Золото Бонса

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ТАИНСТВЕННЫЙ ПАССАЖИР


ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЗАМАНЧИВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ


Эту книгу меня попросил написать Джимми Хоккинз. Попросил потому, что именно я, Абрахам Вильям Грэй, совершил тот четырежды проклятый рейс в Испанскую Америку и стал невольным свидетелем (да и участником) всех этих отчасти смешных, а отчасти и попросту страшных событий, которыми завершилась история Острова Сокровищ.Хотя в тот морозный январский вечер, когда всё началось, я меньше всего думал об Острове. Я сидел у себя в кабинете рядом с жарко горящим камином и подбивал (увы, довольно безрадостные) итоги за последнее полугодие. И вот где-то часу на четвертом этой работы мой слуга Валентин доложил, что меня спрашивает мистер Хоккинз. Я тут же, естественно, велел принять его и минуту спустя ко мне в кабинет ввалился Джимми.

Хотя,если честно, какой он теперь для меня - к чертовой матери - "Джимми"? Высоченный двадцатисемилетний
красавец, один из самых влиятельных негоциантов Бристоля вошёл в мой кабинет и крепко стиснул мне руку. Не скрою, что было время, когда я пытался меряться с ним успехами, но это время давно миновало. Единственный мой корабль так остался моим единственным судном, и мы с моим компаньоном Гопкинпсом по-прежнему экономили каждый фартинг, а оборотистый Джимми давно уже ворочал большими тысячами и останавливаться на этом не собирался. Оптовые поставки голландского чая в обе Америки, закупки французского хлопка в Луизиане, завоз Бирмингемской чуши и дряни в самые дальние наши колонии - я сейчас не сумел перечислить и четверти выгодных дел, с которых снимал золотые пенки мистер Хоккинз.

(Впрочем, в этом моем пассаже явно чувствуется зависть, и я ставлю себе за неё жирный минус).

Итак, Джеймс Роберт Хоккинз вошёл в мой кабинет и крепко стиснул мне руку.

- Чертовски рад вас снова увидеть, дружище! - произнес он. - Как ваши дела?

- Хорошо, - кивнул я. - А ваши?

- С переменным успехом, - ответил Джимми. - Кое-где заработаешь, а где-то и потеряешь.

(Как и все по-настоящему богатые люди, Хоккинз был пессимистом).

- Жениться не собираетесь?

- Некогда, Эйб. Да и не на ком.

- А вот это вы зря, мистер Хоккинз. Чего бы я стоил без Мэри и кучи детишек? Семья и дети - это, пожалуй, единственное, ради чего стоит жить на земле.

- Наверное, Грэй, вы правы, и я когда-нибудь это проверю. Но ведь я к вам по делу. Я правильно думаю, что через несколько дней ваша "Катарина" уходит в Л. с грузом русского воска и пеньки?

(Здесь Джимми назвал один из портов Испанской Америки, чьё имя мы с ним решили держать в секрете).

- От вас ничего не скроешь, мистер Хоккинз, - не без тонкой восточной лести ответил я, - но конкретные сроки называть пока рано, потому как груз из Архангельска все ещё не прибыл. Эти русские такие необязательные. Хуже ирландцев.

- Капитаном вы будете сами?

- С этим тоже нет ясности. Вообще-то я обещал своей навсегда завязать с морями и остаться только негоциантом.И капитан был должен стать О'Коннор, но его переманил мистер Снуп, пообещав два лишних фунта в неделю. И заменить его можно лишь ещё одним уроженцем Изумрудного Острова - мистером О'Келли, которого вы немножко знаете и, наверное, согласитесь со мною, что доверять ему судно рано. Так что, похоже, придётся идти самому, как бы там не возмущалась Мэри.

- Обратный груз будет какой?

- К сожалению, никакого. Не мне вам рассказывать, как ревниво испанцы относятся к связям своих колоний с другими странами и как трудно там заключить контракт. Правда, при прежнем губернаторе мне это почти что всегда удавалось, но нынче дон Алехандро в отставке (а некоторые говорят, что в тюрьме), а сменивший его дон Мигель предпочитает иметь дела не со мной, а со Снупом.Так что обратно моя "Каталина" пойдет налегке.

- Но ведь рейс из-за этого станет убыточным?

- Что делать, Джимми, что делать! Поставка русского воска и пеньки в Новый Свет - становой хребет моего бизнеса, и мы вынуждены выполнять контракты любой ценой.

- А как бы вы, Эйб, - спросил Джимми, - отнеслись к тому, что в Л. к вам на борт зайдут шестеро пассажиров?

- И кто эти люди?

- Два джентльмена и четверо слуг. Заплатят они очень щедро. Причём предоплатой через банк мистера Беста.

И здесь мистер Хоккинз озвучил сумму, выводившую мое предприятие в плюс.

-О, Боже! - не смог удержаться я. - Конечно же, я согласен. Но что заставляет этих джентльменов пересекать океан на грязном грузовом судне?Неужели они не сумели найти вариант поприличней?

- Ваша "Каталина" их более чем устраивает, - усмехнулся Джимми. - Ведь это не совсем обычные путешественники. Знаете, как их зовут?Мистер Ливси и мистер Трелони.


*****


От удивления я выронил трубку, которую так и держал в углу рта, не раскуривая, в течение всей этой долгой беседы. Хотя уж совсем неожиданно для меня прозвучало лишь имя доктора Ливси.То,что мистер Трелони уже множество лет не вылезает из Южной Америки, знали в Бристоле все.Дело в том, что мистер Трелони...

Нет, лучше я вам поясню на примере.Представьте, что некий юноша - не пьющий, невинный и очень богатый - впервые переступает порог игорного дома. Новичкам, как известно, везёт, и в первый же вечер он срывает порядочный куш. Как оценивать это событие? Люди юные и недалёкие наверняка посинеют от зависти. Люди же опытные, умудренно вздохнув, согласятся, что молодой человек пропал, ибо стал игроком и теперь проиграет вчетверо больше, чем выиграл.

Нечто подобное произошло и с  Трелони. Правда,куш был гигантский, но четырнадцать лет безудержного кладоискательства истощили его почти полностью. Как это всегда и бывает, абсолютно безумные действия сквайра опирались на внешне вполне безупречную логику.Доля Флинта,рассуждал он, за двадцать пять лет грабежей и разбоя составила семьсот двадцать тысяч фунтов. Путём многолетнего (и очень дорогостоящего) расследования сквайру удалось выяснить и и долю Сильвера.Конечно, те три жалких тысячи, о которых рассказывал сам одноногий, были сказкой, рассчитанной на дурачков. На самом деле состояние Длинного Джона превышало сорок тысяч фунтов.

И здесь возникает законный вопрос: а какова же тогда была доля Бонса? Ведь Бонс плавал с Флинтом почти вдвое дольше.Он был первым помощником и его труд оплачивался щедрее. Не надо забывать и о том, что Сильвер был сибаритом, "не отказывавшем себе ни в малейшем почесывании", а Бонс всю свою жизнь проходил в одной треуголке.Между тем в его бухгалтерской книге была указана "доля Билла" в размере пяти тысяч фунтов, что более или менее соответствовало количеству золотых монет, обнаруженных у него в сундучке.

Разгадку (сколько раз я потом укорял сам себя за несдержанность!) подсказал сквайру ваш покорный слуга. Аз многогрешный не вовремя вспомнил, как его главный торговый партнёр - русский купец Афанасий Тсчербитски однажды сказал, что де сумма нашего с ним соглашения составляет "двадцать пять рубликов", что означало на деле двадцать пять тысяч русских рублей серебром или две с половиной тысячи в золотых гинеях.Вот я и подумал, что "фунты" мистера Бонса вполне могли приходиться близкой роднёй "рубликам" архангельского  негоцианта и в них, соответственно, мог быть пропущен нолик и тогда состояние отставного пирата равнялось пятидесяти тысячам соверенов, или пара нулей, и речь тогда шла о половине миллиона.

Ну, а сами сокровища, скорее всего, былиз спрятаны в схронах, чьи точные координаты указаны на отдельных листках его книги.

Догадка эта была мною высказана за стаканом вина и наполовину - в шутку. Но мистер Трелони принял её всерьез и организовал аж одиннадцать поисковых экспедиций.Во время этих отчаянных поисков потонуло два судна (и "Эспаньола", и то, что было куплено ей на замену), погибло два офицера и восемь матросов, и не было найдено даже медного фартинга. Самый последний рейс был совершен уже на наёмном судне и дорога была оплачена только в один конец.

Но вот что, черт возьми, там мог делать наш доктор? Доктор Ливси давно уже оставил практику и жил эдаким отставным римским вельможей в своем небольшом имении в девяти милях от Усадьбы. К кладоискательству сквайра он относился с иронией и много раз говорил, что готов вложиться в любую аферу (иначе жить скучно), но на экспедиции мистера Трелони не пожертвует ни шестипенсовика.

Впрочем, зная безудержную доброту нашего внешне сухого, словно сухарь, эскулапа, я немного догадывался о настоящей причине их с Трелони союза. В последнее время здоровье сквайра, мягко говоря, пошаливало, и он начал нуждаться в постоянном медицинском присмотре, но никаких врачебных советов, кроме тех, что исходили от самого Ливси,этот старый упрямец не воспринимал.


*****


Итак, я ответил Джиму согласием и он тут же выписал чек на очень и очень круглую сумму. Ушёл после этого мистер Хоккинз не сразу, ибо мы с ним сыграли три лёгкие партии в шахматы, в которых у Джима не было шансов (скажу, не хвалясь, что я один из сильнейших шахматистов Бристоля), и во время игры повспоминали былое. Вспомнили мы и то отчаянное мгновение, когда один-единственный взмах моей сабли спас наши с Джимом жизни. Ведь не пронзи я тогда Джоба Андерсона, нам обоих ждала бы ужасная гибель.

Не скрою, читатель, что воспоминания об этих давно миновавших опасностях приятно бодрили кровь в наших жилах, и мы, не сговариваясь, пообещали Богу никогда больше не ввязываться в подобные авантюры. При этом Джим свою клятву соблюл, а вот я, к сожалению, нарушил. Пережитые мною чуть позже опасности были, конечно, опасностями иного рода и требовали не столько искусного фехтования, сколько точных расчетов и ясности духа, но они тоже грозили и мне, и всем моим спутникам гибелью и проистекали все из того же источника.

Имя которому было Длинный Джон Сильвер.



ГЛАВА ВТОРАЯ
ТАРАКАНЬЯ ТИТЬКА


В своих широко разошедшихся по белому свету записках Джим Хоккинз изобразил меня эдаким рыцарем без страха и упрёка, неукротимым бойцом, храбрецом и т. д. Возможно, что именно таким я и казался сопливому тринадцатилетнему подростку, но истина, дорогой мой читатель, так же далека от Джимовых россказней, как Каракас - от Ньюкасла.

Ну, во-первых, у меня нетипичная для моряка биография.Я никогда не плясал рядом с майским шестом, не дрался с парнями с соседней улицы и не пас на лугу овечек. Родился я в очень богатой, хотя и неуклонно нищавшей семье. Мой ученый отец - потомственный торговец овечьей шерстью - практически всё своё время тратил на переводы Вергилия.Первые лет двенадцать-тринадцать оба этих занятия - латынь и торговля - кое-как уживались, но потом римский классик взял верх: мой отец разорился и тихо угас в долговой тюрьме. На четвертом году своего пребывания в этом не самом приятном на свете месте он наконец завершил перевод "Энеиды" и завещал мне его напечатать.

Воля отца до сих пор остаётся невыполненной.

(Сыновья неблагодарность, увы, беспредельна, и я очень боюсь, что и мои собственные отпрыски скоро заставят меня в этом убедиться).

Когда мой отец угодил в долговую яму, один из его знакомых из милости взял меня в офис мальчиком на побегушках. Я, право, не знаю,родится ли когда-нибудь в Англии великий писатель, способный без прикрас описать злоключения такого мальчишки, но я скажу вам одно: в конторе мистера Блэдвилла мне не понравилось.Через год я сбежал оттуда на улицу, связался с последней шпаной и едва не стал малолетним преступником, но к счастью встретил мистера Смоллета, сделавшего из меня корабельного юнгу.

Рейс за сокровищами на "Эспаньоле" был моим пятым выходом в море, но признаюсь вам честно: к грубому обществу моряков я так до конца и не привык. Среди же собравшегося на "Эспаньоле" отребья я и вообще поначалу был белой вороной и только жестокая драка с Томасом Морганом (закончившаяся моей победой) спасла меня от участии парии.

(И не надо, не надо, читатель, осуждать автора этого текста за то, что он поднял руку на человека чуть ли втрое его старше. Сначала сами чуть-чуть пообщайтесь с подобной публикой и только потом - судите).

Через день после драки приключился порядочный шторм баллов где-то на девять, во время которого я вроде бы тоже в грязь лицом не ударил. Шпынять после этого меня уже не решались, хотя, конечно, своим я так для них никогда и не стал.

...Что же касается Сильвера, то его образ в повести Джима приукрашен безудержно и никаким таким дьяволом во плоти Длинный Джон, безусловно, не был. Обычный неглупый подонок, каких на каждую сотню - дюжина.Но вот чутьем на человеческие слабости он и в правду обладал сверхъестественным, и, в частности, Сильвер меня отнюдь не убеждал примкнуть к мятежу, а совсем наоборот - отговаривал, намекая, что, мол, не такому маменькиному сыночку, как я, становиться джентльменом удачи.

Эффект, естественно, был обратный, и я как-то и сам не заметил, как вдруг оказался одним из горячих сторонников Сильвера. И только жуткая гибель Аллана и Тома сняла с моих глаз пелену и заставила, наконец, осознать, куда я скатился. Так что слова капитана Смоллета упали, как зёрна на пашню, и возвратили меня туда, где я должен был быть.


*****


Ну, а если вернутся к моему рассказу, то лишь через неделю к нам в Бристоль прибыл груз из Архангельска в сопровождении (величайшая честь!) самого мистера Тсчербитски. Мы с моим компаньоном тут же перераспределили обязанности:он взвалил на себя всю рутину (включая и подготовку к плаванью), а ваш покорный слуга предался беспробудному пьянству вместе с нашим главным торговым партнёром.

Такова уж несчастная жизнь коммерсанта: и не захочешь, а выпьешь. Десятки, а, может, и сотни английских купцов увивались вокруг Афанасия, предлагая ему высочайшие цены, но он хранил верность торговой конторе "Гопкинс и Грэй", в частности, и потому, что вторая половина этой фирмы была готова пить с ним русскую водку в любое время дня и ночи.

Русские быстро киснут от рома, но свою "беленькую" поглощают в невероятных количествах. В шикарном номере предпортовой гостиницы, где остановился Тсчербитски, стояли две привезенные из Архангельска бутыли, называемые странным русским словом "чиэтверьт". И буквально за несколько дней мы обе эти гигантские ёмкости вылакали. Как я остался жив - знает только сам дьявол. Пару раз я пытался пойти на попятную, но в самый последний момент - не решался. А вот мой друг Афанасий,согласно русской пословице, даже в ус не моргал и только мучил меня такими вот нескончаемыми монологами: 

- Ты, Абраша,пойми,что я со своим баснословно дешёвым товаром везде и всюду найду покупателя! - орал он мне на ухо на почти безупречном английском (то,что Тсчербитски таки иностранец выдавал лишь гортанный славянский акцент да два поминутно вставляемые в его речь архангельские присловья: "жабьи слёзы" и "тараканья титька")- Ко мне ведь целых два раза, - продолжал он, - уже твой конкурент подъезжал. Как там его? Такой тощий и маленький,с тихим, как у клопа, голосочком... А! Вспомнил фамилию - Снуп. И он мне сулил за каждый пуд воска три лишних целковых. На круг хорошо получается. Но я его,друг мой Абрамий, послал. Послал - как это будет по-вашему? - в адский ад, а, ежели по-русски, то на три нецензурных буквы. Не моей он души человек. А ты парень хороший, и, ежели ты, жабьи слёзы, добавишь на пуд два целковика, мы с тобой будем работать. Нет, на эту-то партию цена остаётся прежней, уговор, тараканья титька, дороже денег, Но вот на следующую партию пару-тройку целковых добавить придется. Договорились, Абрамий?

- Сколько это будет в пересчёте на фунт в английских деньгах? - спросил я.

- Полтора пенса, - ответил Тсчербитски, в чьей голове (причём, в любом состоянии) работала безошибочная счётная машинка.

- Может быть, фартинг, а, Афанасий? - взмолился я. - Ведь я и так торгую себе в убыток.

- Но Снуп мне предлагает полтора пенса.Это чистая правда, ведь ты меня знаешь. Да и Снупа ты знаешь. Ещё по стаканчику?

- Хорошо, - кивнул я.

-Так о ценах условились? Полтора пенса добавишь?

- Черт с тобой, жабьи слёзы. Пенс так пенс.По рукам! За твоё, друг Абрамий, здоровье и за нашу удачу купеческую!

...В такого рода беседах время протекало незаметно, и мы даже не удивились, когда в одно далеко не прекрасное утро к нам прибыл нарочный и сообщил, что завтра "Каталина" уходит в море.После этого я был обязан вернуться домой, полдня отлежаться, попрощаться с семьёй и знакомыми, облиться холодной водой и подняться на капитанский мостик своего судна. Вот что должен был сделать любой мало-мальски разумный человек, но я был, к сожалению, намертво связан с человеком не то что б совсем неразумным, но - выразимся максимально обтекаемо - наделённым рядом ярких особенностей.

С точки же зрения же Афанасия ничего экстраординарного не приключилось. Всё "шло по плану" и времени у нас оставалось, как выразился Тсчербитски на своём адском жаргоне, ещё "выше крыши".

И мы с ним были обязаны выпить последнюю рюмку (эту фразу он произнёс по-русски) "напосочок".

Я легко согласился и подставил ему свою стопку. Но мистер Тсчербитски мне объяснил, что, согласно древнему архангельскому обычаю, "напосочок" пьют из рюмок особенных, и, достав с верней полки две полупинтовых кружки, наполнил их до краёв русской водкой.

Конечно, употреблять столько алкоголя перед самой дорогой было чистым безумием, но мне так хотелось пройти этот тест на лихость, что я бестрепетно поднял кружку и, произнеся русский тост: "За здоровье!" - приблизил её к своим губам.

Тоже самое сделал и Афанасий, после чего мы синхронно осушили обе ёмкости.

Дальнейшего я не помню.



ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ТАИНСТВЕННЫЙ ПАССАЖИР ПОЯВЛЯЕТСЯ



Очнулся я на корабельной койке. Это было первое, что я осознал: что я нахожусь на корабле, корабль уже вышел в открытое море и идёт курсом норд-вест.При этом кто я такой, какой сейчас год от Рождества Христова и что за король сейчас правит в Англии, я вспомнить не мог.

Здесь, к счастью, скрипнула дверь и в каюту вошёл мой слуга Валентин, которого я, пусть и не сразу, но идентифицировал.

- Где я? - спросил я его.

- На "Каталине", - ответил слуга. - В четыре часа утра вас вместе с мистером Тсчербитски загрузили на судно.

- А Тсчербитски зачем?

- Он решил плыть вместе с вами, чтобы помочь вам выполнить следующую программу: найти и повесить некого Длинного Джона, найти все сокровища Бонса и Флинта, потому что то золото Флинта, что уже обнаружено, выполняло функцию отвлекающую, а его главный тайник находится где-то под Каркасом.

- О, Господи! - выдохнул я. - И люди на судне всё это слышали?

- Боюсь, что не только на судне. Вы с мистером Тсчербитски разговаривали так громко, что о ваших с ним тайнах знает пол-Бристоля.

- О, Господи! - повторил я. - А русские знают, куда подевался мистер Тсчербитски?

- Да, знают, - кивнул Валентин. - В последний момент мне удалось послать нарочного. Мистер Курдюмофф, главный приказчик мистера Тсчербитски, даже успел подняться на борт и попытался отговорить своего босса от этого предприятия, но успеха, увы, не добился.

- Понятно, - потупился я. - А кто несёт вахту?

- Мистер О'Келли.

- И как долго он её держит?

- Уже восемь часов.

- Мне надо срочно его подменить!

- Не думаю, сэр, что в вашем нынешнем состоянии такое решение было бы оптимальным.Через час его сменит О'Брайен, второй наш помощник .

- Что, все офицеры на судне - ирландцы?

- Нет, сэр, не все. Третий помощник, мистер Кацман - еврей. И ещё на борту есть два пассажира: мистер Тсчербитски и мистер Нансен, джентльмен из Норвегии.

- Это что ещё за джентльмен? - вспылил я. - Кто посмел принять пассажира без моего разрешения?

- Разрешение было получено, мистер Грэй. Не далее как в полпятого утром вы позволили мистеру О'Келли взять мистера Нансена, а так же велели им обоим готовиться к абордажной схватке с пиратами.

- О, Господи! - в третий раз вздохнул я и велел своему слуге удалиться.


*****


Мистер Нансен оказался довольно диковинным персонажем даже для выросшего среди белых медведей викинга.

Ну, во-первых, увидев меня, он впал в полное замешательство и не был способен произнести ни звука в течение целой минуты.

Во-вторых, его словарный запас исчерпывался буквально парой десятков слов, так что по-английски он, можно сказать, и не разговаривал.

И, в-третьих, меня поразила его наружность. На свете есть люди, которым с одинаковой лёгкостью можно дать и лет тридцать и семьдесят. Лицо мистера Нансена было лицом именно такого человека. Худое, как череп, с далеко выпирающими скулами и огромными веснущатыми залысинами, обтекающими крошечный мыс из некогда рыжих, но давно поседевших волос. Многократно поломанный и лишившийся формы нос. Сжатые в тонкую ниточку губы и бесцветные небольшие глаза.

Короче, хотя облик норвежца не вызывал ни особенного расположения, ни отвращения, но забыть его было невозможно.

- Здравствуйте, мистер Нансен, - сказал я ему во время первой нашей встречи. - Я капитан "Каталины" Абрахам Грэй. Рад вас приветствовать на борту нашего судна.

- Я есть тоже довольная, - ответил мне викинг голосом, напоминавшим скрежет ключа в заржавевшем замке. - Очень и очень довольная, - двухминутная пауза. - Вы наниматься сюда поработать или этот корабль - ваша собственная?

- Я - совладелец этого судна вместе с мистером Гопкинсом.

В маленьких глазках норвежца сверкнула зависть.

- Вот оно как! - вздохнул он. - А я раньше думать, что вы всё потратить на девок и ром. А вы иметь более мощный мозг, чем я про вас думать. Как длинно вы капитанствуете?

- Уже пятый год.До этого был старпомом.

- Я очень и очень довольная. Сильно.

- Благодарю вас, мистер Нансен. Обедать вы будете в кают-кампании?

Лицо Нансена побелело от ужаса.

- Нет-нет, капитан, я не буду. Я есть человек малолюдный и хочу принимать свой еда в одиночестве. Ведь у себя в Норвегия... далеко-далеко за Полярная круг... я очень длинные годы не видеть ни одной человека и теперь не любить любой общество. Один человек - это плохо. Две человеки - это ужасно. Три и так дальше - невыносимая.Я очень и очень прошу меня извинить за такой образ мысли.

- Хорошо-хорошо, - кивнул я, с превеликим трудом, но всё же скрывая своё изумление. - Юнга будет носить вам обеды в каюту. Ничего страшного.

- Я очень и очень вам благодарная, мистер Абрахам Грэй.Очень и очень вам благодарна. Сильно.

Здесь норвежец попытался улыбнуться, отчего у него на лице появилось выражение человека, раскусившего целый лимон.


 *****


...И да, после этого разговора наш второй пассажир действительно зажил жизнью затворника. Только самой глубокой ночью он покидал каюту и выходил на палубу, где буквально часами пристально вглядывался в океанскую мглу. В одну из своих ночных вахт я начал от скуки наблюдать за ним и с удивлением убедился, что эта типичная, вроде бы, сухопутная крыса чувствует себя на судне, словно рыба в воде: его никогда не укачивало, он совсем не боялся даже самых свирепых океанских валов, а однажды во время довольно серьезного шторма баллов на восемь он вообще отчебучил вот что.

Дело было, читатели, так: наш бриг шел ревущими сороковыми милях в двухстах от ближайшего берега, а вахту нес Кацман - морячина достаточно опытный, которому я доверял, если честно, побольше, чем обоим ирландцам. Но капитанское сердце - вещун,и, хотя шторм был средним, я всё-таки решил проконтролировать действия своего третьего помощника.

И я вышел на палубу не зря. В самый неподходящий момент - как оно и всегда бывает на море - грот-парус заклинило, что при таком сильном ветре могло грозить нашему судну самыми пренеприятными последствиями.Сидевший на рее матрос-первогодок предсказуемо растерялся, но и опытный Кацман тоже вдруг выпустил вожжи из рук, что, повторяю, могло для нас кончиться крайне печально.

И вот, когда я уже подумывал, а не перехватить ли командование и не свистать ли мне всех наверх, прохлаждавшийся на полубаке норвежец вдруг взлетел, словно белка,по вантам,распутал конец и,дёрнув за нужные фалы, убрал распушившийся грот и спас нас от оверкиля.

После чего вновь спустился на палубу и снова начал безмолвно смотреть в океанскую даль.


*****


Ещё одна его странность проявилась примерно через неделю.Обнаружил её Афанасий, помиравший во время рейса от скуки. Мы уже миновали Фолкленды и подошли к мысу Горн, когда этот русский купец, бывший форменным полиглотом и говоривший на всех (без шуток - на всех!) языках, выдумал себе такое развлечение: он стал каждый день разговаривать с двумя первыми помощниками по-гэльски, а с мистером Карманом - на иврите.

Для моего не просвещенного слуха тирады Тсчербитски звучали примерно так:

а)тарарам-парарам-тараканья-титька-бомбом-тараром-жабьи-слезы (в их гэльской версии),

б)шалаах-балаах-тскрчм-прскчм-жабьи-слезы (в древнееврейской).

А в тот исторический вечер наш Афанасий, заметив стоявшего на полубаке Нансена, обратился к нему по-норвежски.Скромный автор этой путаной повести из этой тирады опять разобрал только "слёзы" и "титьку", но и сам мистер Нансен (что уже подозрительно) понял, похоже, немногим больше.

В ответ на сделанное негоциантом приветствие он ничего не ответил и продолжил всматриваться за горизонт.

- Этот парень не знает норвежского, - шепнул мне Тсчербитски. - и он такой же норвежец, как мы с вами - архиепископы.


*****


Ну, а последнее странное происшествие приключилось с псевдонорвежцем за несколько дней до прихода в порт назначения. Поводом для него послужил день рождения самого молодого члена нашей команды - юнги Джордана Гопкинса (племянника моего компаньона).Парню стукнуло ровно пятнадцать и я позволил устроить маленький праздник для всех свободных от вахты. Такие вещи сближают и запоминаются надолго.

В качестве праздничных блюд были поданы пудинг и ростбиф из свежей говядины, ради которого наш кок лишил жизни двух купленных в Монтевидео телят. Плюс - всем участникам полагалась тройная порция грога, а самому виновнику торжества - учетверенная.

Это, так сказать, официально.На деле же каждый из этих каналий вылакал, минимум, пять дневных порций, но пьяных на палубе не было. Таков был договор: я закрываю глаза на почти неограниченное употребление алкоголя, а они не напиваются допьяна. Гарантом этого соглашения выступал боцман Макгрегор и парочке самых нетерпеливых пьянчужек пришлось отведать пудовых его кулаков и с позором спуститься в кубрик.

Ни мне, ни моим трём помощникам пить с матросней не полагалось по рангу, и мы все (за исключением несшего вахту О'Келли), подняв по заздравному кубку в честь самого юного мореплавателя,ушли догуливать в кают-кампанию, а вот оба не связанных субординацией пассажира остались пировать на полубаке. Для Афанасия, как рубахи-парня, подобный поступок казался естественным, а вот то, что и наш нелюдим мистер Нансен вдруг тоже решил не чураться компании, команду, конечно, слегка озадачило, но выпито уже было столько, что и более сложные вещи никого не удивляли.

Через час пришёл мой черед нести вахту и я зашёл в нашу рубку, позади которой вовсю бушевало празднество.Про самого новорожденного все давно позабыли и бедный Гопкинс сидел на отшибе и грустно поклевывал носиком. Юнга был не единственным настаканившимся, ибо, согласно древнему правилу: "а кто же устережет самих сторожей?" - боцман тоже уже хлебнул лишка и его пунцовая физиономия горела в ночи эдаким лишним сигнальным огнём.

Впрочем, оба они - и боцман, и юнга  - пока что удерживались в рамках приличия, и я, хоть с трудом, но мог делать вид,что ничего не замечаю.

А царил на полубаке наш могучий архангельский гость. В ту минуту он мерялся силой с Робертом Сандерсом - самым физически крепким из наших матросов. Сначала они выталкивали от груди небольшой бочонок с солониной весом примерно в четырнадцать стоунов. Афанасий поднял его десять раз, Роберт - ровно столько же, а, когда наш силач попытался поднять бочонок в одиннадцатый, тот выскользнул у него из рук в самой своей верхней точке и, свалившись на палубу,брызнул рассолом.

После этого оба спортсмена (бочонок тут же убрали и я опять сделал вид, что ничего не заметил)перешли к борьбе на руках. Импровизированный стол (несколько полуторадюймовых досок, положенных на парные козлы) трещал и ходил ходуном,бойцы от натуги так громко сопели, что временами заглушали шум моря,а затаившие дыхание болельщики поминутно удваивали и устраивали ставки, но обе руки - и Афанасия, и Роберта - стояли, как вкопанные, и не подвигались ни на четверть дюйма.

Минут через десять выполнявший роль рефери боцман присудил им ничью. А потом весь народ расступился, освобождая место для борцовского поединка.

Подножки были запрещены. Сандерс был почти вдвое моложе, но Тсчербитски - проворней. И более молодой из соперников, похоже, решил сперва измотать своего визави, а потом - додавить за счёт до конца не растраченной силы. Афанасий эту стратегию понял, а потом поневоле пошёл ва-банк. Сделав пару ложных движений, он заскочил Сандерсу за спину и перехватил его поперёк поясницы. Потом глубоко прогнулся и...

Я, если честно, не думал, что это возможно.Да и, пожалуй, никто из команды не думал, включая и самого Сандерса. Соперник Тсчербитски, как и большинство силачей,был не очень высоким, но плотно сбитым мужчиной весом фунтов под триста. И вскинуть такую адскую тяжесть на воздух, а потом перекинуть через себя - это было по силам одному Афанасию. Вернее, в тот вечер выяснилось, что это ему по силам. А раньше всем нам казалось, что сделать это нельзя.

Грохот на судне раздался такой, как будто обрушилась бизань-мачта. И первой моей мыслью было: сейчас мы потонем все к чёртовой матери. Второй: как там Сандерс? Убил его этот русский медведь или лишь искалечил?

Об этом, похоже, подумал и сам Афанасий, потому как он тут же бросился к своему распростёртому по полубаку и закричал (почему-то по-русски):

- Дрюг, ты жиф или нет?

Роберт Сандерс молчал.

По приказу враз протрезвевшего боцмана тоже враз протрезвевший юнга окатил Роберта забортной водой и влил в его пасть стопку бренди.

Мокрый Сандерс чуть-чуть приоткрыл глаза.

Короче, не буду больше трепать ваши нервы и напишу здесь сразу, что Роберт отделался небольшим сотрясением мозга и уже через неделю наш корабельный врач разрешил ему нести вахты наравне с остальными.

И не было на "Каталине" человека, который радовался бы этому больше, чем его победитель.


*****


Едва не завершившийся трагедией поединок стал кульминацией празднества. После него веселье пошло на убыль и все пирующие разбились на отдельные группки.Когда я сдавал вахту Кацману,на полубаке осталось лишь несколько вконец захмелевших гуляк и один из крикнул мне в спину:

- Мистер Абрахам Грэй!

- Что? - ответствовал я, придвигаясь к спросившему и тщетно пытаясь разглядеть его скрытое в полумраке лицо.

- Мистер Абрахам Грэй! Я хотел бы с вами иметь разговаривание.

- Это вы, мистер Нансен?

- Да, это есть я, мистер Грэй.Я вам хотеть сообщить нечто очень волнительный. Очень и очень волнительный. Сильно.

Подойдя к пассажиру поближе, я понял, что он пьян в лоскутья, и тут же начал подумывать, как бы мне от него поделикатней отделаться.

- Может, нам лучше встретиться завтра? - предложил я. - На свежую... э-э...голову?

- Завтра у нас разговаривание не получится, - вздохнул псевдонорвежец.- Завтра я перестану иметь в себе алкоголь и опять не решусь вам поведать весь истина.И нам нужно болтаться сейчас.Мы можем совместно пройти в ваш каюта?

Перспектива оказаться в замкнутом помещении с глазу на глаз с безумным норвежцем меня, конечно, не радовала. Но он был пассажиром, а я - капитан. И честно уплаченные им за рейс сорок два фунта, вероятно, включали в себя и возможность подобного "разговаривания".

Так что выбора не было.

- Хорошо, - кивнул я, - давайте пройдём ко мне в каюту. Но имейте в виду, что ровно через двадцать минут мне нужно будет сменить на вахте мистера Кацмана.



ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ИСПОВЕДЬ ХОЛОДНОГО СЕРДЦА В АНЕКДОТАХ


- Что вы будете пить? - спросил я его, когда мы сели за столик.

- Ром, - ответил мне Нансен, впервые не сделав ни единой ошибки.

- Может быть, лучше, - засомневался я, - всё-таки чай или... кофе? Вы не боитесь, что именно эта винная порция окажется лишней?

- Нет, - мистер Нансен вздохнул и вновь одарил меня своей лучезарной улыбкой, - этого я не побаиваюсь. Чем я буду более пьяный, тем лучше. Лучше для нашего разговаривания.

Я кивнул Валентину и он наполнил наши стаканы ромом.А потом ещё раз посмотрел на меня и - исчез. Нет, всё-таки мой Валентин был почти идеальным лакеем и заслуживал не такого хозяина! Не наполовину разорившегося купчишку, а какого-нибудь эрла или лорда. Мне не очень приятно писать об этом, но что есть, то есть.

- Итак, - спросил я, когда дверь за моим идеальным лакеем захлопнулась, - что вы хотели мне рассказать?

- Я хотел сообщить, что мы есть с вами знакомые.

- Ну, конечно, мы с вами знакомы, мистер Нансен! - в свою очередь улыбнулся я. - Я имею счастье вас знать уже целых три месяца.

- Нет-нет, мы и раньше были знакомые, - покачал головою норвежец. - Очень длинные годы назад. Десять лет и четыре.

- Что вы этим хотите сказать?! - крикнул я, обо всём уже в глубине души догадавшись.Но разгадка была слишком жуткой, чтобы принять её без сопротивления.

- Десять лет и четыре года назад мы с вами плавали на одном судне. Вы были тогда помощником плотника, а я - простым моряком рядом с мачта. И я звался тогда не Олаф Нансен, а Ричардом Джонсоном. И вы решили оставить меня на необитаемый остров вместе с ещё двумя человека.

- И как ты оттуда выбрался? - прошептал я.

- Два раза по десять месяцев тому назад, - спокойно ответил Джонсон, - на мой остров присвоило судно. Это было четвертое судно за все эти годы и первое, которое согласилось взять меня на борт. Я дал капитану четыре серебряных слитка и через два месяца оказался в Лондон. Там я дал ещё восемь слитков один человека за один важный вещь, а всё остальное потратить на этот круиз. Когда я сойду на берег, в моём кошельке будет только пять фунтов. Но мне этого хватит на один важный вещь, а всё остальное не есть существенное.Уф! Как я много сегодня с тобой говорить, бывший плотник! За эти четыре минута я сказал больше слов, чем за все свои годы на острове.

- Как же ты выжил? - спросил его я и выпил залпом свой ром.

- Не знаю, - пожал плечами Джонсон. - Нас было три человеки. Уже через месяц старый Гарри скончался от жёлтая Джек. А ещё через год умер Морган. Ты знаешь почему он умер?

- Нет, Дик, не знаю, - с огромным трудом не убирая взгляда,ответил я.

- Я воткнул в него нож.Вот сюда.

И он похлопал себя по сердцу.

- И за что ты его зарезал?

- Не скажу, - буркнул Джонсон. - И потом я целых десять лет и два года не говорил ни с одной человека и почти разучился говорить по-английскому. Правда, целых три раза я все же чуть-чуть говорить. Через год после гибели Моргана на остров снова пришла "Эспаньола" за серебром и оружием.Серебряный схрон я давно обнаружить, но себе взял очень и очень мало: три раза по десять серебряных слитков, а все остальное оставить там, где его закопал Синемордый. И вот я вышел однажды к их лагерю и попроситься на борт.Мне ответил сам мистер Трелони.

После этого Дик сделал паузу, во время которой случилось,не побоюсь этого слова, чудо: его плечи расправились, щёки раздулись и он вдруг произнёс (на прекрасном английском!) бархатным баритоном сквайра:

- Вы, голубчик, сами целиком и полностью виноваты в своей нынешней участи. Взять вас на борт и везти к Доку Казней было б слишком жестоко. Высадить где-нибудь по дороге противоречит тому, что я зову своим долгом.Так что давайте-ка сохраним status quo.

После этого Джонсон вздохнул и опять стал собой.

- Вот что сказать мне мистер Трелони, - продолжил он, - и я запомнить каждое слово и повторять их каждое утро. И много-много лет я хотел с ним сделать за это тоже самое, что я уже сделать с Том Морган. Но потом я простить глупый мистер Трелони и решил замочить совсем другая человека.

- Этот человек - Джон Сильвер? - в лоб спросил я его.

- Это не есть существенная, - скривился лжевикинг.

- Но всё-таки, Дик, это Джон?

- Да, - выдержав длинную-длинную паузу, наконец ответил мне Джонсон.

- Но как ты разыщешь этого дьявола?

Дик вновь улыбнулся своей странной беззубой улыбкой и отчеканил:

- Я иметь информация за свои восемь слитков. Очень и очень надёжный.

- А ты не боишься, - спросил его я, - что тебя просто кинули и взяли твоё серебро ни за что?

- Нет, Эйб, - вздохнул Джонсон, - этого я не побаиваюсь. Моя информация очень надёжный. И я найду Одноногого.

Здесь я вновь разлил ром по стаканам, вылил в пасть свою порцию и спросил, слегка захмелев:

- Дик, мало ли проживает на свете высоких моряков на одной ноге? Как ты найдешь иглу с стоге сена?

Но Дик снова скривился и гордо ответил:

- Нет, моя информация не есть одинокий нога. Сильвер - хитрый и сильный, но он - человек, а любой человека иметь своё слабое место. И я это место нашёл и именно через него получить свой информация.

- Что это за "место"?

- Это не есть существенное. Важно, Эйби, другое: я убил Тома Моргана, я хотел убить сквайра Трелони, я убью Джона Сильвера. Но есть ещё одна человека, которую я хотеть убить. Очень и очень хотеть.Сильно.

- Ну, и кто он? - спросил я его.

- Это ты, бывший плотник.

- Разрази меня гром! - крикнул я. - Что я тебе сделал плохого?!

- А ты, Эйби, помнить, - зашипел Дик, - как на весь экипаж "Эспаньола" оставалось три честных матроса: Том, Аллан и Дик Джонсон?И как ты хохотать надо мною и обзывать "сосунком" и "святошей"? Ты помнить?

-Да, помню.

- Так почему ж ты теперь - капитан и купец, а я - никому не нужная сумасшедшая? Почему, бывший плотник?

- Потому что я с боем прорвался тогда на корму к мистеру Смоллету, а ты, Дикки Джонсон...

- А я остался стоять, как выкопанная, хотя больше всего хотел быть тогда рядом с тобой.

- Так почему ж ты не сделал это?!! -
заорал я штормовым своим голосом.

- Самый первый причина - практический, - усмехнулся Джонсон. - Ваш лодка не выдержал бы ещё один человека. Вы и так потонуть возле самого берега, а вместе со мною вы б утонули ещё в океан. А второй мой причина - моральный. Капитан Смоллет меня не позвать.

- А, значит, хотел? - спросил я.

- Да, Эйб, я хотеть. Очень и очень сильно. Ты помнишь, как после того, как ты нокаутировал Хэндса, ты попер на меня? Что я тогда сделать?

- Ты сразу отпрыгнул в сторону.

- А почему я так делать?

- Я подумал, что ты испугался.

- Я испугался ТЕБЯ?!! - Дик хищно оскалился, показав свои редкие черные зубы. - Хочешь, мы возьмём в руки сабли и устроим смертельная драчка прямо в этой каюте? Хочешь?

- Нет, Дик, не хочу.

- Так неужто ты думать, что я испугался тебя, когда нас было пятеро, а ты был совсем одинокий? Нет, я отскочил потому, что я был на твоей сторона. Но мистер Смоллет не закричать, - Дик на долю мгновения стал капитаном Смоллетом, - "Дик Джонсон, в душе ты остался порядочным человеком и твоё место сейчас вместе с нами!". Он позвать только плотника.

Здесь я снова напряг свои связки и крикнул голосом баллов на восемь:

- Дик, но я-то здесь в чём виноват?!!

- Ни в чём, Эйб, ни в чём, - прошептал мой визави. - Только я десять лет и четыре прожил на этом проклятом острове, а ты возвратился домой и изучал мореходство. Я десять лет и четыре жрал одну рыбу и жёлуди, а ты кушал пудинг и ростбиф. Меня каждый вечер насиловал Морган, а ты спал с юной женой и гладил по головкам детишек. И всё это из-за того, что проклятый капитан Смоллет сказал "Абрахам Грэй" вместо "Ричард Джонсон".

- Ты хотя бы... читал свою Библию? - спросил я его (ведь нужно же было что-то сказать?).

- Я сжёг эту Книгу, - спокойно ответил Джонсон. - Я больше не верить в вашего Бога.

- ??? - выдохнул я.

- Да, я больше не верить в вашего бога. Ни в кровожадного старика из Ветхого Завета, ни в сладкоречивого... как это сказать по-английски? Который много говорит?

- Я не хочу помогать тебе в богохульстве!

- А я и сам вспомнил термин! ...ни в сладкоречивого демагога из Нового. Если Он есть и ни во что не вмешивается, то он ненавидит всех нас и заслуживает только презрение. А, ежели Его нет, то и говорить не о чем. Тогда прав всегда тот, кто ударит первым, как я первым ударил кинжалом Томаса Моргана. Ты знаешь, что он сказать перед смертью?

- Нет, Дик, не знаю.

- Он мне сказать, - здесь произошла очередная метаморфоза и я увидел истекающего кровью седого пирата, - Дик..., - прохрипел Томас Морган устами Ричарда Джонсона, - ты меня правильно... кончил. Здесь всё по... понятиям. Но..., - очень длинная пауза, - есть ведь ещё один человек - если, конечно, он человек, - который заслуживает смерти намного больше... меня. Этот человек - Бычья Туша. Дик, ты молодой, ты доживешь. И, когда ты выберешься с этого чёртова острова, найди его и убей. И, если... ты это сделаешь, то я ни разу... ты слышишь, Дикки? ...ни разу не приду к тебе с Того Света.

- И ты поклялся?

- Да, я поклялся, что выпью всю его кровь и съем его сердце и потом я простить и тебя, и сквайра, и всех остальных, которых я тоже хотел зарезать. Теперь я хочу убить только Длинный Джон Сильвер. Ну, всё, Эйб, я пошла!

И здесь Дикки Джонсон, качнувшись, направился к выходу.

- Дик! - крикнул я ему в спину.

- Что, бывший плотник? - спросил, обернувшись, он.

- Дик, что я могу для тебя сейчас сделать? Хочешь, верну твои сорок два фунта?

- Нет, это не есть существенная, - махнул рукой Дик.

- Дик, ты не прав! - вспылил я. - Деньги лишними не бывают, а сорок два фунта - это очень хорошие деньги.

Джонсон вдруг захихикал и погрозил мне пальчиком.

- А ты, бывший плотник, хитрая! Хочешь дать маленький взятка своему маленькому богу? Купить себе место в раю? Не выйдет, бывший плотник, не выйдет! Хотя...

Дик надолго задумался.

- Мне жалко тебя, бывший плотник. В тебе есть немножечко совести, а это вещь очень редкий. Намного более редкий,чем бриллианты и золото. И за это я дам тебе возможность подкупить своё божество. Но не сейчас, а когда-нибудь. Когда-нибудь я попрошу тебя сам не знаю о чём. Может, о чем-нибудь трудном и важном. Может, о чем-нибудь пустяковая. И мы будем квиты. Договорилися?

- Договорилися, - ответил я,помимо воли заражаясь её жутким жаргоном.

- Ну, вот и превосходная! - закивал пассажир. - Ты мне очень понравился и я тебя больше не буду звать "бывший плотник".

И Дик Джонсон вышел.


*****


Выходя из каюты, он вдруг с кем-то столкнулся и издал громкий вопль удивления. Когда я тоже вышел наружу, то рядом с нашим пассажиром увидел второго помощника О'Брайена,потирающего ушибленное место.

- В чем дело, Фрэнки? - спросил я его. - Что вы здесь делаете?

- Сэр, я пришёл сообщить вам, - ответил О'Брайен, - что все люди на вахте перепились и я за них не ручаюсь.

После этого мы с О'Брайеном срочно поднялись на палубу и буквально обнюхали каждого несшего вахту джека. Ну, что я могу вам сказать? Ромом и джином от этих каналий, конечно, несло нестерпимо, но разума они не теряли и мыла, как говорится, не ели. Какого чёрта О'Брайен решил вдруг срочно вызвать меня, так (до поры) и осталось загадкой.

Неужто он просто подслушивал?
.


ГЛАВА ПЯТАЯ
ПОРТ НАЗНАЧЕНИЯ


В оставшиеся несколько дней не произошло ничего интересного.Загаженый во время празднества полубак уже к полудню выдраили до блеска. Травмированный Боб Сандерс продолжал валяться пластом в лазарете. Дик Джонсон за все эти дни ни разу не покинул свою каюту, и только скапливавшиеся под его дверью пустые пищевые судки да время от времени выносимое юнгой ведро с нечистотами свидетельствовали о том, что он жив и здоров.

Даже после прихода в порт он не поднялся на палубу. Хотя, может быть, и поднялся, но я его не заметил, потому что сразу же после прибытия в порт назначения мне до стало не до нашего таинственного пассажира. Нюансы швартовки, придирки таможни, организация выгрузки и осторожное налаживание отношений с новым местным начальством - всё это не оставляло ни минуты свободной, и я даже едва не прошляпил появление сквайра и доктора, с которыми меня связывали не одни сантименты, но и (позвольте хоть в этих записках назвать кошку кошкой) жизненно важные коммерческие интересы.

Доктор Ливси остался практически прежним, а вот сквайр сильно сдал. Не будь рядом доктора, я бы просто, наверное, не признал в этой развалине нашего вечно брызжущего энергией лендлорда. Сквайр стал седым, как барсук, передвигался с опаской и даже голос его изменился - никаких громыханий и восклицаний, а лишь еле слышный старческий бормоток себе под нос.

- Чудовищно рад встретить вас в таком добром здравии, мистер Абрахам Грэй! - просипел мистер Трелони. - А мы вместе с доктором готовимся возвратиться на родину. Ах, если б вы только знали, мистер Абрахам Грэй, как нам осточертела эта Вест-Индия и как мы мечтаем вернуться в родные пенаты. Ароматы английских каминов пьянят моё сердце!

Глядя на сквайра, ваш покорный слуга - как и все не особенно юные люди - испытывал чувство двоякое: с одной стороны - это был заячий страх перед Всепожирающим Временем, с другой - напрасная, вероятно, надежда, что со мною Оно обойдется чуть-чуть милосердней.

- Тоже рад увидеть в такой великолепной форме, милорд, - не сморгнув глазом слукавил я. - Ну, а вы, доктор, с годами, похоже, попросту молодеете. Где изволили остановиться?

- В чудовищной испанской гостинице с вот такими, - сквайр растопырил руки на добрый фут, - чудовищными испанскими тараканами. И вы только подумайте, что эти людишки, не способные справиться даже с несчастными насекомыми, каких-то полтора века назад посылали к нашему острову Великую Армаду!

- К сожалению, сквайр, - я сделал максимально траурную мину и виновато пошевелил ушами, - вам придется ещё пару дней потерпеть и испанцев,и тараканов. Все ваши четыре каюты готовы, но, сэр, время выгрузки... не мне вам объяснять, что этот период лучше переждать на берегу.

- Мы полностью с вами согласны;, дорогой капитан, - кивнул доктор Ливси, наконец-то сумевший вставить слово в бесконечное бормотание сквайра. - Ведь правда, Трелони?

- К сожалению, правда, - согласился Трелони. - У меня просто сердце кровью обливается при мысли о том, что мне ещё двое суток придётся общаться с этими мужланами, не говорящими ни слова по-английски. Но вы, капитан, как всегда, попали в самую точку. В суровое время разгрузки пассажирам не место на судне.И мы с Ливси, стиснув зубы, пока поживём в этом ужасном испанском отеле. Ну, а сейчас, капитан, вас, видимо, ждут дела?

- От вас ничего не скроешь, милорд, - вновь польстил ему я и, распрощавшись с дорогими (во всех смыслах) гостями, вприпрыжку помчался к старшему таможенному инспектору Рикардо, давно дожидавшемуся меня на полубаке.

Что же касается дона Рикардо... нет, лучше я вновь поясню на примере.

Как, конечно же, знают читатели, нет страшней расточителя, чем загулявший скряга. Самый жуткий развратник - это слетевший с катушек отец семейства (в чем мне, увы, вскоре пришлось убедиться воочию). А самый несносный педант - это перевоспитавшийся разгильдяй.

Испанцы обычно плюют на формальности, но, если средь них попадётся зануда, тогда, сэр, молитесь! Самый дотошный инспектор Короны в сравнении с ним покажется вам сущим ангелом.

Не повышающий голоса дон Рикардо за два с половиной часа выпил всю мою кровь и вытянул все мои жилы. К счастью, подобные крохоборы никогда не бывают большими начальниками и у дона Рикардо имелся босс - благородный дон Гарсиа.


*****


Благородный дон Гарсиа берег моё время и общение с ним заняло у меня две минуты и облегчило мой кошелёк на девяносто гиней. Не успел я вздохнуть, как на борт ко мне заявился начальник дона Гарсиа - высокородный дон Гуан.

В отличие от своего знаменитого тёзки из древней кастильской легенды, сей рыцарь служил не Венере, а Бахусу и пил контрабандный ямайский ром так, что - как говорил Афанасий - "только за ушми трещало".Выгрузив через час почти бездыханное тело дона Гуана на берег и передав его, похоже, привычным к таким оборотам слугам, я решил выкурить трубку на суше.

...Отпустив боцмана с юнгой, помогавших мне транспортировать пятипудовую тушу таможенника, я присел на пустую бочку, достал карманное огниво, вышитый Мэри кисет, любимую трубку и через пару минут задымил Лично я предпочитаю виргинские табаки барбадосским, хотя доктор Ливси, являющийся патриотом последних, и объясняет мою склонность к виргинии "издержками бурной молодости". Но - при всем моём уважении к доктору - я считаю его барбадосский табак недостойным настоящего джентльмена. Итак, я набил свою трубочку чистой виргинией, глубоко затянулся и впервые за этот вполне сумасшедший день почувствовал себя относительно сносно.

А чего ещё можно было делать, джентльмены? Дело с таможней было улажено, в зубах у меня была любимая трубка, под ногами - земная твердь, а минут через двадцать меня поджидал беспробудный сон у себя в капитанской каюте (ибо во время стоянки я был свободен от вахт).

Мог ли хоть кто-нибудь в эту минуту быть счастливей меня?

А вокруг расстилался обычный испанский порт на самом-самом краю Ойкумены.Карауливший порт босоногий солдат, опираясь на дуло мушкета, то и дело поклевывал носом и всхрапывал. Лежавшая в паре десятков ярдов от часового дворняга настороженно на меня поглядывала и то злобно ворчала, то тихо скулила, выпрашивая подачку. Ещё где-то в четверти кабельтова пара дюжин почти растворившихся в сумраке бродяг, пустив бутылки по кругу, перебрасывались солёными шуточками. А ещё через пару минут какой-то сопровождаемый факельщиком кабальеро, чей парик был на дюймов пятнадцать длинней по сравнению с тем, как носили в Европе, вдруг подошёл ко мне и спросил:

- Я прошу меня извинить, но я правильно догадываюсь, что синьор - капитан с английского судна?

- Si, senior, - кивнул я.

- Я ещё раз прошу извинения у синьора, но мне надо срочно увидеть дона Гуана. Синьор мне не подскажет, где я могу его найти?

- Наверное, у него дома, - ответил я по-испански.

- ??? - вскинул тонкие брови мой собеседник.

- Мы расстались с доном Гуаном минут сорок назад, - продолжил я, сам в глубине души удивляясь своему бойкому испанскому. - И он должен сейчас быть дома. Правда, я не уверен, сумеет ли он сейчас поддержать мало-мальски осмысленную беседу.

- Это понятно, - кивнул кабальеро. - Дон Гуан редко бывает способен к беседам после десяти часов вечера. Но... извините мою настойчивость, вы действительно передали его слугам и не поддались обычным его уговорам поехать загород?

- ??? - в свою очередь удивился я.

- Я имею в виду: в дом терпимости, - уточнил кабальеро. - Он ведь точно туда не поехал?

- Совершенно точно. Я на все сто процентов уверен, что этим вечером дону Гуану было не до продажной любви. Контрабандный ямайский ром - весьма опасная штука.

- О, и это отлично! Отлично! - закивал кабальеро.- Ведь жена дона Гуана - прекрасная донна Юлия категорически против таких поездок. И ни в коем случае не из-за ревности, а лишь потому, что во время последнего его загородного вояжа дона Гуана едва не зарезали. Так он сейчас дома?.

- Всенепременно! Кстати, с кем я имею честь разговаривать?

- Ой, простите-простите! - сконфузился мой собеседник. Второпях я забыл представиться. Перед вами, милорд, дон Фернандо де Наварро - близкий друг донны Юлии и троюродный брат высокочтимого дона Гуана. На правах члена семьи я бы очень хотел пригласить вас к нам в гости. Донна Юлия будет вам рада.

У меня, конечно, и в мыслях не было принимать это странное предложение, сделанное в полпервого ночи совершенно незнакомым мне человеком, и я уже подбирал слова для необидного отказа, когда высокий факельщик дона Фернандо вдруг перекинул источник огня из руки в руку и стал на какую-то долю мгновения видимым.

Огонь осветил его широкое, словно таз, лицо, его всклокоченные изжелта-седые волосы и окладистую бородищу, его не по-стариковски широкие плечи, и - самое-самое главное!- его обрезанную почти по колено левую ногу.

Недостающую голень заменяла деревяшка, а под левой подмышкой был крепко зажат заржавевший костыль.

- Я почту за великую честь принять ваше с донной Юлией предложение, - не моргнув глазом, ответствовал я.

- Благодарю вас, синьор, - церемонно раскланялся дон Фернандо. - Ваш визит для нас тоже является самой великой честью.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ


РАЗОБЛАЧЕНИЕ СИЛЬВЕРА


ГЛАВА ШЕСТАЯ
В ГОСТЯХ У ДОННЫ ЮЛИИ

Моё положение было не из лёгких. Все это могло оказаться ловушкой, а дон Фернандо - нанятым за пару реалов актёром. Но и я был не мальчик, и с помощью такой примитивной двухходовочки им было меня не поймать.

- Миллион извинений, дорогой дон Фернандо, - виновато развёл я руками, - но любой капитан - человек подневольный,и мне нужно взять с собой
 нарочного для связи с судном.

И я тут же приказал вахтенному вызвать боцмана Стивена Макгрегора, а когда он ко мне подошёл, похлопал себя по карману (что означало тайный приказ "вооружиться").

- И ещё, благородный дон, - продолжил автор этих записок.-я хотел бы немножечко злоупотребить вашим гостеприимством и пригласить к вам на ужин своего русского друга графа Тсчербитски. Мой друг безупречно владеет испанским и сможет служить переводчиком.

- Я буду рад познакомиться с графом, - закивал дон.

("Ну что, мистер Сильвер, - хихикнул я про себя, - посмотрим, как ваша шайка сумеет управиться с двумя этими носорогами. Да и сам я, если дойдет до драки... как там всегда говорит Афанасий? ...не лаптем шит").

- Куда нам в случае экстренной надобности посылать гонца? - спросил я у дона Фернандо.

- На угол Рио Граде и главной городской площади в дом дона Гуана де Наварро, - ответил дон.

- Вы слышали, Смит? - спросил я у вахтенного. - Повторите.

Смит повторил.

"Но это была, - продолжал думать я, - лишь одна сторона медали. Ведь, если я узнал Сильвера, то и он тоже узнал меня, и теперь - если это была не ловушка - попытается ускользнуть при первой возможности. Так что моя основная задача - не отпускать от себя одноногого на расстояние больше двух ярдов".


*****


Тем временем мы уже вышли на Рио Гранде и находились примерно в половине кабельтова от цели. Многочисленные палаццо в мавританском стиле, заполнившие главную улицу, были довольно типичными образчиками испанской колониальной архитектуры. Я знаю людей, которые без ума от неё,
но на меня эти мраморные дома  с нависающим над головами балкончиками, эти двойные ряды высоченных платанов и снующие среди них бесчисленные бездомные кошки навивали тоску. Начинался четвертый месяц разлуки и я тоже (не хуже сквайра) стал скучать по старой и доброй Англии: по её маленьким одноэтажным домикам, по продуваемым всеми ветрами вересковым пустошам, по её жарко горящим каминам, избалованным толстым котам и тяжёлому, словно булыжник, пудингу.

Увы, джентльмены, нужно забраться на самый край света, чтоб научиться ценить эти самые обыкновенные вещи!

...В этот момент мы уже подходили к дому и минуту спустя дон Фернандо уже представил нас с графом очаровательной донне Юлии.

Я не буду скрывать: красота этой дамы была красотою слегка риторической. Донне было за тридцать - возраст, в котором испанки обычно становятся почтенными пятипудовыми матронами, но ни разу не рожавшая донна (несмотря на увядшие щёчки) сохранила и тонкую талию, и упругую грудь, и лукавый взгляд записной прелестницы.

В самом центре глубокого выреза её жёлтого платья возлежало католическое распятие из чёрного нефрита. И я снова не буду скрывать: ваш покорный слуга разглядывал этот папистский символ значительно дольше, чем это пристало доброму лютеранину. Уже девяносто два дня я не входил в спальню к Мэри и...

Но здесь я заметил, что одноногий, взяв под руку кого-то из лакеев, заковылял по направлению к людской.

Нельзя было терять ни минуты.

- Прекрасная донна Юлия! - закричал я. - Я прошу вас немедленно задержать этого человека. Он украл у меня табакерку.

И я тут же начал обхлопывать одноногого факельщика по карманам.

- Вообще-то, дон Грэй, - обиженно вскинула носик донна, - этот человек, его зовут Израэль и он тоже, как вы, англичанин, так вот этот ваш соотечественник служит нам с мужем уже одиннадцать лет и за все эти годы не украл ни сентаво. И вы хорошо подумали, прежде чем выдвинуть против него такие ужасные обвинения?

- Прекрасная донна! - твёрдо ответил я. - Прикажите этому человеку вывернуть карманы и вы убедитесь в моей правоте.

- Израэль, сделайте, как он сказал! - топнула ножкой Юлия.

Ошарашенный факельщик тут же послушно вывернул свои карманы и на мраморный пол с грохотом вывалилась моя табакерка (она там очутилась вследствие одного трюка, который я в совершенстве освоил, якшаясь в юности с бристольскими карманниками).

- Израэль, как вы можете это всё объяснить? - гневно спросила его хозяйка.

- Госпожа, я не знаю, - на ужасном испанском ответил факельщик. - Израэль - парень честная! Он ни разу не трогал эту проклятую табачную коробочку, клянусь святым Себастьяном!

- И как же тогда, - прошипела донна, - она оказалась в вашем кармане?

- Госпожа, я не знаю. Израэль - парень честная! Вспомните, как три года назад я вернул вам алмазную брошку стоимостью в десять таких табачных коробок.Вспомните и пожалейте бедного калеку!

- Простите меня, донна Юлия, - тут же встрял я и встрял, видимо, вовремя, потому что мягкосердечная донна явно склонялась к тому, чтобы простить воришку. - Но я знал этого человека ещё в Лондоне лет пятнадцать назад и знал его как закоренелого преступника. Все эти годы он просто втирался в доверие и его несомненно следует поместить под самый крепкий караул, а утром произвести ревизию драгоценностей. Стивен Макгрегор! - продолжил я по-английски. - Я приставляю вас к этому человеку караульщиком и вы отвечаете мне головой за то, чтоб он не сбежал.

- Есть, сэр! - по-военному гаркнул боцман.- Куда прикажете препроводить преступника?

- Куда, прекрасная донна? - переадресовал я этот вопрос хозяйке.

- Ну... наверно, в подвал, - печально вздохнула Юлия.


*****


Я лично проверил место его заточения и убедился, что убежать из него него невозможно: окон не было, а дубовая дверь запиралась снаружи на прочный засов. Рядом с дверью я оставил Макгрегора с двумя пистолетами и абордажной саблей. На случай, если Сильвера попытаются освободить другие члены его шайки, боцман имел с собой дудку, звук которой был слышен за милю.


*****


Смущенная этим маленьким инцидентом хозяйка сперва держалась несколько скованно, но после пары бокалов (по этому поводу русский купец шепнул  мне на ухо поморскую пословицу: "муж и жена - одна сатана") глазки ее заблестели, щёчки - зарумянились, а мысли переключились на сугубо лирический лад.

Опечаленный этой метаморфозой "друг семьи" дон Фернандо бросал на нас злобные взгляды с противоположной стороны стола, а липовый "граф" обхаживал донну с галантностью дрессированного медведя.Ваш покорный слуга старался держаться максимально корректно, но хозяйка дома явно ждала от него чего-то большего.

- Отчего вы так кукситесь, мой капитан? - спросила она.

(Её чёрный нефритовый крест стоял перед моими глазами, куда бы я не смотрел).

- Я скучаю по дому, - ответил я. - По жене и по детям.

- И давно вы женаты?

- Давно. Десять лет.

- А жена молодая?

- Не очень. Ей уже двадцать шесть.

- Детей у вас много?

- Тоже не очень. Четверо.

- Такие чувства делают вам честь, синьор Абрахам Грэй, - посерьёзнев, кивнула донна. - В наше греховное время такой идеальный семьянин, как вы, - величайшая редкость. Но неужели... вы, я надеюсь, позволите мне говорить откровенно?

- Конечно-конечно! - охотно позволил я.

- Неужто вы, капитан, - лукаво продолжила Юлия, - в своих многочисленных многомесячных плаваниях это своей... не о-чень... молодой жене ни разу не изменяли?

- Нет, донна, ни разу.

- Честно?!

- Клянусь своим загробным спасением.

- Но... почему?! - возмутилась Юлия.

- Вероятно, по ленности.

- Когда вы были в отлучке, - зардевшись, продолжила донна, - ваш русский друг мне поведал, что покойный ваш батюшка посвятил свою жизнь переводу "Энеиды". Это правда?

- Да, донна, правда.

- А в нашей библиотеке хранится уникальный пергамент с текстом этой бессмертной поэмы, переписанный одним саламанским монахом ещё в двенадцатом веке. Вы не хотели бы на него посмотреть?

В эту минуту я упорно смотрел в противоположный угол, но все равно видел крест и ослепительную ложбинку между грудями донны Юлии. Так что ангел и дьявол боролись недолго.

Я встряхнул головой и произнёс:

- Да, донна, хочу.

Хозяйка взяла меня за руку и нежно, но твёрдо подвела к лестнице, ведущей в библиотеку.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ
СТРАННЫЙ ГЕРР ВЕТТЕРМАЙЕР

...в подобной ситуации я действительно оказался впервые, причем впервые, если можно так выразиться в квадрате: т. е. впервые вообще и впервые - за пределами Англии. И я бы, в общем, не удивился,если на утренней зорьке моя любовница выкинула бы из окошка шёлковую лестницу и заставила бы меня по ней спускаться. Но действительность оказалась банальней: в полседьмого утра моя донна препроводили меня в гостевую комнату, где вовсю задавал комнату, где вовсю задавал храпака "граф" Тсчербитски, а час с лишним спустя мы с лжеграфом преспокойно спустились к завтраку, на котором, окромя самой донны(выглядевшей, кстати,просто изумительно - наши пять сумасшедших часов никак не считывались с его свежего, словно майская роза, лица)присутствовал её муж дон Гуан, всё так же смотревший волком Фернандо и ещё один крошечный старикашка - троюродный (а, может, и четвероюродный)дядя хозяйки, бывший здесь чем-то вроде приживалки.

Спешу вам признаться ещё в одном смертном грехе (какое всё-таки счастье, что моя Мэри со дня конфирмации не брала в руки книжек и никогда эту повесть не прочитает!), в тот день я стал не только прелюбодеем, но и вором. Во время одной из отлучек Юлии я залез в стоявшую возле трюмо шкатулку с драгоценностями, вынул оттуда пару жемчужных ниток и спрятал их за иконами.

Таким образом я получил гарантию, что томящийся в подвале Сильвер будет наверняка препровожден в городскую тюрьму и скрыться от нас не сумеет. Да, я согласен, что способ был был мерзкий, но бороться с Сильвером джентльменскими методами - дело заведомо проигрышное.Лучше уж сразу сдаться.

Итак, я честно высидел этот тягостный завтрак, честно дождался пока прекрасная Юлия не обнаружит пропажу и вызовет городскую полицию,честно дал полицейским свои показания и лишь после того, как Длинного Джона препроводили в тюрягу, позволил себе возвратиться на судно.

Макгрегор с Тсчербитски оказались людьми не столь терпеливыми, и мне пришлось возвращаться на "Каталину"
в компании с одним доном Фернандо (при этом высокородный дон обращался со мною с той преувеличенной вежливостью, которую культурные люди соблюдают только в общении со смертельными врагами). В самом конце Рио Гранде мы столкнулись с такой вот диковиной парой: на роскошном кресле-каталке восседал коренастый старик-инвалид. Ног было не видно - вся нижняя половина его туловища был задрапирована какой-то мягкой тканью.На левой руке старика не хватало двух пальцев. Каталку везла немолодая костлявая женщина подчёркнуто не иберийского вида.

- Доброго дня вам, герр Веттермайер! - поприветствовал его дон Фернандо.

- Гуттен морген, троюродный брат достопочтимого дона Гуана. Искренне рад вас видеть! - отозвался старик. - Что это с вами за очаровательный юноша?

- Это сэр Абрахам Грэй, капитан английского брига, - ответил Фернандо и представил нас друг другу. - Мистер Абрахам Грэй, это герр Веттермайер. Герр Веттермайер, мистер Абрахам Грэй.

Мы со старцем кивнули друг другу, и я, немного напрягшись, пожал его лишённую пары пальцев клешню.

- Я немношечко говорит по-английски, - продолжил герр Веттермайер на языке Шекспира и Библии, - хотя и не ошен его любит. С ваш английский язик у меня связан один не ошен приятный воспоминаний. Впрошем, дон Абрахам, мне это нисколко не помешает, - он улыбнулся и перешёл на испанский, - пригласить вас в свой дом. Жду вас обоих в своем скромном палаццо каждый четверг с четырёх до восьми. До скорой встречи, высокородные доны!

После этого странный старик сделал условный знак своей сиделке и опять покатил с ветерком вдоль по улице.

- Герр Веттермайер, - пробормотал я, - по-моему я уже где-то слышал эту фамилию. Серебряные рудники Веттермайера имеют какое-нибудь отношение к этому инвалиду?

- Самое, что ни на есть, прямое, - ответил Фернандо и поведал мне вот такую историю.


*****


Пятьдесят лет назад перуанские копи были, как и положено, собственностью Короны. Но в начале двадцатых годов тогдашний испанский король Луис I,поиздержавшись в деньгах, решил подзанять у верхнесаксонского банкира Веттермайера полмиллиона таллеров, передав последнему в качестве залога именно эти серебряные рудники. Проживи король чуть подольше, и этот жадный тевтон, скорее всего, не получил бы ни денег своих, ни залога, но немецкий Бог оказался сильней, через год король умер, а унаследовавший ему отец (как отец может наследовать сыну, знают только испанцы) побоялся ссориться с банками и по истечению срока, не будучи в силах вернуть кредит, таки отдал залог Веттермайеру.

Ну, а лет пять спустя двадцатилетний сын банкира отправился на учёбу в Европу. Невдалеке от Каракаса его галеот был перехвачен пиратами, а сам отпрыск магната попал к ним в плен.Надежды пиратов на выкуп поначалу не оправдывались: они оценивали сынка в сто тысяч колониальных долларов, а отец соглашался дать только шесть. Через два месяца ожесточенной торговли индеец-посланник  вручил Веттермайеру-пэру посылку.

В ней был мизинец наследника.

Старик согласился на восемь.

Ещё через пару недель пришло письмо с безымянным пальцем.

Старик дал двенадцать.

После посылки с ухом увеличил сумму до двадцати.

Получив аккуратно ампутированную правую ногу, старик дал слабину и согласился на сорок.

И, наконец, после ещё одной ампутации стороны пришли к компромиссу и сошлись на пятидесяти тысячах западно-индийских долларах, и  морские разбойники получили деньги, а Веттермайер-пэр - сына (или, скорее, то, что от него осталось).

- После этих событий, - продолжил дон Фернандо, - сын проклял отца и,прервав с ним всяческие сношения, поселился в нашем маленьком городке. Живёт он в нём лет чуть ли не сорок, живёт очень замкнуто и общается,в общем-то, с одной  фрекен Мартой (т. е. своей сиделкой). Правда, лет восемь назад он вдруг начал давать по четвергам приёмы, но них мало кто ходит. А вот и ваш бриг,мистер Абрахам Грэй, - с облегчением выдохнул дон Фернандо. - Когда вы на нём возвращаетесь в Англию?

- Дня где-то через четыре.

- Вот и отлично. За два дня до отплытия я к вам пришлю своего секунданта.

-Простите, зачем?

- Не будьте ребенком, - прошипел дон Фернандо и, развернувшись, зашагал восвояси.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ
РОКОВОЙ ВЫЗОВ

За последующие несколько дней случилось следующее.

Пожалуй, самое главное: уже четверг утром бывший хозяин арестованного факельщика дон Алонзо зашёл в гости к алькальду и поклялся на Библии, что его бывший слуга - человек честный. Он послужил у Алонзо одиннадцать лет и ногу свою потерял на охоте, спасая хозяина.

На мое счастье старшая горничная донны Юлии в тот же день нашла ожерелье за иконами и лже-Сильвера выпустили.

Ещё через день сквайр и доктор наконец-то переселились на судно, и сразу же после этого меня посетили и секунданты дона Фернандо. А ещё через пару часов во время так называемой "собачьей вахты" высокородный дон Фернандо де Наварро, нарушив, наверно, все пункты дуэльного кодекса, сам появился на "Каталине" и устроил скандал.

- Мне только что сообщили, - заорал он ещё со сходен, - что вы, сударь, плебей?! Это - правда?

- Да, это правда, - ответил я с полубака, как на грех, собралось полкоманды и все три пассажира. - Мой отец был купцом. И я никогда не выдавал себя за аристократа. Вы, сударь, сами всё выдумали.

- Просто у нас в Испании, - слегка сконфуженным тоном ответил дон, - капитан не может не быть кабальеро. И мне даже в голову не приходило сей факт проверять.

- А у нас в Англии - может, - сардонически усмехнулся я. - Кстати, не из-за этого ли мы бьём вас на море? Ну, и что дальше?

- Что дальше, вы меня спрашиваете? - возопил благородный дон. - Вы что сами не понимаете? Я могу приказать своим слугам отдубасить вас палками, но драться с простолюдином на шпагах означает - превратиться в посмешище. Я уже и так стал в нашем городе притчей во языцех.

- Ну, насчёт "отдубасить", - опять усмехнулся я, - вы можете, конечно, попробовать, но что-то я сомневаюсь, что вашим лакеям удастся взять "Каталину" на абордаж. Насчёт же всего остального - думайте. Мне шум тоже не нужен и здесь наши интересы совпадают.

- Может быть, - почесал узкий лоб дон Фернандо, - ваш друг граф Тсчербитски подменит вас на дуэли? Надеюсь, хоть он-то действительно граф, и это не очередные английские выдумки?

- Да, я действительно граф, - прорычал Афанасий. - История же моего графства такая: мой батюшка был лейб-кампанцем и немало споспешествовал восхождению на престол императрицы Елиза...

- Афанасий! - почти что прежним громоподобных голосом приказал ему сквайр. - Не усугубляйте. А что касается вас, уважаемая, - произнес он на своём своеобразном испанском, обращаясь к дону Фернандо, - то ч надеюсь, что род Трелони достаточно знатная, чтобы я мог продырявить вас на дуэли? Мои предки, сэр, воевали за гроб Господен,когда ваши пресмыкались перед маврами.

- Но ведь вы же старик! - вновь повысил голос Фернандо.

- Так... ещё одно оскорбление, - посуровел мистер Трелони.- Ведь я же не собираюся... Все. Устал от испанского. Афанасий, вы переведёте?

Афанасий кивнул. Сквайр продолжил:

- Ведь я же, мистер Фернандо, не собираюсь рубиться с вами на саблях. А в стрелковой дуэли возраст не важен.

Афанасий почти что синхронно перевел пассаж сквайра на безупречный испанский. Дон Фернандо задумался.

- А у вас нету, - наконец выдал он, - сына или племянника, с которыми мне бы было сражаться сподручнее?

- Законных детей у меня нет, - пожал плечами сквайр, - а единственный племянник в Канаде. Так что соглашайтесь, Фернандо.Соглашайтесь.Или, - он вновь перешёл на испанский, - вы немножко бояться английская пуля?

- Хорошо, я согласен, - махнул рукой дон.

Моим секундантом будет доктор Дэниэль Ливси. Он встретится с вашим се...

- Трелони, я вам запрещаю любые дуэли! - закричал доктор. - Запрещаю категорически.Как врач.

-Дорогой, Ливси, во-первых, возьмите чуть-чуть другой тон, - добродушно пророкотал сквайр. - Во-вторых, давать задний ход уже поздно.Я бы, наверно, дону Фернандо любое личное оскорбление и даже - фамильное.Но он оскорбил нашу родину Англию и выхода нету.Так что вы сейчас встретитесь с его секундантом и обговорите условия нашего поединка. Хорошо?

- Но, Джон! - возмутился доктор.

- Даниэль?

- Джон, вы требуете от меня невозможного!

- Но вы поймите и меня, Дэниэль. Я буду драться в любом случае, а других английских дворян, кроме вас, на борту этого судна нет. Неужели вам хочется, чтобы я обратился к испанцам и тем уменьшил свои шансы?

- Хорошо, я согласен, - помрачнел, кивнул доктор, наконец осознавший, что мягкого, словно воск, Трелони, которым он всю свою жизнь вертел, как хотел, сейчас переубедить невозможно. - Я умываю руки и выполняю ваши требования, хотя это, конечно, и чёрт знает что.

- Вот и отлично! - расплылся в улыбке Трелони. - А условия для поединка такие:  стреляемся с тридцати шагов до первой крови, у каждого по три попытки. Пистолеты вы вместе с вражеским секундантом купите сегодня же и опечатаете двойной печатью. Не экономьте, возьмите стволы от Буте, а если их не отыщется в этом захолустье, то любые другие, но только французские. Английским я не доверяю.Перед дуэлью мы с доном Фернандо делаем по одному пробному выстрелу. Кажется, всё. Ступайте, Ливси, ступайте, и не надо так дуться.Не такие уж мы с вами древние и ещё можем тряхнуть стариной.Правда, дружище?

- Идите к чёрту, Трелони! - махнул рукой Ливси и взошёл вместе с доном Фернандо на сходни. - Всё-таки правильно говорил Джимми Хоккинз: вам десять лет и никогда не будет одиннадцать.

Здесь я не выдержал и, догнав доктора Ливси, прошептал ему на ухо:

- Простите, сэр, но я не могу допустить, чтобы без малого семидесятилетний старик, подвергаясь смертельному риску, подменял меня на поединке. Да, я знаю, что раньше мистер Трелони стрелял без промаха. Но теперь...

- А теперь он начал стрелять ещё лучше, - тем же сдавленным шепотом ответил мне эскулап. - Трелони ежедневно тренируется и достиг в этом деле таких вершин, что его можно показывать за деньги. Так и передайте своей совести.

Завершив эту фразу, доктор вприпрыжку спустился со сходен и, помахав мне рукой, растворился в темноте.


*****


Наверно, читатель и сам понимает, что, когда я возвратился на судно, его полубак гудел, как разоренный медведем улей. Замкнутый мир корабля - идеальное место для сплетен, и большинство моряков по части любви к пересудам могут дать фору базарным кумушкам.И мне стоило адских трудов занять этих тётушек в бриджах работой и хоть этим уменьшить галдеж до приемлемого уровня.

После чего, оставив Кацмана и О'Брайена наблюдать за работающими, я спустился на берег, чтобы выполнить мой портовой ритуал "последней трубки". На берегу всё было по-прежнему: всё тот же босой часовой, всё та же дворняга, всё та же компания говорливых бродяг за пакгаузной будкой.А где-то минут через десять (трубка была уже выкурена) ко мне снова приблизились нежданные гости.

Это был псевдо-Сильвер с каким-то мальчишкой.

- Добрый вечер, синьор капитан! - прокричал одноногий.

- Приветствую вас, Израэль! - заливаясь пунцовым румянцем, ответил я. - Искренне рад видеть вас в добром здравии. Вот вам за хлопоты.

И я сунул ему двойную гинею.

- Большое спасибо, синьор капитан! - закивал старый факельщик, пряча монету за щеку. - Вы сделали царский подарок бедному человеку.

- Что-то ещё, Израэль?

- Да, синьор капитан. Вы не могли бы показать своё судно моему любимому племяннику? - он ткнул длинным пальцем в подростка. - Мальчуган бредит морем, ну и... сами понимаете.

- О, конечно-конечно! - легко сдался я. - Ни от вас, ни от этого милого юноши на "Каталине" не будет секретов. Прошу вас подняться на борт.

- Простите, синьор капитан, - ответил лже-Сильвер, - но у меня очень много работы. Я пойду?

- Да... конечно...

- Племянника моего зовут Джулиан и он говорит только по-испански. Прощайте, синьор капитан! Ещё раз спасибо за деньги.

И одноногий калека, обогнув зарычавшего пса, растворился в сумраке.

- Ну что, молодой человек, - спросил я мальчишку, - с чего б вы хотели начать наш осмотр?

- С вашей каюты, - ответил этот наглец хрупким юношеским баском.

- Простите, - опешил я, - а вам... э-э... не кажется, что такой интерес несколько... э-э... необычен?

- Но синьор капитан! - взмолился подросток. - Я всю свою жизнь мечтаю хотя б одним глазком посмотреть, как живут настоящие морские волки.

- Но у меня там... э-э... не прибрано.

- Но синьор капитан! Ну, пожалуйста-препожалуйста!!!

- Хорошо, - капитулировал я. - Только из... э-э... уважения к вашему дяде.

И мы прошли с ним ко мне в каюту.

- А вы здесь неплохо устроились, - оглядевшись, продолжило это исчадие ада. - Только вот койка слегка... жестковата. Вы на ней спите с подружкой или в одиночестве?

- Так, всему есть предел! - крикнул я и схватил щенка за ухо.

- Абрахам, что вы делаете? - взвигнул мальчонка, после чего ловко вывернулся, скинул свой плащ и превратился в прекрасную донну Юлию.



ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ПОЕДИНОК


- А я, Эйби, из-за тебя, - шепнула мне утром донна, - даже выучила один стишок на английском.

- "Шалтай-Балтай сидел на стене? - съязвил я.

- Нет, это взрослый стишок. И очень-очень красивый.

И донна Юлия, отнюдь не стесняясь прекрасной своей наготы, выпрямилась во весь рост и продекламировала:

I dare not beg a kiss,
I dare not beg a smile.
lest having that or this
I might grew proud too while.
Oh, no! The utmost share
Of my desire can be
Only to kiss the aire
That lately kissed thee.

(Я не смею вымаливать ни поцелуя,
Ни даже просто улыбки.
Ибо, получив их,
Я могу умереть от гордости.
Нет-нет! Самый дальний предел
Моих самых дерзких мечтаний:
Просто поцеловать тот воздух,
Который через мгновение коснется твоих губ).

- И где ты нашла эту древность? - удивился я.

- В библиотеке моего  алкаша есть огромная книга in folio, переплетенная в телячью кожу, - антология вашей поэзии за последних два века (мой дурак, покуда не пропил все мозги, свободно читал и на английском,и на французском). Там я этот стишочек и выискала. Когда ты уедешь, я буду каждое утро его повторять, как память о нашей любви.

- Это стихи почти всеми сейчас позабытого Роберта Геррика, - невесело усмехнулся я. - Любимого, кстати, поэта моего отца. Герриковы "Геспериды" были второй его настольной книгой наряду с "Комментариями к Вергилию".

- Твой отец был человеком образованным?

- Боюсь, что даже чересчур.

- В отличие от моего, - скривилась донна. - Мой отец был такой же вечно пьяной скотиной, как и мой нынешний муж. Хотя и жутко кичился своей голубой кровью.

- Нельзя так говорить о родителях!

- Можно. Мне было четырнадцать лет, когда он выдал меня замуж за своего друга и собутыльника. Я  ему этого НИКОГДА не прощу. Ни-ког-да, милый Эйби. Ну, мне, наверно... пора?

Произнеся эту фразу, донна Юлия встала, подняла свои сброшенные прямо на пол в порыве страсти вещи и начала медленно одеваться.

- Ты, кстати, можешь не убиваться из-за своего старикана, - продолжила Юлия, - Фернандо - трус, и во время дуэли у него будет так дрожать дуло его пистолетика, что пуля пойдёт на полпасо в сторону.

- А "пасо" - это сколько?

- Полтора ярда.

-Э-эх! - вздохнул я. - Твои бы слова да Богу бы в уши! Я сам не свой из-за мистера Трелони.

- Всё будет нормально с твоим долгожителем, - ослепительно улыбнулась донна, - Фернандо не сможет убить человека. По крайней мере, не безоружного.

При этих словах моя наполовину одетая возлюбленная начала нежно укладывать свои по-девчоночьи крепкие груди в корсет.

- Погоди, - крикнул я по-английски, - погоди... одеваться.

- Что - опять?! - возмутилась донна. - Сколько можно? Девятый раз за ночь!

Здесь я покраснел, как мундир нашей доблестной армии, и прошептал:

- Проклятое море... трехмесячное воздержание... Джу, извини...

- Ну ты, Эйби, и pobrecito! Тебе здесь не извиняться - гордиться надо. Ну, ладно, мой pobrecito,  иди сюда.

И мы, по-паучьи вцепившись друг в друга, снова упали на ложе любви.


*****


Минут двадцать спустя я полутрупом лежал на спине и жадно заглатывал спертый воздух каюты,а, как всегда,фантастически бодрая (и уже почти что одетая) Джу повернулась ко мне и спросила:

- Я делаю это лучше твоей жены?

Я в ответ промолчал, но упрямая донна спросила меня ещё раз:

- Я делаю это лучше твоей супруги?

- Джу,- от смущения грубо выпалил я,- умоляю... не надо о Мэри.

- Хорошо, - без труда согласилась любовница, - если не хочешь, не отвечай. Но я знаю, что - лучше.


*****


- Caramba! - выругался я по-испански, когда не особенно громкий, но очень-очень настойчивый стук в мою дверь нагло вырвал меня из объятий Морфея. - Кого там ещё черти носят?

- Это я, Джонни Маленький, - ответил невидимый голос, - мистер Грэй, мистер Ливси велел передать, что он хотел бы вас видеть на поединке.

- Для чего?

- Для уверенности. Мой хозяин не верит испанцам и считает, что лишняя пара вооруженных рук не помешает.Разрешите зайти?

- Заходи, коль пришёл, - буркнул я и отодвинул засов.

Вошедший минуту спустя Джонни Маленький (лакей доктора Ливси) был действительно маленьким (мне по плечо) - в отличие от Джонни Большого (лакея сквайра) - детины ростом в шесть футов два дюйма.Войдя, мини-Джон дисциплинированно не заметил забытые донной кружевные панталоны и ненавязчиво замер в углу.

- Послушайте, Джонни, - спросил его я, - коль дела обстоят так тревожно, может, стоит тогда захватить и Тсчербитски? Он один стоит двух.

- К сожалению, сэр, - вздохнул Джонни Маленький, - карета у нас пятиместная и за вычетом двух господ и нас с Большим Джоном остаётся только одно свободное место - ваше.

- Понятно. Когда время сбора?

-Через двадцать минут. Возле сходен.

- Понятно. Передайте, пожалуйста, доктору, что я буду вовремя.


*****


Приводя себя (конечно, более чем в относительный) порядок, я, естественно, думал о предстоящей дуэли. Хорошо, заключил я про себя, дон Фернандо - трусишка,ибо мало кто знает его лучше Юлии, а лгать ей, вроде бы, незачем. Но вот храбр ли сам мистер Трелони?

К сожалению, нет.

И я готов поклясться в этом на Библии.

Ведь все мы, ветераны, помним, как в самые решающие мгновения  штурма, когда даже сопливые тринадцатилетние мальчишки бились насмерть на саблях с огромными пиратскими боцманами, мистер Трелони отсиживался в домике под предлогом оказания помощи раненому капитану. Прошло четырнадцать лет, но ни один из участников того сражения - ни Ливси, ни я, ни Джим, ни мистер Смоллет - ему этой слабости не позабыл, хотя, конечно, ни разу о ней не напомнил.

Может быть, сквайр наконец-то решил
загладить ту свою давнюю трусость и именно из-за этого хочет, чтобы мы с Ливси присутствовали на дуэли?

Может быть, может быть.

Чужая душа - потёмки.


*****


Карету нам подали к самым сходням, опоздавших не было, а дорога до места дуэли оказалась мучительно долгой и длинной. Только из самого города мы выбирались добрых полчаса, а потом ещё минут сорок тряслись по узкой грунтовой дороге, шедшей вдоль океана. Но вот наконец показались Зелёные Скалы, рядом с которыми нас уже поджидал щегольской экипаж дона Фернандо.

Секунданты (я, кажется, позабыл вам сказать,что секундантом Фернандо был юный дон Гарсиа),сперва утоптали песок,  а потом обозначили оба барьера саблями, после чего - соблюдая традицию - предложили обоим дуэлянтам помириться. Белый от ужаса дон Фернандо лишь отрицательно помотал головой, а абсолютно спокойный сквайр прошамкал, что охотно откажется от поединка, если его соперник публично признает превосходство всего английского над всем испанским.

Понятно, что это смехотворное предложение сквайра даже не обсуждалось, и секунданты вынужденно перешли к своим невеселым обязанностям.Доктор Ливси достал из кареты ящичек с купленными накануне пистолетами, юный дон Гарсиа убедился в целостности печатей, после чего ящик вскрыли, дуэлянты сделали по одному пробному выстрелу и по знаку вражеского секунданта (взмах алым платком) начали медленно сходиться.

Первым на спуск нажал дон Фернандо и пуля прошла буквально в паре дюймов от левого уха сквайра ("Вот тебе и полпасо!" - подумал я). После этого дон подошёл к барьеру и развернулся боком, прикрывая своим пистолетом левую половину груди, а мистер Трелони начал медленно прицеливаться.

Спустя бесконечные двадцать секунд прозвучал выстрел и с головы благородного дона Фернандо слетела шляпа.

- Вторая попытка! - объявил доктор Ливси.

И снова Фернандо выстрелил первым и снова не слишком удачно (пуля юркнула в сторону на добрую пару футов), а в свою очередь мистер Трелони разбил ему пулей каблук.

("Да он, похоже, над ним издевается! - наконец догадался я).

- Третья попытка! - выкрикнул доктор.

И вновь полыхнул ярко-красный платок и вновь дон Фернандо послал свой заряд в белый свет, как в копеечку, а мистер Трелони неожиданно остановился и произнёс по-испански:

- Я могу отка...

- Трелони! - прервал его доктор. - Вы не имеете права общаться с вашим соперником напрямую. Если что-то хотите сказать, сообщите мне, а я передам дону Гарсиа.

- Хорошо, передайте ему, - хмыкнул сквайр, - что я могу отказаться от этого выстрела, если он всё же признает превосходство всего английского над всем испанским.

- Простите, Трелони, - не выдержал доктор, - но, что касается кухни и климата, то с этим даже и я не могу согласиться.

- Послушайте, Ливси, - сурово прошамкал сквайр, - ваше личное мнение никого сейчас не интересует. Исполняйте свой долг секунданта.

Доктор Ливси вздохнул и на очень корявом испанском повторил, максимально смягчив, слова сквайра. Бледный, как смерть, дон Фернандо побледнел ещё больше и опять отрицательно помотал головой. Мистер  Трелони, почти что не целясь, нажал на курок и выломал пулей и парный каблук.

- Все три выстрела сделаны и поединок окончен! - на разных языках, но с одинаковым облегчением закричали секунданты.

И мы, утерев со лба пот, начали рассаживаться по каретам.



ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
НЕУДАВШАЯСЯ ВЕЧЕРИНКА


К середине следующего дня моё судно  было почти что готово к отплытию. Я как раз проверял запасы провизии (а именно - купленных боцманом в Л. живых свиней, да-да, романтическая, с точки зрения жителей суши, профессия капитана именно из таких вещей и состоит), итак,я как раз проверял трёх прикупленных Стивом подсвинков, когда стоявший на вахте Боб Сандерс прислал за мною посыльного с вестью о том, что у трапа меня дожидается посетитель.

У сходен снова стоял одноногий лже-Сильвер, передавший мне запечатанное письмо. Слегка пахнувшая розовым маслом записка гласила:

"Дорогой капитан!

Сегодня у Веттермайера должна состояться его четверговая ассамблея и он очень просил передать вам и графу свое приглашение. Я тоже там буду. Умоляю, придите! Нам ОБЯЗАТЕЛЬНО надо встретиться.

Ваша Юлия".

- Сэр, ответ будет? - спросил Израэль, принимая с поклоном серебряный шестипенсовик.

- Да-да, конечно, - закивал я и послал нарочного за пером и чернилами.

...Конечно, читатель, было б намного разумней либо вообще ничего не отвечать, либо, сославшись на неотложные дела (которых действительно было по горло), отделаться расплывчатыми полуобещаниями. Насколько я знаю своих друзей-бабников, все они именно так и поступили бы. Но я, увы, был не бабником, а здоровенным тридцатипятилетним дурнем, знавшим в  жизни только двух женщин, и - соответственно - получивши перо и используя спину нарочного вместо конторки, старательно вывел на обратной стороне записки:

"Бесценная Ю.!

Я, конечно, воспользуюсь случаем, чтоб вас снова увидеть. Встретимся в пять.

Ваш А."


*****


И уже без пятнадцати шесть (меня здорово задержал Афанасий)мы с "графом Тсчербитски", надушенные и напомаженные, словно две недешевые шлюхи, вошли в главный зал Веттермайеровского палаццо, где собралась его ассамблея. Народу действительно было немного - человек двадцать пять.

Пять-шесть старичков, включая хозяина и краснолицего дона Гуана, сидели за ромом и картами, а условная "молодежь" ждала танцев. И вот, наконец, типичный немецкий оркестр из флейтиста, скрипача и фортепьянщика грянул первые такты "Гроссфатера" и мы с псевдографом пристроилась к длинной змейке танцующих.

Моим визави (ну, и кто б сомневался?) оказалась прекрасная донна Юлия, а напарницей мистера Тсчербитски - миниатюрная донна донна Оксана, с трудом достававшая ему до плеча, за которой он тут же начал ухаживать - с обычной своей носорожьей грацией и, похоже, не без успеха.

Но давайте вернёмся к моей интрижке.

- Как сейчас себя чувствует дон Фернандо? - спросил я Юлию.

- Лежит пластом, - ответила она. - Часа два назад его осматривал сам дон Лопес - самый дорогой врач нашего города. Но боюсь, что даже у этого сверхдорогого врача нет лекарства от трусости.

- Зачем же так отзываться о своём близком друге? - искренне возмутился я. - Нехорошо.

- Бывшем друге, хотел ты сказать? - поджала алые губки донна. - Клянусь всеми святыми угодниками, что этот жалкий трусишка больше пальцем до меня не дотронется!

Не скрою, дамы и господа, эти слова моей любовницы пролились целебным бальзамом на моё сердце, но, будучи англичанином, а, следовательно, и неисправимым сторонником fair play, (ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА: Этот термин давно обрусел и русского эквивалента не имеет) не мог не заметить:

- Зря ты так, Джулия. Он держался достойно. И даже отказался извиняться, когда сквайр - при желании - мог продырявить его в любом месте.

- Не будь он таким жутким трусом, он сам бы его продырявил! - с чисто женской непоследовательностью отозвалась донна и тут же переменила тему. - Твой Тсчербитски действительно... граф?

- Нет, он купец, - не сумел солгать я. - Правда, очень богатый.

- Я так и думала. Между прочим...


****


Здесь я вынужден уточнить, что верхненемецкий Гроссфатер на девять десятых состоит из раскланиваний и перетоптываний и собственно танца в нём - с горстку.И только минут через восемь мы с Джу наконец-то соприкоснулись телами и...

Да кого я обманываю?

Меня будто крутым кипятком обварило и сердце, подпрыгнув, застряло в горле.


*****


- Между прочим, - продолжила донна, - если б не ты, я б, наверно, могла бы... Хотя нет. Он всё-таки слишком огромный. Мне такие не нравятся. Эй-ей-ей, кабальеро, ЧТО с вами?!

- Ни-че-го, - с трудом выдохнул я.

- Вы уверены? А вот мне показалось, что ты готов взять меня прямо сейчас в этом зале. Мне показалось правильно?

- Пра... виль... но... - снова выдохнул я и так сжал бедную донну в объятиях, что затрещали пластины корсета.

- Эй, Эйб, остынь! - прикрикнула Юлия. - Когда отходит твоя каравелла?

- Это бриг.

- Совершенно не важно. Когда он отходит?

- В полседьмого утра.

- Мы с тобой можем... - потупилась Юлия. - Если ты хочешь, конечно... Здесь неподалеку есть... будь я мужчиной, это бы можно было назвать "кавалеркой", короче, мой маленький дом для свиданий. Мы можем там встретиться и побыть до утра.

- И многих, - ревниво поинтересовался я, - ты принимала в этом маленьком домике?

- Многих, Эйб, многих. Но таких сумасшедших, как ты, там ещё не было.Короче,Эйб,так, - по-деловому продолжила донна, - минут через десять мой пьяница рухнет, я сдам его слугам и стану свободной. А ты будешь ждать меня возле памятника Луису I. И больше на людях ко мне не приближайся. Хорошо?

- Хорошо.

- А пока покури-ка на улице. А потом на минуту-другую забеги в зал и отправляйся к памятнику. Договорились?

- Договорились.

Здесь "Гроссфатер" закончился, и я, выполняя приказ возлюбленной, отправился подымить на крыльцо.


*****


Южная ночь уже наступила. Причем наступила так резко, как будто бы в небе задули светильник. Горизонт был обложен тучами и никаких созвездий, кроме наполовину сокрытого дымкой Южного Креста, видно не было. Дул лёгкий бриз и после полдневного зноя ночная прохлада бодрила.

Я вынул расшитый женою кисет, потом любимую трубку, набил её табаком, пару раз чиркнул огнивом и глубоко затянулся. И здесь меня вдруг окликнул чей-то сдавленный голос:

- Мистер Абрахам Грэй! Вы хорошо меня слышать?

- Да, я вас слышу, - ответил я. - Это ты, Дикки Джонсон?

- Да, это я, мистер Абрахам Грэй. Вы ещё помнить наше последнее разговаривание?

- Конечно.

- И вы ещё помнить, что вы мне обещать?
 
- Я обещал возвратить тебе твои сорок два фунта, и я это  своё обещание выполню.

- Мистер Абрахам Грэй, - недовольно скривился Джонсон, - ну что вы как маленькая? Причём здесь деньги? Вы мне обещали исполнить любой моя просьба. Вы это помнить?

- Естественно.

- Мистер Абрахам Грэй, - прошептал он мне на ухо, - проведите меня на танцевание.

- Ку... да? - растерялся я.

- Туда.

И Дик тыкнул пальцем в залитое светом окно бальной залы.

- Но ведь ты... не одет, - привел я первый пришедший мне в голову довод. - Тебя туда просто не пустят.

- Нет, я одетый. Я все свои деньги потратить на очень красивый костюм.

И здесь Дикки Джонсон, выйдя из-за колонны в жёлтый прямоугольник света, выплескивавшийся из окна, предстал предо мною во всей,  так сказать, красе.

Да... мой читатель... фигуру нелепей было выдумать  трудно. Ярко-синий камзол по моде позапрошлого царствования длиною едва не до пяток. Кружевное жабо, размером с кочан капусты. Несуразно огромный парик, в котором было б не стыдно явиться и ко двору Людовика XIV. Лаковые башмаки с позолоченными пряжками.

Короче, остававшиеся у островитянина пять с половиной фунтов потратить глупее сумел бы не каждый.

- Почему вы так странно глядеть на меня? - спросил Джонсон. - В моей одежде есть что-то неправильный?

- Гм-гм-гм, - покраснел ваш покорный слуга. - Как бы тебе сказать, чтоб не очень обидеть? Все, общем и целом, прекрасно, но... я просто обязан внести некоторые... гм... кор-рек-ти-вы.

И здесь я железной рукою содрал с обшлагов позументы, а после нагнулся и сдернул с ботинок переливавшиеся самоварным золотом пряжки.

- Так значительно лучше,- заверил я.

- Очень и очень жалко, - недовольно скривился отшельник. - Вы убрали всё самая красивая.


*****


Минут восемь спустя мы с Диком миновали двух строгих привратников (один из них метнул на нашего робинзона крузо настороженный взгляд, но моих слов: "Он со мной" - оказалось достаточно, чтоб швейцар успокоился), итак, мы миновали стоявших на входе лакеев и прошли в главный зал.

Старички по-прежнему картежничали и пьянствовали(и, судя по лицу дон Гуана, он был действительно близок к финалу), а условная "молодежь" танцевала. Партнёром моей донны Юлии в аллеманде был юный дон Гарсиа и прекрасная донна была настолько увлечена этим танцем, что умудрилась вообще не заметить  моего появления в зале.

Удивительное самообладание!

- Давайте пройдём вон туда, - шепнул мне на ухо Джонсон.

Я согласно кивнул и мы вместе с островитянином прошли в самый дальний угол залы, где стоял круглый стол с прохладительными напитками. Рядом со столиком за тяжёлой парчовой партьерой располагалась закрытая низкая дверь.

- Заслоните меня, - всё тем же конспиративным шепотом прошипел Дик.

Я сделал вид, что выбираю лимонады, а маленький Джонсон, заслоненный от любопытных взоров моей относительно мощной фигурой, прильнул к обитой железом двери и принялся шуровать в её замочной скважине чем-то очень похожим на отмычку.

Через пару минут железная дверь приоткрылась.

- Следуй за я! - крикнул Дик и начал спускаться по лестнице.




ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ГОЛОС ИЗ ПРОШЛОГО


Дик практически сразу зажёг сальную свечечку и, видимо, только поэтому наше с ним путешествие не завершилось катастрофой. И хоть оба мы люди привычные, но эта чёртова лестница спускалась в бездну так круто, что в темноте мы с Джонсоном наверняка бы свернули шею. Но - слава Создателю! - через минуту мы с Диком оказались на дне чего-то очень похожего на очень глубокий колодец и путь нам закрыла ещё одна дверь - пониже и помассивнее первой.

Над второй этой дверью отшельник трудился подольше - минут десять-пятнадцать, но в конце концов поддалась и она.

- Мистер Абрахам Грэй, - вдруг спросил он меня, - у вас нерва крепкий?

- Полагаю, что да, - пожал я плечами, - капитаны редко бывают неврастениками. А ты это к чему?

- Сейчас всё узнаете. Мистер Абрахам Грэй, крепитесь! Сейчас я зажгу вот этот фонаря, - он поднял стоявший у двери фонарь и прикурил его от свечки, - а потом приоткрою вот эту вот дверю, и вы увидите нечто очень волнительное. Очень-очень волнительный. Сильно.

Произнеся все это, Дик открыл дверь и посветил вовнутрь фонарём, но, прежде чем я что-то увидел, в мои уши ввинтился пронзительный визг:

- Твоя доля - два фар-р-ртинга! Твоя доля - два фар-р-ртинга! Полный впер-р-ред! Суши весла!

И я - человек, не раз и не два, клянусь вам, спокойно смотревший в глаза неминуемой смерти, - едва не свалился в обморок.



ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


ДОН АЛЕХАНДРО



ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ВСТРЕЧА

- Что это значит? - ошарашенно выпалил я, глядя на прыгающего по жердочке Капитана Флинта. - Сильвер зачем-то продал своего попугая Веттермайеру?

- Эйб, ты что - совсем глупый? - оскалился Дик. - Сильвер - это и есть Веттермайер!

- Но они ведь совсем... не похожи?

- Что у них непохожая?- улыбаясь от уха до уха, воскликнул Джонсон.- Что у них непохожая, бывший плотник? У Длинный Джон по сравнению с Веттермайер был один лишний ухо, один лишний нога, два лишний пальчик и один лишний жена-негритянка. Неужели ты думаешь, что Одноногий Дьявол не согласится избавиться от всего этот в обмен на полную безопасность?

- А Марта? - напомнил я. - Они её тоже подменили?

- А Марта была... как это лучше сказать? ...Сильверовской однокроватницей... что, нет такого слова?... а! вспомнил... Сильверовской полюбовницей, специально приставленной к Веттермайеру очень длинные годы тому назад и всё это время она дожидался свой часа.

- Стало быть... стало быть... - наконец начал догадываться я.

- Правильно, Эйби! Правильно! - завизжал Джонсон. - Четыре и десять лет тому назад Бычья Туша, украв четыреста фунтов, сбежал с "Эспаньола", потом встретил свою негритянку,забрал весь свой золото, потом зарезал её (ведь мертвяки не доносят), а после приехать в этот маленький город, где жил совсем нелюдимый герр Веттермайер и его немка-сиделка.

- А дальше?

- А дальше все очень несложная. Немка убивает Веттермайера, Сильвер делает себе операция и отрезает всё лишнее и абсолютно никто не заметить подмены. Никто, кроме я. И, если бы в Сильвере совсем-совсем не было ничего человеческий, я бы тоже её не заметить.

- Что ты имеешь в виду?

- Понимаешь, - вздохнул Дикки Джонсон, - Длинный Джон - дьявол. Но для один существо он был человека. Лишь для один существо. Для своей попугаи. Он ведь кормил её специальными индийскими орешками по восемь шиллингов фунт. Помнишь, как он этим хвастался?

- Помню.

- А дальше всё очень несложная. Эти специальные орешки продавались в один-единственный магазин на весь Англия. Я нашел магазин, подкупил приказчик и получил список их заграничных клиентов. Ровно десять и четыре года тому назад эти орешки стал получать лишь один человека - герр Веттермайер из Л. И вот я здесь, у меня в руках нож и я жду Бычью Тушу.

- А когда он придёт?

- Очень скоро. Как сказал за серебряный шиллинг евонный лакея, Длинный Джон всегда кормит свою попугаю ровно в одиннадцать вечера. А сейчас у нас сколько?

- Половина десятого.

- Будем ждать, - твёрдо вымолвил Дик.

После этого мы потушили фонарь и спрятались за портьеру. И уже там, в полной тьме Дикки Джонсон молча сунул мне в руки два заряженных пистолета.

...Время тянулось томительно медленно, но к нашему счастью Сильвер изменил в этот вечер своим привычкам и уже где-то в начале одиннадцатого заскрежетал стальной ворот и в колодец спустилась железная клеть, в центре которой располагалось роскошное кресло с калекой, а рядом стояла сутулая немка-сиделка.

- А вот и сам Сильвер, - прошептал Джонсон, - сейчас я выпью весь его кровь и съем его сердце.

- Делай, как знаешь, Дик, - еле слышно ответил я, - но самый первый ход разреши сделать мне.

И лишь только Марта с немалым трудом выкатила кресло на середину комнаты,  я тут же выскочил из своего укрытия и перекрыл им пути к отступлению.

- Любой крик, Бычья Туша,- уточнил я, - и ты будешь в аду.

- Я это понял, спокойно ответил Сильвер, - и я не буду кричать. Но как ты меня вычислил? Вроде, Эйб, голова никогда не была твоим сильным местом.

- Это он тебя вычислил, - признался я и указал на выходящего из-за портьеры Джонсона.

- А это ещё что за чучело огородное? Ну-ка, встань-ка поближе к свету. Разрази меня гром! Да это ведь Дикки Джонсон. Да-а, сынок... - вздохнул Сильвер, - жизнь, похоже, тебя потрепала не хуже, чем старого Джона... Но как же ты выбрался с этого острова?

- Это не важно, - ответил Дик на удивительно чистом английском (похоже, что он говорил по-заученному), - как выбрался, так и выбрался. Но я тебя отыскал для того, чтоб казнить за все твои преступления... хотя кто знает их все, кроме тебя и Дьявола? ... я тебя  отыскал для того, чтоб уничтожить тебя лишь за сотую часть твоих преступлений: и за тех двоих моряков (несчастного Тома и Джорджа Мерри), которых ты убил сам, и за тех восемнадцать парней с "Эспаньолы", которых ты погубил чужими руками. Даю тебе ровно минуту, чтоб ты помолился, а потом я съем твоё сердце. Молись, Бычья Туша!

- Дик, погоди! - крикнул Сильвер. - И, прежде чем делать, подумай. Ты раньше ведь был пареньком башковитым и прежде чем делать, всегда включал свои мозги, благо имел, что включать. Вот ты умной своей головой и подумай: разве это я, Длинный Джон, виновен в твоих несчастьях? Ведь, если б вы меня слушали, мы б забрали дублоны у зоны пассатов и жили б потом припеваючи. Но мой план поломала вот эта вот троица: Джордж Мерри, Израэль Хэндс и боцман Джоб Андерсон. Это именно из-за них ты провел свои лучшие годы на острове, но этим троим ты, увы, уже ничего не предъявишь, потому что мертвяки не подсудны. И, значит, ты хочешь меня зарезать только за то, что я - жив? Справедливо ли это?

- Сильвер, ты зря расстилаешь ковры своего красноречия, - сурово ответил Дик, - ведь ты уже мёртвая и любые слова ничего не изменят. Так ты будешь молиться?

- Буду.

- Молись.

Сильвер беззвучно зашевелил губами, но через пару десятков секунд произнёс:

- Ричард Джонсон, ты верующий человек и не можешь не знать, что каждый, кто убьёт безоружного, обрекает себя на вечные муки. Сам-то я человек пропащий, но неужто ты тоже хочешь гореть в аду?

- Я есть тоже пропащая, - прохрипел Джонсон, - и ты, Сильвер, не первая, кого я убиваю.

-Ну что же, - вздохнул Длинный Джон, - нет, так нет. Меня, Дик, утешает одно: меня убьет не какая-там сухопутная тряпка, а настоящий солёный моряк. Что ж, Дикки Джонсон, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Дай мне ещё секунд пять помолиться и... - здесь Длинный Джон неожиданно перешёл на немецкий, - Kindchen, tu es! - громко выкрикнул он.

(Я и по сю пору не знаю, что означают три этих немецких слова. Знаю только одно: ничего хорошего).

И сразу же прогремело два выстрела: первую пулю выпустила фрекен Марта и попала отшельнику прямо в сердце, вторым выстрелил я и тоже не промахнулся - сиделка схватилась за грудь и рухнула на пол.

- Ты метко стреляешь, Эйб, - секунд пять спустя услышал я тихий голос Сильвера. - И с тобой мы, я думаю, договоримся.



ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ


"Словно моряк в седле," - вспомнил я злобную сухопутную поговорку и вспомнил не без основания: я был именно моряком и находился в седле.

Чувствовал я себя там отвратительно: пятая точка раскалывалась, пах был стёрт почти в кровь и - что самое стыдное - от многодневной болтанки к моему горлу подкатывали непоборимые приступы тошноты.

Морская болезнь, ржавый якорь мне в глотку!

Утешало меня лишь одно - многодневная тряска точно так же выворачивала наизнанку и всех пятерых моих спутников. Правда, тщедушные Кацман и Гопкинпс вместе с похожим на мальчика проводником-мулатом ещё как-то держались, а вот оба наших богатыря - и Тсчербитски, и Сандерс - почти падали в обморок. Их огромная масса и силушка в этой дальней дороге только мешали.

(От города Л., где оставалось наше судно, до конечной цели моего путешествия - столицы одноименной испанской провинции Сантьяго-де-Чили - по прямой было миль где-то двести, но по горным извилистым тропам набиралось почти вдвое больше).

Но что, чёрт возьми, нас отправило в странствие?

Чтобы выяснить это, читатель, нам снова придется вернуться в тот залитый кровью колодец.


****


- Ты ведь, в отличие от него, - Длинный Джон указал на лежащего Дика, - бизнесмен, а два деловых человека почти всегда смогут договориться. Твои условия?

- Неужели вы думаете, - ошарашенно вымолвил я, - что я прощу вам смерть друга?!

- Эйби, ты не на митинге и не толкаешь речугу возле свежей могилы, здесь говорят только правду, и с каких это пор полуумный Дик Джонсон стал тебе другом? И, если даже мы вдруг согласимся, что ты потерял сейчас кореша, то я ведь тоже лишился самого близкого мне человека. По-моему, мы квиты.

- Ну... предположим... - поневоле ответил я, сраженный его безупречной логикой.

- Ты, конечно, - продолжил старый разбойник, - можешь сейчас попытаться спросить с меня за все мои прежние шалости, но вот имеет ли смысл это делать? Всё это было давно и быльём поросло, и потом - что я сделал такого плохого для тебя лично? Превратил тебя из помощника плотника в капитана? Ведь, если б не Бычья Туша, ты б и сейчас махал топором на чьём-нибудь судне, махал бы со свистом, ты можешь даже не сомневаться.

- Короче, Сильвер, чего вы хотите? - в лоб спросил его я.

- Чего может хотеть престарелый обрубок, навроде меня? - скривился пират. - Спокойно дожить свою жизнь в этом великолепном палаццо. А что я могу тебе предложить взамен? Немногое. Сокровища Бонса.

- А это сколько?

- Сорок три тысячи фунтов. Существенно меньше, чем было у Флинта, но тоже неплохо. Правда, мой Капитан?

И здесь попугай, до этого тихо сидевший на жердочке, разинул свой мощный клюв и заорал:

- Повор-р-рот овер-р-ршаг! Суши вёсла!

- Правильно, Флинтушка, правильно, - засюсюкал Сильвер и насыпал в кормушку полную пястку злосчастных орехов. - И денежки эти, - продолжил он, - преспокойно лежат на счету в Большом Королевском банке в Сантьяго-де-Чили.

- И как они там очутились?

- Их туда положил благородный дон Алехандро.

- Кто-о?! - не поверил я.

- Бывший наш губернатор.

- А причём здесь он?

- А это, сынок, - вздохнул Длинный ерил Джон, - удивительно долгая история. Будешь слушать?

- Конечно.


*****


- Короче, Эйб, так, - начал Сильвер, - завязалось всё это возле Каракаса в том проклятом сражении, в котором я по потерял свою первую ногу, а старый Пью - оба иллюминатора. В ночь перед боем мне снился покойный папаша, причём - трезвый, как стёклышко, что было очень скверным предзнаменованием, и, когда мы увидели тот галеон, я сказал Синемордому: "Джеймс, давай мы отпустим их Богом, а то как бы всё к худу не вышло. Мне что-то так кажется".

Синемордый мне верил и хотел дать команду "отбой!", но здесь старый Пью, который был тогда ещё юным Пью, но уже метил на моё место, знать не зная, чем такие хотелки кончаются, так вот, не совсем ещё старый Пью подбил шайку таких же, как он, молокососов высказать кэпу претензию, что мы, мол, всегда упускаем добычу и вечно сидим без гроша. И старый Флинт передумал и отдал команду: "вперёд!'.

Сильвер достал и разжёг свою трубку.

- Ну, что мне тебе рассказать, милый Эйби? - пират выпустил облачко рыжего дыма. - Испанцы дрались, как дьяволы, и выпалили по нам в упор всем своим правым бортом. И сразу же после этого выстрела я вдруг почувствовал такую боль, какую никто и никогда не чувствовал, и через пару секунд осознал, что я лежу у фальшборта в большой луже крови, а рядом стоит старый Пью с обожжённым до мяса лицом и истошно орёт: "Глаза! Куда делись мои глаза? Я ничего не вижу!".

Ну, дальнейшее я тебе излагаю уже с чужих слов, потому что нас с Пью отнесли в лазарет и, покуда нас там кромсали, наполовину прореженную выстрелом абордажную команду вместо меня возглавил Билл и они все же заняли тот галеон, хотя испанцы, я повторяю, сражались, как черти, и было их вчетверо больше нашего. И здесь ведь ещё такое дело... Погодь, дай затянуться.

Морщинистое лицо Сильвера снова завесилось рыжей вуалью.

- Короче, на этом судне было четыре женщины, четыре прекрасных испанских дамы (куда там твоей донне Юлии!), ну... а что с ними стало потом, тебе, Эйби, знать незачем. И вот эти четыре дамы вместе со своими служанками сгрудились возле бизань-мачты и их защищали восемь испанских грандов и двое лакеев. Самым сильным бойцом у испанцев был дон Алехандро, а у наших, естественно, Билл. И, когда они стали сражаться друг с другом, дон Алехандро нанёс Биллу такой удар, что любому другому он снёс бы полчерепа, а Бонсу лишь разрубил до кости его щёку. Но Билл, обливаясь потоками крови, не сплоховал и ловким контрвыпадом выбил у дона саблю и объявил его своим пленником.

На этом бой и закончился. В живых у испанцев осталось два дона и пара лакеев (и ещё три десятков матросов, но чего их считать, они всё равно все пошли по доске).

И вот, когда вслед за матросами последний лакей взошёл с завязанными глазами на доску (а он дрался, как лев, и потерял в том бою пару пальцев), этот самый лакей заорал: "Джентльмены, ведь вас осталось так мало, так неужто же
вам не надобен такой справный рубака, как я?". И братва засмеялась, и мы взяли лакея в команду и он со временем стал неплохим буканьером по имени "Черный Пёс".

Ну, а потом, когда делили женщин, я велел передать, что забираю себе служанку-негритяночку, и никто из ребят её пальцем не тронул (таким уже пользовался я уважением), и она  дождалась, когда из обрубка я снова стану мужчиной, а это, Эйби, случилось нескоро - недель через пять.

- И эта черная женщина стала вашей... женой? - спросил его я.

- Именно, Эйби, именно! - Сильвер утер нескупую слезу. - Моя бедная верная чёрная девочка! Я ведь, Эйби, каждую пятницу молюсь за неё в домовой нашей церкви. А что касается Марты, - Длинный Джон равнодушно ткнул пальцем в лежавшее рядом тело, - то она была горничной донны Луизы и их обеих... ну, ты сам понимаешь... Не маленький. А когда ребята натешились, я им запретил бросать Марту за борт и приставил её в услужение к молодому дону Веттермайеру. Ну, историю этого немца ты уже вроде как знаешь?

Я молча кивнул.

- А что касается дона Алехандро, - продолжил пират, - то он был законной добычей Билла, но тот его отпустил безо всякого выкупа, что выглядело,конечно, странно, и ребята об этом годами потом судачили на полубаке, но спрашивать у Билла напрямую не решались. Не такой он был человек, чтоб его что-то спрашивать. Я сам тоже, понятное дело, не спрашивал, а просто ждал, когда ром развяжет ему язык (ведь пьяницы тайны хранить не умеют). Ждать пришлось долго - три года, но однажды Бонс мне поведал, что доверил этому дону все свои деньги, чтобы он их положил в Большой Кролевский банк.

- А Бонс не боялся, что губернатор его обманет? - удивлённо спросил его я.

- Дон Алехандро дал ему слово, - надменно вымолвил Сильвер, - а слово испанского гранда дороже ста стоунов золота.

- Ну, хорошо-хорошо, - пристыженно согласился автор этой повести, - но ведь Бонс давно умер и все его деньги теперь принадлежат наследникам?

- Ты снова промазал, Эйби. Денежки будут принадлежать любому, кто скажет в банке пароль. И в конце концов Бонс мне его тоже выболтал (ибо пьяницы тайны хранить не умеют). Скажешь три этих заветных слова - и заберёшь все дублоны.

Здесь Сильвер замолк и в упор посмотрел на меня своими маленькими темно-зелеными глазками.

- И что это за три слова? - спросил его я.

- Прости, сынок, - усмехнулся старый разбойник, - но мне нужны твердые гарантии. Я открываю пароль, а ты мне позволишь за это умереть своей смертью в этом палаццо.

- Хорошо, Бычья Туша, - кивнул я. - Я даю тебе слово. Тебе этого хватит?

- Вполне, - согласился Сильвер. -  Другой бы тебе не поверил, ведь ты вырос в бедности, но я-то знаю, что в глубине души ты всегда оставался джентльменом и никогда не нарушишь своих обещаний. Пароль же у Билла такой же дурацкий, как и вся его жизнь и, особенно, смерть: "Мертвяки не кусаются". Хоть сейчас отправляйся в Сантьяго, говори им пароль и забирай все денежки.


*****


Ровно два дня спустя, оставив Длинного Джона на судне под очень надёжной охраной, я отправился в путь.


*****


Да, наверное, всё-таки нужно упомянуть и такую, на первый взгляд, очень смешную, но - как показало дальнейшее - не такую уж и безобидную деталь:передвигаясь по этой клетушке, я вдруг зацепился за что-то ногою и едва не упал. Присмотревшись получше, я убедился, что этим препятствием была - голова.

Огромная бронзовая голова какого-то чахлого юноши с тонким девичьим подбородком и далеко выпирающим габсбургским носом.

- О, Боже, что это? - спросил я Сильвера.

- Как видишь, Эйб, голова, - пожал плечами калека.

- И чья же она?

- Покойного короля Луиса I.

- Такая же как на памятнике?

- Почти что.

- А зачем она вам?

Длинный Джон, на минуту задумавшись, поковырялся в единственном ухе и с усмешкой спросил:

- Ты ведь кажется, Эйб, дружишь с русским?

- Да, - удивлённо ответил я.

- Значит ты должен знать эту пословицу, - и здесь старый пират произнёс на довольно приличном русском. - Одын галаува карашо, а удва галаува исчо лутше.

- А что это значит?

- Спроси у друга.



ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАЯ
БЫВШИЙ ГУБЕРНАТОР


...Дон Алехандро - как мы сразу же выяснили, наконец-то добравшись до цели, - действительно находился в тюрьме, правда, в весьма и весьма комфортабельной камере с более чем неплохим столом, персональным лакеем и фантастическим винным погребом(послевкусие поданного там хереса ещё несколько дней потом ублажало моё небо). Режим в камере тоже был соответствующий и благородного дона легко отпустили под честное слово со мною в банк.

Правда, в банке меня поджидало фиаско.

Юный клерк с лицом бледным, как брюхо старой лягушки, прочитав мой пароль, удовлетворённо кивнул и почтительно замер, ожидая продолжения.

- Когда я могу получить доступ к счёту? - поторопил я его.

- Сразу же после того, - вздохнул юноша, - когда вы предоставите вторую половину пароля.

- То есть?!

- Дело в том, синьор Грэй, что у этого счета пароль двухуровневый. Правда, дон Алехандро?

- Совершенно верно, - кивнул отставной губернатор. - Все средства покойного мистера Б. могут стать вашими только после того, когда вы сообщите ещё одну фразу, которая вам, я боюсь, неизвестна. И мы... мы наверно, пойдем, синьор Грэй?

-Да-да-да... конечно... прой... дёмте, - промямлил я и побрел неизвестно куда, очень скоро наткнувшись на стенку.

(После этого неожиданного отказа я чувствовал себя, как после хорошей затрещины: перед глазами струились звёзды и полосы, ноги подкашивались, а мой бедный мозг категорически отказывался работать).

Дон Алехандро тактично взял меня под руку и осторожно, словно больного, подвёл к дверям банка.


*****


Невдалеке от гостиницы мы встретили Афанасия и я - не даруя ему графский титул - представил своего друга дону Алехандро и предложил на часочек-другой заскочить в близлежащую таверну.

- Увы, благородные доны! - вздохнул губернатор. - Я дал в тюрьме слово вернуться к обеду, а слово гидальго - крепче алмаза. К тому же, - продолжил узник, - предложенную вами таверну я знаю, словно облупленную, и не могу сказать о её винном погребе ни единого доброго слова. Лучший херес в Сантьяго подают в моей камере, а более или менее приличный - в ресторане "Ля Гранд" у подножия холма Санта-Люсия. Учтите этот совет, благородные доны. Он дан вам от чистого сердца. А сейчас разрешите откланяться.

И дон Алехандро, сделав глубокий испанский поклон и даже слегка подметя мостовую разноцветными перьями своей шляпы, не спеша удалился.


*****


Несмотря на яростную антирекламу со стороны губернатора, мы со Тсчербитски всё же зашли в охаянную доном Алехандро таверну, ибо идти милю с лишком до Санта-Лючия нам было лень. В таверне мой друг сперва, напугав подавальщика,  потребовал русской водки, но после всё-таки удовлетворился кубинским ромом,выпив добрый стаканчик которого, я ему и поведал о всех наших несчастиях.

- Знаешь, Абраша, самое страшное, - умудренно вздохнул Афанасий, - если твой старый хрен и в правду не знает второй половины пароля. Ну а, если просто лукавит, боясь, то это терпимо. Навряд ли твой Сильвер решил дожидаться, когда мы вернёмся обратно и приставим к его старой заднице раскалённую добела кочергу. Он ведь точно не может сбежать?

- Нет, не может, - убеждённо ответил я. - Это исключено абсолютно.

- А когда к нам в Сантьяго приходит еженедельна  карета из Л.?

- Послезавтра.

- Знаешь, Эйби, либо я полный кретин, либо с пятничной почтой прибудет записка от твоего друга. - Эй, amigo, - обратился он к подавальщику, - ещё пару стаканчиков вашего рома для нас с синьором капитаном!



ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
БЕДА НЕ ПРИХОДИТ ОДНА


Крошечные каллиграфические буковки гласили:

"Дорогой Эйб!

Прости, что по свойственной мне стариковской забывчивости я не довел до тебя вторую половину пароля. Исправляю эту ошибку. Вторая секретная фраза - это простая копия одной из бессмысленных записей в бухгалтерской книге Бонса:

"РЯДОМ С ПАЛЬМОВЫМ РИФОМ ОН ПАЛУЧИЛ СВАЁ".

Просто выпиши этот бред на бумажку и заграбастай всё рыжево.Но не вздумай писать слова грамотно - тогда дверь не откроется.

Желаю удачи!

Твой Д. Д."


****


Уже четверть часа спустя мы с Афанасием переступили порог фешенебельной камеры дона Алехандро (сперва мы, правда, хотели пойти прямо в банк, но потом всё же решили - во избежание сплетен - прихватить с собою  свидетеля). Но дон Алехандро, завидев нас, виновато развёл руками:

- Увы, благородные доны! - еле слышно пробормотал он. - Ведь я всё-таки узник и не могу покидать эту  камеру чаще раза в неделю. Так что в банк вам, синьоры, к великому моему сожалению, придется идти без меня. Бокал хереса на дорожку?

- Простите, дон Алехандро, - ответил я за обоих, - мы с удовольствием с другом попробуем ваше изумительное вино, но наверное, не сегодня. Мы  очень спешим.

- Но я вас умоляю, синьоры! - вскричал дон Алехандро и приложил руку к сердцу. - Уважьте мою седую голову.

- Абрам, неудобно, - шепнул Тсчербитски мне на ухо. - Давай уж убьём пару-тройку минут на эту кислятину.

- Ладно, дон Алехандро, - капитулировал я, - мы не смогли побороть искушение снова попробовать вашу амброзию. Наливайте.

Высокопоставленный узник лично достал припрятанную за креслом бутылочку и собственноручно расплескал её по бокалам.

После чего мы их осушили, предварительно чокнувшись.

...Ну что я могу вам сказать, друг-читатель? Если херес трёхдневной давности был хересом изумительным, то сегодняшний был - произведением искусства. Ни до, ни после этого мои губы и нёбо не орошались таким благородным напитком.

- Дон Алехандро... это - нечто! У меня нету слов, - ошарашенно выпалил я.

- Да уж... винычко - что нада! - прошептал Афанасий по-русски.

- Мне очень приятно, благородные доны, - довольно кивнул губернатор, - что это вино вам понравилось. Ведь оно пребывало в особой бутылке,дожидавшейся своего часа двадцать пять лет.

- Стоим ли мы такой чести? - непритворно смутился я.

- Стоите, доны, стоите, - твёрдо ответил дон Алехандро. - Вы ведь, насколько я понял, уже получили с пятничной почтой вторую половину пароля?

- Да, - кивнул я.

- Ну и, стало быть, этот райский напиток жалеть больше незачем . Его срок подошёл. Прощайте, благородные доны. И не поминайте лихом.

И дон Алехандро снова согнулся в прощальном поклоне, подметя пол камеры перьями своей шляпы, а потом, распрямившись, очень пристально посмотрел нам вслед. Взгляд этих слезящихся голубых глаз я буду помнить долго.

Быть может, и всю свою жизнь.


*****


Во время достаточно длинной дороги к банку мы с Афанасием успели обсудить не только Сильверово послание, но и обе прочитанные на почте газеты и все почерпнутые из них последние известия: и затянувшийся русско-турецкий конфликт, и введенную на моей родине Англии смертную казнь за умышленную порчу любых механизмов, и настораживающее отсутствии весточек от последней экспедиции Кука, и самое-самое главное - своего рода местную сенсацию, поставившую на уши обе Америки - давно ожидаемую кончину Веттермайера-старшего, казавшегося, если честно, бессмертным.

- И сколько же ему было лет? - спросил я Афанасия.

- Говорят, девяносто восемь. И, стало быть...

- И, стало быть, - перебил его я, - Длинный Джон теперь станет законным наследником серебряных копий, приблизительной стоимостью в полтора миллиона фунтов. Дождался-таки своего.

- Ты не знаешь, - скривившись, спросил Афанасий, - у этого твоего кровососа точно нету желания кого-нибудь усыновить? Возьмёт он меня в сыновья?

- Навряд ли, навряд ли, - пожал я плечами.

Но здесь наконец показалось здание банка и мы со Тсчербитски тут же забыли о многомиллионном Сильверовом наследстве: своя рубашка, пусть даже и стоимостью в какие-то жалкие сорок три тысячи фунтов,как говорится, ближе к телу.


*****


- Приветствую вас, благородные доны! - кивнул нам всё тот же зеленоватый юноша, стороживший годами в этом подвале чужое злато.

- Здравствуйте-здравствуйте, уважаемый, - небрежно ответил я. - Мы всё по тому же вопросу. Позвольте чернила, перо и бумагу.

Получивши искомое, я написал на отдельном листке обе секретные фразы и протянул его клерку.

- Всё правильно, дон Абрахам, - кивнул зелёный, после чего позвонил в лежавший рядом с ним колокольчик. - Дон Луис, - сказал он седому высокому старцу, появившемуся из-за дверей в сопровождении пары охранников, - соизвольте спуститься в сокровищницу и принести весь остаток по счету такому-то.

Старца не было долго - минут двадцать пять, но вот, наконец, литая чугунная дверь, закрывавшая вход в хранилище, приоткрылась и вновь появился хранитель с солдатами. В руках у ветерана был небольшой полотняный мешок, который он, поклонившись, и передал клерку.

- Дон Абрахам, - обратился ко мне последний, - потрудитесь, пожалуйста, пересчитать и расписаться в получении. Здесь ровно четыреста сорок четыре фунта.

В глазах моих вновь замелькали круги, а синее небо в окне закачалось.

- Как четыреста?! - закричал я. - Почему только четыреста? Ведь там должно было быть значительно... больше?

- Дон Луис, - кивнул клерк, - попросите дона Франциска принести нам отчёт о движении средств по счёту такому-то.


*****


"24 января 1746 года, - прочёл я на поданной мне пожелтевшей бумажке, - внесено 125 445 вест-индийских долларов, по желанию вносителя пересчитанных в английские фунты, коих всего получилось 43 228.

В течение следующих десяти с лишним лет сумма оставалась нетронутой, лишь слегка округляясь за счёт достаточно скромных процентов и время от времени то подпрыгивая, то проваливаясь из-за колебаний валютного курса. Но на самом излёте пятидесятых появилась такая вот запись:

"22 июня 1758 года - снято 5000 вест-индийских долларов, остаток на счёте - 58 790 фунтов".

Ну, а дальше - пошло и поехало:

"18 октября 1758 года - снято 25 000 вест-индийских долларов, остаток на счёте - 50 126 фунтов".

"2 июня 1759 года - снято 45 000 вест-индийских долларов, остаток на счёте - 38 888 фунтов".

И т. д. и т. п.

Последнее снятие произошло два года назад и остаток на счёте после него составил 428 фунтов, подросших к моменту закрытия до 444.


*****


- Тебе всё понятно? - спросил я Афанасия, когда мы с ним уселись за столик во все той же таверне.

- Ну, знаешь, Абрамий, - хмыкнул мой собеседник, - я, может быть, в шахматах и профан, и ты меня бьёшь без фигуры, но в коммерции кое-что петрю.Денежки - девяносто девять шансов из ста - украл дон Алехандро, чье слово, как всем известно, дороже ста стоунов золота. Проведаем узника?

- Может, всё-таки Сильвер или кто-то из банка? - предположил я.

- Сам себя не обманывай. Это дон. Так пошли?

- Ну пошли.

И мы с ним снова отправились на центральную площадь, где находилась тюрьма.


*****


Правда, в саму тюрьму нас с Афанасием не пустили.Старший тюремный смотритель Рикардо, хотя и принял свою обычную мзду - серебряный доллар, но потом прошептал нам на ухо, что пустить ни меня, ни московского гостя сегодня не может, потому что в узилище, во-первых, "полно начальства", а, во-вторых, там творится такое, что "только святой Себастьян и его сто сорок угодников могут в этом кавардаке разобраться".

Мы довольно неплохо уже изучили местные нравы и я просто сунул в могучую руку капрала большой золотой эскудо.

- Хорошо, благородные доны, - тут же сдался капрал, - я вас таки пропущу, но - ради всего святого! - держитесь там тише мышки!

...В благоустроенной камере дона Алехандро было действительно очень много народа, причём - самого разного: от старшего тюремного хирурга до новоназначенного губернатора дона Мигеля. А губернатор бывший сидел в бархатном кресле, далеко запрокинув назад свою маленькую изжелта-седую голову, а на его обшитом серебряными галунами камзоле расплывалось большое малиновое пятно.

- Простите, дон Абрахам, - шепнул мне на ухо Бачо (личный лакей покойного), - но мой несчастный хозяин велел передать вам это.

И лакей протянул мне какой-то конверт.


*****


Находившееся в конверте послание было написано по-английски и состояло всего из двух фраз:

"Я КАЗНИЛ СЕБЯ САМ. УМОЛЯЮ ОСТАВИТЬ МНЕ ДОБРОЕ ИМЯ".




ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ


ЧЁРНЫЙ ПЁС С ЧЕРНЫМ ПСОМ


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ЧЁРНЫЙ ПЁС ПОЯВЛЯЕТСЯ

Посоветовавшись с командой, я твёрдо решил избегнуть всех прелестей повторного верхового путешествия и дождаться обратной почтовой кареты.

Решение это - как показало дальнейшее - было роковым и большинство участников нашей маленькой экспедиции заплатило за него жизнью. Но давайте не будем торопить события: к четвергу все наши лошади были проданы,нехитрые наши пожитки упакованы в тюки, пять мест на обратной почтовой карете - оплачены, а зуд ожидания стал нестерпимым.

В пятницу утром карета прибыла, а в два часа дня, заменив лошадей, она должна была отправиться обратно.

Из чистого любопытства я все же сходил на почту и спросил, не поступала ли на моё имя какая-нибудь корреспонденция. Лысый, как биллиардный шар, почтмейстер в несуразно огромных (волос в каждой из них достало бы на пару шевелюр) бакенбардах протянул мне конверт.

Очередная записка от Длинного Джона гласила:

"Сынок!

Меня, кажется, вычислили мои бывшие коллеги. Возвращайся как можно скорей.

Твой Д. Д "


*****


Я довел содержание этой записки до всех членов команды и велел им во время обратной дороги держать сабли у пояса, а пистолеты - заряженными. Увы - как выяснилось несколько позже - примерно с тем же успехом я мог бы вооружить их бумажными хлопушками.

Но давайте ещё раз вернёмся к началу. Положа руку на сердце, я не могу вам сказать, что недельный вояж на почтовой карете - это лучший вид отдыха. Проклятая килевая болтанка, так не похожая на благородные покачивания океанского судна, дважды доводила меня до рвоты. Но наш пятидневный марш-бросок на оседланных клячах так же рознился от этой поездки, как ад отличается от чистилища (да простит меня мой протестанский Бог  за упоминание папистских суеверий!). Итак, ехать в карете было всё же значительно легче, чем на лошади, и в те минуты,когда болтало не очень и постыдная для моряка тошнота терзала мои кишки умеренно, я с интересом смотрел в окно.

Путь наш пролегал через так называемые Береговые Кордильеры - невысокие приокеанские горы, в этих местах особенно низенькие. Так что никаких высокогорных красот мы, увы, (а, может, и к счастью) не увидели и запомнили лишь головокружительные спуски и зубодробительные подъемы, да ещё ночёвки в ужасных испанских клоповниках, один раз, впрочем, и вообще замененную на бивуак под чистым небом. На седьмой день пути горы кончились и наша карета выехала на поросшую лесом равнину, по которой до Л. оставалось миль сорок.

Настроение наше заметно улучшилось, а вот кучер Филиппе напротив - заметно взгрустнул.

- В чём дело, amigo? - спросил его я.

- Да так, ничего, - ответил возница, старательно пряча глаза.

- И всё же?

- Понимаете, дон Абрахам, мы ведь сейчас оказались во владениях дона Николаса.

- Что это за благородный дон? - удивился я. - Никогда о таком ничего не слышал.

- Да уж, дон Абрахам, - усмехнулся Филиппе, - дон Николас Лесной -  такой благородный, что просто моё почтение. Говорят, он закончил Сорбонну и объясняется по-латыни лучше, чем мы - по-испански. И ещё говорят, что более кровожадного разбойника не отыщешь от само Огненной Земли до Калифорнии. Но хватит о доне Николасе. Не буди лихо, пока оно тихо.

- Хорошо, mon amigo, последнее: и долго ли нам ещё ехать по владениям этого удивительного  дона?

- Часа полтора, дон Абрам.

...Часа через два я уже собирался опять пробраться на козлы и слегка посмеяться над чересчур осторожным кучером, но сделать этого я не успел. Внезапно... дурацкое слово, но это действительно было внезапно... короче, сначала раздался такой жуткий грохот, что мне показалось, что небо упало на землю, а мгновенье спустя я понял, что карета лежит на боку, а я вылетел из своего кресла.

- Эй, пассажиры! - раздался снаружи чей-то громоподобный голос. - Кто жив остался. Вылезаем по одному и без оружия.

- Кто говорит? - спросил в ответ я.

- Дон Николас Лесной.

- Я первым полезу, - шепнул я валявшимся неподалёку Сандерсу и Афанасию и, с трудом отворив почти намертво заклинившую дверцу, вылез наружу.


*****


Как нам рассказали впоследствии, дон Николас тогда применил свой любимый приём. Т. е. спрятал в засаде две трофейные пушечки и ударил картечью по лошадям и охране. Да, при этом терялись очень ценные для разбойников лошади и большая часть пассажиров (а, следовательно, и выкупа), но зато сохранялись жизни самих нападающих, что, видимо, было для них важнее всего.



*****


...Итак, я вылез из поваленной на бок кареты, бросил наземь оружие и поднял вверх руки. Прямо передо мной гарцевало на вороных жеребцах человек пятнадцать-двадцать, а впереди них застыл статный всадник на белой лошади.

- Мистер Абрахам Грэй? - спросил он меня по-английски. - Капитан "Каталины"?

(Позади нас слышались выстрелы: там добивали раненых лошадей и людей).

- Да, - кивнул я, изо всех своих сил стараясь не оглядываться, - вы угадали, мистер Николас.

- Очень приятно, сэр Абрахам, - разбойник кивнул, а потом задрал кверху губу с выбритыми в ниточку усиками, обнажив ослепительно белые, но мелковатые зубы. - Я о вас, сэр, наслышан. И я вам советую поскорее расстаться с пиратским золотом. Мы его всё равно изымем, но ваш, сэр, интерес заключается в том, чтобы это случилось как можно скорее.

- Деньги Бонса лежат в моём багаже, - не стал упорствовать я, понимая бессмысленность сопротивления, - в большом чёрном бауле под слоем белья находится маленький полотняный мешочек, а в нем - деньги пирата.

- Но сокровища Бонса не могли поместиться в одном мешке, - недоверчиво хмыкнул разбойник. - Не пытайтесь меня обмануть, мистер Грэй. Повторяю, что это не в ваших интересах.

- Я говорю вам чистую правду, - твёрдо ответил я, хорошо понимая, что нахожусь в полушаге от пытки. - Деньги мистера Бонса были растрачены его поручителем доном Алехандро. И, когда я пришел за деньгами, на счету оставалось четыреста сорок четыре фунта. В одном мешке с золотом находится банковская выписка, которая и подтвердит мою правоту.

- Родриго, проверь, - приказал атаман по-испански одному из разбойников. - В чёрном бауле, под слоем белья.

Тщедушный Родриго испуганно спешился и стрелой полетел к карете. Минут десять спустя он вернулся к своему начальнику с полотняным мешочком в руке и передал его атаману.

- Гм, - пробурчал дон Николас, надевая на нос очки и погружаясь в вынутые из мешочка бумаги, - похоже, сеньор капитан нам не врёт. Родриго, свяжи ему руки.

Тщедушный Родриго всё с той же преувеличенной поспешностью обшарил мои карманы, изъяв в свою пользу расшитый Мэри кисет, мою любимую трубку и тяжелый кошелёк с деньгами (почему-то именно это сравнительно небольшое насилие и оскорбило меня в тот день сильнее всего), а потом завернул руки мне за спину и скрепил их каким-то секретным узлом. После этого немолодой грабитель (едва весивший сто с чем-то фунтов, и, ох, джентльмены, как же мне в ту минуту хотелось побеседовать с ним с глазу на глаз!) подвёл меня к тоже уже крепко связанным Сандерсу и Тсчербитски и нанизал нас троих на ещё одну верёвку.

(Ни Кацмана, ни Гопкинса среди  пленных не было. Их, похоже, обоих убило картечью).

- Дон Иемерия! - вдруг оглушительно выкрикнул самый главный разбойник. - Подойдите сюда уточнить ряд вопросов.

Невысокий толстяк, на чьей правой руке не хватало двух пальцев, тут же вынырнул из-за кустов и приблизился к всадникам.За пазухой у толстяка сидел крошечный чёрный пёсик, крайне злобно рычавший на всех, кто осмеливался приблизиться к его хозяину.

- Дон Иемерия, - продолжил Николас, - простите, что я говорю по-испански, но нас сейчас должны понимать и мои, и ваши люди. У нас была с вами договоренность: золото Бонса делиться пополам, а, что касается пленников, то вы забираете экипаж "Каталины", а я - всех остальных. Всё правильно?

- Правильно, - ответил толстяк, явно трусивший до смерти, но изо всех своих сил стремившийся выглядеть ровней.

- Дон Иемерия, - прогрохотал главарь, - я дал вам слово и теперь должен его соблюсти. Забирайте, - он указал на нас, - свою троицу, а что касается денег... Вот в этом мешке, - главарь показал, - находится четыреста сорок четыре фунта. Хотя вы клялись - и все мои люди могут это сейчас подтвердить - что речь идёт о десятках тысяч гиней, а не о жалких сотнях, ради которых никто бы из нас не пошёл бы на риск. Что скажете, дон Иемерия?

Толстяк виновато потупился.

- Я, конечно, могу, - усмехнулся главарь, - выдать вам оговоренную половину (сделка есть сделка), но так ли вам нужно это, дон Иемерия? Стоит ли ради двухсот жалких фунтов делать дона Николаса своим смертным врагом? Что вы ответите мне на это, лучший друг капитана Флинта?

- Мне нужно посоветоваться с ребятами, - тихо буркнул беспалый и снова скрылся за деревьями.


*****


- Хорошо, - сказал он, минут через десять возвратившись обратно, - мы отказываемся от этих чёртовых денег. Но ведь пленники - наши, да, дон Николас?

- Ваши-ваши, - кивнул атаман.

- Джони, Дерк и Корявый! Забирайте товар, - крикнул толстый.

И тотчас же несколько пеших разбойников выскочило из поросшей кустами канавы и исполнило приказание. А где-то ярдах в двухстах, на полянке, нас поджидало ещё двое пиратов, так что всего их было шесть человек.

Их упитанного начальника, вспомнив записи Джима, я пусть не сразу, но идентифицировал: это был отставной лакей дона Алехандро по прозвищу Чёрный Пёс, некогда так неудачно сразившийся с Бонсом в "Адмирале Бенбоу". Ещё четверо так и остались неузнанным, а вот не признать шестого я бы не смог даже при самом горячем желании.

Ведь это был мой помощник О'Брайен.



ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В ПЛЕНУ У ПИРАТОВ


- Что сказал тебе Пёс? - еле слышно спросил Афанасий.

Стояла глубокая ночь и мы все трое лежали связанные на голом полу в каком-то сарае.

- Сказал, - таким же почти что неслышным шёпотом ответил я, - что готов обменять наши жизни на "Каталину" и Сильвера.

- А ты что ответил?

- Сказал, что подумаю.

- А сам что решил?

- Что-что, - хмыкнул я, - не получат они нашу девочку.

- Но ведь будут пытать.

- Потерплю.

- Да-а..., - вздохнул Афанасий опосля почти двухминутной паузы, - хреново вот так подыхать: на краю света за тысячи миль от родного Архангельска от рук трусливых и жадных подонков. Очень хреново, друг мой Абраша.

- А всё водка проклятая.

- Да нет, Эйб, не водка. Хочешь правду узнать?

- Ну, допустим, хочу.

- Я тогда с тобой в Бристоле только прикидывался идиотом, а на самом-то деле хотел  пошпионить и, выведав всю логистику, начать торговать с Испанской Америкой напрямую. И не смотри на меня, как овца на ворота! Сам во всём виноват. Сам, сука, честный, как ангел, и всех вокруг тоже считаешь честными. А так, Эйби, нельзя. Людей честных нету. Люди - они... - и здесь Афанасий произнёс на родном языке идиому, в которой я понял каждое слово, но её общий смысл так для меня и остался неведомым: в ней всё человечество почему-то огульно приравнивалось к лежащему на тарелке детородному органу. - Так ты, Эйби, прощаешь меня? - спросил он спустя полминуты.

- Да, конечно, прощаю, Афоня, - от чистого сердца ответил я. - Только ты зря сам себя хоронишь: за тот жирный куш, который ты им в конце выплатишь, они пылинки с тебя сдувать будут.

- А ты, Эйби, как?

- А я не дам им ни фартинга. Не хочу уподобляться собственному папаше и оставлять своих детей с голой жопой.

- Но ведь я, Эйб, могу...

- Даже не думай! Ты выйдешь по выкупу, а мы с Бобом Сандерсом пойдем на бифштексы. Но "Каталину" я им не отдам!

- Правильно, кэп! - вдруг поддержал меня неожиданно проснувшийся Сандерс. - Ржавый якорь им в задний проход, а не нашу скорлупку!

- Вот видите, Афанасий, - самодовольно хихикнул автор этих записок, - vox populi - vox Dei, как бы, наверно, сказал дон Николас Лесной.

("Глас народа - глас Божий" (лат).


*****


Ещё пару часов после этой беседы мы занимались делом, а именно - по очереди перетирали свои веревки об торчащую из стены железную скобу, но перед самым рассветом таки закемарили. Наш сон был недолог - уже в полшестого утра к нам вломился О'Брайен, за спиной у которого переминался с ноги на ногу какой-то маленький (мне по плечо) человек ярко выраженной восточной наружности.

По приказу предателя челов
ек внёс в сарай здоровенную миску с холодной похлёбкой. Ложек выдано не было.

- Скажите, О'Брайен, - сказал я ирландцу, унизившись до попытки разбудить в изменнике совесть, - в нашей кают-кампании вас тоже заставляли хлебать прямо из миски?

Подлец ничего не ответил, но что-то буркнул на ухо смуглому и тот принес нам три ложки.

- Благодарю, Даниэль, - поблагодарил я ирландца, - и можно последний вопрос: лысый О'Брайен - ваш родственник?

-Дядя, - буркнул изменник.

- Я мог бы об этом и сам догадаться, - печально вздохнул ваш покорный слуга, - ведь вы с ним похожи, как два шестипенсовика. Хотя вы и не лысый.

- Синьор капитан, вам что - не с кем поговорить? - очень грубо ответил О'Брайен. - Дон Иемерия категорически запретил любые беседы между пленниками и охраной.

- Хорошо-хорошо, умолкаю. Только ещё одно уточнение: твой напарник - индиец?

- А черт его знает, вроде индус.

- Его зовут Ибрагим Делимхан?

- Ну да. Прекратить разговоры!

Я молча кивнул и присоединился к своим двум товарищам, хлебавшим из чана похлёбку.


*****


Часа через два к нам снова зашёл О'Брайен и приказал мне проследовать к Черному Псу.Я, как ни странно, с радостью подчинился и через пару минут оказался в командирском сарае (мало чем отличавшимся от нашего, за исключением пары окон и висевших на них кружевных занавесок).

Сам Чёрный Пёс был в ночном колпаке и халате, а его верный спутник лежал на подушке и с ненавистью поглядывал на меня.

Войдя, я с порога сказал:

- Надеюсь, вы понимаете, дон Иемерия, что ни судна, ни Сильвера вам без моего приказа никто не отдаст?

- Понимаю.

- Надеюсь вы осознаёте и то, что никакие угрозы и пытки не заставят меня принять нужное вам решение?

- Ну, это смотря какие пытки, - усмехнулся разбойник.

- Любые, дон Иемерия, - парировал я. - Любые. Я доверяю вашей изобретательности, но насилием вы ничего не добьётесь. Мистер Абрахам Грэй - очень крепкий орешек. Не верите мне, спросите О'Брайена. Но выход всё-таки есть. Игра.

- Это как? - Чёрный Пёс почесал беспалой рукою в затылке.

- Игра не кости, а в шахматы. Простите, но я начинаю издалека. Скажите мне, дон Иемерия, как вы считаете: на свете есть человек, способный победить на шестидесяти четырёх клетках вашего индуса?

- Такого человека не существует, - твёрдо ответил дон Иемерия. - Индус обыгрывает дона Николаса без коня, а всех остальных, включая меня, без ладьи.

- Значит, вы с ним ничем не рискуете. Я ставлю на кон "Каталину" и Сильвера. Победит Делимхан - они ваши. Ну а, если вдруг мне улыбнётся удача, я получаю свободу. Согласны?

- Да, я согла... - едва не сказал Чёрный Пёс, но потом передумал и произнёс, - но мне надо посоветоваться с ребятами.


*****


Под "ребятами" он, конечно, имел в виду О'Брайена, и я поблагодарил Бога за то, что в единственной партии с этим ирландцем допустил сумасшедший зевок и проворонил мат в три хода.



ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ИСПАНСКАЯ ПАРТИЯ


С Ибрагимом Делимханом я играл только раз - в 1755 году в знаменитой кофейне Слоттера на первом и последнем в своей жизни международном шахматном турнире. Накануне мне удалось (во многом, конечно, случайно) обыграть самого Филидора и в этой - последней в турнире - партии мне было достаточно сделать ничью, чтобы занять сверхпочетное третье место после Филидора и Стамме.

Увы, ваш покорный слуга относится к людям, которые от удачи глупеют, и моя  победа над Величайшим таки вышла мне боком. Что же касается Делимхана, то мой соперник по заключительной партии был игроком не особенно сильным, но - крайне коварным. Индус был матёрым ловушечником старинной итальянской школы и, презирая стратегию, все время ставил капканы. В один из них ваш покорный слуга, зазевавшись,
 попался и, потеряв пару пешек и качество, сдул эту партию.

Проигрыш мне обошёлся в пятьдесят фунтов (мой вступительный взнос за право играть с мастерами, который бы мне возвратили, войди я в тройку), но, повторяю, как игрок Ибрагим был вполне мне по силам и свои шансы я оценивал как хорошие.


*****


В начале второго в сарай к нам снова зашёл О'Брайен и сообщил, что их атаман согласился на мом условия. И уже через час с небольшим мы с индийцем уселись за стол во дворе, а вокруг нас кружком расположились болельщики  - и все шесть пиратов, и оба моих товарища-пленника.Ради такого случая и руки, и ноги мои были освобождены от верёвок, а у открытых ворот стоял наготове оседланный мул - одно из условий пари.

И сразу удача: мне выпали белые.

Железной рукою я выдвинул королевскую пешку на е-4.

Помня о пристрастии Делимхана к капканам, я играл сверхосторожно, тем более, что в Испанской партии, которую разыграл мой соперник,все подводные камни я знал наизусть, что позволило мне превратить её в настоящую "иберийскую пытку" для чёрных.

 Ваш же покорный слуга не искал ни красивых атак - усладу пижонов, ни решающего материального преимущества,а,словно бразильский удав, неумолимо сжимал свои  кольца, подготавливая переход в лучший эндшпиль.

И он у меня - получился. Сам великий французский маэстро - ставлю фунт против пенса - не отказался бы подписаться под этой партией.Белая пешка "f" неудержимо рвалась в ферзи, беззащитный чёрный король был замурован собственными фигурами и близость трагического для Делимхан финала была очевидна даже пиратам.У чёрных был выбор: либо отдать за проходную пешку ладью и тем немного отсрочить своё поражение, либо - просто немедленно сдаться.

И здесь...


*****


И здесь я чуть-чуть поиграю на нервах читателей и сначала подробно поведаю, как Делимхан попал в плен к пиратам. Вы будете смеяться, но и в этом несчастье был виноват злополучный дон Алехандро. Скучая отсутствием в Новом Свете достойного шахматного соперника, он выписал из Европы Делимхана, попавшего по дороге в Сантьяго сперва в плен к дону Николасу,а потом уступленного им шайке Чёрного Пса, где индус, развлекая пиратов игрой вслепую, сумел сохранить себе жизнь, потому что, как вы понимаете,  даже самый ничтожный выкуп за этого безродного человека платить было некому.

(Во всяком случае дон Алехандро делать это отказался категорически).


*****


Но вернёмся к нашей прерванной партии.В ней - буквально за пару шагов до победы - мне вновь изменило счастье и я таки угодил в расставленную Делимханом ловушку.Хитроумный индус вдруг пожертвовал с шахом ферзя.

Пираты схватились за головы, а ваш покорный слуга - за сердце.

Я был обязан принять эту жертву, а сразу же после взятия следовал мат в три хода. Нет-нет, проведя пешку "f" в ферзи, я тоже, в свою очередь, заматовывал соперника, но - ходом позже.

С похоронным лицом я побил вражескую королеву, черные сделали выпад слоном, после которого даже невежественные разбойники начали кое-что понимать и радостно зашептались.

Согласно мастерской этике мне надлежало немедленно сдаться.

Либо - получить мат в три хода, что где-то для пятого (или шестого) шахматиста Англии стало бы несмываемым позором.

...И вот именно здесь сидевший на голой земле Афанасий вдруг, сложив руки в трубку, чуть слышно заржал:  "иго-го-го!". Прошу вас заметить, что мой хитрый архангельский друг сделал это не по-испански ("хий-хий!") и, тем более, не по-английски ("ней-ней!"), а на своём родном языке, известном только мне и ему.

Правда, я поначалу тоже намека не понял.Но потом - резко встал и потребовал у атамана:

- Дон Иемерия, дайте мне Сильвера.

(Такова была кличка собаки)

- А это ещё зачем? - удивился главарь.

- Для того, чтобы в случае победы я имел гарантии, что никто мне не выстрелит в спину. Надеюсь вы понимаете, что ваш любимец настолько субтилен, что я смогу свернуть ему шею, даже будучи раненым. А отъехав на пару сотен ярдов, я вашего пса отпущу, даю вам честное слово капитана Грэя. Слово это всегда соблюдалось (спросите О'Брайена).

- Но ведь вы, уважаемый, - усмехнулся беспалый, - через ход всё равно получаете мат. К чему эти ненужные телодвижения?

- Тем лучше для вас, благородный дон Иемерия. Ведь, проиграв, я верну вам и судно, и обоих Сильверов. Даю вам своё честное слово. Как клянусь вам и в том, что не дав мне собаку, вы вообще ничего не получите, ибо я прерву партию

- Вы - шутник, капитан?

- Нет, я абсолютно серьёзен. И можете думать всё, что хотите.

Озадаченный дон Иемерия возмущённо вздохнул, вполголоса выругался и таки передал мне левретку.


*****


Когда, друг-читатель (будем все же надеяться: лет через сто) я наконец успокоюсь на нашем фамильном  кладбище, я велю вырезать у себя на надгробии не тот ход ферзем, после которого мне сдался Величайший (хотя именно так я хотел сделать раньше), а выбить свой заключительный ход из этой испанский партии:

f7-f8-K-мат!!!

Да-да, превратив свою пешку в коня, я поставил так называемый "спертый мат" запутавшемуся в своих фигурах королю соперника.

После чего, не теряя драгоценного времени,вскочил на мула и, одною рукою вцепившись в уздечку, а второй прижимая к груди бедного пёсика, поскакал по направлению к городу. Минуя ворота, я крикнул:

- Запомни, дон Иемерия! Хоть пальцем тронешь заложников - станешь трупом.Слово капитана Грэя!

Отъехав примерно на три четверти кабельтова (пиратская крепость уже скрылась за поворотом), я бережно опустил на дорогу собачку и она чёрной молнией понеслась обратно к своему владельцу.



ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ЗАПОЗДАВШАЯ ПОМОЩЬ


Уже через час с небольшим я ворвался на взмыленном муле в Л.и тут же подъехал к дому алькальда. Ещё часа через два с половиной (по испанским меркам - мгновенно) я вместе с подмогой помчался обратно. Подмога была очень жиденькая - всего восемь вооруженных карабинеров, но превратностей боя я не боялся. Боялся я одного: что эти ничтожества во главе с атаманом попросту разбегутся, предварительно расстреляв всех пленных.

Примерно так всё оно, к сожалению, и получилось. Живых в крепости не было. Посередине двора лежал Афанасий с раздробленной выстрелом головой. А вокруг разорвавшего путы гиганта валялось три бездыханных разбойничьих тела, а прямо под ним лежал прижатый к земле Черный Пёс, задушенный этим великаном.

На левой ноге Афанасия повис успевший окоченеть мини-Сильвер, бесстрашно бросившийся на помощь хозяину.

Бобби Сандерс лежал ярдах в трёх, у ворот, а рядом валялся превращенный в кровавую кашу его кулаками О'Брайен. И возле самого частокола растянулся шестой и последний пират с переломанным позвоночником.

(К моменту нашего с группой захвата прихода он был ещё жив, но к полуночи умер, не приходя в сознание).

И, наконец, на высокой и чуть искривленной ветке платана, росшего в центре двора, висел маленький смуглый индиец, казненный за проигрыш.


*****


...Я сел прямо на голую землю неподалёку от Афанасия и - впервые со дня смерти отца - заплакал.


Р. S. Пишу это три с половиной года спустя. Сегодня днём я подумал: а вдруг когда-нибудь России и Англии придётся объединиться против более страшных врагов, чем Чёрный Пёс и его шайка?

Р. Р. S. И - будем всё же надеяться - чуть более оптимистичным результатом?



ЧАСТЬ ПЯТАЯ
КОНЕЦ АТАМАНА


ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ЖЕНЩИНЫ НЕ ПРОЩАЮТ


Вернувшись в город, я первым делом переправил Длинного Джона обратно в палаццо, потребовав у алькальда выставить рядом с его жильем караул и настоятельно посоветовав самому старикану простимулировать ревность охранников сотней-другой золотых эскудо.

Сразу же после этого я посетил лютеранское кладбище и договорился с его смотрителем, что всех наших там похоронят как надо, и даже будут впоследствии ухаживать за могилами.

(За иноверцев Кацмана и Тсчербитски мне пришлось заплатить ощутимую мзду, а за всех остальных лютеране содрали по-божески).

После этого делать мне было, в общем-то, нечего: "Каталину" к отплытию давным-давно подготовил О'Келли - и в ожидании утреннего отлива я присел, как всегда, на любимую бочку и достал запасные кисет и трубочку. И вот здесь - как и в самом начале нашей повести - ко мне вдруг подошёл дон Фернандо.

- Добрый вечер, синьор капитан, - сказал он, глубоко поклонившись.

- И вам не хворать, дон Фернандо, - кивнул в ответ я. - Уж кого, если честно, не ждал, так это вашу милость. Чем я обязан приятности нашей встречи?

- Дон Абрахам, вам не стыдно? - вдруг спросил дон Фернандо.

- ???

- Как вы смеете так обижать любящую вас женщину?

- ??!!

- Вы сперва не приходите к ней на свидание, а потом исчезаете почти что на месяц. Разве так себя должен вести кабальеро?

- Ну вы же знаете, дон Фернандо, - не сумел удержаться от колкости ваш покорный слуга, - что я - грязный плебей, не способный вести себя по-дворянски.

- Да бросьте вы, дон Абрахам! - скривился Фернандо. - Причём здесь ваша родословная? Я ведь... - он сел на соседнюю бочку, - я ведь многое понял за этот месяц. Во-первых, я понял, что я её не достоин. Да ладно, чего это мы обо мне... Поймите, она ведь вас любит по-настоящему! Я и думать не думал, что эта кокетка способна на чувство, а вот ведь поди ж ты! И, если вы всё-таки кабальеро - не по крови, по духу - вы просто обязаны  её увидеть накануне отплытия.

- А её муж? - спросил я.

- О, это святой человек! - равнодушно махнул рукой дон Фернандо. - И он ни о чём не догадывается.К тому же сейчас уже четверть одиннадцатого и он, скорее всего, пребывает в совместных объятиях Морфея и Бахуса

- Хорошо, дон Фернандо, - ещё раз кивнув, согласился я. - Вы меня убедили. Но, надеюсь, вы помните, что любой капитан - человек подневольный, и я должен поставить в известность команду. Сейчас я вызову Кацмана... простите, Макгрегора и сообщу, что я на пару часов схожу в город. Макгрегор! - крикнул я минут через пять появившемуся на сходнях боцманюге. - я  на пару часов отлучусь на Центральную площадь в дом дона Гуана де Наварро. Надеюсь, вы не забыли туда дорогу и сможете, случись что, побыть нарочным?

- Да, мистер Грэй, я запомнил, - ответил Макгрегор с блудливой ухмылочкой, не оставившей ни малейших  сомнений, что мой роман с донной Юлией обсуждается на полубаке вдоль и поперек.

- Ну, что ж, дон Фернандо, вперёд! - крикнул я и мы зашагали (на этот раз в полной тьме) по направлению к главной городской площади.


*****


Такого тоскливого ужина, как в доме дона Гуана де Наварро, автору этих записок не выпадало давно. Даже наши ежегодные походы на Рождество в дом родителей Мэри протекали, как правило, несколько оживленней.
.

Донна молча смотрела куда-то вбок, благородный дон Фернандо пытался острить и каждый раз - неудачно, ваш покорный и непрощённый слуга поддерживать беседу не отваживался и дело кончилось тем, что четвероюродный дядюшка был вынужден нам рассказать пяток анекдотов эпохи прошлого царствования, встреченных громким и принужденным смехом.

...И лишь часа через два нам с Юлией наконец удалось оказаться с глазу на глаз.

- Джу! - тут же выпалил я. - Прости меня, дурака, пожалуйста!!!

- За что я должна вас прощать, мистер Грэй? - подняла брови донна.

- За мою почти месячную отлучку. Погоди, не перебивай! Отлучка моя стала следствием невероятного стечения обстоятельств. Сочини я об этом роман, никто б не поверил. Джулия, я побывал в двухдневном плену у пиратов,несколько раз целовался со смертью (кстати, друг мой Тсчербитски так и погиб, Царствие ему Небесное!), почти что разбогател на пятьдесят тысяч фунтов, а потом был ограблен на четыреста.

- У вас очень богатое воображение, мистер Абрахам Грэй, - глядя куда-то в сторону, хмыкнула донна.

- Но все это - чистая правда! - поклялся я. - И Тсчербитски на самом деле умер. Неужели тебе его не жалко?

- Почему же, мне жалко, - потупилась Юлия. - Жалко, но - не слишком. В конце-то концов этого вашего так называемого "графа" я видела только два раза и каждый раз - мельком. Так что было бы странно опухнуть от слёз. У вас всё, мистер Грэй?

- Но, Джу! - крикнул я и схватился руками за голову. - Ну нельзя же быть такой бессердечной!

- Морской волк учит испанскую донну нежности? Это забавно. Но простите, мы с вами чересчур долго находимся с глазу на глаз и по городу могут пойти разговоры. Так что давайте вернёмся к Фернандо и дядюшке и выслушаем ещё пяток анекдотов.

- Ну, Джу, ну, прости! - я упал на колени.

В ответ Юлия окатила меня холодным, словно Баффиново море, взглядом и брезгливо передернула плечиками.

"Да, женщины не прощают, - вздохнул я про себя.- И надо, похоже, учиться проигрывать".


*****


Но здесь вдруг раздалась нестройная поступь шагов и в библиотеку (где мы с донной якобы изучали очередную инкунабулу) вошёл сперва одноногий факельщик, а потом - едва прошедший в дверь боцманюга и Дэниэль (лакей Веттермайера).

- Мистер Абрахам Грэй! - гаркнул Стивен Макгрегор, вытягиваясь по швам и одновременно царапая масляным взором по Юлькиному декольте.- Этот человек, - он ткнул пальцем в Дэниэля, - утверждает, что у него есть до вас неотложное дело, суть которого он может вам сообщить только лично.Ну, вот я и решил, мистер Грэй, привести его к вам.

- Что же, Стивен, - ответил я, весь внутри закипая из-за масляных глазок Макгрегора, но виду - капитанская участь тяжка - не показывая, - вы всё сделали правильно. Ну, а вы, уважаемый Дэниэль, сможете прямо здесь изложить своё дело или нам нужно уединиться?

- Синьор капитан! - густым басом ответил лакей. - Хозяин мой при смерти и очень хочет увидеться с вами. Синьор врач говорит, что он может не дотянуть до утра. Вы пойдете к герру Веттермайеру?

- Всенепременно! - кивнул я лакею.

- Эйб, я с тобой! - вдруг взвизгнула Джулия и камнем повисла у меня на шее.

А боцман  расплылся в довольной улыбке.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ЗАВЕЩАНИЕ СИЛЬВЕРА


Неслышно ступая по толстым персидским коврам, лакей проводил нас в затененную спальню, где на очень высокой кровати лежал Джон Сильвер.

- Сынок, это ты? - спросил меня старый пират.

- Да, это я мистер Сильвер. Меня зовут Абрахам Вильям Грэй и я капитан "Каталины", - по возможности громко и чётко ответил я.

- Спасибо, сынок, что пришёл. Не побрезговал. Говорят, тебя брали в полон люди Чёрного Пса?

-Это всё в прошлом.И Пса больше нету. 

- Совсем?

- Да, совсем.

- Это очень хорошо, сынок. Пёс был трусом и сволочью и ты укокошил его по понятиям. Сейчас он в аду и они вчетвером (вместе с Флинтом, Бонсом и Пью) дожидаются пятого - т. е. меня. Вам недолго осталось ждать, джентльмены! Бычья Туша уже в пути. Только, сынок... я не хочу подыхать, ещё раз не увидев Мэгги. Свою сладкую чёрную девочку. А?!

- Но ведь вы же её убили, - напомнил я.

- Не болтай, ерунды! - взвизгнул Сильвер. - Как я мог укококошить свою верную девочку? Ах, да... - произнёс пират после паузы, - я её ведь и вправду зарезал. Попугая не смог, а её замочил. И знаешь, сынок, после её трагической гибели я стал любить свою Мэгги только сильнее. И я - хоть я и безбожник - теперь за неё каждый вечер молюсь в нашей домовой церкви. Понимаешь, вот этой рукой, - Сильвер поднял свою исхудавшую руку, - я укокошил десятки, а, может, и сотни невинных  душ, всех рас, всех полов, возрастов и религий, а жалею теперь только Мэгги. Отчего так?

- Не могу вам сказать, мистер Сильвер.

- Может, всё-таки выпросишь нам часовую свиданку? Ты ведь, сынок, почти праведник, и Он к тебе должен прислушаться. А?!

И здесь я уже собирался окончательно разочаровать старика, сказав ему, что это невозможно, когда стоявшая рядом со мною донна вдруг взяла меня за руку и прошептала: "Эйб, позволь мне".

После этого она встала на цыпочки и, задрав руку кверху, нежно погладила синие вены на исхудавшей ладони пирата и тихо сказала:

- Джон, привет, это я.

- Привет, моя верная чёрная девочка, - расплыашись в улыбке, ответил Сильвер. - Но почему ты говоришь по-испански?

- В раю все говорят по-испански.

- Ты в раю?

- Да, конечно.

- И мы ТАМ с тобой встретимся?

- Прости, суслик, но - нет. Ты ведь был таким шалуном при жизни.

- Так из-за этого, - прошептал Сильвер и попытался ударить себя по лбу ладонью, но не сумел поднять руку, - Он и позволил тебе меня навестить перед смертью?

- Да, Джон, из-за этого. Ведь любящие должны встретиться. Если не ТАМ, так здесь.

- Ты простила меня... ну... за это?

- Да, Джон, давно.

- Знаешь что, Мэгги, - с виноватой улыбкой прошептал Длинный Джон, - я ведь тебя очень сильно люблю. И после твоей страшной смерти я полюбил тебя даже сильнее, чем любил тебя живую. Ты меня поцелуешь?

- Конечно. Ты только - зажмурся, - ответила Джулия и с моей помощью (я поднял её на ярд вверх) коснулась своими губами его пересохших губ.

- Как хорошо! - прохрипел старый пират. - Как же мне хорошо! Знаешь, Снежинка, все считали меня очень храбрым, но на деле я очень смерти. Просто неплохо умел это скрывать. А сейчас не боюсь. И надеюсь на то, что когда-нибудь, через сто тысяч лет мы и ТАМ с тобой встретимся.

Да, Джонни, чего не бывает. Ведь Вечность есть Вечность.

- Мэгги, я ухожу. До нескорой, но встречи.

И старый пират улыбнулся и умер.


*****


- Дон Абрахам, - прозвучал у меня спиной слегка приглушённый, но всё равно заполнявший всю спальню бас Дэниэля, - мой покойный хозяин велел сразу же  после своей смерти вручить вам это.

И он протянул мне запечатанный сургучом конверт.

(В отличие от аналогичного конверта дона Алехандро этот  был втрое толще и  нес на себе не одну,а четыре сургучных печати).



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ЗАВЕЩАНИЕ СИЛЬВЕРА
(ПРОДОЛЖЕНИЕ)


...Конверт был мною открыт часа три спустя в том самом "маленьком домике для свиданий", где мы с Джу наконец-то сумели уединиться. Мы с любимой лежали в постели, все наши вещи были вперемешку разбросаны по полу и только теплящаяся у изголовья лампада отбрасывала слабый отблеск и позволяла прочесть завещание.

"Здравствуй, Эйб, - своим мелким каллиграфическим почерком писал с Того Света Сильвер. - Мой лакей должен вручить тебе это письмо, когда меня не станет. Полагаю, что это случится сегодня.Ведь нынешней ночью мне снова приснился папаша и снова - трезвый, как стёклышко, а это всегда к самым страшным несчастьям.

Так что - пора.

А теперь, сынок, про тебя. Я мог бы тебе завещать рудники Веттермайера, но, зная твою идиотскую честность, делать  этого не стану и эти серебряные копи стоимостью в полтора миллиона фунтов пусть достанутся моей псевдосестре, сотня хворей ей в глотку!

Но то, что моё, то - моё.

И я тебе завещаю своего Капитана Флинта и те сорок пять тысяч фунтов, которые я нажил, служа Ингланду и Синемордому.

Сынок, эти деньги - твои. Ты только, ради Христа, не вздумай делить их с командой и, тем паче, со сквайром и доктором. Всех этих людей я и знать не хочу и всё своё золото завещаю только тебе.

Ты понял?

И ещё одно дополнительное условие. Я всю свою жизнь терпеть не мог идиотов, и деньги мои должны достаться тому, у кого на плечах голова, а не порожняя бочка. Причём голова не простая, а - КОРОЛЕВСКАЯ.

Эйб, подумай над этой шарадой. Загадка, на мой взгляд, несложная.

Твой Длинный Джон Сильвер,
так, увы, и не ставший членом Парламента".

Р. S. Болвану лакею дан строгий приказ подчиняться тебе во всём.


*****


- Ну, и что это значит? - спросила Джулия.

- Ты готова послушать подробный рассказ про жизнь Джона Сильвера?

- Нет, Эйб, не сегодня. Но что это значит: "...докажи, что у тебя на плечах голова, а не порожняя бочка. Причём голова не простая, а - КОРОЛЕВСКАЯ?

Здесь я вдруг с размаху ударил себя по лбу ладонью и витиевато выругался. А недоуменно уставившейся на меня Джулии, покраснев, объяснил:

- Это значит... ты хоть чуть-чуть понимаешь по-русски?Нет? Наплевать! Это значит, что "одын галаува карашо, а удва галаува - исчо лутсче".

- Абрахам, ты о чём?

- У тебя есть напильник?

- Что такое "напильник"?

- Позови Израиля.


*****

И уже минут десять спустя мы вдвоем с Джулией, сжимавшей в своей миниатюрной ручке огромный столярный рашпиль (других не нашлось, а ваш покорный слуга держал в руках саблю)  подошли к дому герра Веттермайера.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ТАЙНА ДВУХ КОРОЛЕВСКИХ ГОЛОВ


- Дэниэль, - сказал я одетому в колпак и ночную сорочку лакею, - ваш хозяин мне завещал свою птицу.Давайте спустимся в погреб и заберём попугая. Вот вам шиллинг за хлопоты.

...Спуск на ржавом подъёмнике был, конечно, намного комфортнее, чем наше с Диком путешествие по лестнице, но почти столь же долгим и лишь через десять минут мы втроём оказались на дне колодца.

- Дэниэль, - дал я новый приказ, - упакуйте, пожалуйста, Капитана Флинта в клетку.

- Сэр, я боюсь, - неожиданным тенором прошептал басовитый прислужник, - он кусается хуже собаки.

Я уже пообтерся в Испанской Америке и новенький вест-индийский доллар помог Даниэлю перебороть свои страхи. И минуту спустя ругавшийся на дюжине языков попка был таки загнан в железную клетку.

- А сейчас, Дэниэль, - продолжил пишущий эти строки, - вы помните, что ваш хозяин велел вам мне подчиняться во всём?

- Да, дон Абрахам, - кивнул лакей.

- И, надеюсь, вы знаете, что любая посмертная воля священна и нарушать её - грех. Смертный грех!

- Знаю, дон Абрахам.

- Тогда вы поступите так: сейчас вы понимаете Капитана наверх и где-то минут через двадцать по этому вот, - я постучал по стенке подъёмника - сигналу спуститесь за нами с донной Юлией. Хорошо?

В отличие от похабника-боцмана, Дэниэль был вышколен безупречно и никаких сальных улыбочек себе не позволил. Но - клянусь всем святым! - когда он кивнул и прошептал: "Да, дон Абрахам, - какие-то легкомысленные искорки в уголках его глаз таки заиграли.Но - так или иначе - с невозмутимым лицом он взошёл на подъёмник и нажал кнопку звонка.

Подъём был томительно долгим, но минут через десять-пятнадцать всё кончилось.

*****


- Эйб, ты ведь не...? - испуганно прошептала Джулия.

- Нет-нет, дорогая, сейчас даже мне не до этого, - успокоил я любимую. - Дай мне, пожалуйста, рашпиль.

И я деловито склонился над лежащей в углу "королевской башкой".


*****


Увы, мой читатель!

Не двадцать, а добрые сорок минут ушли у меня на то, чтобы сделать с десяток глубоких надрезов и убедиться в том, что того, что мне было нужно, они не выявили.

Неужто старик пошутил?

Но... зачем?

И не мог же он прихватить все свои деньги с собой в Преисподнюю.

- Слушай, Эйб, - вдруг спросила меня любимая, - а что ты там говорил насчёт второй головы?

- Что ты сказала? - переспросил её я тоном человека, разбуженного от долгой спячки.

- Что ты там говорил насчёт второй головы? И почему она лучше?

- Ну, конечно! - выкрикнул я и застучал по стенкам шахты, как бешеный.


*****


- Даниэль, - сказал я спустившемуся через какое-то время лакею. Спать вам сегодня, увы, не придется. Вот вам ещё пол-гинеи.

- Благодарю вас, синьор капитан, - склонился в поклоне лакей.

- А теперь, Дэниэль, запоминайте, что вам нужно делать: как только подымемся наверх, вы сбегаете ко мне на корабль, вызовите боцмана Макгрегора, велите ему захватить с собой ярдов десять каната и настоящий напильник вместо этого безобразия, - я показал ему рашпиль, - и проведёте его на городскую площадь прямо к памятнику Луису I. Я там буду вас ждать. Хорошо?

- Будет исполнено, дон Абрахам! - крикнул лакей и включил подъёмник.


*****


Как любил говорить Афанасий: "скоро сказка сказка сказывается, да нескоро дело делается". Во-первых, мы с Юлькой попали под настоящий тропический ливень и промокли, как цуцики. Во-вторых, Дэниэль со Стивеном то ли пережидали ливень, то ли просто не торопились и появились у королевского памятника перед самым рассветом.

Но, к счастью, стоявший на площади булочник продолжал безмятежно дрыхнуть и ваш покорный слуга, припомнив моряцкую молодость, закинул на королевскую шею канатную петлю, подлез к голове и, сделав монарху глубокий надрез на затылке, убедился в истинности своих предположений.


Под двухдюймовым напластованием бронзы скрывался слой золота. Это и были сокровища Сильвера.


ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ


Дальнейшее заняло несколько дней. С помощью не чужого мне дона Гуана мне удалось убедить городские власти, что, выполняя последнюю волю герра Веттермайера, я должен произвести косметический ремонт памятника, в процессе которого его голова была подменена. Ремонт этот, кстати, пошёл королю на пользу и он смотрелся теперь, как бы сказал Афанасий, "орлом, а не мокрой курицей".

Ну и, наконец, в начале августа - с почти двухмесячной задержкой против плановых сроков - моя "Каталина" наконец-то покинула Л. и взяла курс на Бристоль. Обратное плаванье было удачным и прибыли в родную гавань в конце октября, ещё до начала сезона штормов.

В порте Л., кроме Юлии, я оставил и семь аккуратных могил на лютеранском кладбище. Тем, кто решится его посетить, свернуть надо направо и у самой этот гипотетический зритель увидит ряд одинаковых чёрных надгробий:

1. Афанасий Тсчербитски
русский купец
1725 - 1768
погиб, спасая товарища.

2. Роберт Джеймс Сандерс
английский моряк
1744 - 1768
погиб, выполняя свой долг.

3. Соломон Кацман
помощник капитана
1721 - 1768
погиб, выполняя свой долг.

4. Джордан Дэниэль Гопкинс
юнга
1753 - 1768
погиб, выполняя свой долг.

5. Марта Августа Цугенбахер
сиделка
1724 - 1768
погибла, спасая хозяина.

6. Ричард Джордж Джонсон
английский моряк, участник мятежа на "Эспаньоле", наказанный двенадцатилетним заточением на необитаемом острове.
1733 - 1768
погиб, пытаясь исправить свои ошибки.

Ну и, наконец, чуть поодаль стоит огромный могильный камень с такою надписью:

Вильгельм Карл Веттермайер
немецкий негоциант
1701 - 1768
претерпел в своей жизни много несчастий, умер от старости и пользовался всеобщим уважением.


*****


Ну, о чем вам ещё рассказать?

Вопреки категорическому требованию своего "папаши", я разделил его деньги на две половины: одну взял себе, а вторую отдал команде и пассажирам (правда, и доктор, и сквайр, и сын Афанасия передали свои доли семьям погибших; и да, наследников Джонсона найти не удалось). Так что после уплаты налогов мой куш оказался не таким уж и большим - четырнадцать тысяч фунтов.

На эти средства я расплатился с долгами, выкупил долю Гопкинса (тем паче, что нашей дружбе пришел конец - он не мог простить мне гибель племянника) и приобрёл ещё два судна в придачу к пенсионерке "Каталине".

Так что теперь (сбылась мечта Мэри) я окончательно перестал капитанствовать и бросил якорь на берегу. Правда, Снуп продолжает хвастаться, что он всё равно меня пустит по миру, но мы ещё это посмотрим.

Время покажет, кто кого обанкротит.

За те пять долгих лет, что я писал эту книгу, Мэри мне родила ещё двух ребятишек, а донна Юлия в начале 1769 года тоже разродилась сынишкой, носящим гордое имя Хосе Рауль де Гуан де Наварро. Если верить присланному Юлькой портрету, этот маленький человек - моя копия, и мать его лично учит английскому и читает стихи сэра Геррика в оригинале.

В прошлом году дон Гуан наконец-то умер от пьянств и Юлия (с моего благословения) вышла замуж за дона Фернандо.

И да, в прошлом году я - с двадцатипятилетней задержкой - издал "Энеиду" Вергилия в отцовском переводе. Лондонские латинисты во главе с преподобным Романиусом Шмаракусом не оставили от отцовского текста камня на камне, но на это мне наплевать.

Мой сыновний долг выполнен.

Ну, вот вроде и всё. Я пишу эти строки у себя в кабинете, а Капитан Флинт сидит у меня на плече, зажав в левой лапе индийский орешек, и истошно орёт: "Твоя доля два фар-р-ртинга! Твоя доля два фар-р-ртинга! Полный впер-р-ред! Суши вёсла!".

Если честно, то птица мне очень мешает, но прогнать я её не решаюсь.
Слишком уж велики её исторические заслуги.




Санкт-Петербург. Нарвская застава. 22 июня 2023 года. 21-30.