Военкор и муза

       "хроники ржавой империи".


    - Где Сережа? – спросил грозно главный редактор.
    - Попал в окружение бутылок, - поделилась информацией секретарша. - Как с боевой командировки вернулся, так в депрессии лежит.
    - А должен лежать в окопе, - возмутился главный редактор. – Я что ли должен победы на фронте придумывать? Он делает это намного лучше.
    - Вы же знаете, из крепленного окружения легко не выбраться. Тем более, когда вдохновения нет.
    - Значит придется вызывать музу быстрого реагирования. Она из любого окружения выведет.
    - Может без музы обойдемся? – вздрогнула невольно секретарша.
    - Не обойдемся. Звони Варваре Яковлевне. Иначе мы не выполним планы по радостной информации и хорошему настроению. Ты же не хочешь наших читателей в депрессию загнать? Это нам будет стоить гораздо дороже.

    Сережа лежал в старомодном платяном шкафу, в полной темноте. Одетый в дырявую майку, один носок и спортивные штаны. Скрученные в узел цветастые трусы прятались в левом кармане, а в правом - хранился домашний тапочек. Воздуха в шкафу не хватало. Там воняло спертым прошлым, затхлыми воспоминаниями и обнаглевшей от вседозволенности молью. Из всех запахов особо выделялась вонь детской пижамы, что покоилась на верхней полке. Она лежала там уже три десятка лет и пахла мертвыми мечтами стать врачом.
    Порой Сережа впускал в шкаф немного света. Слегка приоткрыв дверцу, он нащупывал рукой полную бутылку и тянул ее во тьму.  Затем, пил прямо из горлышка и закусывал платьем давно ушедшей от него жены. На вкус ткань была как прессованная пыль, в которую попали крошки шоколада.  Но сколько бы он не жевал платье в сиреневый кружочек, ощущение безвозвратной потери не уходило. Он чувствовал себя выпотрошенным подругой войной, с которой жил последние два года. Сначала изнасилованным обещаниями скорой победы, а затем забытым в переполненном разбитыми надеждами шкафу.

    Варвара Яковлевна вошла в квартиру без стука. Двухметровая крепкая женщина со стальным цветом волос, в каракулевой шубе. На спине шубы виднелся герб, сложенный из дохлых овец. С приходом музы, квартира наполнилась запахом горелого лука и парного молока.
    Открыв резко дверцу, Варвара Яковлевна выволокла Сережу за волосы и заставила выплюнуть съеденный уже наполовину рукав платья. На шее музы горела страшными рубцами клеймо министерства обороны, а на лбу среди морщин, сверкала татуировка, сделанная в виде пулевого отверстия.
    - Веру потерял? – спросила она ласково и погладила Сережу по голове. – Бедненький.
    Военкор ничего не ответил. Он лишь смотрел с тоской на пожеванный наряд бывшей жены. 
     - Трудно, наверное, без веры жить?
    - Трудно, - наконец выдавил из себя Сережа.
    - Тогда ложись на кровать, будем веру восстанавливать.
    - Мне бы сначала проблеваться. Тошнит, - Сережа попытался встать на ноги.
    - Некогда блевать, - муза осталась непреклонной.  – Ваша редакция оплатила мне только полчаса.

    С этими словами Варвара Яковлевна подняла военкора с пола. Кинула его с легкостью на кровать и сбросила с себя гербовую шубу. Под шубой, муза оказалась совершенно голая. Все ее бронзовое, загоревшее от частых командировок тело покрывал уголовный кодекс. Мастерски сделанная наколка придавала ее мощным формам государственное значение, а всем, кто ее видел в голом виде - чувство необратимости судьбы. Одна ее грудь была полностью высушена и болталась жутким сморщенным кулечком, другая - возвышалась массивным холмом со следами укусов. На груди, среди отпечатков зубов и синяков была заметно строгое предупреждение – «молоко родины без талона не выдается».

    Не растрачивая времени на слова, муза уселась рядом с Сергеем и сунула ему в рот огромный коричневый сосок.
    - Пей, - приказала она коротко.
    Военкор сразу понял, что сопротивляться бесполезно. Он разбавил аромат горелого лука недельным перегаром и начал пить молоко родины с привкусом крови.  Сначала довольно вяло, но затем с гораздо большим аппетитом. При этом думал, что в кипяченном виде «родина» была бы вкуснее. А еще проклинал жадную редакция за «только полчаса» и не сводил глаз с выбитой чуть ниже ключицы статьи уголовного кодекса:
    «Идеологическая депрессия и алкогольное дезертирство наказывается сроком лишения свободы до восьми лет. Прятки в шкафу являются отягчающим обстоятельством».