Valgus

            

    ( Из сборника "Аркадий Петрович и другие")


***
Борис Петрович Микандров хотел одного. Чтобы жена оставила его в покое.
А она оказалось  до того противной бабищей, что преследовала Бориса Петровича и доводила его до слез.
То она запрыгивала к нему в ванную, то искала под подушкой письмо, то находила волосы на пиджаке и зло хохотала.
- Вот! – говорила она. – Полюбуйся!
Борис Петрович не имел моды заводить романы на стороне. Тем более, знакомиться с женщинами. Он даже забыл как это.
Как и всякий женатый человек, он боялся неизвестных женщин и даже  не знал, как с ними говорить и что с ними делать.
Но жена почему-то была уверена, что у него есть любовница и он прячется с ней по гостиничным номерам, а у той муж!
- Ты допрыгаешься, Микандров! – говорила она. – Он найдет тебя и убьет!
Борис Петрович устал от обвинений, тем более что он ни в чем не был виновен.
А жена обыскивала его карманы, читала переписку, лезла в бороду пальцами, думая, что там как раз застряла копченая колбаса, которой они закусывали коньяк.
- Дыхни! – приказывала она. – Это что? Дешевый бурбон?
Борис Петрович даже не помышлял о разврате. Он шел с работы домой, и иногда, конечно же, заходил в книжный, и даже покупал себе какую-нибудь книжонку.
- Уже в книжном, - говорила жена, - ты возвеличиваешь свои пороки! Среди Некрасова и Ахмадулиной!
По субботам Борис Петрович мог зайти в галерею, а ему нравилось смотреть на картины. Одна ему особенно нравилась и называлась она «Лето Пустовалова».
Потом Борис Петрович шел в рюмочную, а там были его товарищи, с которыми он культурно отдыхал и говорил на различные темы, в том числе и на философские.
Но жена считала, что он шатается по бабам, а они охотятся за чужими мужьями, и  того гляди, утащат мужика из семьи.
- Им только того и надо! – причитала она. – Проститутки!
Борис Петрович даже хотел уйти. Как-то находясь в ванной, он смотрел на себя в зеркало и думал, что, в общем-то, он бы мог завести себе любовницу.
Но как с ней встречаться? Где? Когда?
В этот момент жена толкалась в дверях и не давала ему совершить обряд омовения.
- Поглядите-ка! – восклицала она. – Это для кого мы тут бреемся? Для кого уши чистим?
Борис Петрович вышел из ванны, и, пройдя на кухню, стал заглядывать в кастрюли.
- Зина, - сказал он как можно спокойнее. – У меня есть женщина.
- Вот! – обрадовалась Зина. – Я же говорила! Я чувствовала! – она положила руку на область сердца.
- Она балерина, - Борис Петрович закрыл форточку. - Ничего не умеет! Не может! Не хочет! Я говорит, человек искусства!
- Да ты что? 
- Да! Нальет себе вина и ходит передо мной в пуантах! Потом сядет на шпагат и сидит.
- А ты?
- А я жрать хочу! Мне бы котлет твоих, Зина, а она водит руками, говорит у меня выступление. Макароны сварить не может! - он с отчаянием посмотрел на жену.
- А где вы познакомились?
- Не поверишь! – Борис Петрович открыл холодильник и достал кусок сала. - Я был у доктора, и она там же! Сидела со своими пятками, мол, ходить не могу, и как давай рыдать!
- Так это вальгус…   
- Я тоже думал, что она больна, а она здорова! Скачет как конь, чуть что, сразу петь! А голоса у нее вообще нет! – Борис Петрович сел за стол и стал резать сало тонкими ломтиками. - Я говорю, я женатый человек, у меня дома жена!
- А она?
- А ей хоть бы что! Я говорю, у меня прекрасная жена! Умная, спокойная, мудрая…
- Давай я тебе супчика налью, - Зина полезла в шкаф за тарелкой. – Ну, надо же!
 Борис Петрович намазал горчицу на сало и стал жевать.
- Так ты представляешь, - сказал он, - она оказалась сумасшедшей! Я говорит, выпрыгну из окна! А я говорю, прыгай! Прыгай! Нашу связь нужно немедленно прекратить! Немедленно!
- Да ты что? – Зина схватилась за сердце. – Так резко нельзя, Боря!
В этот момент Борис Петрович почему-то вспомнил маму, как она упала с черемухи и сломала ногу.
У него заблестели слезы, и весь он раскраснелся от горчицы и стал тяжело дышать.
- Боря, Боря! Да ты что? – Зина поставила перед ним тарелку с супом.
- Я пережил настоящее горе! – зашептал Борис Петрович. – Думал, она умерла! Погибла! А она мне в лицо расхохоталась, говорит, я хотела тебя проверить…
- Это не женщина,  – Зина закачала головой.
- Ей нужна забава! – Борис Петрович вытер слезы. – Игра… Ей видимо мало сцены!
 Зина положила свою руку на руку Бориса Петровича.
- Боречка, - сказала она. – Ну почему ты не рассказал мне раньше?
- Я боялся, - Борис Петрович умоляюще посмотрел на жену. – И ведь она  связывала меня веревками, говорила, что я немецкий унтер-офицер, а она разведчица. Это болезнь, Зина!
- А сейчас где она?
- В больнице, - сокрушенно вздохнул Борис Петрович. – Так и там она играет какую-то роль!
- Ты был у нее?
- Конечно! Я поехал, думаю, может это какая-то ошибка! Смотрю на нее, а она смотрит на меня и говорит, вы Карл Вильгельм Дифенбах? Я говорю, да.
- Господи! – Зина перекрестила себя три раза.
- А что я мог сказать? – Борис Петрович задумался, как будто бы начал вспоминать эту встречу.
- Боря! – взмолилась Зина. – Боречка!
- У нее щеки пылают, глаза горят…  Говорит, нарисуйте меня!
- Ты только подумай…
- Зина, - Борис Петрович закрыл лицо руками. – Ты единственный человек, кто может меня понять…
- Конечно!
- И не осудить…
- Ну, о чем ты? 
- Спасибо, - Борис Петрович чуть не зарыдал. – Прости меня, Зина!
- Давай я котлеток положу, - Зина стала накладывать котлетки. – Господи! Сколько в этом мире несчастных людей… 
После этого Зина стала более спокойной, и какой-то  сердечной что ли.