Ничто хочет знать Homo excrementum faciens

И я, родившись, начал дышать общим воздухом и первый свой голос обнаружил плачем одинаково со всеми.
(Книга Премудрости Соломона).

Есть такая распространенная позиция – сидеть на верхнем этаже и внушать себе позитивное отношение к жизни, в то время как в подвале сдирают шкуру с ближних. При этом каждый прожитый день делает нас ближе к живодерне. "Пусть оптимистичный (sanguine) здоровый разум изо всех сил проявляет свою странную силу жить настоящим моментом, игнорируя и забывая, но зловещий фон всегда рядом и череп ещё ухмыльнётся на банкете", – говорил Уильям Джеймс. Ключевое слово здесь – ухмыльнется. Лучшие философы – это дети с их шоковым контентом и садистскими стишками. Ребенок часто еще не воспринимает мир как данность и на какое-то время становится философом человеческого состояния. Он еще не знает, что все это хоть не всерьез, но, скорее всего, надолго.

"Мало кто после двадцати лет сохраняет эту непринужденную животную благожелательность. Мир ведь – это не то чем вы его вначале считали, вот в чем вся штука. Вот морда в процессе взросления и меняет выражение. И еще как! В два счета выяснилось, что вокруг одни сволочи. Ваша физиономия это и подтверждает". (Селин. "Путешествие на край ночи")

Раб может наивно сменить локацию, ибо "чем дольше живешь на одном месте. тем больше вещи и люди распоясываются, разлагаются и начинают смердеть специально для вас". Но выдавить из себя раба путем механической перестановки мест слагаемых раб не способен по определению. "Поначалу становится чуточку лучше, ведь нужен какой-то срок, чтобы люди познакомились с вами прежде чем они возьмут разбег и придумают способы как вам нагадить". (Селин) Однако в итоге каждое следующее место хуже предыдущего, а каждый другой начальник = хозяин вашего времени стократ хуже.(Любопытно. что на таджикском диалекте языка фарси "начальник" это "МУДИР". Очень знаковое созвучие, ведь очевидно, что именно по этому признаку происходит противоестественный отбор в начальники).

Но как все-таки попытаться хотя бы частично выдавить из себя раба? На самом деле лучше всего для этого подходит ежедневное сидение в задумчивом домике, которое является питательной средой для освобождающего черного юмора. Главное не тратить эти драгоценные мгновения понапрасну.

В Средние века в Европе получил распространение аллегорический сюжет "Пляска смерти", как один из вариантов европейской иконографии бренности человеческого бытия: персонифицированная Смерть ведёт к могиле пляшущих представителей всех слоёв общества – знать, духовенство, купцов, крестьян, мужчин, женщин, детей. Это и есть классический черный юмор, смех с примесью здорового цинизма, комический эффект которого состоит в насмешках над смертью, насилием, болезнями, физическими отклонениями или иными мрачными, макабрическими темами.
– Папа, а что такое черный юмор?
– Видишь вон мужчину без рук? Скажи ему, чтобы он похлопал в ладоши.
– Но, папа, я же слепой…
– Вот именно…

Мой брат, профессор Тимур Филатов однажды написал в своей монографии "Введение в технологию философствования", что испражняться предосудительно и человечеству следует упразднить этот порочный обычай. Много лет я напряженно обдумывал данную глубокую идею. И вот к каким выводам я пришел.

Фактически мы испражняемся не только когда мы фактически испражняемся, но делаем это на протяжении всей жизни. Ведь что есть жизнь если не тяжкая, унизительная и принудительная работа? Как говорил американский гений Чарльз Буковски, работа это самое ненавистное что есть в жизни, символ ее надувательства и паскудства, но кроме неё в жизни вообще ничего нет. Работа – это не только уборка сортиров, это и повседневность, и пьянство (очень тяжелый и опасный труд), секс, хождение по улице, ожидание кого-нибудь иди чего-нибудь, например, ожидание смерти. Всякая лживая надежда тоже мгновенно становится работой и в этом заключена её ложь. Так враги делаются все более похожими друг на друга, ибо человек по своей природе раб, который часто не знает, что он раб и радуется своим цепям. Или, по определению Юнгера, рабочий. Содержание работы состоит в поглощении природы и превращении ее в культуру, т.е. в человеческие экскременты: Homo excrementum faciens. При этом сам процесс объединяет человека с остальными, не столь успешными в масштабах своей дефекации животными. Одновременно данная процедура служит образом нашей неизбежной смерти.

"По словам Монтеня, даже на самый высокий трон человек садится своей задницей. Обычно эта эпиграмма заставляет людей смеяться, потому что кажется, что она избавляет мир от искусственной гордости и снобизма и возвращает его к эгалитарным ценностям. Но если мы копнем глубже и скажем, что люди сидят не только на своей заднице, но и на тёплой зловонной куче своих собственных экскрементов – шутка уже не кажется такой смешной. Трагедия человеческого дуализма, его смехотворное положение становятся слишком реалистичными. Анус и его непонятный, отталкивающий продукт олицетворяют не только физиологический детерминизм и ограниченность, но и судьбу всего физического: разложение и смерть". (Эрнст Беккер. Отрицание смерти).

К примеру, Вильям наш Шекспир периодически извергал сонеты, а также и иные экскременты. Сидя на горшке он, надо думать, ясно понимал, что все его любовные воздыхания есть не более чем культурная маска животного размножения. Однажды еще один английский гений, Джонатан Свифт, раскрыл миру драму, разрывавшую его изнутри: "На разум мой лёг безумья гнёт: О! Селия, Селия, Селия срёт!" Иначе говоря, в мировоззрении Свифта возникло неразрешимое противоречие между состоянием влюбленности и осознанием наличия экскрементов возлюбленной. (Это абсолютно непонятно обычным людям, которые в любом возрасте ухитряются в каждом новом отверстии совершать какие-то открытия). При этом высказывание Свифта в полной мере относится и к другим культурным маскам, они же – сказки, при помощи которых человек прячется от преобладающей как в жизни, так и в смерти случайности в придуманный детерминизм, пытаясь забыть о том, каким жалким существом он является на самом деле. Человек по своей природе не только раб, но и трус, поэтому он постоянно надеется, что кто-нибудь расскажет сказку и спасет его от истины. "Ведь это смешно, когда существо, состоящее из кишок и их содержимого, верует, скажем, в бессмертие своей души",–  говорил Буковски. Надо отметить, что подобного рода сарказм явно был чужд великому пессимисту Шопенгауэру, который воспринимал жизнь исключительно как трагедию, так же, как и многие его последователи:
 "Я спросила:
– А что вы предпочитаете читать?
Он ответил не раздумывая:
– Шопенгауэра – он был моим учителем.
– Не Ницше? – удивилась я.
Фюрер улыбнулся и продолжал:
– Нет, в Ницше для меня не много проку, он скорее художник, чем философ, рассудок у него не такой прозрачный, как у Шопенгауэра.
Меня это озадачило, так как все говорили, что Гитлер – поклонник Ницше.
Он добавил:
– Конечно, я ценю Ницше, как гения, он, возможно, пишет на самом прекрасном языке, какой только можно отыскать на сегодняшний день в немецкой литературе, но он не мой идеал». (Лени Рифеншталь. Мемуары.  Стр.64)

И Шопенгауэр и Гитлер – оба были, похоже, предельно далеки от черного юмора. И просветление, эзотерический инсайт как высочайший полет человеческого духа, который только и возможен, когда человек сидит на горшке, к ним так никогда и не пришёл. А вот Ницше, похоже, его познал. В конце жизни он, по свидетельству медиков, пил мочу и отказывался спать в постели, заявляя, что там лежит мертвый Бог. Не случайно, знакомясь с прозрениями Ницше, постоянно ловишь себя на ощущении, что автор из своего Ничто продолжает хохотать и глумиться над обывателями.

Хохотал и Буковски. Однажды квартирный хозяин отключил ему за неуплату воду. И вот каждое утро Буковски заворачивал свое дерьмо в кулёк, садился в машину и ехал к пансионату для престарелых. Его обитатели по утрам гуляли за забором в уютном дворике. И всякий раз американский пророк кидал им через ограждение свой душистый кулек и, послушав некоторое время раздававшиеся оттуда вопли, уезжал. Хулиганство? Думаю, что нет, во всяком случае, не только это. Буковски пытался пробудить хотя бы кого-нибудь из этих еще живых трупов – так много веков назад пробудился Сиддхартха Гаутама и сделался Буддой, т.е. пробужденным. А чем пустота не шутит – вдруг в самом финале жизни, благодаря радикальному акционизму Буковски, кто-нибудь там реально пережил просветление? Развернул невзначай пакет и прозрел истинную суть и квинтэссенцию жизни... Ведь лучше поздно, чем никогда.

Что может быть важным если есть смерть?
Родился – значит умер.
Ничто хочет знать, созрел ли уже человек для Ничто.