Погребение Рязано-окского вождя V века

Введение
В середине первого тысячелетия нашей эры наиболее ярким явлением в археологии центрально европейской  части нашей страны занимает рязано-окская археологическая культура, носители которой играли роль политического и культурного гегемона в этот период (Гавритухин, Обломский 2007). Со временем в сфере её влияния сформировались   такие этносы  как  Мурома, Мещера, Марийцы и Мордвы. Которые в различное время приняли участие в сложении нашего Российского государства.
В наши дни изучение древних культур   далеко выходит  за пределы непосредственно археологии. Всё чаще используя  комплексный характер изучения привлекая смежные научные дисциплины. Особенно это важно при изучении дописьменных культур, источниковедческая база изучения которых очень ограничена. Именно такова ситуация сложилась с культурой рязано-окских могильников, представленной яркими погребальными объектами, и немногочисленными   по степени изучения, поселениями, городищами и крепостями. Поэтому так важно всестороннее изучение дошедших до нас погребальных памятников. С середины двадцатого века, всё большее число исследователе применяли для изучения материалов рязано-окской культуры, этнологические и естественнонаучные методы.   С середины 20 века Т.А. Кравченко на материале Шатрищенского мо¬гильника, Спасского района, Рязанской области, применила метод графической ре¬конструкции костюмов посредством привлечения этнографических параллелей  (Крав¬ченко 1974). В 1983 годы А.Н Гавриловым был воссоздан рязано-окский костюм по материалам раскопок м.Ундрих. В 1999 году А.Фомин и О.Лавочникава представляли на конференциях в Москве и Эрмитаже реконструкции костюма подготовленные в Шиловском музее.  2005 году при на материалах  Никитинского могильника Спасского района, Рязанской области, были применены методы  изучения  технологй ли¬тья, текстильного производства, был осуществлен химический анализ стеклянных и металлических изделий (Воронина, Зеленцова, Энговатова 2005). Чуть позже одним из авторов этой статьи  были проведены металлографические исследования клинкового оружия (Гаврилов 2011). Позднее  в свет вышла масштабная статья по изучению ювелирных технология  носителей рязано-окской культуры (Ахмедов, Гаврилов 2017)
В 2019 г. в Лаборатории исторической генетики, радиоуглеродного анализа и прикладной физики МФТИ были начаты работы А.С. Семёновым по изучению  генетиче¬ских  образцов из материалов раскопок А.Н. Гаврилова на могильнике Ундрих в 1983 году, при ведшие в результате к выходу в свет первой статьи по генетике Рязано-окцев   (Гаврилов, Семенов 2022). В 2021 первом году в рамках исследований НИР «Эволюционный континуум рода Homo». По разделу  «Антропология древних и современных популяций» Центром физической антропологии, Институт этнологии и антропологии РАНбыла выполнена реконструкция по черепу внешнего облика воина пятого века нашей эры из погребения  Ундрих 2015 яма 90, (Веселовская, Гаврилов, Васильев  2021) дальнейшему изучению которого и посвящена наша статья.

В период с 2015по  2020 года  в  Шиловский историко-культурный музейный  поступили материалы погребения из могильника Ундрих  (Веселовская, Гаврилов, Васильев  2021 Стр. 250).  Вновь выявленному объекту был присвоен  шифр Ундрих 2015 яма 90 продолживший  нумерацию, начатую ранее нумерацию. Территориально м. Ундрих находится в междуречье Пары и Тырницы, правых прито¬ков р. Ока, в котором располагается уникальная группа памятников эпохи раннего средневековья, занимающая лидирующее положение в Рязано-окской среде (Ахме¬дов 2016: 172). Означенная группа памятников образует монолитный «центр власти» "Central Places" по европейской типологии.  Включающий  в себя пять Рязано-окских могильников: уни¬кальный курганный комплекс Белые Бугры, где изучено единственное для культуры рязанских финнов подкурганное погребение (Ахмедов 2016: 172), несколько поселе¬ний открытого типа, а также два святилищных комплекса.  Исследование памятников этой зоны, было начато ещё до революции В.Л. Городцовым (Городцов 1905) и А.И. Черепниным (Черепнин 1903). В последствии  исследования проводились в конце XX века А.Н. Гавриловым в период с 1976 по 1984 год. (Гаврилов А.Н. 1976-1984 Арх. ИА:7997. Л 33-35, 7983, 7997. Л. 25., 10656, 9716. Л. 69-71. 7997. Л. 22,23, 9716. Л. 71-73., 3132, Гаврилов 1983. и т.д.). В 21 веке исследования комплекс продолжил И.Р. Ахмедов, проводивший раскопки на могильниках 1 и 2 у села Борок, комплексе Белые Бугры, и Тереховском городище (Ахмедов 2010).
Интересующий нас м.Ундрих расположен в 3 км к северу от села Борок, Шиловского района, Рязанской области, на левом берегу реки Тырница (правый, приток р. Ока), вост. берег пойменного оз. Ундрих (Ундриха), северная оконечность дугообразно изогнутой дюны Ундрих, которая протянулось с запада на восток.
Могильник Ундрих был открыт в 1895 году В.А. Городцовым (Городцов 1905: 743, 644), который описал на нём  значительные разрушения почвы . В 1976 году могильник осматривался А.Н. Гавриловым. Была со¬ставлена подробная докладная записка в областное отделение ВООПИК о состоянии объекта.
В 1979 году исследования могильника были продолжены экспедицией Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника под руководством М.М. Ма¬карова. Вскрыта площадь в 130 кв. м., найдено 20 погребений. В 1981 году Макаровым было  вскрыто еще 27 погребений (открытый лист № 430).
С 1982 года в районное отделение ВООПИК и Шиловский краеведческий музей ста¬ли поступать сведения об участившихся случаях кладоискательских раскопках на памятнике. В 1983 году памятник подвергся особенно сильным разрушениям, причем кладоиска- тельские ямы вскрыли могилы, расположенные за пределами той ориентировочной границы могильника, которая была намечена по работам Гаврилова А.Н. и Макарова М.М. По плану, поддержанному М.М. Макаровым, работы должны были произво¬диться Гавриловым А.Н. на средства ВООПИК. В ходе работ был обнаружены захоронения с  уникаль¬ным берестяным туеском со знаками, римская шпора и монета (Ахмедов 2019: Рис. 11.3), черняховские: фибулы, стеклянные кубки и подвески в форме ведёрка, а также другие многочисленные импорты (Гаврилов 1983). После могильник многие годы не исследывался, за исключением мониторинга и доисследования многочисленных ям кладоискателей И только  на рубеже  XX и XXI века раскопки Ундриха не были продолжены экспедицией ГИМ (Белоцерковская, Ахмедов 2009).
Комплекс погребения Ундрих 2015 яма 90, включали в себя:  длинный двухлез¬вийный меч с перекрестием (Рис. 1.1); корот¬кий однолезвийный меч (Рис. 1.2); наконечники копья (Рис. 1.3) и дроти¬ка (Рис. 1.4), а также вислообушной топор кельт. Остатки крестообразной диадемы (Рис. 1.9) (ШРКМ КП 4562 - здесь и далее приводится музейный шифр). Отметим, что при что при осмотре  в 2021 году, отвалов обнажения, были найдены недостающие элементы крестообразной диадемы, в виде щитка и пряжки идентичной переданной, что подтверждает слова информаторов о месте находки данного комплек¬са. Там же был обнаружен череп и послуживший источником материала ДНКа.  Помимо этого, была получена информация и фотографии об отсутствующих у информато¬ров поясной пряжке (Рис. 1.8), шейной гривне (Рис. 1.6), фибуле (Рис. 1.7) и комплекса упряжи лошади (Рис. 1.10). Среди материалов погребения были найдены человеческие кости с уникальным по сохранности черепом, находка которого позволила  провести, первое се¬рьёзное антропологические исследование носите¬ля культуры Рязано-окских могильников. И послужила материалом для кенетических исследований проводимых в рамках этой статьи. Череп воина был исследован  по классической краниологической программе (Алексеев, Дебец 1960). Биологический возраст его владельца, по стертости зубов и по облитерации швов мозговой коробки оценивается в 35-40 лет (ближе к 35). (Веселовская, Гаврилов, Васильев  2021).

Анализ вещей погребения:
Некоторые предметы из  погребения Ундрих 2015 ямы 90 имеют непосредственные аналоги в материалах рязанских могильников, аналоги других напротив простираться весьма широко вплоть до центральной Европы и северного Причерноморья.
Предметы  из черного металла представлены предметами вооружения , это наконечники копья и дротика. Наконечник копья  асимметрично ромбиче¬ский (Рис. 1.3) 27 см. длиной, с ромбическим в сечении пером ши¬риною до 3.5 см, имеющий втулку 3 см. диаметром. Наконечник дротика двушипный (Рис. 1.4) 20,1 см длиной, с треугольным ромбическим пером и оттянутыми вниз шипами до 2,7 см. шириной, с несведённой  до конца втулкой до 2,8 см. в диаметре. В состав  погребального инвентаря ямы 90 входил вислообушной топор кельт (Рис. 1.5) длинною 17,5 см. с лезвием шириною до 5,5 см и втулкой диаметром 4 см. Набор вооружения из копья, дротика и кельта явля¬ется стандартным для большинства мужских погребений, типологически относимых к IV-V векам н. э. Лаконично повторяющийся набор вооружения состоящий из пары наконечников, топора и вероятно утраченного в этом комплексе ножа, состовляет базовый набор вооружения для носителей культуры, рязано-окских моглиников.      В купе с железной или бронзовой пряжкой и горшком, дополниных иногда застёжкой сюльгамой и одним браслетом,  он составляет самый массовый набор инвентаря, рязано-окских мужских погребений относящийся вероятно к представителям рядовых воинов-общинников рязано-окского общества, примечательно что для рязано-окского общества это скорее каста дружинников нежели опалченцев.  Мужские погребения с неполным набором вооружения, редки и относиться либо к детским и подростковым группам, или же к разрушенным в древности  погребениям, часть инвентаря которых утрачена. Вместе с тем отсутствие дротика в погребении, или предметов вооружения вообще характерно как для погребений лидеров, так и для могил 7 века периода, «катастрофических» событий на Средней Оке. То есть, является скорее ритуальным, или ситуационным исключением не маркирующим более низкую социальную ступень рязано-окского общества.   Подобная стандартизация ворожения  у представителей «рядовой» прослойки общества, по сути «дружинная культура»  нечастое явление среди археологических культур,  в меньшей степени известное у германцев, и в более развитой форме в армии Рима и Византии. Данный воинский набор является своео¬бразным этническим маркером воинов культуры Рязано-окских могильников, широко распространившимся со II-III веке и бытующим с небольшими вариациями до IX века.
Длинный меч
Меч двухлезвийны  с пе¬рекрестием (Рис. 1.1) Общая длина - 93 см. Клинок меча линзовидный в сечении  у основания 0.8 см. толщиной. В 10 см. от кончи-ка лезвия толщина клинка  составляет 0,43 см. Длина лезвия - 77,4 см., ширина у осно¬вания - 4,8 см. Лезвие, плавно сужаю¬щееся. Черенок с четко очерченными плечиками шириною 2,2 см. у основания, трапециевидно-уплощён¬ный сужающийся на нет, в сечении прямоуголь¬ный.
Перекрестие (Рис. 2) коробча¬тое, из четырёх железных кле¬панно-паяных  пластин. Подобные мечи  инсигнии (Атавин 1996) относятся к первому типу мечей с эллипсовидным перекрестием по А.М. Хазанову (Хазанов 1971).. Типологически ана¬логи подобных мечей с перекрестиями уходят в византийское вооружение. Клинки, бытовавшие в среде византийской кавалерии, представляли собой дальнейшее развитие поздних римских кавалерийской спаты и мечей, прив¬несенных на европейские просторы сарматскими катафактриями. Мечи этой  группы («варварские»), первоначально возникнув на территории Китая, получили распространение  на всю Европу. Дополняясь в отделке  элементами (как правило, декоративными), при¬сущими тому или иному народу, в среде которого они получили свое дальнейшие распространение (Алексинский и др. 2019). Подобные мечи  зафиксированы на памятниках северо-восточного Причерноморья. В большей степени они характерны для Восточной Европы, нежели Западной, при этом в Западную Европу они приходят не из Византии, а от восточных соседей в период Великого переселения народов (Казанский 2007). Мечи с этим типом перекрестия получили название «понтийских» (Menghin 1994,1995). При этом мечи, имеющие железную гарду, образуют особую серию. Известны мечи  из Гагра-Цихерва, Абхазия; Бежа, Португалия; Паннонхалма, Венгрия; Дижон, Франция (Казанский 2019: 115). Мечи, принадлежащие к этой серии, справедливо отнесены к оружию т. н. азиатского типа (Menghin 1994-1995: 165-175). «Азиатские» мечи в Европе рас¬пространяются на поздней стадии гуннского времени (Tejral 2011: 282-285), т. е. в период D2/D3, европейской хронологии, который соответствует вре¬мени Аттилы и распаду гуннского объединения (430/440-460/470 гг.). М.М. Казанский ,считает что вряд ли стоит связывать появление мечей «азиатского» типа с каким-то реальным восточным импульсом в гуннскую эпоху, потому что клинковое оружие с железной гардой хорошо известно и в восточноевропейской сте¬пи позднесарматского времени (Скрипкин1990: рис. 22, 1, 3, 6, 7; Kazanski 2009: 101). Не исключено что этот  тип перекрестий является, вероятно, продукцией север-восточных причерноморских мастерских конца V века (Казанский 2019: 116). Из весьма удалённых аналогов в финно-угорском мир,  следует  отметить меч сходной кон¬струкции из Саратовского Поволжья, памятник Покровск-Восход. (Kazanski 2001).
В Рязано-окской среде  двухлезвийный меч с железным перекрестием с гнездами был найден на Никитинском могильнике во время археологических работ И.Р. Ахмедова в погребении 191 (Ахмедов 2010: 127, Рис. 11.6). Илья Рафаэлиевич отмечает редкость предметов с перегородчатой инкрустацией в Рязано-окских древностях и обращает внимание на ритуальную особенность любых вставок из подобных предметов (Ахмедов 2010: 109). Погребение из Никитинского могильника  датируется концом V века (Белоцерковская, Ахмедов 2009).
Близкий  типологически меч происходит из погребения конца V века (по-гребение 110, могильник 2 у села Борок, которое однозначно датируется 2 половиной V в. н. э.) (Ахмедов 2001). Фурнитура этого меча, включающая в себя остатки железного перекрестия, содержала в себе некий коробчатый элемент, плакированный серебром. Этот комплекс включал в себя  бронзовые позолоченные пряжки с гнёздами для инкрустации, которые, вероятно, служили для застёгивания воинской портупеи. К ней крепилась пара мечей: длинный двухлезвийный меч с железным перекрестием и короткий однолезвийный скрамасакс. Еще в материалы погребения входили наконечники копья, дротика и боевой топор кельт, псалии и уздечный набор. Это, по сути, делает комплекс 110 Борокского могильника почти полной аналогией публикуемого нами комплекса Ундрих 2015 яма 90 могильника и позволяет датировать его концом V-го века (Ахмедов 2001).  Погребения с длинными мечами обычны с конским уздечным набором и палиями, что относит эти погребения к разряду всадников, однако как видно из таблицы взамо встречающихся типов вещей,  погребения с уздой невсегда включают в себя мечи, а длинные мечи напротив как правило уздой сопровождаться. Что может говорить о наличии всадников, без меча, но с полным набором прочего вооружения, как низшего звена рязано-окской кавалерии, а погребения с меч0м отнести уже к привилегированной группе всадников, на манер европейских средневековых  рыцарей.
Короткий меч
Короткий меч (Рис. 1.2), как «скрамасакс», соотносится с кругом вещей статусной вещей вождеской иерархии (Ахмедов 2010). Данный  тип мечей представляет собой однолезвийные мечи средних размеров с прямым обухом, и лезвием одинако¬вой толщины по всей длине, ассиметрично сужающемся на конце. Сечение клинка треугольное. Длина мечей  около  60 см, длина клинка  - 40 см, ширина лезвия у основания - от 3 до 3,5 см. По форме острия и перехода от черенка к клинку его можно отнести к подтипу «а» (по классификации  Ахмедова).
В Рязано-окских могильниках встречено около 10 подобных  находок: Никитинский могильник, погр. 63 (раскопки И. Р. Ахмедова), находка в слое у погр. 167 (во фраг¬ментах), погр. 9/171 (раскопки Р. Ф. Ворониной); Кораблинский могильник, погр. 106 (раскопки И. В. Белоцерковской); Шокшинский могильник, погр. 255 (раскопки В. Н. Шитова); Борковской могильник, погр. 63 и 54 (раскопки А. В. Селиванова). К этому же типу, относится фраг¬мент меча из случайной находки у поселка Пролетарский, расположенного рядом с поселком Шилово, и меч, найденный на могильнике Борок 2 в 1988 г. (ШРКМ, инв. № 435, 465, 170). Время бытование  этой серии  мечей в Рязано-окских погребальных комплексах в целом отне¬сена к последним десятилетиям V - первой половине VI в. (Ахмедов 2019). М.М. Казансий , считает что такие мечи «скрамасаксы» имеют римские корни  происхождения, в особости на территориях, связан¬ных с восточной частью империи (Казанский 2012).  Коротки мечи, как правило, встречаются в погребениях с разнообразным инвентарём и почти всегда характерны для погребений рязано-окской знати первого и второго социального круга. Лишь иногда встречаясь в погребениях третьего социального уровня. Являясь неким символом принадлежности к определённой элите.  Вероятно особую роль они играют в паре с длинным мечем, в погребении показуя удвоенную статусность воина всадника, и представителя некой аристократической «касты»  являясь своего рода старшими рыцарями, или старшими богатырями из цикла русских былин. Заметим что среди всадников таким образом прослеживается внутренние дифференциация. К низшей ступени которой относиться воины похороненные с полным набором вооружения состоящего из топора и наконечников копья и дротика. Следующий ранг воинов  маркирует длинный меч и обязательный уздечный набор, а для 5-6 века, удила с псалиями. Более высокий  же ранг всадников характеризует пара из длинного и короткого меча. При этом в состав погребения может входить фибула, украшенный пояс или гривна, однако по ряду атрактивных признаков, в том числе отсутствию зооморфных предметов, они все же относиться к разряду младших вождей, а не безусловных лидеров рязано-окского общества. Отметим что подобные погребения известны на целом ряде рязано-окских памятников в единичных случаях что отчасти позволяет считать их вождями отданных отрядов или родов. рассеянных по Рязано-окской ойкумене.
Предметы из цветного металла
В силу утраты части комплекса находчиками предметы из  цветного металла не были доступны авторам данной работы, и мы  можем судит о них только по фотографиям. Тем не мании общий характер типов вещей понятен. Пряжка (Рис. 1.8) с объемной обоймой, рамка пряжки в виде массивного прямоу¬гольника с ребром по внутреннему краю, язычок массивный с крупной прямо¬угольной площадкой у основания, в его передней части стилизованное изображение головы животного. Аналогичные пряжки распространяются в Рязано-окских древно¬стях в постгуннское время, в период 3С2, датированный последними десятилетиями V - началом VI вв. Известны аналоги в погребении  4 Никитинского могильника из раскопок И.Р.Ахмедова, погребении  34 и 91 Шатрищенского могильника из раскопок Т. А. Кравченко, погребени 71 Борковского могильника и в сборах Н. В. Говорова на этом памятнике в 1931 г. Данные  пряжки представляют из себя более поздние варианты развития тех форм, которые появляются на рязанском течении реки Оки в результате дунайского культурного импульса на¬чальной фазы постгуннского времени  (Ахмедов 2007: 147-150; схема 3. Рис. 31: 2; 2014а; Рис. 9: 8,9).
Примечательно что аналогичная  пряжка была найдена в погребении  с коротким мечом, идентичным нашему короткому клинку, в погребении 63 Борковского могильника, датируется самым началом  6-го века (Спицын 1901).
Предметы из цветного металла.
В состав инвентаря погребения 90 , входили кре¬стовидная бронзовая фибула (Рис. 1.7) V века и массивная шейная гривна из белого металла (Рис. 1.6), из круглого в сечении дрота с напускными буси¬нами и проволочной обмоткой. К сожалению, не имея возможности работать с этими вещами, мы ограничимся их упоминанием. Добавим, что их датировка также укла¬дывается в даты, намеченные временем бытования предметов из черного металла особенно датировка фибулы(Ахмедов 2012).
Упряж, удила и псалии . (Рис. 1.10) Состояли из пары стержней бронзовых стержневидных  псалий с круглой скобой для крепления упряжи. Псалии  гафрированны с  расширяющиеся к концам, круглые в сечении. Сходные  псалии известны из могильника Pecsuszog где они датируются V веком (Tomka 1986). От уздечки  сохранились остатки щитка пряжки инкрустированного вставками стекла (?) и останки четырёх коробчатых ременных разделителей, инкрустированных сте¬клянными вставками. Ближайшим  их аналогам можно считать разделители из погребения 10 могильника Лермонтова Скала (Казанский, Мастрыкова Рис. 4.11) аналогичные разделители только без вставок в менее антрактовой форме происходят из расположенного в этом же комплексе мог. II у с.Борок пог. 110 (Ахмедов 2001: рис.4.8-11), Заметим что это погребение  сходно с рассматриваемым нами погребением наличием пары мечей и пряжек с гнездами под инкрустацию. В целом комплекс датируется также концом 5-го века (Ахмедов 2001: 112).
Фрагменты  диадемы
Отдельный  интерес представляют элементы от крестообразной, кожаной ди¬адемы (Рис. 1.9) которая состояла из пяти сцепок-распределителей ремней из тонкой фольги, из согнутых пластинчатых псевдопряжек  с округлы¬ми щитками 1.5 см. диаметром, крепящихся в четырех случаях по три щитка на одно кольцо, из круглой в сечении сомкнутой проволоки, диаметром до 1.7 см, сечением около 4 мм. Центральная  сцепка состояла из четырех щитков, крепящихся на одно кольцо. Псевдопряжки крепились  к кожаным ремням посредством железных штифтов на шляпке  которых с лицевой стороны были одеты скорлупообразные полусферические жемчужины из тонкой фольги, со свинцово-оловянистым заполнением, на момент поступления в музей от них остались лишь следы от тлена (ШРКМ КП 4562). Данное украшение было  инситум на черепе погребенного, что ве¬роятно так же способствовало его хорошей сохранности черепа, за счет выделения солей металла. Сцепка из четырех колец располагалась на темени погребенного, а сцепки-приёмники по три щитка на кольце располагались: одна на лбу погребенного и две по его вискам, также обломки еще одной сцепки и пряжки были найдены под че¬репом. В 2021 году в отвале ямы был найден один из щитков сцепки, а также малень-кая овальнорамчатая пряжка с длинным хоботковым язычком и треугольным, вытяну¬тым щитком с наложенными по краям скорлупками-жемчужинами. Выполненными в той же технике и металле что и сцепки-распределители длинною до 5 см и шириною 1,7 см. Эти пряжки широко датируются концом V началом VI века. Аналогичные  уборы имеют множественные аналоги в могильниках Ундрих и Борок 2, Шиловского района, Рязанской области (Ахмедов 2006). Похожая диадема происходила из пг.65 м. Ундрих 1991 г, а также из разрушенного погребения того же памятника (Ахмедов 2019: рис.6.1). Подобные распределители были найдены на территории с. Борок (Ахмедов 2019: рис.6.2.). На могильнике II у с. Борок были найдены инистум две подобных диа¬демы многократно опубликованные  И.Р. Ахмедовым как головные уборы конца V в. (Akhmedov 2007) Аналогии сходным диадемам и их элементам сконцентрированы в древностях середины - третьей четверти V в. и отождествляются с различными груп¬пировками германцев на среднем течении Дуная (памятники: Мещ, Сигмундесберг, Виен-Леопольдау, Велика Бахта, Маритейя), на нижнем Рейне (памятники: Гондорф, Мальберг), отдельная находка известна в Южной Швеции (Сьюруп). На территории Восточной Европы подобные детали найдены на острове Хортица, в Хмельне в Сред¬нем Поднепровье, а также в пог. 5 Безводнинского могильника (Ахмедов 2006: 157-164; Akhmedov 2007: 263-274.)  Подобные диадемы являются элементом вождеского костюма представителей элиты рязано-окской культуры, первого и второго иерархических уровней. Подобные головные уборы справедливо  разделить на группу непосредственных аналогов диадемы из погребения 90 Ундрих 2015 как скажем диадема из пг.65 м. Ундрих 1991. И группу диадем из орнитоморфных псевдопряжек-приёмников погребений м.2 у с.Борок (Ахмедов 2006). Имеющим аналоги в находках с городища, у с.Борок, м.Ундрих, и Тереховского городища (Ахмедов 2019: рис.6.) Которые относиться несомненно к более высокой ступени вождеской Иерархии. Таким образом справедливо отнести носителя диадемы из пг. из погребения 90 Ундрих 2015 ко второй ступени  социальной иерархии, или же к низшей группе первой иерархической системы. Что вероятно можно соотнести с младшим не верховным князем или иным правителем.
;
Антропологический и исторический контекст погребения.
По мнению старший научный сотрудник Лаборатории антропологической реконструкции Института этнологии и антропологии РАН Веселовской В. В. краниологический анализ и выполненная по черепу реконструкция прижиз-ненного облика воина из комплекса Удрих 2015 яма 90, позволяют сделать вывод о его принадлежности  южного компонента. На это указывают общая грацильность черепа, узкая удлинённая форма головы, значительная профилировка лица. По данным показателям этого индивида можно отнести к среди¬земноморскому антропологическому типу. (Веселовская, Гаврилов, Васильев  2021). При этом необходимо учитывать, что  большое количество импортов в погребении, и высокий статус погребённого в нём не исключало того что мы имеем дело с неким мигрантом и центральной Европы.  Однако исследования ещё двух черепов из расположенного в одной группе памятников с могильником Ундрих, могильника 2 у с.Борок показало что ещё как минимум двое погребённых, на нём относись к сходному антропологическому типу (Веселовская 2022 в печати) Примечательно что и эти два проанализированных комплекса относись к  V веку, что довольно предсказуемо, так как этот период в материалах КРОМ характеризуется обильным погребальным инвентарём, соли которого при окислении создавали максимально оптимальные условия для сохранности черепов. Вместе с тем нельзя исключать и иные причины естественной консервации, для органики этого периода. Так как именно погребения 5-6 века изобилуют фрагментами сохранившейся ткани и кожаных изделий. Что ставит задачу микробиологического изучения паломатериала V века н.э.

Устойчивые аналоги инвентаря погребения из ямы  90 Ундрих 2015 мы можем датировать его  концом V века. Однако учитывая длительное бытование отдельных вещей, не исключено, что данное захоронение было совершено и в первые десятилетия VI века. По ряду описанных видов признаков данное   погребение укладывается в один ряд всаднических Рязано-окских погребений: пог. 50 Ундрих 83, пог. 190, 265 Борок 2, пог. 4 Заречье и т.д. Наиболее точным морфологическим аналогом можно считать пог. 110 м.2 у с. Борок. По наличию крестообразных диадем анализируемый индивид тождествен погребению ямы 65 Ундрих 1991, а также погребениям 76 и 125 м.2 у с. Борок. Пары мечей зафиксированы в пог. 55 Заречье, погребениях 105, 110, 136, 263 могиль¬ника Борок 2 и погребениях 14, 62, 91, 111 могильника Ундрих (Гаврилов 2015). По со¬ставу инвентаря и определению антропологов  перед нами взрослый воин возрастом около 35 лет (Веселовская, Гаврилов, Васильев  2021)., всадник, имеющий высокий статус в обществе (1-2 ранга) , о чем свидетельствуют находки в погребении шейной гривны и фибулы, богатой упряжи, а также крестообразной диадемы. В этот же контекст укладывается наличие  двух мечей, характерных для вождеских погребений восточной Европы (Казанский 2010). Парные  мечи зафиксирована в 11 комплексах междуречья р. Пары и р. Тырницы: одна пара в погребениях III-IV века, одна - в погребении VII-го века, остальные относятся к V-VI векам нашей эры. Во всех случаях длинный меч был двухлезвийный, корот¬кие же мечи в 50% были однолезвийными, а в 50% двухлезвийными (Гаврилов 2016: рис.1-3.) Как правило это погребения с полным воинским набором, состоящим из наконечников дротика и копья, а также топора кельта. Исключение составляют лишь некоторые женские погребения. Почти всегда их сопровождали предметы упряжи коня, поясная гарнитура, не редки фибулы и шейные гривны. Таким образом, можно предполагать, что погребений в 90-ой яме человек с двумя мечами принадлежал к во¬инской элите рязано-окского общества (Ахмедов, Казанский 2004).
Крайне редко мечи встречаются в погребениях, лишённых прочих статусных вещей, обычно это воины с украшенным поясом и фибулой (Ахмедов 1998). Чуть реже погре¬бенного хоронили с шейной гривной, которая, несомненно, свидетельствовала о его осо¬бом положении. Такие гривны вручались отличившимся воинам, как в римской, так и в византийской армиях. В четврёх случаях на головах погребенных присутствовали статус¬ные головные уборы, свидетельствующие об их исключительно высоком положении в обществе (Ахмедов 2012). Причем лишь в погребении ямы 90 речь идет о «паре мечей» (заметим, что в двух комплексах с орлиноголовыми диадемами были лишь короткие мечи, что, вероятно, говорит об их исключительно статусной (не военной) роли «верховных» правителей). Мода на ношение «пары мечей» распространилась из римской и византийской армий. Однако, распространилась она столь широко по барбарикуму , что была популярна по всей Европе. В целом, си¬туация с мечами в Рязано-окской среде совпадает с общеевропейской. Заметим что формирование рязано-окской воинской моды  вероятно позволяет предположить вовлеченность жителей Средней Оки во все основные процессы эпохи переселения народов.

Вероятно наш воин принимал участие в дальних воинских походах в места, где его статусные маркеры, такие, как пара мечей, шейная гривна и крестовидная фибула, были понятным всем признаком его статуса и этнической принад-лежности. За идентификацию этнической принадлежности отвечала крестовидная фибула Рязанского типа (Ахмедов 1998). Надо отметить, что Рязано-окская культура имела свой особый тип фибул, который образует крайнюю северо-восточную группу этнических маркеров (Гаврилов 2017).
Vвек н.э. характеризуется в Рязано-окской среде высокой во¬енной активностью, в результате которой на Средней Оке появляется целый ряд им¬портных вещей причерноморского и центрально-европейского происхождения. И.Р. Ахмедов осторожно связывает их появление с воен¬ной активностью  наследников Аттилы и их союзников (Ахмедов 2020). В это время  на Средней Оке появляются целые комплекты элементов воинской вождеской моды: парные мечи, шлемы, уздечные наборы и поясные гарнитуры «гуннского» круга. Многие из них в VI-м веке находят  на Рязанщине собственное развитие, как то: элементы с орли¬ноголовым декором, ставшие важным социальным маркером в Рязано-окской среде. Довольно перспективна гипотеза   о появлении в Восточной Европе неко¬торых предметов (скажем типа пряжек) типа Наумбург «с элементами остатков черняховско¬го населения», выбитого со своих мест при обратном движении гуннов из Европы (Бажан, Каргопольцев 1989б: 29). Вероятно волна этого импульса начинает доминировать в Волго-окском междуречье (Гавритухин, Обломский 2007: 391).
При этом мы позволим себе воздержаться от комментария была ли эта «культурная»  волна связана с переселением мигрантов, или возникла за чсчёт обогащения рязано-окских воителей во время грабежа в более западных регионах.  Для этого периода И.В. Белоцерковская выделяет горизонт захоронений людей, ставших жертвами военных столкновений во второй половине V века. «Вернувшийся» Рязано-Окский импульс (Ставицкий 2017: 17) впитал в себя множество импортов. Это, вероятно, завершает процесс образования варварского королевства на Средней Оке (Ахмедов, Казанский 2004: 170-171). На этот период междуречье Пары и Тырницы в V-VI веке сочетает в себе все основные при¬знаки, отмеченные М.М. Казанским (материалы семинара Хронограф) для выделения варварских королевств.  Как то: концентрация компактной группой нескольких горо¬дищ, поселений и сакральных центров, а также могильников, содержащих статусные погребения. Подобные группы четко выделяются в Западной Европе и описаны для варваров античными и средневековыми авторами (Казанский, Мастыкова, Скворцов 2017: 39) и определяются как региональные «центры власти» (Кренке, Казанский и др. 2021: 115), присущие варварским королевствам. Последние являлись своего рода вершиной развития предгосударственных форм вождества. Балансируя на грани стадии возникновение государства. Согласно теории вождества предполагается, что четырехуровневая иерархия поселений означает государство,  трехуровневая говорит о наличии вождеств сложного типа, а двухуровневая – простых (Березкин 2012 с.142) К сожалению изученность рязано-окских поселенческих памятников недостаточна, однако наряду с почти полностью неизученными поселениями, мы можем говорить о существовании городищ (, Вышгород, Седой Бугор, Никитино, Тырново, Срезнево)   и выделить отдельно крупные укреплённые протогорода с маленьким городищами крепостями, типа Троице-Полянецкго городища, комплекса памятников  «Белые Бугры», и Терехово (Гаврилов 2021 тезисы конференции форума древних городов) содержащие в своих материалах множественные импорты, находки предметов вооружения и являющиеся ремесленными центрами (два последних)  (Ахмедов, Гаврилов 2017)
Однако недостаток информации по поселениям с лихвой компенсируется дифференциацией могильников среди которых выделяется множество небольших (деревенских) кладбищ типа
Кораблино, Кулаковского, Тырновского, и прочих могильников, могильников уровней маленького протогорода или села типа Кузминского, Шатрищенского и Городищенского могильников. И крупных памятников городского типа уровня могильников Заречье, Курман, рязанские Борки. Примечательно что выделяется и четвертый уровень иерархии так называемые памятники Шиловской группы включающие в себя могильники Ундрих, Борок два и уникальный курганный могильник на Белых Буграх (Ахмедов 2016: 172). Что аккуратно позволяет ставить вопрос о существовании бусложненной социополитической организации типа европейского (chiefdom). При этом нам известны городища с двойной системой укреплений  нижнего городка за валом для народа, и верхнего для гипотетического феодала (кривель, Белые Бугры и Терехово) сама идея отделения лидера от горожан хотя и не нова но маркирует определённый уровень социальных отношений когда  управленцы с особыми типом жилищ типа замка, отделены от народа. При этом в случии с Тереховым и Белыми буграми мы фиксируем  обширное поселение и за волами нижнего городка(Гаврилов 2021 тезисы конференции форума древних городов).
Что соответствует как минимум трём ступеням общества, тем кто жил на посаде, тех кто жил за городской стеной, и живших в замке (резиденция вождя). В этом контексте примечателен факт что на Тереховском городище и в пг.125 м.2 у с.Борок были найдены подвески медальоны с изображением Септимия Севера  (Ахмедов 2011 с.119), что  в контексте принадлежности погребения 125 из м.Борок 2 к первой иерархической ступени, создает некий социальный репер  выделения  Тереховского городища и городища Булые Бугры в первый ранг социальной иерархии по-поселенчески памятников сопоставимых с могильниками Борок 2 и Ундрих. Таким образом в рязано-окской ойкумене территориально выделяться группы вокруг региональных центров власти, среди которых в свою очередь выделяться памятники междуречья пары и Тырницы (Борокской группы). Как среди памятников, так и на могильниках выделяться погребения  нескольких рангов группирующихся на могильниках группами-рядами относящихся вероятно к своего рода кланам.  Именно в этих  кланах закладывались основы наследственной власти типа королевской (Казанский, Мастыкова 2001: 146). Примечательно, что по мнению М.М. Казанского княжеско-вождеские институты формировались вокруг личности вождя и его клана, чем обуславливались  гетерогенность варварской верхушки. Такая гетерогенность проявляется, например, в тесных династических связях гуннской, германской и аланской аристократий, за¬свидетельствованных письменными источниками. Своего рода маркерами принадлежностей к этим кланам в V веке являются крестовидные фибулы и  короткие мечи, а быть может и пара мечей, а лидирующие место внутри клана определяеться наличием шейной гривны, крестообразной диадемы, и вероятно наличием особых зооморфных предметов (Ахмедов 2019. С.289-91).  Именно к такому властному клану и принадлежал рассматриваемый нами воин из погребения  ямы 90.
Немаловажно что в древности и средневековье одной из форм легитимации военно-политических являлось заключение дина¬стических браков. Властные кланы имели свою специфику, которая выра¬жалась как в характере украшений, так, возможно, и в физическом облике что делает изучение антрополгии и генетики этого воина особенно важным. 
Подволдя итог будет справедливым предположить что погребенный из ямы 90 Ундрих 2015 года принад¬лежит одному из членов главенствующих кланов, властной группы Рязано-окского барбарикума периода формирования аутентичной государственности, на территории Среднего Поочья . V-VI века это  время мак¬симального расцвета Рязано-окцев на средней Оке: начало их миграций, приведших со временем к формированию таких народностей, как Мурома, Мордва (Эрзя и Мокша)  и Марийцы, и освоению верховьев р. Воронежа и Суздальского Ополья.
Таким образом эта территория пройдя через этническую трансформацию рубежа раннего и развитого средневековья послужила  фундаментом  Российского государства.

Как  социополитическая организация власти, для которой характерна: 1) иерархия поселений и могильников  их централизация, выражающая и выраженная стратификация общества (управители, управляемые [41. Р. 29]), расслоение элиты на управленческую (вождь), военную (дружина), жреческую и тд.

Научная литература
Алексеев В.П., Дебец Г.Ф. Краниометрия. 1960. С. 128.
Алексинский Д. П., Жуков К. А., Бутягин А. М., Коровкин Д. С. Всадники войны. Кавалерия Европы, конница армии Византии. VI в. Источник: https://historylib.org/historybooks/D-P- Aleksinskiy_Vsadniki-voyny-Kavaleriya-Evropy. 2019.
Атавин А.Г. Культура Евразийских степей 2 половины 1 тыс. н.э. Погребения 7-нач. 8 вв. из Восточной Европы. Самара. 1996. С. 219.
Ахмедов И.Р. Гаврилов А.П. «Славянские» фибулы в древностях рязанских финнов: старые и новые находки//;lite ou ;galit;… Северная Русь и культурные трансформации в Европе VII–XII вв. / отв. ред. Н. И. Платонова. — СПб. : Издательский дом «Бранко», 2017. С.71-89.."
Ахмедов И.Р. Белоцерковская И.В. О начальной дате рязано-окских могильников // Археоло-гический сборник. Тр. ГИМ. Вып. 96. М., 1998.
Ахмедов И.Р. Рязано-окские «крестовидные» фибулы // Исследования П.Д. Степанова и эт-нокультурные процессы древности и современности. Материалы междунар. науч. конф., посвященной 100-летию П.Д. Степанова. Саранск, 1998.
Ахмедов И Р. «Воинское погребение из могильника» Борок II. Тверской археологический сборник. Вып. 4. Том II. Тверь 2001.
Ахмедов И.Р., Казанский М.М. После Аттилы. Киевский клад и его культурно-исторический контекст // Культурные трансформации и взаимовлияния в днепровском регионе на исходе римского времени и в раннем средневековье. Доклады научной конференции, посвящённой 60-летию со дня рождения Е.А. Горюнова, С.-Петербург 14-17 ноября 2000 г. СПб., 2004.
Ахмедов И.Р. Крестовидные диадемы в эпоху Великого Переселения народов. Взаимодей-ствие народов Евразии в эпоху великого переселения народов. Ижевск, 2006.
Ахмедов И.Р. Инвентарь мужских погребений. Культура рязано-окских могильников // Вос-точная Европа в середине I тысячелетия н. э. / отв. ред. И.О. Гаритухин, А.М. Обломский. Сер. РСМ. Вып. 9. М., 2007.
Ахмедов И.Р. Проблема «финального» периода культуры рязано-окских финнов (К современ¬ному состоянию вопроса). Раннеславянский мир, 2010. № 13. С. 7-34.
Ахмедов И.Р. Проблема «финального» периода культуры рязано-окских финнов (к современ-ному состоянию вопроса). Раннеславянский мир. Вып. 13. Москва, 2010. С. 14.
Ахмедов И.Р. Короткие однолезвийные мечи из Никитинского могильника // Germania - Sarmatia. Вып. II. Сборник научных трудов по археологии народов Центральной и Восточной Европы посвященный памяти М.Б. Щукина. Калининградский областной историко-художественный музей, Курский государственный областной музей археологии, 2010. С. 319 - 341.
Ахмедов И.Р. К выделению индикаторов социальной стратификации в культуре рязано - окских финнов в эпоху Великого переселения народов по материалам могильника у села Никитино. Лесная и лесостепная зоны Восточной Европы в эпохи римских влияний и Великого переселения народов: конференция 2. Тула: Государственный музей-заповед¬ник «Куликово поле», 2010.
Ахмедов И.Р. Окские крестовидные фибулы как индикаторы этнокультурных процессов в центральной России эпохи великого переселения. Вояджер: мир и человек: теоретиче-ский и научно-методический журнал. № 3. Спецвыпуск к 50-летию А.В. Богачева. Сама-ра: Самарский государственный технический университет, 2012.
Ахмедов И. Р. Ранняя группа мечей из рязано-окских могильников. Воинские традиции в археологическом контексте: от позднего латена до позднего средневековья Тула, 2014.
Ахмедов И.Р. Об одном типе мечей рязано-окских финнов в VI в. н. э. Лесная и лесостепная зоны Восточной Европы в эпохи римских влияний и великого переселения народов. Кон-ференция 4, Ч. 2, Тула, 2019. С. 32.
Ахмедов И.Р. 2011. Находка медальона Септимия Севера на р. Оке. ПИФК 4(34), 119—136.
И. Р. Ахмедов, А. П. Гаврилов Находки матриц для изготовления деталей геральдических поясов в древностях рязано-окских финнов. (I.R. Akhmedov, A. P. Gavrilov Matrices Used to Manufacture Elements of Heraldic Belts Found among the Ryazan-Oka.) Stratum plus №5. 2017. 17-39.
Ахмедов И.Р. О некоторых «дунайских» элементах в культурах окских финнов во второй половине V в., Балканы, Подунавье и Восточная Европа в римское время и в раннем сред¬невековье. 2020.
Ахмедов И.Р. О некоторых «дунайских» элементах в культурах окских финнов во второй половине V в.// Балканы, Подунавье и Восточная Европа в римское время и в раннем средневековье. Ред. И.О.Гавритухин, С.Трифунович.. Нови-Сад: Музей Воеводины, Институт археологии ИА РАН. 2019. С.289-317
Бажан И.А., Каргопольцев С.Ю. В-образные рифленые пряжки как хронологический инди-катор синхронизации. КСИА. Вып. 198. Москва, 1989.
Белоцерковская И.В., Ахмедов И.Р. Работы археологических экспедиций ГИМ на Оке: неко-торые итоги и перспективы изучения рязано-окских могильников III-VII вв. н.э. Архео-логические открытия 1991-2004 гг. Европейская Россия. Москва, 2009. С. 283-298.

Березкин Ю.Е. Археология, этнография и политогенез // Ранние формы политических систем. СПб., 2012.
Веселовская Е.В., Гаврилов А.П., Васильев С.В. Погребение воина из комплекса Рязано-окских могильников Ундрих 2015. Ар-хеологические параллели, антропологическая реконструкция // Вестник ан¬тропологии, 2021.№ 2. С. 248-273.

Веселовская Е. В. «Алгоритм внешности» - комплексная программа антропологической рекон¬струкции. Вестник Московского университета. Серия XXIII. Антропология. 2018. № 2. С. 38-54.
Гавритухин И.О., Обломский А.М. Восточная Европа в середине I тысячелетия н.э. Москва, 2007.
Герасимов М.М. Восстановление лица по черепу (современный и ископаемый человек). М.: Изд-во АН СССР. 1955.
Воронина Р.Ф., Зеленцова О.В., Энговатова А.В. Никитинский могильник: публикация мате-риалов раскопок 1977-1978 гг.: Труды отдела Охранных раскопок Института археологии РАН. Том 3 / отв. ред. А.В. Энговатова. М.: ИА РАН, 2005.
Гаврилов А.Н. Работы в Шиловском, Путятипском и Чучковском районах Рязанской области. Археологические открытия 1983 года. Москва, 1985.
Гаврилов А. П. Дамасские мечи V—VII вв. н. э. из Шиловского района Рязанской области. Военная археология. Сборник материалов Проблемного Совета «Военная археология» при Государственном Историческом музее. Выпуск 2. Москва, 2011.
Гаврилов А. П. Дамасские мечи в материалах культуры рязано-окских могильников. Мещер-ский Край. Москва “Гуслиц. Перекресток”, 2015. С. 49-56.
Гаврилов А. П. Длинно-клинковое оружие междуречья рек Пары и Тырницы Шиловского района Рязанской области. Мещера край. Альманах по истории и культуре мещерского края. Москва, 2016.
Гаврилов А. П. Ранний погребальный комплекс культуры рязано-окских могильников из ма-териалов нового городищенского могильника рязанской области. Поволжские финны и их соседи в древности и средневековье. Материалы IV Всероссийской научной конферен¬ции. Саранск, 2016. С. 49-61.
Гаврилов А. П. Древняя история среднего Поочья или в поисках Артании. Книга посвящена археологии и истории среднего поочья, поисков истоков русской государственности и идентичности. Москва 2017, Рошаль, 2018.
Гаврилов А.Н., Гаврилов А.П. Мещёрские сказы. Москва, 2020.
Гаврилов А. П., Конанов В.Д. Археология Волго-окского региона В.Д. Новый могильник ря-зано-окских финнов. ИА РАН, ГИМ, 2020. С.60-68.
Городцов В.Л. Материалы для археологической карты долины и берегов Оки // Тр. XII АС. Т. I. С. 643, 644.
Ефименко П.П. К истории Западного Поволжья в I тысячелетии по археологическим источ-никам // СА, II. 1937. С.39-58.
Казанский М.М., Мастыкова А.В. Центры власти и торговые пути в Западной Алании в V-VI вв. В кн.: Северный Кавказ: историко-археологические очерки и заметки. М., 2001. C. 138-161.
Казанский М.М. Ранневизантийские мечи с инкрустированной гардой / М.М. Казанский // Засецкая И.П., Казанский М.М., Ахмедов И.Р., Минасян Р.С. Морской Чулек. Погребения знати из Приазовья и их место в истории племён Северного Причерноморья в постгунн-скую эпоху. СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 2007. С. 122.
Казанский М.М. «Вождеские» погребения гуннского времени с мечами. Краеугольный ка-мень. Том I. Москва. 2010. С. 309-331.
Казанский М.М. О происхождении скрамасаксов. Чудь, меря и другие языки. Кишенёв 2012. С. 113. Казанский М.М., Мастыкова А.В., Скворцов К.Н. Признаки социальной стратификации у на¬селения самбийско-натангийской культуры в начале средневековья (середина V - VII вв.) Российская археология, 2017. № 3. С. 39.
Казанский М.М. «О двух традициях декора клинкового оружия эпохи Великого переселения народов на юге Восточной Европы». Земля наша велика и обильна... 90-летию А. Н. Кир¬пичникова посвящается. Санкт-Петербург, 2019.
Кравченко Т.А. Шатрищенский могильник. Археология Рязанской земли. Москва. 1974.
Кренке Н.А., М.М. Казанский, Н.В. Лопатин, К.А. Ганичев, И.Н. Ершов, Е.Г. Ершова, Ф.Э. Мо-дестов, В.А. Раева. Городища Демидовка и Вязовеньки на Смоленщине: об иерархии, хронологии и культурной атрибуции. Российская археология, № 1. 2021.
Лебединская Г. В. Реконструкция лица по черепу (методическое руководство). Москва: Старый сад, 1989.
Скрипкин А. С. Азиатская Сарматия. Проблемы хронологии и ее исторический аспект. Сара-тов: Изд-во Саратовского университета, 1990.
Ставицкий В.В. Абрамовский могильник: Погребение с чернолощёной керамикой. NovaInfo. Ru 2017. № 59. С.17.
Хазанов A.M. Очерки военного дела Сарматов. Москва. 1971.
Akhmedov I. Cross-like diadems in the Great Migration epoch (Preliminary Communication) // BarbarenimWandel. BeitragezurKultur- und Identitatsumbildung in der Volkerwanderungszeit .SpisyArcheologickeho Ustavu AV CR / J.Tejral (hrsg.) Brno. 2007. № 26. P 263-274.
Kazanski M. Les epees “orientales” a gardecloisonnee du Ve-VIe siecle // Istvanovits E., Kulcsar V. (eds.). International Connections of the Barbarians in the 1st-5st centuries A.D. Aszod-Nyir- egyhaza: JosaAnras Museum — OsvathGedeon Museum Foundation, 2001. P 389-418.
Kazanski M. Archeologiedespeuplesbarbares. Bucarest-Braila: EdituraAcademieiRomane, 2009.
Menghin W Schwerter des Goldgriffspathenhorizontsim Museum furVor- und Fruhgeschichte, Ber-lin // ActaPraehistoricaetArchaeologica. 1994-1995. T. 26/27. P. 140-191.
Tejral J. Einhemische und Fremde. Das norddanubische Gebietzur Zeit der Volkerwanderung. Brno: Archaologisches Institut AWCR, 2011.
Tomka P. Der hunnische Furstenfund von Pannonhalma. ActaArchHung 38, 1886. Р. 423-488.
Werner J. Beitragezur Archaologie des Attila-Rechies. Munchen: Verlag der Bayerischen Akade- mie der Wissenschaften, 1956.
Veselovskaya, Elizaveta V., Aleksander P. Gavrilov, and Sergey V. Vasilyev
DOI: 10.33876/2311-0546/2021-54-2/248-273
A warrior’s burial from Undrikh 2015 complex (Ryazan-Oka burial grounds). Archaeological parallels and anthropological reconstruction
The archaeological culture of the Ryazan-Oka burial grounds played an important political and cultural role in the formation of a number of Finno-Ugric peoples of the middle Oka river. The study of new monuments of this culture clarifies the general picture of the ethnic history of the region. Artifacts and bone remains from the burial of an upper-class warrior from Undrikh 2015 (pit 90) were studied. The archaeological inventory suggests that the burial dates back to the very end of the fifth century. Each of the objects is described in detail and examined for analogies using a wide range of publications. A torc, a fibula, a rich harness, a cruciform diadem and two swords typical for chieftain’s burials in Eastern Europe suggest that the warrior belonged to one of the dominant clans, the ruling group of the Ryazan-Oka barbaricum during the time when authentic statehood was forming.
Various power clans had their own specifics expressed both in the weapons, decorations, and, possibly, in physical appearance. Anthropological study of the skull identified traits of the Mediterranean anthropological type. Graphic and sculpted facial reconstructions make it possible to visualize the appearance of the warrior.
Keywords: archaeological culture of the Ryazan-Oka burial grounds, Undrikh 2015 complex, anthropological reconstruction
For Citation: Veselovskaya, E.V., A.P. Gavrilov, and S.V. Vasilyev. 2021. A warrior’s burial from Undrikh 2015 complex (Ryazan-Oka burial grounds). Archaeological parallels and anthropological reconstruction. Herald of Anthropology (Vestnik Antropologii) 2: 248-273.
Author Info:
Veselovskaya, Elizaveta V. - Doctor of Historical Sciences, Institute of Ethnology and Anthropology, Russian Academy of Sciences (Moscow, Leninsky Prospect 32 A). E-mail: veselovskaya.e.v@yandex.ru. ORCID ID: 0000-0002-2932-9884
Gavrilov, Aleksander P. - professor of the Russian Academy of Natural Sciences head of the Museum Department, Historical and Cultural Museum Complex of Shilovo (Ryazan region, pos. Shilovo, st. Spasskaya, 38). E-mail: museum01@mail.ru
Vasilyev, Sergey V. - Doctor of Historical Sciences, Institute of Ethnology and Anthropology, Russian Academy of Sciences (Moscow, Leninsky Prospect 32 A). E-mail: vasbor1@yandex.ru
Funding: The research is published as part of the Research Plan of the Institute of Ethnology and Anthropology (Russian Academy of Sciences, Moscow), “The evolutionary continuum of the genus Homo”, Subtopic “Anthropology of Ancient and Modern Populations”
References
Alekseev, V.P., and G.F Debets. 1960. Kraniometriia [Craniometry]. Moscow: Nauka.
Aleksinskii D.P., K.A. Zhukov, A.M. Butiagin and D.S. Korovkin. 2019. Vsadniki voiny, kavaleriia Evropy, konnitsa armii Vizantii. VI century. [Horsemen of War. Cavalry of Europe, cavalry of the Byzantine army VI century]. https://historylib.org/historybooks/D-P-Aleksinskiy_Vsadni- ki-voyny--Kavaleriya-Evropy/2019
Atavin A.G. 1996. Pogrebeniia 7-nachala 8 vekov iz Vostochnoi Evropy. [Burials of the early 7th-8th cen¬turies from Eastern Europe]. Kul’tura Evraziiskikh stepei 2 poloviny 1 tysiacheletiya nashei ery: 219.
Akhmedov I.R. and I.V. Belotserkovskaia. 1998. O nachal’noi date riazano-okskikh mogil’nikov. [About the initial date of the Ryazan-Oka burial grounds]. In arkheologicheskii sbornik. Mos-cow: Trudy GIM.
Akhmedov I.R. 1998. Ryazano-okskie krestovidnye fibuly [Ryazan-Oka cross-like fibulae]. Issle- dovaniya P.D. Stepanova i etnokul’turnye protsessy drevnosti isovremennosti: materialy nauch- noy konferentsii posvyashchennoy 100-letiyu P.D. Stepanova, edited by N.M. Arsent’ev, 58-61. Saransk: Krasnyy oktyabr’.
Akhmedov I R. 2001. “Voinskoe pogrebenie iz mogil’nika” Borok II. [“Military burial from the burial ground” Borok II]. In tverskoi arkheologicheskii sbornik, edited by I.N. Chernykh. Tver: Tverskoe oblastnoe izdatel’stvo.
Akhmedov I.R. 2006. Krestovidnye diademy v epokhu Velikogo Pereseleniia narodov. [Cross-shaped diadems in the era of the Migration Period]. In Vzaimodeistvie narodov Evrazii v epokhu velikogo pereseleniia narodov, edited by R.D. Goldina. Izhevsk: Udmurtskii gosudarstvennyi universitet.
Akhmedov I. R. 2007. Inventar’ muzhskikh pogrebeniy [Inventory of male burials]. In vostochnaya Evropa v seredine I tysyacheletiya nashei ery, edited by I.O. Gavritukhin, A. M. Oblomskiy, 137-185. Moscow: IA RAN.
Akhmedov I.R. 2010. Korotkie odnolezviinye mechi iz Nikitinskogo mogil’nika. [Short single-edged swords from the Nikitinsky burial grounds]. In Germania - Sarmatia 2, edited by O. A. Shcheglo¬va, O.A. Radiush, K.N. Skvortsov, 319-341. Kaliningrad, Kursk: Kaliningradskii oblastnoi is- toriko-khudozhestvennyi muzei, Kurskii gosudarstvennyi oblastnoi muzei arkheologii.
Akhmedov I.R. 2010. Problema «final’nogo’» perioda kul’tury riazano-okskikh finnov (k sovremennomu sostoianiiu voprosa). [The problem of the “final” period of the culture of the Ryazan-Oka Finns (to the current state of the issue)]. In Arkheologiia Vostochnoi Evropy v I tysiacheletii nashei ery. Problemy i materialy 13, edited by I.V. Islanova, V.E. Rodinkova, 14. Moscow: Ranneslavianskii mir.
Akhmedov I. R. 2010. Problema «final’nogo» perioda kul’tury ryazano-okskikh finnov (K sovre- mennomu sostoyaniyu voprosa) [Problem of “terminal” period of culture of Ryazan-Oka Finns (Toward present state of the problem)]. Arkheologiya Vostochnoy Evropy v Itysyacheletii nashei ery, edited by I.V. Islanova, V.E. Rodinkova, 7-34. Moscow: IA RAN.
Akhmedov I. R. 2012. Okskie krestovidnye fibuly kak indikatory etnokul’turnykh protsessov v Tsen- tral’noy Rossii epokhi Velikogo pereseleniya narodov [Oka cross-like fibulae as indications of eth¬nocultural processes in Central Russia of Migration period]. Voyadzher: mir i chelovek, 107-123.
Akhmedov I. R. 2014. Ranniaia gruppa mechei iz riazano-okskikh mogil’nikov. [An early group of swords from the Ryazan-Oka burial grounds]. In voinskie traditsii v arkheologicheskom kontekste: ot pozdnego latena do pozdnego srednevekov’ia, edited by I. G. Burtsev. Tula: Kulikovo pole.
Bazhan I.A., S. Yu. Kargopol’tsev. 1989. V-obraznye riflenye priazhki kak khronologicheskii in- dikator sinkhronizatsii [V-shaped fluted buckles as a chronological indicator of synchroniza-tion.]. Kratkie soobshcheniia Instituta arkheologii: 198.
Belotserkovskaia I.V. and I.R. Akhmedov. 2009. Raboty arkheologicheskikh ekspeditsii GIM na Oke: nekotorye itogi i perspektivy izucheniia riazano-okskikh mogil’nikov III-VII vekov. nashey ery [Works of archaeological expeditions of the GIM on the Oka: some results and prospects of studying the Ryazan-Oka burial grounds of the III-VII centuries AD]. In arkheo- logicheskie otkrytiia 1991-2004 gg. Evropeiskaia Rossiia, edited by N.A. Makarov, 283-289. Moscow: Institut arkheologii RAN.
Veselovskaia E. V. 2018. “Algoritm vneshnosti” - kompleksnaia programma antropologicheskoi rekonstruktsii [“Algorithm of appearance” - a comprehensive program of anthropological re-construction]. Vestnik Moskovskogo universiteta 2: 38-54.
Gavritukhin, I. O. and A. M. Oblomskii. 2007. Vostochnaia Evropa v seredine I tysiacheletiia n. e. (Eastern Europe in the Middle of the I Millennium A. D.). [Eastern Europe in the middle of the first millennium AD]. Ranneslavianskii mir. Arkheologiia slavian i ikh sosedei. Moscow: Institute of Archaeology, Russian Academy of Sciences.
Gerasimov M.M. 1955. Vosstanovlenie litsa po cherepu (sovremennyi i iskopaemyi chelovek) [Recon¬struction of the face from the skull (modern and fossil man)]. Moscow: Izdatel’stvo AN SSSR.
Voronina, R. F., O. V. Zelentsova and A.V. Engovatova. 2005. Nikitinskii mogil’nik: publikatsiia materialov raskopok 1977-1978 gg. [Nikitinskiy Cemetery. Materials of the 1977—1978 Ex-cavations]. Trudy Otdela okhrannykh raskopok Instituta arkheologii RAN. Moscow: Russian Academy of Sciences, Institute of Archaeology.
Gavrilov A.N. 1985. Raboty v Shilovskom, Putiatipskom i Chuchkovskom raionakh Riazanskoi oblasti [Works in Shilovsky, Putyatipsky and Chuchkovsky districts of the Ryazan region]. Ark- heologicheskie otkrytiia 1983 goda.
Gavrilov A. P. 2011. Damasskie mechi V-VII vv n. e. iz Shilovskogo raiona Riazanskoi oblasti [Damascus swords of the V-VII centuries AD from the Shilovsky district of the Ryazan region]. In voennaia arkheologiia. Sbornik materialov Problemnogo Soveta “Voennaia arkheologiia’ pri Gosudarstvennom Istoricheskom muzee, edited by O.V. Dvurechenskii, Moscow: Russkaia panorama.
Gavrilov A. P. 2016. Dlinno-klinkovoe oruzhie mezhdurech’ia rek Pary i Tyrnitsy Shilovskogo raio- na Riazanskoi oblasti [Long-bladed weapons between the rivers Pari and Tyrnitsa, Shilovsky district, Ryazan region]. Meshchera krai. Al’manakh po istorii i kul’ture meshcherskogo kraia. Moscow, 2016.
Gavrilov A. P. 2017. Drevniaia istoriia srednego Pooch’ia ili v poiskakh Artanii. Kniga posviash- chena arkheologii i istorii srednego pooch’ia,poiskov istokov russkoi gosudarstvennosti i iden- tichnosti [Ancient history of the Middle Pooch or in search of Artania. The book is devoted to the archaeology and history of the Middle Pooch region,the search for the origins of Russian statehood and identity]. Moscow.
Gavrilov A.N. and A.P. Gavrilov. 2020. Meshcherskie skazy [Meshchersky tales]. Moscow: Spass- kaia tipografiia.
Efimenko P.P. 1937. K istorii Zapadnogo Povolzh’ia v I tysiacheletii po arkheologicheskim istoch- nikam [On the history of the Western Volga region in the First Millennium according to archae-ological sources]. Sovetskaia arkheologiia 2: 39-58.
Zasetskaia I.P., and M.M. Kazanskii, I.R. Akhmedov and R.S. Minasian. 2007. Morskoi Chulek. Pogrebeniia znati iz Priazov’ia i ikh mesto v istorii plemen Severnogo Prichernomor’ia v post- gunnskuiu epokhu [Sea Chulek. Burials of the nobles from the Azov Sea region and their place in the history of the tribes of the Northern Black Sea region in the post-Hunnic era.]. St. Peters¬burg.: Izdatelstvo Gos. Ermitazha.
Kazanskii M.M. and A.V. Mastykova. 2001. Tsentry vlasti i torgovye puti v Zapadnoi Alanii v V-VI vekax [Centers of power and trade routes in Western Alanya in the V-VI centuries]. Cevernyi Kavkaz: istoriko-arkheologicheskie ocherki i zametki: 138-161.
Kazanskii M.M. 2010. “Vozhdeskie” pogrebeniia gunnskogo vremeni s mechami [“Leader’s” bur-ials of the Hun time with swords.]. In kraeugol’nyi kamen’, edited by E. N. Nosov, C. V. Belet-sky, 309-331. Moscow: Lomonosov.
Kazanskii M.M. 2012. O proiskhozhdenii skramasaksov [About the origin of the Scrumasaxons]. Stratum plus. Chud’, meria i drugie iazyki 5: 113.
Kazanskii M.M., A.V. Mastykova and K.N. Skvortsov. 2017. Priznaki sotsial’noi stratifikatsii u naseleniia sambiisko-natangiiskoi kul’tury v nachale srednevekov’ia (seredina V-VII vekov.) [Signs of social stratification in the population of the Sambian-Natangian culture in the early Middle Ages (mid - V-VII centuries)]. Rossiiskaia arkheologiia 3: 39.
Kazanskii M.M. 2019. O dvukh traditsiiakh dekora klinkovogo oruzhiia epokhi Velikogo pereseleniia nar- odov na iuge Vostochnoi Evropy [About two traditions of decoration of bladed weapons of the era of the Great Migration of peoples in the south of Eastern Europe]. Zemlia nasha velika i obil’na. 90-letiiu A. N. Kirpichnikova posviashchaetsia, edited by S. V. Beletskii. St.Peterburg: Nevskaia Tipografiia.
Kravchenko T.A. 1974. Shatrishchenskii mogil’nik (po raskopkam 1966-1969 godov) [Shatrishchensky burial ground (according to the excavations of 1966-1969)]. Arkheologiia Riazanskoi zemli: 116-183.
Krenke N.A., M.M. Kazanskii, N.V. Lopatin, K.A. Ganichev, I.N. Ershov, E.G. Ershova, F.E. Modestov and V.A. Raeva. 2021. Gorodishcha Demidovka i Viazoven’ki na Smolenshchine: ob ierarkhii, khronologii i kul’turnoi atributsii [Demidovka and Vyazovenki settlements in the Smolensk region: on hierarchy, chronology, and cultural attribution.]. Rossiiskaia arkheologiia 1: 102-121.
Lebedinskaia G. V. 1989. Rekonstruktsiia litsa po cherepu (metodicheskoe rukovodstvo) [Recon-struction of the face on the skull (methodological guide)]. Moskow: Staryi sad.
Skripkin A. S. 1990. Aziatskaia Sarmatiia. Problemy khronologii i ee istoricheskii aspect [Asian Sarmatia. Problems of chronology and its historical aspect]. Saratov: Izdatel’stvo Saratovskogo universiteta.
Stavitskii V.V. 2017. Abramovskii mogil’nik: Pogrebenie s chernoloshchenoi keramikoi. [Abramo- vsky burial ground: Burial with black-flattened ceramics]. NovaInfo 59: 17.
Khazanov A.M. 1971. Ocherki voennogo dela Sarmatov [Essays on the military affairs of the Sar-matians.]. Moskow: Nauka.