Книга на асфальте

Старик, подобно многим пожилым людям, просыпается на рассвете. Шаркая рваными тапками, он заходит на кухню, включает свет. Окутавшие стол тёмные полчища тараканов рассыпаются по углам. Сожительство с ними старика не тревожит. Он машинально выливает остатки разбавленного спирта в грязную, с отбитой ручкой чашку и чуть скривившись, делает глоток. Тараканы, нетерпеливо выставив из щелей шевелящиеся усы, наблюдают, как старый мужчина набирает воду в почерневший от гари чайник, чиркает спичкой, зажигает конфорку газовой плиты, потом сигарету, и выходит на балкон. Наконец у них появляется несколько минут на завершение прерванной трапезы.

Старик медленно выпускает дым и задумчиво смотрит серыми выцветшими глазами на просыпающийся город, стараясь определить, пойдёт дождь или нет. «Будет пасмурно, но без дождя», — обнадёживает он себя. Жаль, не всегда сбываются его прогнозы.

Нас он хранит здесь, на балконе, в деревянной тумбочке. Это единственное место в квартире, куда не забираются прусаки, беспощадно портящие наши страницы. Несмотря на влагу, холод, жару, здесь мы в относительной безопасности.

Мужчина завершает утренний ритуал, докуривая сигарету. Потом он допивает чай с перламутровыми жирными разводами, складывает нас в большую картонную коробку и привязывает её к ржавой двухколёсной тачке. «Гото-ово. Можно отправляться в путь», — тяжело вздыхая, еле слышно произносит он. 

 Кратчайшим маршрутом под психоделический скрип правого колеса тачки старик проходит под арками домов по направлению к блошиному рынку. Около получаса меня, придавленного стопкой моих же товарищей, жёстко подбрасывает на выбоинах межквартальной дороги почти полностью разбитой после зимы. Старик всегда кладёт меня в середину, используя другие книги, как «живой» щит. Это для того, чтобы уберечь меня от непогоды.

Государственные режимы меняются, а стихийный рынок был и продолжает существовать. Здесь можно найти всё от поношенных, никому не нужных вещей и замурзанных мягких игрушек, до старинных монет, являющихся материальным эхом, нечаянно добравшимся из прошлого в день сегодняшний, бронзовых бюстов писателей и старинных дверных ручек. «Прикрутите такую ручку к любой двери, — кричит продавец ручек, поднимая одну из них над головой, — потом откроете её и увидите, что за ней уже светлое будущее! Ура, товарищи!» Кажется, он уже успел отметить успешную торговлю, о чём свидетельствует его развесёлое настроение.

Вот мы и на месте. Старик подходит к закреплённому за ним клочку асфальта, закуривает сигарету, расстилает клеёнку и с задумчивым видом начинает раскладывать нас на определённые места, в зависимости от жанра. Он наклоняется к коробке, и дым от зажатой в зубах сигареты попадает ему в глаза, они начинают слезиться. Щурясь, пожилой мужчина продолжает своё дело, лишь сильнее затягиваясь и чаще причмокивая пожелтевшими от никотина губами.

Моё место всегда в центре. Прямо перед ним. Справа от меня располагаются исторические книги, среди которых непонятным образом затесалась синяя в мягкой обложке Конституция. В этой молчаливой книге написано много интересного, как, например, что государство должно выполнять социальные обязательства перед гражданами страны. Но если оторвать взгляд от её обложки и повернуть голову влево, то можно увидеть огромную надпись над рынком. «Рынок для социально незащищённых и малообеспеченных граждан». Именно поэтому, что Конституция очень молчаливая и безобидная книга, нашему хозяину и другим «чернокнижникам» пришлось покинуть это место из-за того, что они не в состоянии платить арендную плату в таком размере, в каком могут платить торговцы шмотьём. Вот они и ютятся вдоль дороги, идущей от церкви к базару. 

За исторической литературой лежат беллетристика и детективы, пользующиеся спросом среди торговцев с расположенного неподалёку хозяйственного рынка. Они немного доплачивают, и старик позволяет им обменивать уже прочитанные уголовные байки на новые, чтобы, заучив блатные выражения, торгаши могли пощеголять друг перед другом, подражая описанным в книжках криминальным авторитетам. 

Слева от меня – большая чёрная Библия. Она возглавляет целый ряд книг религиозного содержания. Несмотря на то, что в ней имеется известная строка «Не укради», весь базар кишит карманниками.

Карманники, или «щипачи», начинают свой трудовой день у высокого храма, ослепляющего золотом куполов и соседствующего со зданием районной администрации. Помолившись и перекрестившись, они растворяются в толпе, охотясь на зазевавшегося или сильно озабоченного необходимыми покупками брата.

Удачно вытянутый мобильный телефон сбывается на этом же рынке торговцам поддержанной аппаратурой. А часть выручки, впрочем, как и часть денег из вытянутого кошелька, уходят в качестве пожертвования в церковь, с чьей пассивной помощью эффективнее обманывается совесть. Минуточку. Тут мой литературный сосед, шурша страницами, решил продекламировать: «Люблю высокие соборы, душой смиряясь посещать». Начало-ось. Другой сосед добавляет: «Благотворящий бедному, даёт взаймы Господу». Друзья, да погодите вы. Не мешайте.

Продолжаю.

В ряду с религиозными книгами досталось место и книгам по хиромантии, астрологии, фэн-шую и сонникам. Здесь же размещаются мои товарищи с многообещающими названиями  «Как стать счастливым» или «Как стать богатым». Они вообще не пользуются спросом, видимо, из-за нищенского вида их продавца.

Смотр представителей бумажного мира завершается художественной литературой и философией. Как раз между ними, в центре, нахожусь и я, подобно любимой собаке, занимающей почётное место у ног своего хозяина. Будь у меня хвост, я бы благодарно им  виляла, как делают те дворняги, ошивающиеся около мясного корпуса, жалобно всматриваясь в глаза прохожим.

Следует заметить, меня довольно часто покупают и на радость старика также часто возвращают. Покупатели разочаровываются, ожидая от меня чересчур тщательного разжёвывания пищи для ума, после которого даже она начинает терять аппетитный вид. Поэтому я, словно сказочная неразменная монета, спустя несколько дней, а то и недель, снова оказываюсь у своего хозяина.

После продажи какой-нибудь книги старик всегда угощает выпивкой сидящую рядом единственную подругу дней его суровых Таню. Она тоже из плеяды «чернокнижников», и между ними есть негласная договорённость. Кто первый продаёт, тот и угощает. Их отношениям способствует болезненная зависимость обоих, которую таким образом легче  удовлетворять. Таня намного младше старика, но хронический алкоголизм настолько сильно изменил её внешность, что от былой красоты не осталось и следа. Сегодня она в гламурной розовой шубке, искусственный мех которой слипся в грязные коричневатые сосульки. Она сидит на раскладном табурете, закинув ногу на ногу, манерно отведя от лица руку с сигаретой, и томно наблюдает, как поток суетящихся прохожих увлекает за собой плавно закручивающиеся и растворяющиеся в воздухе клубы седого дыма.

Если говорить о «чернокнижниках», уместно сообщить, что все они – люди с искалеченными телами и душами. С непростым прошлым и отсутствием будущего. Они живут только настоящим.

Мы лежим на асфальте в ожидании покупателя. Наши обложки выгорают от солнца, чернеют от дорожной пыли, слякоти, ветшают под воздействием ветра и внезапно нагрянувшего дождя. Постепенно «чернокнижие» обезличивает нас, превращая в сплошную тёмную массу. Несмотря на это, его суровая атмосфера приятнее, чем напыщенная атмосфера книжного магазина. Ведь цель покупки уличной книги – это чтение, а не нахождение на полках.

Неожиданно я чувствую чарующий магнетизм, исходящий от потянувшейся ко мне руки. Старик и я понимаем, что это мой новый хозяин. И, проникшись симпатией к молодому незнакомцу, старик одобрительно кивает головой, желая мне лучшей участи.

Дело сделано. Старик грустно смотрит, как меня закрывают в потёртой кожаной папке. «Вы не пожалеете, что купили эту книгу», — произносит он прощальные слова. Незнакомец искренне его благодарит и уходит. А я знаю, мы  больше не увидимся. Cтарик никогда не придёт на рынок. Да и меня больше сюда не вернут. Поставят на полку среди тысяч собратьев, предварительно подклеив мои надорванные временем страницы.

Поздним вечером, изрядно напившись, старик вернётся домой. Пару раз он попытается затянуть в подъезд тачку с книгами, пока она не перевернётся, и все мои товарищи не окажутся на асфальте. 

Свет от фар проезжающих автомобилей будет бесцеремонно врываться в окна его квартиры, выходящие на оживлённую улицу. По облупленному потолку замелькают тени ветвистых платанов, а вместе с ними промелькнут последние воспоминания.

Ветхие шторы не задёрнуты. Глаза старика открыты.

Книги продолжают лежать на асфальте.
      

2005