Выстрел

     Над ближним терриконом робко блеснули первые лучи солнца, брызнув золотом на откаты пустой породы, принявшей от дождей и времени серо-бурый окрас. Через пару минут солнце свободными потоками потекло по промоинам слитками драгоценного света, освещая проросшие сквозь каменную осыпь деревца, дрогнувшие листвой под живительными лучами.

     Черкас пришел сюда ночью, миновав в темноте минное поле и обезвредив по пути четыре ПМНки и одну растяжку, и теперь лежал в рощице чахлых акаций, спрятав ствол винтовки под метелками ковыля, и ждал…

     В шесть часов, когда жаворонки в небе, которым не было никакого дела до войны, стали пробовать свои голоса, кувыркаясь в бездонной синеве, Черкас услышал возбужденные голоса, и лишь потом увидел их… Смена укровояк, около десятка хлопцев шествовала к блок-посту, презрев все законы передвижения по территории войны. Вояки громко переговаривались, хохотали над скабрезными шутками штатного хохмача, какой есть в любом воинском коллективе, лишенном женского общества. До них было  метров двести, и в оптику Черкас хорошо видел  толпу, обмундированную в натовскую униформу. Лишь командир выделялся из толпы одежкой «мадэ ин Юэсэй» и высокими берцами желтой замши «пустыня», популярными у «америкосов» в Ираке.  Молоденький командир, явно недавно прибывший "на передок," совершенно не был озабочен обеспечением безопасности своего отряда и своей личной. Споткнувшись о вбитый в асфальт стабилизатор мины, он упал под громкий хохот сослуживцев. Сконфуженный, офицер достал из нагрудного кармана белоснежный платок, заботливо расшитый «визерунками», и стал тщательно отирать руки…

     Вояки хохотали над командиром, совершенно игнорируя окружающую обстановку, и Черкас невольно ослабил палец на спусковом крючке, слегка ошеломленный подобной беспечностью. Расслабившись, он наблюдал, как командир укропов счищает грязь с наколенников своим совершенно утратившим былую белизну платком. У Черкаса, живущего, как и его товарищи-«сепары» среди грязи, зловония и каждодневной жестокой борьбы за выживание, происходящее на его глазах действо породило смешанные чувства. Гигиенические потуги укропского командира показались ему абсурдными, и в то же время вызвали какую-то щемящую тоску по мирному небу над Донбассом.

     Но война не оставляет места сентиментальности. Пощадив этот отряд, идущий на смену своим воякам на блок-посту, Черкас подвергал себя и своих товарищей непосредственной опасности. Глядя через оптический прицел на то, как холеный командир укровояк тщательно отряхивает свой платок, складывает его и опускает обратно в нагрудный карман, Черкас поймал этот карман в перекрестье своего прицела.

     С этого момента происходящее начало принимать черты некоего мистического обряда. Приближающееся убийство превращалось в ритуал, наполненный поэзией неотвратимой скоротечности бытия и словно сошедший со страниц Гоголевского «Вия».

     С невероятной легкостью, объявшей все  тело Черкаса, он ощутил, что наступил решающий момент, сконцентрировался и, сделав выдох, нажал на спусковой крючок.

    Звук выстрела разорвал рассветную тишину, и молодой командир резко выпрямился. Не веря своим глазам, еще не осознавая, что произошло, он уставился на дыру в своей новенькой, не обмятой еще униформе, из которой брызнули капли крови. Пока вояки, громко вопя «снайпер! снайпер!», разбегались в разные стороны, командир без звука упал на колени и навзничь свалился на асфальт, уставившись в небо своими уже пустыми глазами. После того, как двое из его команды поплатились своими жизнями за попытки утащить тело командира в кювет, остальные не рискнули высовываться из укрытий и отступили, так и не определив  позицию Черкаса. Но он-то знал, что его собственное укрытие больше не безопасно и, подобно привидению, стремительно исчез в подлеске.

     На востоке вывалилось из-за террикона огромное огненно-красное блюдо утреннего солнца, вызолотившее бескрайнюю Донецкую степь, когда Черкас скатился   в безлесный овраг, и здесь его догнал минометный обстрел. Укропы били просто по путям отхода, неприцельно, стремясь накрыть как можно большую площадь сетью разрывов, но та мина, что предназначалась Черкасу, его нашла. Сильный удар в спину свалил Черкаса, и он упал, хватая воздух широко раскрытым ртом. Он ощупал спину и понял, что случилось. Осколок попал в левый бок и явно повредил почку, поскольку его сразу же накрыла волна нестерпимой боли…

     Год назад, почти в это же время, под Шахтерском осколок мины повредил Черкасу правую почку, и доктора в Донецке еле выходили его. И вот теперь настал черед левой. Он вколол себе трофейный «промедол» и, превозмогая боль, шатаясь, и быстро теряя силы, пошел к своим. Когда ребята увидели его состояние и выбежали навстречу, Черкас был уже на пределе. «Док» накинул Черкасу на руку манжету тонометра и, накачав в нее воздух, упавшим голосом промолвил:

     - Шестьдесят на сорок… И падает...

     Больше Черкас ничего не слышал и не видел.…

2016 год