Три антивоенных сказки Льва Толстого

   Ещё допреже утверждения антивоенных настроений Льва Николаевича на христианском религиозном фундаменте, то есть до начала 1880-х годов, Толстой как писатель, педагог и общественный деятель был «народником», симпатизирующим жизни и трудам народа, крестьян. Подобно тому, как всемирная вера христианства адресовывалась самим Учителем Христом прежде всего евреям, своему народу, а уж после — язычникам и всем, кому суждено было спастись, так и Толстой стремился выразить христианское сознание в наидоступнейшем простецам, художественном слове — в серии переработанных им изустных народных легенд, притч и сказок. Недаром едва ли не первой острой критики с позиций церковной ортодоксии — и, кстати сказать, чрезвычайно остроумной, глубокой и талантливой — удостоился рассказ-притча Л. Н. Толстого для народного чтения «Чем люди живы?» (1881).

 Консервативный публицист и мыслитель Константин Николаевич Леонтьев пришёл к убедительно аргументированному им заключению, что в рассказе выразилось отнюдь не учение ортодоксального православия, а своего рода «розовое» христианство, соблазнительное и лживое, как сам дьявол: учение, в котором розовая водица — вместо крови Христа. Сопливая, с сахаром, любовь на месте безусловных ценностей смирения и страха Божия.

   Между тем, как раз в изустном варианте, в котором Толстой слышал и записал смутившую Леонтьева легенду со слов заонежского сказителя В. П. Щеголёнка, она значительно сентиментальней, а кроме того “сдобрена” откровенно сказочным элементом. Рассказ же о жизни семьи деревенского сапожника-труженика в изложении Л. Н. Толстого отличается бытовой и психологической правдой. Лишь в заключительных главах правда реального соединяется с правдой условного, фантастического, идеального: выясняется, что спасённый Семёном голый на морозе человек — это Ангел, наказанный Богом за ослушание и посланный им на землю познать Божью мудрость. Сапожник так же выдерживает серьёзное испытание Свыше — проявляя как раз самые христианские милосердие, смирение и памятование о «ветхом Адаме», то есть страх Божий, страх своего греха.

 В 1885 – 1886 гг. году Толстой создаёт сразу три сказки, затрагивающие уже, в разной степени, военную тему. 

 Тема сказки «Работник Емельян и пустой барабан» (не позднее весны 1886 г.) взята из известного сказочного сюжета, по которому лягушка красавица-девица выходит замуж за молодца, и этим возбуждает зависть в царе; чтобы избавиться от молодца-бедняка, царь задаёт ему трудные задачи, и под конец самую трудную — «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». В исполнении этих задач ему помогает жена его. Толстой же добавил жене помощницу — старушку СОЛДАТКУ, то есть одинокую мать, вероятно, погибшего или без вести пропавшего на войне сына, которой — как в наши дни, в путинской России, сотням матерей подкупленных на контракт с дьяволом деньгами или принудительно угнанных в «мобилизацию», то есть в военное рабство, погибших или покалеченных их чад, рабов и жертв преступной войны в Украине — было, за что ненавидеть злого царя и желать отомстить ему. К ней-то и посылает Емельяна мудрая жена.

  Выйдя за город, Емельян встретил учащихся солдат:

 «Подошёл к ним Емельян и спрашивает:

 — Не знаете ли, братцы, где идти туда, — не знай куда, и как принести того, — не знай чего?

 Услыхали это солдаты и удивились.

 — Кто, — говорят, — тебя послал искать?

 — Царь, — говорит.

 Мы сами, — говорят, — вот с самого солдатства ходим туда, не знай куда, да не можем дойти, и ищем того, — не знай чего, да не можем найти. Не можем тебе пособить» (25, 166).

 Они такие же подданные этого царя,как и Емельян, но в военном рабстве, в отупляющей муштре, в унижении… А Емельян может всякий час хотя бы вернуться домой. Они ненавидят царя больше, чем Емельян, но не могут оравой ничего, и оттого, как посланнику ненавистного царя — если и могли бы помочь, то, вероятно, не захотели бы. 

  Емельян в этой сцене не просто тихо ненавидит, а радостно мстит: он свободнее солдат. Ощущая это, рабы тётушки родины не могут не завидовать герою.

  Но вот добрался Емельян до ЛЕСНОЙ ИЗБУШКИ безутешной старухи-солдатки, «мужицкой, солдатской матери», с явными чертами Бабы-Яги, вот только — «кудельку прядёт, сама плачет и пальцы не во рту слюнями, а в глазах слезами мочит» (Там же. С. 167).

  Вообще в сказке архетип «нити судьбы» представлен обильно: это и веретёна, и волшебный клубок — путеводная нить…

  Показал Емельян «солдатке» веретёнце жены, для опознания, и рассказал об издевательствах и домогательствах царя:

 «Отслушала старушка и перестала плакать. Стала сама с собою бормотать:

  — Дошло, видно, время. Ну, ладно, — говорит, — садись сынок, поешь.

  Поел Емельян, и стала старуха ему говорить:

 — Вот, тебе, — говорит, — клубок. Покати ты его перед собой и иди за ним, куда он катиться будет. Идти тебе будет далеко, до самого моря. Придёшь к морю, увидишь город большой. Войди в город, просись в крайний двор ночевать. Тут и ищи того, что тебе нужно.

 — Как же я, бабушка, его узнаю?

 — А когда увидишь то, чего лучше отца, матери слушают, оно то и есть. Хватай и неси к царю. Принесёшь к царю, он тебе скажет, что не то ты принёс, чт; надо. А ты тогда скажи: “Коли не то, так разбить его надо”, да ударь по штуке по этой, а потом снеси её к реке, разбей и брось в воду. Тогда и жену вернёшь, и мои слёзы осушишь» (Там же).

 Дошёл Емельян до города, заночевал в доме на окраине, а утро вдруг принесло ему разрешение чудесной задачи:

 «Слышит, отец поднялся, будит сына, посылает дров нарубить. И не слушается сын:
 
 — Рано ещё, — говорит, — успею.

 Слышит, — мать с печки говорит:

 — Иди, сынок, у отца кости болят. Разве ему самому идти? Пора.
 Только почмокал губами сын и опять заснул» (Там же. С. 167 – 168).

    В вариантах к трактату Толстого «Царство Божие внутри вас», о котором очень подробно пойдёт у нас речь ниже, находим следующее замечательное суждение:

    «Есть пословица: «Не послушаешься отца, матери, послушаешься ослиной шкуры», т.е. барабана. И пословица эта применима даже в прямом смысле к людям нашего времени, не принявшим учение Христа, или принявшим его в извращённом церковью виде. Люди, не принявшие учение Христа во всём его значении, должны отречься от всего человеческого и слушаться одного барабана. И освобождение от барабана только одно исповедание учение Христа, не урезанного от главных требований его, а всего христианского учения во всём его значении.

Уж сколько времени, более столетия бьются европейские народы над тем, чтобы установить новые формы жизни, давно определённые в сознании. Но всё тот же старый, самый грубый деспотизм руководит жизнью, и новые формы жизни не только не по-лучают приложения, но тем самым явления жизни, уже давно отвергнутые сознанием людей, как то: рабство и изнурение одних людей в пользу праздности и роскоши и других, казни и войны – становятся всё жесточе и жесточе» (28, 314 – 315).

    Покупка людей в солдатчину «контрактами», как и мобилизация, и даже «мирная», но обязательная срочная служба — всё это можно уподобить неслышной простецам, но тем неукоснительней влияющей на них, как кукловод на марионеток, «музыке» барабана.

    Однако вернёмся к сюжету сказки.

  «Только заснул <непослушный сын>, вдруг загремело, затрещало что-то на улице. Вскочил сын, оделся и выбежал на улицу. Вскочил и Емельян, побежал за ним смотреть, чт; то такое гремит и чего сын лучше отца, матери послушался.

  Выбежал Емельян, видит — ходит по улице человек, носит на пузе штуку круглую, бьёт по ней палками. Она-то и гремит; её-то сын и послушался. Подбежал Емельян, стал смотреть штуку. Видит: круглая, как кадушка, с обоих боков кожей затянута. Стал он спрашивать, как она зовётся.

 — Барабан, — говорят.

 — А что же он, — пустой?

 — Пустой, — говорят.

 Подивился Емельян и стал просить себе эту штуку. Не дали ему. Перестал Емельян просить, стал ходить за барабанщиком. Целый день ходил и, когда лёг спать барабанщик, схватил у него Емельян барабан и убежал с ним. Бежал, бежал, пришёл домой в свой го-род. Думал жену повидать, а её уж нет. На другой день её к царю увели.

 Пошёл Емельян во дворец, велел об себе доложить: пришёл, мол, тот, что ходил туда, — не знай куда, принёс того, — не знай чего. Царю доложили. Велел царь Емельяну завтра придти. Стал про-сить Емельян, чтобы опять доложили.

 — Я, — говорит, — нынче пришёл, принёс, что велел, пусть ко мне царь выйдет, а то я сам пойду.

 Вышел царь.

 — Где, — говорит, — ты был?

 Он сказал.

 — Не там, — говорит. — А что принёс?

 Хотел показать Емельян, да не стал смотреть царь.

 — Не то, — говорит.

 — А не то, — говорит, — так разбить её надо, и чёрт с ней.

 Вышел Емельян из дворца с барабаном и ударил по нём. Как ударил, собралось всё войско царское к Емельяну. Емельяну честь отдают, от него приказа ждут. Стал на своё войско из окна царь кричать, чтобы они не шли за Емельяном. Не слушают царя, все за Емельяном идут. Увидал это царь, велел к Емельяну жену выве-сти и стал просить, чтоб он ему барабан отдал.

 — Не могу, — говорит Емельян. — Мне, — говорит, — его разбить велено и оскретки в реку бросить.

 Подошёл Емельян с барабаном к реке, и все солдаты за ним при-шли.  Пробил Емельян у реки барабан, разломал в щепки, бросил его в реку, — и разбежались все солдаты. А Емельян взял жену и повёл к себе в дом.

 И с тех пор царь перестал его тревожить» (Там же. С. 167 – 169).

 Барабана в нашей книге было уже немало. Мы помним, что для Толстого, вполне справедливо, военная музыка и в особенности звук и ритм барабана означает действие «таинственной, безучастной силы, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных» («Война и мир»). Силы инфернальной — с ко-торой, соответственно, может и помогает герою справиться сол-датская мать, инфернальная волшебная помощница, «Баба-Яга» толстовской сказки. Олицетворение матриархальной Праматери человечества. Настоящая солдатская мать: ненавидящая и мстящая. Не похожая на «солдатских матерей» в подпутинской России, которые скулят и просят…

  Барабан был среди детских игрушек маленького Льва. Барабан в «Войне и мире» — в руках юного Винсента, как олицетворение ложной, противоестественной всякому дитя Бога, роли участника одурманения и подготовки к убийству людьми людей. «Весенний» — прозвали его простые солдаты. А весна — символ надежды. Настороженной, у крестьянина, надежды — а для насторожённо-сти нужен ясный ум… Русский кацап Долохов в романе погляды-вает на Винсента с вожделением воплощённой Смерти — но уби-вает не его, а юного Петю Ростова, не имевшего насторожённости взрослых. И там же, в «Войне и мире» — казнь, «в условиях воен-ного времени», под равнодушные, ледяные барабаны, а под злые, подгоняющие людей, утверждающие над солдатами и над пленными военное рабство — жестокость по отношению к больным и ослабленным…

  Но вот Толстой 1880-х, Толстой-христианин — совсем иначе ис-пользует в сюжете сказки эту злую, гипнотизирующую власть, а затем — символически «побеждает» её, с наслаждением, руками положительного персонажа, уничтожая барабан и освобождая солдат от греха повиновения государству!

   В сказке осквернены, унижены зависимостью от монаршьего деспотизма — и жена Емельяна, которую успел забрать себе царь, и солдаты, и безутешная «солдатка», мать. Свобода и честь дороже жизни, и даруются Свыше иногда тем, кто готов служить в мире Божьей правде-Истине, уничтожению деспотизма и солдатчины — пускай даже во временном союзе с древними, честными «силами зла».

 Конечно, такая сказочка сразу, при попытках опубликования, встретила неблагосклонность цензуры. Первоначально главным персонажем тоже был солдат, и сказка в черновике именовалась «Солдат и пустой барабан». По цензурным требованиям солдат был заменён «мужиком», «царь» «воеводой», «солдаты» превратились в «стрельцов», а волшебная и зловещая СОЛДАТКИНА МАТЬ — в простую мать «мужицкую». Впервые в России сказку удалось опубликовать в неурожайный 1892 год, в благотворительном сборнике «Помощь голодающим». Имени автора при названии сказки не было, да и на месте самого заглавия стояло одно лишь слово: «Сказка», и лишь к заключению, для пущего обмана цензу-ры, составители сборника прибавили: «Из народных сказок, со-зданных на Волге в отдалённые от нас времена, восстановил Лев Толстой» (см.: Помощь голодающим. Научно-литературный сбор-ник. М., 1892. С. 587 – 593).


                * * * * *

 В сказке «Зерно с куриное яйцо» (1885) разоблачаются те жадность и зависть людей, хищничество до чужих трудов, которые с первобытных времён занимали значительнейшее место среди причин войны. В найденной случайно “штучке” размером с куриное яйцо сперва даже царские мудрецы не могли опознать простого ржаного зёрнышка. Дряхлые старики, и те не могли упомнить такого… Но вот пригласил царь ещё старейшего по летам старожила, не из его придворных мудрецов, а ОТЦА старейшего из них, передвигавшегося уже с костылём. И явилось вдруг — чудо, с утопической, но, конечно же, очень-очень нравоучительной сказкой о крестьянском «золотом веке»:

«Вошёл старик к царю без костылей; вошёл легко; глаза светлые, слышит хорошо и говорит внятно. Показал царь зерно деду. Поглядел дед, повертел.

— Давно, — говорит, — не видал я старинного хлебушка.

Откусил дед зерна, пожевал крупинку,

— Оно самое, — говорит.

— Скажи же мне, дедушка, где такое зерно родилось? На своём поле не севал ли ты такой хлеб? Или на своём веку где у людей не покупывал ли?

И сказал старик:

— Хлеб такой на моём веку везде раживался. Этим хлебом, говорит, я век свой кормился и людей кормил.

И спросил царь:

— Так скажи же мне, дедушка, покупал ли ты где такое зерно, или сам на своём поле сеял?

Усмехнулся старик.

— В моё время, — говорит, — и вздумать никто не мог такого греха, чтобы хлеб продавать, покупать. А про деньги и не знали: хлеба у всех своего вволю было. Я сам такой хлеб сеял, и жал, и молотил.

И спросил царь:

— Так скажи же мне, дедушка, где ты такой хлеб сеял и где твоё поле было?

И сказал дед:

— Моё поле было земля Божья. Где вспахал, там и поле. Земля вольная была. Своей землю не звали. Своим только труды свои называли.

— Скажи же, говорит царь, мне ещё два дела: одно дело отчего прежде такое зерно рожалось, а нынче не родится? А другое дело отчего твой внук шёл на двух костылях, сын твой пришёл на одном костыле, а ты вот пришёл и вовсе легко; глаза у тебя светлые, и зубы крепкие, и речь ясная и приветная? Отчего, скажи, дедушка, эти два дела сталися?

И сказал старик:

— Оттого оба дела сталися, что перестали люди своими трудами жить, на чужое стали зариться. В старину не так жили: в старину жили по-Божьи; своим владали, чужим не корыстовались» (25, 65 – 66).

Что это перед нами? Воплощённый в ярких, запоминающихся образах идеал христианского отношения к труду и его результатам — дарующего радостный покой народам и мир земле!

                * * * * *

  Наконец, в том же 1885 году Толстой создаёт остронецензурную сказочку, полное именование которой таково: «Сказка об Иване-дураке и его двух братьях: Семёне-воине и Тарасе-брюхане и немой сестре Маланье, и о старом дьяволе и трёх чертенятах». Как явствует из такого названия, Толстой задействовал обычный, простой и излюбленный мотив народных сказок про трёх братьев — двух хитрых и третьего — простака, а кроме того “подключил” к сюжету и мир инфернальный. Но, пожалуй, этим и ограничивается сходство сказки об Иване дураке Толстого с народной.

  Взяв основой своего рассказа трёх братьев народной сказки, Толстой по этой канве даёт в простой, общепонятной форме резкую политическую сатиру. По его собственным словам, приводимым П. И. Бирюковым, в старшем брате, Семёне-Воине, он хотел изобразить идею милитаризма, получившую такое сильное развитие при Николае I, в Тарасе-Брюхане (в некоторых рукописях — Кулаке) дать картину капиталистического строя. «А единый закон Иванова царства: “у кого мозоли на руках — полезай за стол, а у кого нет мозолей — тому объедки со свиньями”, будет служить вечным обличением паразитизма привилегированных классов» (Бирюков П.И. Биография Льва Николаевича Толстого: В 4-х т. Т. 3. М. 1923. С. 23). Ирония Толстого, по свидетельству биографа, разобидела в особенности людей с мозолями на языке и жопе, именно интеллигентов: они «от большого ума обиделись на эту сказку, видя в ней оскорбление всего мыслящего человечества», зато в народе она «имела большой успех» (Там же).

Сюжет сказочки остроумно-затейлив. Было у отца три сына, Семён-воин, Тарас-брюхан и Иван-дурак, да дочь Маланья, немая.

Ушёл Семён в город, военным стал. Ушёл Тарас в город, купцом стал. Иван всё на поле работает.

Вот захотелось Семёну половину хозяйства у отца забрать. Иван не стал рядиться, отдал Семёну его долю. Так же и Тарас поступил.

Узнал о том старый чёрт, расстроился. Захотел братьев поссорить и велел этим делом чертенятам заняться.

Первый чертёнок сделал Семёна хвастливым. Похвастал Семён, что кого хочешь победит, и послал его царь на индийского царя войной. Но разбил Семёна индийский царь.

Второй чертёнок сделал богатого Тараса жадным. Стал Тарас всё подряд скупать, в долги залез и разорился.

Третий чертёнок решил Ивану пахать не давать, больным его сделал. Но Иван пашет, на больной живот внимания не обращает. А потом взял и поймал чертёнка. Пришлось чертёнку дать Ивану корешков от всех болезней. Выздоровел Иван, отпустил чертёнка с богом, тот под землю и провалился.

А Семён с Тарасом пришли к Ивану жить. Их чертенята тоже стали Ивана пытать, косить не давать, да рубить не давать. Но поймал их Иван и получил способности солдат из сена делать, а деньги из листьев.

Наделал он солдат Семёну, а денег Тарасу. Уехали братья, царства себе заполучили.

А Иван вылечил царскую дочь и тоже царём стал. Да только привычку работать не бросил. Да и жена его царевна решила от мужа не отставать и тоже работать стала. Цари да умные из Иванова царства разбежались, а дураки остались мирно, свободно и радостно сообща трудиться.

Узнал про то старый чёрт. Решил извести братьев. Сделал так, что Семён опять войну проиграл, а Тарас разорился. К Ивану чёрт явился, стал ему предлагать народ в армию собрать. Иван не возражает, да вот дураки в армию не идут.

Стал чёрт всем золото предлагать, а дураки взяли немного, и детям, как красивые камушки, для игр раздали.

Подбил чёрт соседнего царя войной на Ивана пойти, а дураки не сопротивляются, только плачут да усовещивают «врага». Плюнули на такую войну соседские солдаты, да и разбежались.

Стал чёрт учить дураков головой работать. Залез на каланчу и стал объяснять, как головой работать. А дураки всё ждали, когда он сам головой работать станет.

Оголодал чёрт, стал головой о колонны биться, а потом и по ступенькам скатился. Увидел это Иван и сказал, что такая работа головой ему не нужна. Принял братьев обратно и всего у них было вдоволь.

Писание сказки, в начале имевшей короткое название «Иван Дурак», было начато в августе или сентябре 1885 г. С. А. Толстая, обыкновенно сообщавшая своей сестре Т. А. Кузминской все связанные с Л. Н. Толстым интересные и животрепещущие новости, в сентябре 1885 г. в своём письме к ней пишет, что им написана «чудесная сказка»; он «прочёл нам и мы все пришли в восторг». Это была первая редакция сказки. «Теперь, — прибавляет Софья Андреевна, — он её старательно переделывает» (Цит. по: 25, 715. [Комментарии.]).

В ноябре 1885 г. С. А. Толстая, приступив к издательскому бизнесу, начала самостоятельно готовить к изданию 5-ое собрание «Сочинений графа Л. Н. Толстого», но сразу столкнулась с цензурой из-за 12-й части, заключающей в себе произведения последних лет. Как мы помним, она решилась сама ехать в Петербург с хлопотами перед высшими чиновниками. И хлопотала она, помимо трактатов супруга «В чём моя вера?» и «Так что же нам делать?», и над разрешением для «Ивана Дурака». Добиться такого разрешения удалось лишь к апрелю 1886 года. Тогда же, 22 апреля 1886 г. было разрешено и отдельное издание сказки для народного книгоиздательства Л. Н. Толстого «Посредник». Но на это издание, как народное, цензура наложила свою руку, оберегая будущих его читателей от фраз и слов, могущих внушить им неуважение к царской власти и государственному устройству, говорящих против воинской повинности и военной службы, против податей и иных финансовых обложений населения — против всего того, что Толстой юмористически называет в сказке «порядками хорошими». Через год, в феврале 1887 года, второе издание сказки в «Посреднике» было целиком арестовано. А в 1892 г. экземпляры первого издания были запрещены к любому распространению — примерно, как в современной России, в 2023 году, антивоенная и иная «экстремистская» литература.

Интересен отзыв о сказке духовного цензора, члена комитета духовной цензуры архимандрита Тихона в 1887 году. «Сказка об Иване Дураке, — говорит он, — проводит, можно сказать принципиально мысли о возможности быть царству без войны, без денег, бeз науки, без купли и продажи, даже без царя, который по крайней мере ничем не должен отличаться от мужика — мысли о единственно полезном и законном труде — мозольном. Здесь, в этой сказке, прямо осмеиваются современные условия жизни: политические (необходимость содержать войска), экономические (значение денег) и социальные (значение умственного труда)» (Там же. С. 717).

«Досталось» от этой замечательной сказки Льва Николаевича всем, но самой жаркой неприязнью и в наши дни пылают к ней именно «умственники», учёные и прочие казённо дипломированные городские ****и обоих полов, любящие запродать свою, нагруженную знаниями, верхнюю головку очередному халтурному правительству — и разнообразной прозой, а часто и стишками, послужить лживой его пропаганде! С тоскою горбатых, которых исправит лишь могила, узнают они себя в образе побеждённого в сказке народным героем «господина хорошего», обманщика лукавого — чёрта.

                ____________________
                _________