – болезнь тяжелая, но излечимая.

Любви все возрасты покорны, особенно во время переэкзаменовки.

Скромные люди – труженики: работа для них – отдушина.

Начальство не судят, ему подсуживают.

Лесть расходов не требует и хорошо окупается.

Достоинства существуют, но их не обязательно иметь.

Подлость притягательна – она против других.

Зависть – не звезда, а фонарик надежд.

Легче всего поддается ржавчине железная логика.

Гибкий позвоночник тяжело выпрямить.

Старые пни игнорируют веяние времени и хорошо сохраняются.

На жизнь наплевать можно, но она в долгу не останется.

Глупость умного и ум глупого – братья по разуму.

Если жена способна править дивизией, то мужу полк можно доверить.

На хорошего хозяина пес не лает.

Когда пастух не на месте, овца работает вожаком.

На десяти заповедях состояние не сколотишь.

С хорошего мужчины взять нечего, а он в мужья лезет.

Кому не дано, тому хочется.

Чаще из вещи – чепуха, чем из чепухи вещь.

Нельзя работать в спальне и в кухне – не тем займешься.

В жизни бывает даже так, как не бывает в жизни.

У кого шашки наголо, у тех они затуплены.

Даже зависть таланта требует.


Разговор у кабинета врача

 – В жизни всё закономерно. Если по календарю вчера было десятое число, то сегодня одиннадцатое и никакое другое. И в жизни всё прогрессирует в одну сторону – цены, болезни и начальство.
 – А вот и нет. Если вчера было тридцать первое, то сегодня вдруг сразу первое. И начальник смертен, как мы с тобой. А после него новый будет править, дистанцируясь от него, и неизбежно кое-что полезное сделает.
 – Наш на пяток лет старше нас, но он с его медициной без наших очередей нас переживёт, и мы с тобой ничего нового не увидим.
 – А ты не спеши на тот свет, вдруг и нас тридцать первое посетит и обрадует.


Вздохи сожаления

При советской власти из-за нехватки товаров и наплевательского отношения к покупателю в магазинах было грязно и подло. Теперь в магазинах культурно, а в культуре – грязно. Она ради наживы и прибыли стремится угодить массовому потребителю. И результат налицо. И на лице.

В трагических случаях, нужен проблеск надежды, но как воспламенить её, если даже соломинки рядом нет? Религия может играть роль созидающей психотерапии, но может быть источником разрушительного фанатизма. У кого в руках килограммы идеологической взрывчатки, тот проявляется ярче. Решений взрывчатка не дает, но вербует сторонников. Проблема не устраняется, гноится и нарывает.

Обнажение недостатков – движущая сила любой деятельности, не только науки и искусства, но политики и управления, однако именно это политики и управленцы трудно терпят. Для них самое главное – конечная цель, а она может оказаться ошибочной или недосягаемой.

Часто суждения критика – попытка измерить кривую линию прямой линейкой. Поскольку к линейке претензий нет, критик убежден, что линия без пользы проведена криво. И он прав. Но прямая проходит через две точки и никаких отклонений, а кривая по дороге находит много интересного, но может завести в туманные дебри. За это надо судить, а не за то, что она – кривая.

Руководить легче, чем работать, подгонять легче, чем руководить. Поэтому толчея у капитанского мостика. У всех командный голос и голова для папахи, а дело движется плохо, но зато хорошо буксует.


Заметки обиженного

Учитель – успех, неудача, испуг
и глупости разного вида,
на многие вещи в себе и вокруг
глаза раскрывает обида.

Умный может оступиться, а дурак репутацию себе не подмочит.

Дурака все замечают – приятно быть умнее других.

Когда всем нельзя, кто-то это себе разрешает – он сам для себя бог и царь.

За право разыгрывать историю не жалко голов окружающих.

Подлость, как ржавчина, – и вид неприглядный и оттирается плохо.

Разум за деловое решение, совесть за честное. Поэтому к ней не прислушиваются.

Зависть – как прыщик: лицо не украшает, но не дает забывать о себе.

Для многих бог, как Дед Мороз. Возможно, его нет, но вдруг принесет подарок.

Часть людей живет, не причиняя другим вреда, а остальные – не причиняя пользы.

Удачливость хищной стаи – пример разобщенным.

Не жаль человека, если он им не был, жаль, если престал им быть.

Не надо совершать все подлости – какую-то возможность оставьте другим.

Порядочность часто страдает, у подлости огорчений нет.

Просителей с полным карманом охотно встречают, с пустым выпроваживают.

Политики голосуют за себя, а остальные за них.

Политики гнут свою линию, а выгибают чиновничью.

У власти – сила, у капитала – деньги, а у чиновников и то, и другое.

Своё то, что прибирают к рукам, остальное ничьё.

От кислой жизни мало сладкого, от шикарной немало горького.

Кто всего достиг, у того не жизнь, а морока – делать-то больше нечего.

Цель – это мишень, в которую можно стрелять, но без гарантии попасть.

У иного человека даже недостатки через пень колоду.

Цель должна быть недосягаемой – достижение опасно потерей смысла жизни.

Человек думает – значит, жизнь заставила, просто так он напрягаться не станет.

Пустые занятия лучше серьёзных – свободы сколько душе угодно.

Детство – счастливая пора: понятия не имеешь, что впереди.

Иных детей находят в кислой капусте, а хороших выращивают из пота родителей.

Робинзон Крузо не претендовал на мировое господство, но пережил всех пиратов и людоедов литературы.

Кто старается не вникать, у тех много свободного времени. 

Не зрячих мало – слепых не счесть.

Сам не видишь – очки не помогут.

Даже безвольный проявляет волю, когда потакает своим недостаткам.

Многие бездельники талантливы – завидуют не хуже тружеников.

Голоса у людей не хуже, чем у птиц, но люди редко поют, чаще кричат.


Случайная встреча
(Из записей 1966 года)

На майские праздники навестить родителей в Белоруссии я впервые поехал на автобусе до Кричева, соседнего с нами города – билеты на поезд не достал. Ночь езды в сидящем положении – довольно утомительное занятие, но мне повезло.

Моим соседом оказался Сорокин – председатель исполкома нашего города в 1920-1922 годах. Он ехал в Кричев по приглашению краеведческого музея. Мне этот музей хорошо знаком по рассказам сестры. Она, создавая в школе краеведческий музей и увлекая краеведением школьников, возила их в Кричев на экскурсию, и сама консультировалась у создателя этого музея.

 Сорокин рассказал, как провёл в наших Климовичах телефон и рассмеялся. «Сейчас бы два года смету составляли».
«В тридцать седьмом хлебнули?» - спросил я его.
«В тридцать восьмом досталось. Работал в Ярославле. Секретарём обкома был некто Зимин. Многих угробил. Потом сам туда попал и не вернулся. Сами сволочи друг на друга клеветали и сами друг друга на тот свет отправляли».
Такая вот была арифметика.


Мысли с горчинкой

Гора забот нас давит грузом,
терзает душу и гнетет,
и часто мысли с горьким вкусом,
поскольку жизнь, увы, – не мед.

Мемуары – не книга воспоминаний, а автодифирамб.

Дурак для дурака, как барышне зеркало.

Достоинств всегда недостаточно, а недостатков с лихвой.

Душа не материальна, а досаждает сильнее тела.

Стекляшка дешевле жемчужины – спрос выше.

Чем выше вверх, тем зависть круче – возможности аппетит разжигают.

Меньше способностей – больше потребностей и жить веселее.

Искать надо в своих закромах, а манят амбары соседа.

Даже подлые дела бессмертны – продолжатели всегда найдутся.

У пожилых людей мыслей много, но все седые.

Порядочность высоко ценится, но продается дёшево.

С совестью надо обращаться осторожно – она продукт скоропортящийся.

Многие любят жар загребать чужими руками, а медаль вешать себе на грудь.

Счастье вдали маячит, несчастье за локоть водит.

Умный редко бывает глупым, но часто бывает в дураках.

Все болезни лечатся, но не все излечиваются.

Мир ершист – в нем каждому колко.

И сохатый был рогатым.

Любовь в трёх лицах – любовь, занятие и профессия.

Любое царство – сонное, но до первого землетрясения.

Время лечит – не всё, не сразу и не всех.

Кнут нужен нерадивым, а достается толковым.

Самоуверенный человек от работящего отличается должностью.

От независимого человека мало проку – с него семь шкур не сдерешь.

Управленцы обворовывает тех, кто не научился их обворовывать.

Буря – это итог ненастной погоды.

Хорошее забывается, а плохое о себе напомнит.

Лежачего не бьют – его добивают.

Если совесть чиста, значит, кошелек не гремит.

Пуля дура, да снаряд не дурак.

Ради собственной выгоды и себя не жалко.

Любой диктатор когда-то был человеком, но тогда он не был диктатором.

Выше головы не прыгнешь, а заползти можно куда угодно.

Скука не убивает, но помогает самоубийству.

Иной и копейке рад, поскольку рубля не видит.

Люди рано становятся умными, но поздно мудрыми.

Нормальные люди – чиновники и политики: они заботятся о себе.

Ни с того ни с сего негодяем не станешь – задатки надо иметь.

Мелкая подлость может дать большие ростки.

Край пропасти опасен, но пока не упадешь, не поверишь.

Мода приходит и уходит – безвкусица остается.

У тех, кто заботится об объеме кошелька, жизнь жирная – судьба постная

Чем выше взлет, тем больнее посадка.

Возглас удивления «вот тебе на» всегда относится к себе.

В жизни бывает все, но чаще всего – ой и ах!

Человеку мало надо, но больше того, что он имеет.

Человек способен даже на то, на что совсем не способен.

У несчастья должны быть виновники, тогда его легче переносить.

Честная работа дорого ценится, но оплачивается по себестоимости.

Успех не балует, а дразнит.

У тонких делишек толстая подоплека.

Одним много надо, другим еще больше.

Люди любят, когда их любят, а самим любить других некогда.

Близкий человек бьет с короткой дистанции.



Размышления и записи

Бывает бюст пустым арбузом,
тираном – признанный борец,
бывают взгляды, словно мусор,
и мусор – всех трудов венец.

В переломные моменты истории неизбежно возникает новое искусство – юное по форме, пустое по содержанию.

Часто в сложных ситуациях важно начать движение в предполагаемом направлении. Жизнь – не математика. Еще никто не доказал, что жизненные задачи имеют единственное решение. Главное – не топтаться на месте и не двигаться вспять.

Многие положения, высказанные Марксом в позапрошлом веке, в прошлом веке нуждались в уточнении. Возможно, Маркс принял бы возражения, но присосавшиеся к кормушке защитники поднимали вой негодования. Им было за что выть. Они чувствовали, чем это кончится. А кому хочется расставаться с тарелкой, с ложкой и со скатертью-самобранкой.

Популярный политик ориентируется на среднего обывателя точно так же, как популярный писатель на среднего читателя. Средних большинство. В этом залог популярности. Чем глубже проблемы, тем труднее доходят до современников. Но чем глубже талант, тем точнее он дозирует соотношение глубины и доходчивости за счет разложения проблемы на составные части и за счет умелого показа взаимодействия составных частей как единого целого.

Диктаторский режим способен поддерживать социальную дисциплину, но сковывает и тормозит развитие общества. Демократия способствует развитию личности, но при переходе к демократии развал дисциплины опережает отдачу от раскрепощения человека. Чтобы создать что-то полезное, нужно время. Чтобы жить в соответствии с инстинктами, освобожденными от жесткого контроля, большого труда не надо.

Чем талантливее личность, тем сложнее у нее характер. Таким людям трудно объединяться в союзы – у каждого есть свое мнение. Чем неприхотливее личности, тем легче сойтись – достаточно одного общего побуждения, особенно материального. Поэтому при переходе от диктатуры к демократии немедленно возникают всевозможные кланы. Прежде чем талантливые личности воспользуются свободой, те, кто себе на уме, мгновенно срываются с тормозов ради меркантильных интересов. Эта категория людей близка и понятна власти. Творческие личности вечно чего-то требуют, а родственные власти души не требуют. Они берут и действуют, но все себе на лапу.

Противоборство государств в антиразоружении напоминает столкновение баранов на узкой доске над пропастью, но, к счастью, суть дела не в том, что каждый боится оказаться с более слабым оружием. Современного оружия достаточно, чтобы уничтожить все живое на Земле, и нет разницы, чем тебя упокоят – крылатой ракетой или бескрылой, в первые полчаса или через сорок минут. Корни внешней политики – в противоборстве за сферы влияния. В этом занятии необходимо хорохориться, как петухи, и демонстрировать, что ты можешь всё.

Кумиры приходят и уходят, блюдолизы остаются. Пока есть блюда, они бессмертны.

Бессмысленно отрицать роль личности в истории. Одна выдающаяся личность может наломать столько дров, что страна за полвека не расхлебает. Правда, выдающиеся личности никогда не творят в одиночку. У них всегда есть приспешники, и всегда существуют экономические и социальные предпосылки для водоворотов.


Горькие семечки

Людских характеров труха –
незаживающая рана,
то давит душу шелуха,
то в сердце горечь от изъяна.


Если глаза много видят, нельзя давать волю рукам.

Независимость возносит, но плохо кормит.

Не поймешь – не объяснят. Подсказать можно, вдалбливать бесполезно.

Человек – раб мелочи и чепухи.

Глупость и подлость – родня дальняя.  Подлость себя в обиду не даст.

Когда успех не по плечу, то неудачи по маковку.

Кому одиночество в тягость, тому и в коллективе не сладко.

Взлет зависти – к параличу совести.

Чернила могут не быть черными, черными бывает то, что ими написано.

Быть порядочным трудно, но и негодяю среди порядочных неуютно.

Желающих вылезти из болота много, но утонувших больше.

С жизнью можно не соглашаться, но она от этого добрее не будет.

Каждый увиливает от уроков – жизни приходится колко стелить.

Битыми бывают все, кто эпизодически, а кто регулярно.

Кривая всегда вывезет, но на задворки и дальше.

Жизнь вознесёт – смерть поставит на место.

Только умный понимает, что он во многом большой вопрос.

Ум опаснее, он сообразит, а глупость не догадается.

Ошибки родителей мешают детям делать свои.

Все больные, кто – душой, кто – телом, кто тем и другим.

Из-за того, что нет веревки, не стоит вешаться.

Умение понимать другого труднее, чем не понимать.

Чем больше увиливаешь, тем сильнее запутываешься.

Много врать рискованно – доврешься до правды.

Любимая книга та, которая отвлекает, а не учит.

Творческий поиск – это раздумья, чем бы занять себя.

Мелкие изъяны приводят к крупным катастрофам.

Низкие люди всегда высокого мнения о себе.

Потолок опирается на стены, но считает себя выше их.

Серость легко добивается успеха – за нее горой большинство.

Красивым словам – грош цена, а стоят дорого.

Незаменимых нет, а заменить некем.

Человека одним бутербродом не накормишь.

Многие успехи – заслуга везения.

Задирать нос полезно, когда принюхиваешься.

Жил без удовольствия – умрешь с горечью.

Одни люди заботятся об урожае, другим и на себя наплевать.

В чужом горе не утонешь, пока не нахлебаешься своим.

Все вредное навязчиво, а полезное не дается в руки.

Надежда не умирает, если сам не пускаешь пузыри.

Кто мало может, тот много желает.

Жизнь дает шанс, а дальше – как сам споткнешься.