Выстрел Авроры пьеса малого формата

ЕВГЕНИЙ МИРМОВИЧ
               

                ВЫСТРЕЛ АВРОРЫ
                (Драма в четырёх действиях)

Действующие лица:
Леонидыч – инженер-строитель из России. Пятидесяти лет.
Дмитрий – инженер-строитель из России. Тридцати лет.
Зинаида – буфетчица в кафе. Шестидесяти лет.
Аврора – пожилая женщина девяноста двух лет. Ветеран войны.
Шульц – неонацист. Двадцати пяти лет.
Толпа – пять-шесть парней и девушек, скандирующих лозунги.               
 
                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
 
Начало девяностых голов прошлого столетия. Столовая в небольшом городке одной из союзных республик, только что ставшей независимым государством. На стене ещё пылится старый плакат «Перестройка, гласность, ускорение!», с портретом генсека, которому уже подрисовали фломастером рога. Двое командировочных из России строителей входят в столовую.
Леонидыч.  Значит,  так Димка, объекты эти ты в эксплуатацию не принимай, пока из управления  все документы не придут.  Тебе тут без меня трудновато будет первое время, но ты быстро освоишься, я уверен.  А вот здесь я обычно обедал. (Входят в столовую). Вкусно и недорого. Видишь, все нюансы пребывания в командировке тебе сдаю (улыбается и дружески хлопает  Дмитрия по плечу).  Садись. Сегодня я угощаю, в честь моего отбытия домой. Дальше ты без меня будешь эту площадку строить. Я уже по семье соскучился.
Дмитрий.  Спасибо тебе Леонидыч.  Чтобы я без тебя делал.  Иногда приезжаешь в такую вот командировку, а сменщик уже на чемоданах сидит нетрезвый. И документации толком не передаст, и с людьми не познакомит, лишь бы свалить  быстрее.  Так что я твой должник.
Леонидыч.  Да брось ты Димка. Главное, с местными подрядчиками будь внимательнее. Они теперь «не залежные», так  их так.  Ведут себя безобразно. Мы им строим, а они ещё выделываются. А то и вообще вместо работы с флагами своими ходят туда-сюда. Долой, мол, оккупантов. Это мы-то с тобой оккупанты! С чертежами нового завода в руках.
Дмитрий. Да не бери в голову, Леонидыч, пройдёт у них вся эта муть. Свобода  голову вскружила.  У нас в стране, что ли, дураков c флагами мало?
Леонидыч. Я тоже думаю, что побалуются и надоест. Рекомендую тебе рассольник.  Бери поднос. (Подходят к стойке раздачи. Обращается к буфетчице). Зиночка, нам два комплексных обеда.
Зинаида. Привет Леонидыч! Ты никак уезжаешь? А это сменщик твой приехал? Симпатичный. Как звать-то?
Леонидыч. Дмитрием звать. Смотри Зинуля, корми его с добавкой. Мужик молодой, как видишь. Питаться хорошо должен.
Зинаида. Да я всегда рада. Возьми Димочка — вот этот салатик, он посвежее. Ой, ничего, что я на ты сразу?
Дмитрий. Да ничего, конечно. Спасибо большое. (Садятся вместе с Леонидычем за стол).
 
Медленно открывается дверь. В столовую входит,  опираясь на палку старушка. Замирает на пороге. Тяжело дышит.
 
Леонидыч. (говорит тихо, наклоняясь к Дмитрию) А вот ещё одна моя подруга. Только не узнал, как зовут пока. Тоже обедает здесь каждый день. Видимо, одинокая бабулька-то, готовить уже тяжело. Каждый раз гуляш с гречкой и компот берёт. Я заметил. Смотри, сейчас сам увидишь.
Дмитрий. Надо же? Сколько же ей лет интересно?  Гляди, как согнула старость человека.  Палка  прямо в грудь упирается.
Леонидыч. Да Дима. Знаешь, мне её лицо напоминает клубок ниток.  Одни морщины сплошные. А лет ей знаешь сколько? Сейчас прикину. Она как-то говорила, что девятьсот третьего года рожденья. Стало быть, почти девяносто. Во как!
Дмитрий.  Слушай. Может помочь ей сесть? И гуляш ей принести.
Леонидыч. Да нет, Дима, она доползёт сейчас.  Я как-то пытался помогать ей. Она не любит этого. Сама всё старается делать. А так-то, добрая бабка.
Дмитрий. Ты подумай только! Девятьсот третьего года! У нас в Питере легендарный крейсер «Аврора»  в девятьсот третьем на воду спустили. Так он уже давно памятник и легенда. А тут живой человек!
Леонидыч. Да. Твой легендарный крейсер после реставрации  из нового железа весь. Я читал в газетах. А эта Аврора ещё на ходу. Она  знаешь, как алкашей местных разок приструнила? Ты бы видел.  Ходит она с трудом, но пороху в ней ещё достаточно. И мыслит ясно, вот что удивительно. Она как-то раз Зинке про революцию рассказывала, так я заслушался.
Дмитрий. Про революцию?  Семнадцатого года, что ли? Вот это да. Точно. Аврора.
Леонидыч. А что ты думаешь? Я уже сейчас деталей не помню, что-то про баррикады рассказывала и про студенческие волнения.  Вот тебе и Аврора – флагман революции.
Во время разговора Леонидыча  и  Дмитрия  старушка добирается до стойки раздачи, тихо говорит о чём-то с Зинаидой  и садится с подносом за свободный столик. Начинает есть, но потом опускает голову на стол, и ложка выпадает из её руки, со звоном завертевшись по полу.
Зинаида. Ой, божечки ты мой! Что с вами? Плохо? Мальчики, мальчики, скорую, вызывайте скорую!
Аврора. Не надо скорую. ( Говорит медленно). Ребята, помогите мне дойти до дома. Я просто хочу лечь. У меня ничего не болит. Старая я просто стала. Годков-то мне уж сколько. Никуда не денешься, прими не возражай.
               
                Мужчины бережно уводят Аврору под руки
 
                ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
 
Квартира Авроры. Вся мебель в комнате очень старая, скорее всего, довоенного производства. Огромной высоты помутневшее от времени зеркало явно не соответствует  высоте потолка современной квартиры. Все стены увешаны пожелтевшими фотографиями в пыльных деревянных рамках. Люди на снимках в основном в военной форме. Смотрят уверенно и строго. На большом, пожелтевшем снимке, молодая женщина в окружении офицеров. Красивое, гордо поднятое лицо напоминает античную богиню. Взгляд полон достоинства и благородства.  Леонидыч и Дмитрий под руки вводят Аврору в комнату.
 
Аврора. Ох, спасибо ребятки. Посидите немножко. Сейчас я приму лекарство и угощу вас чем ни будь. (Роется в старинном комоде. Леонидыч и Дмитрий садятся в кресла).
Дмитрий. (Осматривается). Смотри Леонидыч, прямо музей, а не комната.
Леонидыч. Ты глянь, какая фотография интересная. Клара Цеткин, что ли? Или Роза Люксембург? В школе последний раз похожий портрет видал.
Дмитрий. Нет, что ты? Форма советская, довоенная. Видишь ромбики вместо погон у офицеров.
Леонидыч. Да я не слишком по части истории силён. Вот в чертежах, там да.
Аврора. Ну, что узнали?
Леонидыч.  Кого?
Дмитрий. Да это же она.
Аврора. Я была военным хирургом. (Говорит медленно). Справа мой муж. Он был начальником госпиталя. Это снято перед войной.
Леонидыч. (Удивлённо). Вот это да!
Дмитрий. Ну, я же тебе говорил.
Аврора.  Слева старший сын. Только что окончил военное училище, вот, рядом его однокурсники. Начальник училища за ними стоит. Его расстреляли перед самой войной. Подозревали в каком-то мятеже. Время такое тогда было, что поделаешь, прими не возражай.
Дмитрий. Да, время суровое было.
Аврора. А это младший сын, здесь ещё курсант.
Дмитрий. А муж? Какая у него судьба?
Аврора. Когда началась война, мы все оказались в разных местах. Госпиталь мужа попал вместе с нашими частями в окружение под Смоленском. Последнее письмо пришло в начале августа 1941. До конца войны я ничего не знала о нём. Очень страдала тогда от этого. Уже в 1945 я встретила Ильинского, это был его заместитель. Он выжил в Освенциме и был освобождён нашими войсками в январе 1945. Ильинский мне всё рассказал.
Аврора роется в кармане в поисках носового платка. Достаёт его, сморкается. Вынимает из комода вазу с конфетами, ставит на стол.
Леонидыч. У меня дед тоже на войне пропал.  Ушёл, и всё. Ни одного письма.
Дмитрий. Подожди Леонидыч,  дай послушать, не перебивай. Потом про деда расскажешь.
Леонидыч. А что рассказывать? Не знаю ничего про него.
Аврора. Моего мужа звали Марк.  (Говорит медленно). Он тоже попал в лагерь. Немцы узнали, что он известный хирург, и хотели привлечь его к медицинским опытам над военнопленными, а он отказался. Они сожгли его живым. (Вытирает глаза платком). Людей сжигали, складывая штабелями как дрова. Там были и мёртвые, и ещё живые. Немцы очень торопились в сорок пятом. Ильинский сохранил горсть пепла из того штабеля заключённых, в котором был Марк. Он передал мне этот пепел, и мы вместе захоронили его. Такая вот судьба, прими не возражай.
 
Пауза. На стене тикают старые часы с маятником. Аврора, закрыв глаза, молча мнёт в руке носовой платок.

Леонидыч. (К Дмитрию). Никак заснула.
Дмитрий. Подожди. Помолчи, пожалуйста.
Аврора. Сама я на той войне чуть не пропала. Под Воронежем полк наш попал в окружение. Голод начался, раненых много, боеприпасов нет. Окопались на краю леса, и головы поднять нельзя: немцы обстреливают. Комбат решил на прорыв рискнуть ночью. Бросились под немецкие пулемёты, да куда там, почти все погибли. Комбат тоже погиб, и офицеры все, или убиты, или ранены. Осталось нас всего человек сто пятьдесят, из них раненых – половина. Забились обратно в старый окоп, а немцы нас не добивают, берегут своих солдат; ждут, когда мы сами сдохнем или под пулемёты снова кинемся. Поняла я тогда, что смерти мне уж не избежать. Ясно так почувствовала. Страшно мне стало, что не увижу я больше мальчиков моих, и такая злоба во мне, откуда-то взялась, какой никогда не было. Прошла я по окопу, собрала всех, кто ещё ходить мог. Говорю им, всё равно помирать, так чем в муках от ран и голода, лучше под пулемёт. Немцы нас сейчас не ждут. Думают, что надолго нас успокоили. Молодая я тогда была, горластая, мужики меня слушались. Выбрали мы место между минным полем и рекой. Там дорога по берегу шла, а на ней заслон немецкий. У них там всего один пулемёт был, и бойцов вроде не так много. Рано утром подняла я остатки батальона в атаку. Кто с винтовкой, кто с одним штыком, кто с дубиной, а кто и с голыми руками. Молча в атаку шли, стиснув зубы, никто «ура» не кричал. Я бегу, а сама плачу, знаю, что умирать бегу. Не ждали немцы нас в этот час. Началась у них суета. Помню, один босяком из землянки выскочил, видно, не успел сапог надеть, другой очки уронил, ползает, ищет, третий – сразу к пулемёту. На наше счастье, пулемёт на первых же выстрелах заклинило. Били мы их, кто как мог, руками били, зубами грызли. Оружие захватили и перебили всех до одного. Вырвались почти без потерь, и вышли на шоссе. Пошли на восток. Через полчаса навстречу нам – танковая колонна. Наша. От радости обниматься мы стали, а они нам командуют «руки за голову», мол, кто такие, откуда. Подъехал генерал, какой-то на Виллисе, я ему докладываю, что остатки батальона Хлебникова из окружения вывела. Потом я узнала, что это сам Ватутин был. Рассказала я ему всё как было. Он молчал, всё хмурился, а потом говорит адъютанту: «Лихая баба, надо бы наградить». Тот отвечает: «Сделаем». Но награды я тогда так и не дождалась. Политрук зарубил.
 
Пауза. Аврора вытирает платком мокрые глаза, потом встаёт и медленно подходит к старинному комоду, открывает ящик. Что-то ищет. Достаёт небольшую коробку, ставит на стол. Снова слышны тикающие на стене часы.
 
Аврора. Вот, в конце войны только получила. (Вынимает из коробки и показывает потемневший от времени орден «Красной Звезды»).
Дмитрий Вот они как доставались, эти боевые ордена.
Аврора. Под городом Ровно попал ко мне в госпиталь лейтенант один. Восемнадцать осколков я из него вынула. Все ранения у него очень тяжёлые были, и мозг задет был, и лёгкое. Я думала, что не выживет, но делала всё, что могла. Выжил парень, повезло, значит, прими не возражай.
 
                Пауза
 
Аврора. Оказалось, потом, что он родственник какой-то генералу Ватутину. Сам он лично приехал к нему на выписку. Меня увидел. Узнал. Обнял меня и говорит: «Молодец ты, лихая баба. Раз тебя до сих пор не убили, значит, точно надо наградить. Завтра же приказ подпишу». Радовалась я тогда  недолго. Через несколько дней пришло мне письмо, что сын мой младший, Алёшка, убит. А на другой день мне вот эту звезду вручили. Подумала я тогда, что Алешкина душа ко мне прилетела, этой звёздочкой обернувшись. Вот, храню теперь, как самое дорогое. От всех других наград я потом отказывалась. Эта мне всех дороже.

Пауза. Аврора вытирает слёзы измятым белым платком. Слышны настенные часы.  Аврора  выкладывает на стол содержимое той  коробки, где был орден.
Аврора. Вот они, все мои ценности. Письма друзей с фронта (кладёт на стол перевязанную лентой пачку конвертов). Фотография в Берлине. Пистолет «Вальтер», трофейный. Это мне один польский полковник подарил в конце войны. Тадеушем звали. Ухаживать всё пытался. А это вот осколок, который меня не убил. Над самой головой прошёл. Я его из стены вытащила и храню теперь. Вот она смерть моя не состоявшаяся. Прими не возражай. (Кладёт на стол ржавый кусок железа).
Дмитрий. (Леонидычу) Я не склонен к мистике, но ведь если судьба так распорядилась, значит, это не просто так. Какая-то миссия ещё есть у этой женщины на земле.
Леонидыч.  А может, в том и миссия, чтобы нам с тобой об этом рассказать.
Дмитрий. Может оно и так.
Аврора. А старший мой, Васенька, так глупо погиб. В Берлине в последний день войны. Подорвался на мине. И такая вот смерть тоже бывает, прими не возражай. ( Подносит платок к глазам). И осталась я совсем одна. Потом уже, после войны, я второй раз замуж вышла. За главврача нашего, Семёна Васильевича. Он хороший человек был, добрый. Тоже всех на войне потерял. Вот и спелись мы с ним. Он одинокий и я одинокая, а вдвоём-то оно всё легче. Умер он, двенадцать лет тому назад. Все, кто близок мне был, все давно уж там. Одна я тут на этом свете что-то задержалась. Не умереть всё никак, и жить силы совсем нет. А куда тут денешься, прими не возражай.
                Пауза. Аврора закрывает глаза. Не шевелится.
Дмитрий. (К Леонидычу, тихо). Она устала очень. Наверное, нам нужно идти.
Леонидыч. Да. Пойдём, пусть отдыхает.
Аврора. (Открывает глаза). Подождите, ребята. Сейчас конфет вам насыплю. (Медленно встаёт, идёт к ящику комода). Вот. Возьмите  с собой. Спасибо вам ребятки.
                Дмитрий  и Леонидыч уходят.
 

                ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
 
Декорации первого действия. Кафе. Дмитрий  и Леонидыч обедают. Зинаида протирает подносы в стороне.
 
Леонидыч. Хреново у них тут с арматурой последнее время. Я думаю тебе, Димка, надо в областной центр ехать. Прямо в комитет по строительству. Иначе ничего не добьёшься. Эти олухи все сроки сорвут. Только я тут уже тебе не помогу. Билет на поезд у меня на вечер сегодня.
Дмитрий. У меня ощущение, что они это специально делают. Сорвут нам контракт и можно неустойку выставлять. А потом арматура сразу появится на складах.
Леонидыч. Может оно и так Дима. Только надо все шансы использовать. Съезди в комитет.
Дмитрий. Сейчас, после обеда машину возьму и поеду. Я там номер в гостинице уже забронировал, чтобы назад вечером не ехать. А вообще, если так дальше пойдёт работа, то пошли они к чёрту со своей стройкой. Пусть сами свои заводы реконструируют. Можно подумать, у меня дома работы нет.
Леонидыч. Ну, ты не кипятись. Может, обойдётся ещё.
Дмитрий. Посмотрим.
                Встают из-за стола. Уносят посуду.
 
Леонидыч. Будь здорова Зиночка. Спасибо тебе за всё. Наверное, не зайду уж более.
Зинаида. Дай Бог тебе здоровья Леонидыч. Дима хоть останется? А то у меня тут последнее время такая клиентура стала захаживать, хоть увольняйся. Всё кричат москалей гнать надо. А я шестьдесят лет на свете прожила, впервые слышу, что за москали такие?
Дмитрий. Не знаю, посмотрим. Если вопросы со снабжением не решу, так тоже уеду, пожалуй.
Зинаида. (Качает головой). Скоро все работать бросят. Будут с флагами и факелами маршировать целый день. А как жить-то будем?
                Леонидыч и Дима уходят
Зинаида. (В зал). А мне-то что делать, если все нормальные люди отсюда разъедутся?  Куда я со своей матушкой парализованной уеду? Где работу найду? Что за бесовская напасть такая поделить людей на своих и чужих? За что же нам Господи такое наказание, чтобы брат на брата? Вчера за одной партой в школе сидели, а теперь эти независимые, те независимые, тьфу…  Вон, коровы с утра мычат недойные. Одна доярка в запое, другая на демонстрации, чтоб им пусто было. Свобода у нас теперь! Бардак!
        Раздаётся шум, топанье сапог, голоса множества людей.
Зинаида. Вот опять их леший несёт. Нет, надо увольняться отсюда к чёртовой бабушке. Это не жизнь.
В кафе вваливается толпа молодых людей. Впереди компании здоровенный парень в милитаризированной одежде, представляющей смешение солдатских форм разных времён и стран. На рукавах нацистская символика. Дружки обращаются к своему вожаку по кличке – Шульц. Все в сильном возбуждении. Сдвигают столы, садятся, хватают на стойке у Зинаиды кружки, разливают принесённое с собой  красное вино. Шумят.
 
Шульц. Мы не остановимся! Мы пойдём дальше и ни кто не в силах нас остановить!
Толпа. Правильно! Правильно!
Шульц. Нам нужна свобода и она у нас будет! Она уже у нас есть! Да здравствует независимость!
Толпа. Ура! (Чокаются стаканами). Ура Шульцу! Да здравствует независимость!
Шульц. Мы уничтожим всех, кто на нашем пути! Мы сломаем все старые порядки! Мы будем жить в богатой и свободной стране! ( В порыве задевает рукой бутылку красного вина, которое разливается по всему столу, но никто не обращает на это внимания). Мы здесь хозяева и ни кто нам не указ.
Толпа. Браво, Шульц! Браво! (Толпа с улюлюканьем прыгает вокруг столов).
В кафе медленно, опираясь на палку, входит Аврора. Садится за стол, снимает с головы платок. Зинаида любезно приносит ей гуляш и компот. Толпа поначалу не замечает старуху, но потом один за другим крикуны  умолкают, и внимание их переключается на Аврору.
Шульц. Эй ты, старая карга, хватит чавкать! (Закуривает. Остальные следуют его примеру).
Зинаида. Да что вы, в самом деле? Уважайте пожилого человека!
Шульц. Ты что, старая, не врубилась? Это наша земля. Вали отсюда!
Аврора. Не надо так, сынок, нехорошо это.
Шульц. Это я-то сынок? Слышишь, ты, сука старая, я бригадир радикалов-националистов, я очищаю эту землю, поняла? Вали, я тебе сказал!
Толпа. Гоу! Гоу! Гоу! (Одобрительно свистят)
 
Аврора не двигается с места, продолжает есть. Воодушевлённый поддержкой, Шульц подходит к Авроре и ударом ноги опрокидывает её стол. Тарелка падает на пол и разбивается. Шульц хватает Аврору за воротник и пытается тащить к выходу.
Зинаида. Да что ж вы, аспиды, делаете?! (Вырывает Аврору из рук Шульца. Уронив палку, Аврора беспомощно опирается на Зинаиду, и они уходят).
Шульц. (В зал). Так мы вышвырнем отсюда всех, кто не принадлежит к нашей нации!  И тогда мы будем свободны! Слава героям!
Толпа. Героям слава! Гоу! Гоу! Гоу! (Одобрительно свистят).
 
               
                ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
 
Декорации первого действия. Кафе. Компания Шульца продолжает шумно праздновать. В компании появляются девки. Звенят стаканы, клубится табачный дым, выкрикиваются лозунги, девки визжат от восторга. Шульц спит лицом на столе. В кафе входит Аврора. На груди орден «Красной звезды». Компания постепенно умолкает. Будят Шульца.
Шульц. (Озирается. Не сразу понимает, в чём дело. Ему указывают на старуху). Ах ты, старая, ещё глумишься, орден нацепила! Думаешь, это ты войну выиграла? Если бы не такие, как ты, мы бы теперь как в Америке жили. Сейчас ты у меня «хай Гитлер» орать будешь! (Подходит к старушке и срывает орден с куском ткани пальто).
Зинаида. Что же вы, сволочи, делаете?! (Бросается к Авроре, но двое бритоголовых преграждают ей путь).
Шульц. Беги ищи! (Открывает окно. Выкидывает орден). Вот тебе «День Победы»! А ещё раз здесь тебя увижу – зарежу, как собаку, коммунистка, долбанная. Пошла вон!
Зинаида. Опомнитесь, негодяи!
Толпа. Героям слава! Гоу! Гоу! Гоу! (Двое парней вытаскивают Аврору из кафе и выталкивают за дверь). Толпа одобрительно свистит.
Зинаида. Негодяи. (Всхлипывая уходит на край сцены, в глубине которой продолжается застолье молодчиков). Куда мне отсюда бежать? (В зал). Мама моя лежит больная. Сколько она в жизни натерпелась? И вот опять бежать надо.
                Пауза
Зинаида. Дед мой воевал с немцами ещё в первую мировую. А в сорок первом  ушёл в партизаны. Мама говорила, его зверски убили. На глазах семьи и жителей деревни фашисты выкололи ему глаза. Вырезали на груди красную звезду, а затем повесили. Мамины  старшие сёстры умерли от голода во время оккупации. Четырёхлетний братишка просто потерялся. Её, тринадцатилетнюю  девочку угнали в Германию вместе со скотом. По дороге Красноармейцы отбили эшелон, в котором она ехала. Был страшный бой, происходивший на её глазах, многие погибли. А мама уцелела и её вместе с коровами вернули в колхоз. Приняли на работу. Каждый день нужно было работать в поле. Мужчин в деревне не осталось. Лошадей тоже. О тракторах нечего и говорить. На полях женщины и дети. Всё вручную. А потом нашёлся пропавший младший братик. Исхудавший от голода, грязный, он ходил с сестрой в поле на работы, держась за подол её юбки. А вечером, после полевых работ, надо было возить молоко с фермы на единственном выжившем в колхозе быке. Путь был неблизким, пятнадцать километров. Бык в дороге упрямился, всё время норовил  уйти  в кусты, потому что  на солнце его кусали слепни. Мама мазала быка грязной соляркой, чтобы отпугнуть насекомых. Под вечер в полуразрушенную избёнку возвращалась чумазая, пропахшая соляркой, голодная девочка, с трудом тащившая на руках уснувшего от усталости брата. Из-за постоянного запаха солярки к маме прицепилось прозвище «трактористка». На ужин сто  грамм чёрствого хлеба, и тяжёлый сон, в сырой не протоплённой избе. Вот такое детство. А потом всю жизнь тяжёлая работа в колхозе и на фабрике. Ветеран труда. Четыре медали за ударный труд. А теперь снова бежать? За что с нами так?               
В кафе входит Аврора. На её груди снова приколот орден «Красной Звезды».
Шульц. (Поднимается из-за стола). А, крыса коммунистическая. Пришла, чтобы сдохнуть? Я же тебе обещал, падла. Я своё слово сдержу.
Зинаида. Да вы сума все посходили! (Бросается к Авроре)
Шульц. Зинка стоять! (Вынимает из сапога нож и вертит в руке. Зинаида замирает).
Аврора. Спасибо полковнику Тадеушу. Пригодился подарок. (Вынимает трофейный «Вальтер». Один за другим следуют четыре выстрела)
Зинаида. Господи, что же это делается-то?! (Шульц неуклюже заваливается, опрокидывая столы).
Аврора. Вот тебе ещё один фриц Господи! Прими не возражай.
               
                Занавес