Семейное дело

    Степка строил собственный дом. Дом обещал получиться добротным, с большой покатой крышей, уютной мансардой, светлым эркером и гаражом. Строился Степка, в основном, своими руками, которые росли у него, как и у многих парней в их селе, "из того места". Временами он представлял себе - вот там будет располагаться спальня, на втором этаже окнами на юг- детская, а здесь- кухня. Над входной дверью он обязательно повесит на удачу подкову, под окнами разобьёт клумбу с гладиолусами, а у калитки посадит сирень.
В такие моменты его лицо, обычно хмурое, насупленное, рябое, с непропорционально тяжелой нижней челюстью, озарялось каким-то внутренним теплым светом и выглядело почти симпатичным. Когда жилище будет готово, он, наконец-то, сможет привести в него хозяйку- русоволосую нежную Ниночку Панкратову из соседнего Митино. Красавица- девица Нинка- давнишний предмет Степкиных воздыханий, а потом и вожделений. Они с братом на пару сохли по ней чуть ли не с четвертого класса. Точнее с четвертого класса сох один только Степка потому, что Лешка ходил тогда во второй. Казалось бы, что б шкет понимал в высоких чувствах, но, глядя на старшего, записочки со своими каракулями подбрасывал в ранец к Нинке исправно.

Младший Степин брат — это случай особый. Хоть и моложе Степана почти на три года, а деловой, словно бы старше раза в два. Шагу в простоте не сделает, все сперва разложит по полочкам, да еще так ловко, что и родителей, если придется, за пояс заткнет. Никогда не подумаешь, глядя со стороны, что Степан с Лешкой- братья, настолько они с ним разные, наверное, даже более несхожие, чем сами лед и пламень.
Ширококостный Степка был внешне под стать своему большому и неуклюжему отцу. Характер он себе тоже взял отцовский- спокойный, обстоятельный, простодушный. Алексей же, тот наоборот, целиком вышел в мать. Такой же норовистый, громкий, жадный до жизни. Может поэтому и понимали они с матерью друг друга, как никто, нутром чувствовали. А еще Лешке от нее досталась роскошная внешность: стройный крепкий стан, греческий прямой нос, зеленые с паволокой глаза. Лицо у младшего было узкое, нежное, девичье. Кряжистый увалень- Степка выглядел рядом с братом словно вернувшийся с пахоты работяга- трактор, случайно оказавшийся возле новенькой иномарки главы районной администрации. Ну а трактору, как водится, тракторово. Наверное, потому и работал Степка, придя третьего года из армии, механизатором в районной коммунальной службе. Летом поселок благоустраивал на своем тракторе- траншеи рыл под водоснабжение, гравий равнял, зимой дороги расчищал, либо, загнав машину " на яму", ковырялся в трансмиссии. От такой работы Степка еще больше раздался, огрубел, закоржавел, скоро превратившись из просто коренастого хлопца в эдакого деревенского двужильного мужика.

По правде сказать, даже не верится, что Нинка изъявила готовность выйти замуж за него, а не за Лешку- яркого, дерзкого, холеного. Приняла она, впрочем признание Степана довольно сдержанно, хоть и дала свое добро на брак, но с условием. В тот знаменательный вечер они, как обычно, прогуливались вдоль быстрой извилистой речки, любуясь июньским пышным закатом. Степка только что отработал смену на своей старенькой Беларуси, после чего, оттерев с лица следы машинного масла и одевшись поприличнее, привел Нинку к их заветному месту возле старой ветлы, раскинувшей свои ветки аж до середины стремнины. Нинка стояла на берегу, укутанная, как в хиджаб, в Степкин безразмерный пиджак и, кусая шоколадное мороженое на палочке, терпеливо слушала его неловкое признание. Степка, петляя словно заяц, долго ходил вокруг да около, собираясь с духом сказать главное, то, что и так давно было для всех секретом полишинеля. Степка это прекрасно понимал, но заставить себя сделать последний шаг все равно не отваживался. Мандражировал. Ведь пока не поставлен ребром вопрос, то, вроде, как и ответ на него тоже необязателен. В таком случае можно словно ни в чем не бывало продолжать прогуливаться вдвоем, ждать чего-то там, на что-то надеяться. А вот если предложение сделано, то дальше уже лотерея. И каким будет ответ, это, простите за тавтологию, еще вопрос. Поэтому Степка даже сейчас , можно сказать, " решившись прыгнуть с дерева, продолжал цепляться за ветки", постоянно прерывая свою речь на, то чтоб прикурить пятую сигарету или отогнать от зазнобы букетом полевых ромашек нескончаемые орды июньских комаров.
- Ты, Степушка, не обижайся, - сказала Нинка, дождавшись, когда тот, наконец, озвучил предложение руки и сердца - Но мой ответ- нет. Хотя, скажу прямо, мои чувства к тебе больше, чем просто дружеские, но все равно, быть твоей женой я не могу.
- А если я спрошу, почему? - покраснев набычился Степка, как он делал всегда, встречая пощечины судьбы.
- Все просто. Ты, Степа- добрый, честный, надежный, я уверена, что из тебя получился бы хороший муж и отец. Но жить под одной крышей вместе с твоими родителями и братом, ты уж извини, это не совсем то, что я представляла в мечтах. Привести же супруга к себе, в наш «Дом колхозника» тем более. Начинать семейную жизнь в углу за занавеской, шагу не ступать без "разрешите и извините"?... Ну да ты и сам все понимаешь.
- И что же нам делать теперь, Нинель? - озадаченно почесал затылок Степан, местоимением "мы" подсознательно объединив себя и Нинку перед лицом, как ему казалось, общей проблемы. Нинка этот тонкий момент мимо ушей, однако, не пропустила и одним махом вернула их отношениям статус " неопределенные".
- Думай, ты - мужчина.
- Ясно. А как тебе вообще идея? - на всякий случай уточнил мнительный Степа, - В целом.
- Ну если только в целом, то мысль интересная, - сказала Нинка и, засмеявшись, поцеловала просиявшего Степу в нос.

В выходные за семейным ужином Степка объявил о своей помолвке, не обращая внимания на то, как по- кошачьи недобро сузились глаза у брата.
- Только нам жить негде, - потупив взгляд добавил он,- Не сюда же я ее приведу, в самом деле, за печку. Как кошку какую-нибудь. Совестно. Да и не пойдет она.
- На работе у себя не пробовал говорить? - деловито осведомилась мать.
- Там глухо все. В профкоме сразу предупредили, чтобы губу на отдельное жилье не раскатывал. Дескать, чтобы только в очередь встать, я у них еще лет десять отбарабанить должен.
- А в чем загвоздка-то? - подал голос глава семьи после некоторого раздумья. - У нас в городе жилплощадь год уж стоит не при деле. С тех пор как Мария Богу душу отдала. Стоит ни туда, ни сюда, коммуналка приходит только. Чем вам не выход? Тем более, тракторист, он, как говорится, и в городе тракторист.
Мать нерешительно пожевала нижнюю губу.
- И то, пожалуй…
В ответ на отцовское рацпредложение зеленые глаза Алексея сузились еще больше, начав отливать красным, точно у кролика.
- Быстро, гляжу, теткину квартирку пристроили, - процедил, вроде бы в сторону, Алешка, демонстративно отставив тарелку с холодцом, - Моргнуть не дали, куда там высказаться.
И потом уже явно, во всеуслышание, - А ничего, родители, то, что я и сам до города собираюсь? Давно все хотел сказать, что в Политех буду поступать, на инженера. Но это мелочи жизни, конечно, когда тут женихи кругом.
- Вона оно как, - расплылась в блаженной мечтательной улыбке мать, - Новость-то какая. Алешка наш- студент. Делаа. Сту-дент. А что? Вдруг и впрямь кто-то из наших в люди выйдет. И кстати, почему только мы должны ломать голову, где жить молодым? Надо к Панкратовым будет сходить, может у них какие мысли имеются.
- Погоди, погоди, - почуяв, куда ветер дует, сказал отец, - Степке квартира в его семейном положении нужнее, факт. А студент, он и в общежитии студент. Наукой заниматься, как говорится, не детей рожать. Стол и стул, много места не надо.
Но мать, голос которой всегда в семье был, если не доминирующим, то более громким, похоже, уже приняла для себя решение.
- Лешенька поступать будет, - отрезала она, - Чего непонятного? И не пристало ему по чужим углам мыкаться, коли свой есть.
- А как же я? - набычившись спросил Степка, когда до него дошло, что квартира проплывает у него мимо носа, - Забыли? Мне с Нинкой определяться надо. Я, кстати, если на то пошло, тоже в институт пойду. Как его...в Политехнический.
- Во-во, - кивал в унисон Степкиным словам отец.
Над столом повисла тягостная пауза. Видно было, что противоборствующие стороны настроены категорически и легкого решения вопроса не предвидится. Голоса поделились ровно пополам, обеспечивая устойчивое равновесие сил, поэтому теперь на основной план выходила дипломатия. Предстояло искать компромисс.
Первой подала голос мать.
- Слушай, Вань. – заискивающе посмотрела она на непримиримо играющего скулами отца, - У нас же участок на том конце села. Где картошка раньше была. Зарос уже весь.
- Ну и?…- нахмурился тот, не понимая, куда клонит жена.
- Ну... и?- передразнила его мать,- Так земли-то десять соток целых, Вань: газ, свет, вода. Вот я и подумала тут… пусть его Степка возьмет на себя. Почему нет? Отстроится, посадит грушу-яблоню, семью заведет.
- Да уж, голова. А ты не смикитила заодно, что для строительства деньги нужны? Там и материалы, и бригады всякие. Стройка — это штука такая, не каждому по зубам.
- Так ведь и руки Степке на что? Нет, мы тоже, понятно, в стороне не останемся. Дело-то семейное. Надо глянуть, сколько у нас на книжке.
Отец, сведя брови к переносице, задумался. Не очень нравилось ему озвученное женой хлопотное решение, но лимит его «строптивости» по отношению к супруге был уже на исходе.
- С материалом тоже как-нибудь изловчимся, - почувствовав слабину мужа продолжила сбрасывать козыри мать, куя, так сказать, железо, - Забыл, у нас кум на лесопилке в сторожах? Потом Степан и сам деньгу зарабатывает, не маленький уже. Пусть берет участок.
- Да, но сколько воды утечет, пока...
- Москва не сразу строилась.
И тогда отец махнул рукой. В конце концов, на то он и компромисс, чтобы чем-то жертвовать.

Степан принялся за строительство воодушевлённо и основательно, впрочем, как и за все, за что он когда- либо брался. Каждую свободную копеечку он теперь вкладывал в свой новый проект. Каждую свободную минуту проводил у себя на участке, либо с триммером и топором, либо за блокнотом- чертил, прикидывал, морща нос. Наконец, когда все было расчищено и размечено, он пригнал на площадку свой трактор и за вечер вырыл траншею под фундамент для дома площадью десять на десять квадратов. Июль у Степы ушел на возведение опалубки и вязку арматуры. Вся его созидательная деятельность, понятно, происходила в выходные, либо после работы. Раньше он мчался в любую свободную минутку с Нинкой под ветлу, а теперь, забыв про все на свете, к их будущему дому. Нинка, соскучившись, время от времени, бегала к жениху на объект, чтобы лично проинспектировать ход строительства, поддержать морально, дать ценные рекомендации. Они тогда подолгу стояли, обнявшись, на краю траншеи, лениво споря, какого цвета будет кафель в ванной.
- Серый, - предлагал Степка, - Пусть он будет под цвет твоих глаз.
- Нетушки, синий, - не соглашалась Нинка.
- Почему синий? Серый благороднее.
- Потому, что я так хочу.
- Резонно. Мне теперь тоже кажется, что синий лучше.
- Хотя, ты, наверное, прав, - смеялась, закатив глаза куда-то ввысь, Нинка, - Пусть будет серый.
- Почему? - недоумевал Степка.
- Потому, что я так решила….
Иногда еще заглядывал отец. Порывался всякий раз помочь, но, когда ты уже на седьмом десятке, да еще с мерзавкой- ишемией в груди, оттянуть на себя часть строительных работ бывает довольно проблематично. Если только подержать что-нибудь, шуруповерт принести, да совет полезный дать.
Лешка тоже появился однажды, окинул стройплощадку своим красивым прищуренным глазом и, ничего не сказав, ушел восвояси.
В августе, когда Степан наконец залил-таки фундамент, младший уехал в город, поступать в институт, на дополнительный набор. Экзамены с треском провалил, но обратно в село возвращаться уже не пожелал. Засосала его городская жизнь, заманила огнями витрин, шумом площадей, богатым ассортиментом, как ему казалось, возможностей. Устроился работать сначала приемщиком на почту, потом (тоска ведь смертная), подвизался барменом в ресторан, и в конце- концов оказался за прилавком в магазине электроники.

А Степан тем временем продолжал строить свой дом. Дело продвигалось не так споро, как он предполагал вначале: то на работе аврал- стройка, само собой, стоит, то блоки подорожали– опять простой. Только- только набрал на материалы, как, совсем некстати, начали болеть кости – застудил накануне, когда раствор месил под дождем. Пока почти месяц антибиотики колол, брус с площадки умыкнули.
Все это не могло его не удручать. Но самая главная его головная боль- Нинка. С каждым годом она все реже приходила к нему на стройку, да и то по большей части мимоходом. Все недоверчивее и холоднее был ее взгляд, которым она окидывала чернеющие деревянные балки, поливаемые, в отсутствие крыши, дождем, покосившиеся строительные леса в голубином помете. Все сильнее в нем отражалась тоска по проходящему мимо празднику жизни, по утекающим сквозь пальцы мгновеньям короткого девичьего лета. Отец порой замечал этот странный, потухший и одновременно мечтательный взор, и тогда с удвоенной силой, придерживая ладонью левую сторону груди, принимался помогать Степке по строительству. Иногда он не выдерживал и вызывал сына на разговор.
- Как там Нинка?- будто невзначай спрашивал отец, доставая из пачки Примы папиросу, к которым пристрастился еще с армейских времен. Сигарет он не признавал вовсе, считая их баловством.
- Да так, - неопределенно пожимал плечами Степка, не зная, что еще сказать, - В клуб на "Географ глобус пропил" звала. Завтра. Пришлось отказаться...
- Чего так? Сходил бы.
- Не, не в этот раз. Завтра брус должны подвезти на перекрытия.
- Подвезут и подвезут. Одно другому не мешает. Я в крайнем случае встречу.
- От тебя толку не будет, бать. Его в дело надо сразу принять, иначе упрут, как в прошлый раз. Я уже договорился с Серым, обещал за две штуки помочь на второй этаж поднять. Положим балки, тогда можно будет и за фронтоны приниматься. А кино? Ничего, поженимся, находимся по киношкам еще.
- Ну, смотри сам...- виновато отводил взгляд отец.
После того приснопамятного "квартирного" разговора он еще ни разу не пересекался со Степкой взглядом. Хоть и упрекнуть себя ему, по большому счету, было не в чем: с книжки последнее снял, конверт с половиной пенсии каждого пятнадцатого числа в карман сыновьего пиджака клал, даже мотоцикл свой любимый " Урал" на котором рыбачить ездил, продал.
Мать же в Степкины дела вникала не особо, все как-то больше переживая по Алешке. Дома младший с тех пор как уехал, можно сказать, и не появлялся. Нет, приезжал на рыбалку, было дело, потом на рождество одним днем. Затем еще звонил несколько раз. И это-то за три года? Мать, похоже, была уже и сама не рада, что сосватала своему любимцу квартиру в далеком чужом городе. Лучше бы уж здесь, под своим крылом оставила. Лучше бы он, как Степка дом себе строил. А теперь, каково ему одному там живется на чужбине, чем питается, не хворает ли? У него всегда легкие были слабые. И самое главное, когда они теперь свидятся?

Свиделись они с Алешкой только на похоронах отца. Произошла эта трагедия в одночасье на четвертое лето Степкиного строительства. Отец ушел тихо, незаметно, так же, как и жил. Остановилось сердце. При том, что еще накануне подобного исхода ничего не предвещало. Заявился вечером на стройку бодрый, веселый, потаскал вместе сыном, как его тот ни прогонял, доску- пятидесятку для стропил. А утром, едва отойдя ото сна, пошел на задний двор- покурить и все, там его и нашли ближе к обеду, уже окоченевшего.
Мать выла белугой, начиная с похорон. До них ходила, словно замороженная, а когда принялись закапывать, тонко и протяжно завыла:" Уиииии". И так потом выла, провоцируя соседских собак, с неделю, не переставая ни днем, ни ночью.
Лешке, наконец, надоело слушать всю эту музыку, и он довольно быстро собрал свои манатки. На третий день после поминок поцеловал мать и, недолго думая, укатил обратно к себе в город. А вместе с ним в город уехала и Нинка.
Не отошедший до конца от похорон Степка почти безучастно смотрел как та под моросящим заунывным осенним дождем складывала свои сумки в Алешкин старенький Рено Логан. Расставание происходило словно не наяву. Степкин мозг отказывался признавать, что это все, финиш, что он теряет свою любимую. Навсегда. Мозгу было удобнее представлять, что Нинка просто уезжает в город в погоне за красивой жизнью.
Нинка подошла к нему попрощаться, хотела было поцеловать его мокрую щеку, потом, оглянувшись на, сидевшего за рулем Алексея, отпрянула и подала Степке руку.
- Пока, Степа.
- Ты надолго? - только и смог хриплым от натуги голосом сказать он.
- Не знаю, как пойдет. Там перспективы все-таки. Не то, что эта дыра. Сам видишь. Леша сказал, у них в магазине место кассира освободилось.
- Я буду ждать. В четверг вон пароизоляцию на кровлю привезут, - пролепетал невпопад он, - Скоро дом встанет, скоро.
- Не надо, Cтепа, не жди...
Нинка, мотнув головой, всхлипнула, и распрямившись, как пружина, быстрым шагом пошла к машине.
С Алешкой они прощаться не стали.
Короче говоря, Степка лишился за несколько осенних дней двух близких людей, или даже трех, включая брата. Впрочем, насколько близкими были двое последних- вопрос, наверное, дискуссионный.
Степку от душевного кризиса и желания присоединиться к скулящей матери спасло только одно- главное дело его жизни. Он должен был строить дом. Руки, ноги по-прежнему его слушались, голова соображала. Правда порой стало настойчиво покалывать под ложечкой.
Но боль понемногу отступала, когда он видел, как безликая домовая коробка принимает очертания настоящего жилого объекта, мало- по- малу закрываясь кровлей. Крышу ему помогали крыть знакомые мужики из мехколонны. Сам бы он, наверное, не справился, не многорукий Шива все-таки. Потом еще весь сентябрь устанавливали ветровую защиту. И вот наконец новенькая черепица заиграла в лучах раннего октябрьского заката, словно облитая густым ароматным Бордо трехлетней выдержки.
К слову, Нинка хотела крышу из ондулина, а он мечтал о красной металлочерепице. Теперь же вопрос снялся сам собой. Больше Степан от их с Нинкой первоначальных планов отступать не стал. Только детскую переименовал в мастерскую.

По весточкам, приходившим время от времени из города, поселились Нинка с Лешкой вместе, мало того, расписались где-то через месяц после ее переезда в город. Но семейная жизнь сразу не задалась, жили они так себе, скорее даже не жили, а мучились, испытывая на прочность психику друг друга. Лешка, тем не менее, прописал быстро забеременевшую Нинку в свою городскую квартиру. Через девять месяцев у них, как и положено, народился сын- Пашка, Степкин, стало быть, племянник. Степан несколько раз хотел, забыв про обиды, наведаться в город- посмотреть на племяша, но напрашиваться было как-то не с руки, а сами хозяева его не звали.

А тут вслед за отцом отправилась в лучший мир и мать. Онкология. Так порой случается с супругами на склоне лет. Точно в сказке - жили счастливо и умерли в один день. Или в один год. Видно совсем неуютно стало матери одной без молчаливого надёжного друга в большом унылом осиротевшем доме.
Лешка по такому поводу снова заявился вместе с семьей в родные пенаты. Проводили покойницу по христианскому обычаю - отпели, предали земле рядом с отцовским не успевшим еще зарасти травой холмиком, водрузили деревянный сколоченный Степкой по такому случаю крест. Все это время Степка старался не смотреть на Нинку, с отстраненным видом мусолившую, одну за одной, сигареты. Да и не хотел особо, если честно. Все - чужая.
Обратил лишь внимание, что испортили ее роды, обрюзгла, обабилась, как это порой бывает с сельской «черной костью», растеряв свою внешнюю привлекательность. Генетика, однако. В манерах у нее тоже появилось что-то постное, напускное, неестественное. Городского лоска не приобрела, а очарование деревенской простоты потеряла. Застряла на полпути. К тому же еще и чадит, как паровоз. Ребенка бы пожалела. А вот беззащитный улыбающийся миру Пашка, наоборот, вызвал у Степана самые теплые чувства.
«На отца похож, - думал с нежностью Степка, держа его крохотную ладошку в своей лапище.»

Оказалось, что родительский дом был записан на Лешку. Тот, вступив в наследство, недолго думая, продал его каким-то своим городским знакомцам, мечтавшим о безмятежной дачной жизни, после чего взял себе видавшую виды, зато крутую иномарку.
Степка, который был с головой занят своим строительством, отнесся к выкрутасам брата равнодушно. Он в любом случае после смерти отца жил в райцентре, в общежитии механизаторов, и у матери на селе появлялся только по необходимости. В основном, когда надо было помочь, отвезти- привезти. Не любил он этот дом. Там умер отец, там он испытал горечь предательства. А сейчас Степан в глубине души был даже рад тому обстоятельству, что теперь его с отчим домом ничего больше не связывает.
Тем более Степкино собственное жилище находилось к тому времени в шаге от полной готовности. Спустя почти шесть лет после начала строительства. Оставалось только навесить внутренние филёнчатые двери, да развести проводку. И все. Двухэтажный красавец- коттедж с красной крышей из металлочерепицы наконец-то будет готов принять в свое лоно хозяев. Точнее хозяина.

Отмечая ввод в строй законченного строительством объекта, Степка сидел вместе с баночкой пива на ступеньках свежевыкрашенного крыльца и пускал кольца сигаретного дыма в багровеющее закатом небо, когда возле его калитки остановилась знакомая иномарка.
«А этого сюда какая нелегкая? О годовщине матери вспомнил что ли?»
От души хлопнув водительской дверью, Алексей вышел из машины.
- Мы развелись, - громко выдохнул он, не успев подойти к крыльцу.
- Поздравляю, - не поворачивая головы к невесть откуда взявшемуся гостю, ответил Степан.
- Не с чем особо поздравлять. Эта сучка драная квартиру у меня по суду оттяпала. Прикинь. На себя записала с Пашкой. Тварь.
Алексей пустил сгусток горячей липкой слюны в густые заросли крапивы.
- Значит так надо было, - безразлично пожав плечами сказал Степан.
- Надо? Только жить мне теперь где прикажешь, в машине?
- Понятия не имею.
- А должен. Потому, что я у тебя думаю перекантоваться.
- Вот еще.
- У себя точнее, - словно не слыша возражений брата, сухо поправился Алексей.
- У себя? Белены объелся? - встрепенулся почувствовавший недоброе в нотках голоса брата Степан, - С какого ляда?
- По закону - жестко парировал младший брат, глядя, не мигая, в удивленные глаза Степана.
- Мой это дом, законник, - зло тряхнул засаленной спутавшейся челкой Степан, - Я в этот дом шесть лет жизни вгрохал. Горбатился на двух работах. Ревматизм нажил с грыжей. Ничего хорошего не видел. Мой.
- Извиниии. Участок мой, стало быть и дом тоже.
- С какого такого перепугу это твой участок, клоун? - набычился Степка и сжал кулаки, пытаясь унять дрожание ладоней.
- Сам ты клоун. Маманя после батиной смерти на меня его записала, как выяснилось. Вместе с родительским домом. Не знал? И документы есть.
«Записала?»
Степка никогда не смотрел бумаги, оставшиеся после смерти родителей. Верил своим всегда на слово, безраздельно. Как и его отец. Да и не понимал он в них ничего.
- Как же так? Она ведь говорила, что квартиру на тебя, а участок мой. Как же так?
- Я и сам, если честно, обалдел. Но делать нечего. Воля матушки- святое.
- Не может быть святого там, где подлость.
- Вот только не надо тут высоких фраз, брат, – скривился, словно хлебнул неразбавленного уксусу, Алексей, - Не надо. У меня по закону все.
- А как насчет по совести?
- Нет, Степа, давай уж как-нибудь по закону. Пройду?
Не дожидаясь приглашения, Алексей по-деловому проследовал мимо сидящего на ступеньке брата и безапелляционно толкнул входную дверь.
У Степки поплыла перед глазами улица с начинающими включаться фонарями. Он хотел что-то произнести, но не смог. Хотел встать, взять брата за рукав, осадить назад, но ноги вдруг сделались слабыми, ватными. Под ложечкой Степка ощутил мерзкий горячий ком, который начал с каждым мгновением увеличиваться в объеме, пока не перекрыл ему дыхательные пути. В какой-то момент Степке даже показалось, что он потерял сознание. Придя в себя, он вдруг отчётливо увидел своих родителей, стоявших плечом к плечу у дальней, «резервной» калитки, что вела к лесу.
"Что они там делают в лесу, поздно же? - удивился Степка, - Да и вообще откуда б им здесь взяться, они ведь уже умерли? Странно. Да еще такие молодые, такие красивые."
Вместо того чтобы подойти поближе деловая, как всегда, мать, словно в далеком детстве во время похода за грибами, требовательно и призывно махала Степке рукой: «Мол, чего ты там застрял, давай уже к нам». Отец же только тепло смотрел на сына, мусоля в руках свою папиросу. Обрадовавшийся Степка, почувствовав необыкновенную легкость в теле, хотел было броситься к своим, чтобы нежно прижать их к груди, как вдруг увидел, что по другую сторону участка, у парадных ворот, остановилась виновато улыбающаяся Нинка с маленьким Пашкой за ручку. В свободной руке она держала мороженое на палочке, точно такое же она ела когда-то давно на берегу под ивой, и сейчас настойчиво предлагала его Степке.
Степка растерялся.
" Куда же ему теперь направиться, к кому из них? И те, и другие его звали, и тем и другим он был нужен. "
Когда, почувствовав неладное, Лешка спустя полчаса вышел на крыльцо, его брат лежал ничком на ступеньках и, казалось, не дышал. Мертвенно бледное лицо Степки было обращено к парадным воротам.
Скорая приехала довольно быстро, в течение пятнадцати минут, что по здешним меркам могло по праву считаться событием почти незаурядным.
Оставалось только догадываться почему, то ли по горячим молитвам Лешки, впервые за много лет вспомнившего про Бога, то ли благодаря его матюгам, которыми он от души приласкал бедную дежурную подстанции скорой помощи...