The flight of dragon

…Собственность всех людей, высоких и низких, будет отобрана, а людей заставят стать рабами. Все живые существа должны будут влачить бесконечные дни страданий и будут пронизаны страхом. Такое время грядёт.
- Далай-лама XIII

ЧАСТЬ 1

«Император Китая однажды сказал мне: если и придёт тот судьбоносный день, когда представители деревенского быдла и прочие немытые варвары прекратят друг друга резать, то будет последний день на Земле. Конечно же, Император имел в виду народ Китайской Османии, самой крупной колонии нефритовой империи. Я видел этого гиганта мысли, разговаривал с ним и могу заверить читателя, что слухи не врут, – ему на самом деле больше трёхсот лет, и он знает, о чём говорит. Так его бдительное шефство, а также моё личное вмешательство, дали возможность особо прытким выходцам из силовых структур наводнить аппарат правительств; так на короткий промежуток времени столица Османии стала средоточием подковёрных войн и шпионских интриг, но под руководством Компартии в этой змеиной яме воцарилась хлипкая стратократия, призванная «обеспечить стабильность». В президентское кресло был наспех посажен регент, прежние республики упразднены, волнения подавлены, а все города оперативно переименованы в Омск, – эту цепочку событий прозвали Большой реставрацией. К упомянутым выше волнениям в первую очередь причисляют затяжные конфликты с сепаратистами в бывших республиках Алания и Аскольд, провозгласивших свою независимость в очень неудачное для страны время. Растянувшийся на десять лет конфликт с Аланией закончился победой османских спецслужб над террористическим подпольем Алании, и её упразднением. Однако же, последняя битва хоть и была выиграна, война продолжается по сей день. Две свирепые гидры никогда не смогут убить друг друга»

   {Экспозиция из мемуаров Урлугаля, стр. 406; глава «Небесное спокойствие»}

Воспоминания о прошлом

Боль. Я чувствую, как она разливается по моему телу. Уши обманывают меня, – слышатся крики чаек на пляже, и шум прибоя. Ох, простите, я толком не умею складно вести повествование, я ведь не делала этого раньше. Но всё равно прошу меня выслушать, от начала и до самого конца, если вас не затруднит. Я не знаю, кто вы, слышите ли вы мои мысли, и, может статься, что я зря трачу силы на пустую болтовню. Нет, я приняла решение рассказать, и расскажу. Думаю, следует начать издалека, чтобы вы не запутались. Обещаю не отнимать у вас много времени, только дайте мне шанс, прошу вас. Умоляю, выслушайте басню глупой девчонки.

Что ж, начнём с самого основного. Моё имя – Джессика Минц, мне восемнадцать лет, я родилась в богатой семье немецких эмигрантов. По моему скромному мнению, бизнесмен Эрнст Минц был моим отцом в куда меньшей степени, чем мануфактурщиком и, извините, бабником. Неудивительно что к концу моего обучения в пансионате он практически потерял рассудок от своих взрослых дел, то есть стал худым и небритым параноиком в измятой одежде, о котором неприятно думать. Минц – фамилия достаточно громкая, но так как мы все были внуками столетних богатеев, до третьего курса ребятам было глубоко наплевать, у кого там папаша производит затворные рамы, и что пишет о нём жёлтая пресса. Нас всех объединяло общее горе: несмышлёные, обделённые родительскими навыками люди закинули нас в пансионат на Кровавом острове, за что их, впрочем, не будет лишним и поблагодарить, ведь как бы мы с друзьями встретились тогда, если бы нас не заставили встретиться? Хотя, в моём случае будет гораздо уместней выразиться «друзья друзей». Столько ярких личностей, и одна серая мышка Джессика, явно не оправдывающая ни родительских надежд, ни своего царственного имени (с другой стороны, всё таки хорошо, что меня не назвали в честь марки шампанского, яхты, или, что ещё хуже, географического объекта, как это заведено у легкомысленных жёнушек, какой была моя мама, пока не впала в депрессию из-за отцовских интрижек).

Оглядываясь назад, я всё чаще думаю, что мне, возможно, следовало поддержать родителей в трудное для них время, но найдите хоть одного подростка, готового пойти на это. Итак, возвращаться на каникулы к предкам я была не намерена, общежитие в любое время года было холодным и грязным, и поэтому я зависала у подруг… если так можно назвать тех, кто на первом курсе не проявлял даже полунамёка на дружелюбие. Тем не менее, именно этим людям я благодарна, поскольку они подарили мне не только базовый набор социальных навыков, но и «все те прекрасные моменты», которые так любила расписывать в красках моя соседка по комнате, как будто меня там не было. Ночные клубы, пляж, мотоциклы, – соседка всюду брала меня с собой, не иначе как в качестве свидетеля её пылающей юности. Признаюсь, поначалу было малость страшновато ночевать в байкерских притонах, в окружении бомжей и собак, и ездить по трассе на огромной скорости тоже мне не очень нравилось, однако я не променяла бы этот опыт ни на что другое. Учитывая, как всё закончилось.

А закончилось всё неожиданно, аккурат после смены руководства. До этого мы вполне привычно теснились в общежитии, как селёдки в бочке, учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь; парни мечтали однажды податься в наёмники, некоторые девушки хотели устроиться на высокооплачиваемую должность в правительстве, а я просто ждала возможности снять уже наконец квартиру на честно заработанные гроши. Увы, судьба распорядилась иначе, и меня забрали в, так называемый подготовительный лагерь, где вчерашние выпускницы и выпускники нашего пансионата повторно сдавали экзамены. На острове нас учили выживать при любых условиях, будь то морская вода или заснеженные скалы, а в лагере мы, если можно так выразиться, закрепляли изученный материал. Немало времени уделялось отдыху, в частности тем часам, когда мы спали с прикреплёнными к головам электродами. Нас ещё заставляли как можно подробней описывать каждый из своих снов, даже самый расплывчатый, чего я, признаться, до сих пор немножечко стыжусь. Вне зависимости от того, что там эти военные пытались расковырять в наших мозгах, после двух месяцев жизни в лагере свобода была нам дарована, однако с некоторыми ограничениями. Так меня определили в состав десятой отдельной спецбригады, и спустя… какое-то время, перевели в разведгруппу. В ретроспективе все эти экзамены в моих глазах предстают как похищение, если быть до конца честной. Чёрт возьми, это и было похищение, нас ведь держали взаперти на протяжении двух месяцев, и не давали связываться с внешним миром! Но я молчала, мы все молчали, потому что такова уж солдатская доля – жизнь бойца ему не принадлежит, он плывёт по течению, при случае меняя хозяев. Да, жаловаться было грешно, мы лишь шли по пути, который избрали в те времена, когда ещё могли от него отказаться. А ведь были и такие, решившие отринуть зыбкие преимущества армии, попытать счастья на гражданке, довольствуясь мизерной зарплатой. Сейчас это звучит для меня как нечто нереальное, чего не может быть.

Понимаете, я не могу рассказать буквально обо всём, что делала на протяжении двух лет в рядах спецназа, потому что это не рассказать. Война с терроризмом вроде как уже закончилась, но превентивные меры против него до сих пор остаются прерогативой таких как я. Обычно работали по такой схеме: разведать, предотвратить, убить; и если первый пункт всегда стоял во главе списка дел, второй и третий зачастую были опциональны. Если кто-то из Алании решит кого-то захватить в плен или что-то взорвать, начальство об этом узнает, и, возможно, подключит к делу специалистов по таким вопросам. И я могу только догадываться, чем руководствуется Генштаб, принимая решение не вмешиваться. Нет, я не принимала участия в боях, я работала связистом на передовой базе, но лишь до того дня, когда меня перевели в разведгруппу. Казалось бы, самый обычный день – переговоры террористов подслушаны, дислокации помечены, можно идти пить кофе… нет, я была далеко не специалистом по вопросам устранения, всего лишь работала тогда в обычном режиме, но к разведгруппе меня всё равно присовокупили, объяснив это решение «нехваткой кадров». Да, крутое снаряжение. Да, активный образ жизни. Да, лицензия на убийство. Но вспомните, пожалуйста, как я себя описывала ранее, и скажите, какой из меня к чёрту боец. Самая обычная девушка, недавняя школьница, которая ни за какие деньги не побежит навстречу опасности, если её не заставить. И поэтому я находилась на грани нервного срыва в день прощания со старой командой… и на пике радости при знакомстве с новой.

Моя первая миссия в составе разведгруппы вскоре должна была начаться, как мне сказали. Вообще-то, больше мне ничего и не говорили. Недомолвки – это то, к чему я была готова, и всё же сложно было не насторожиться, практически ничего не зная ни о задании, ни о своих напарницах. Последние присутствовали на базе в количестве одного экземпляра, – имя я увидела ещё в документах, представленных начальством для ознакомления, но встретились мы только в раздевалке, перед брифингом.

Сержант Джулия Кройцер, восемнадцать лет, группа крови AB (IV). Не ожидала встретить в таком месте дорогую соседку по комнате. Представьте мои эмоции в тот момент: запуганная и незначительная Джессика больше не будет слоняться по этим жутковатым застенкам в одиночестве или в компании безразличных незнакомцев, ведь здесь её друг. Три или четыре года назад полная жизни, весёлая и задиристая, теперь она встречает меня отсутствующим выражением лица, с холодным блеском в глазах, в этих красивых синих глазах. Сержант Кройцер? Кто бы мог подумать, что всего за два года службы она поднимется до сержанта, не имея прежде реального боевого опыта, да и ещё и в таком юном возрасте. Хотя нет, это было неизбежно – такова уж моя Джулия. В пансионате мы проводили на стрельбище не более восьми часов в день, но Джулия задерживалась ещё на два часа, и вот результат: «лучший снайпер десятой отдельной бригады», – говорилось в досье. Должно быть, она многое повидала, раз так изменилась. Кажется, она вообще меня не замечала, пока мы были в раздевалке; я даже не решилась заговорить с ней, как не решалась много раз до этого, но старая Джулия всегда освобождала меня от необходимости начинать разговор первой. Новая Джулия пугала своей отстранённостью.

* * *

Наша цель: выживший лидер сепаратистов под кодовым именем Зелёный Волк; место: стоящая у подножия Лунной горы грузинская деревня Коба она же «посёлок городского типа Коба». Соседствует с приграничной зоной, следовательно, среди местного населения есть наш человек, от которого можно узнать необходимую информацию, что оказалось правдой, – за тамошней явкой Волка уже пару лет вёл наблюдение завербованный горец. План действий прост и надёжен: найти, уничтожить, доложить.

Касательно оружия: в лагере меня приучали к бесшумному автомату АС «Вал», и, скажу вам прямо, я его терпеть не могла. Маломощный, бесполезный на дальних дистанциях, обжигающий пальцы ублюдок. Разумеется, мне придётся стрелять из него и на этой миссии. По моему личному мнению, Джулии повезло куда меньше, хоть она и талантливый снайпер – её «Винторез» отличается от моего автомата лишь тем, что у последнего приклад очень удобно складывается. Насколько я помню, Джулия всегда предпочитала открытый прицел оптике, говорила что так удобней. Я даже не представляла, как она намерена справляться с оптикой в горах. По моему мнению, там всё должно было вмиг заледенеть... глупость, правда?

За два часа до вылета мы отправили всё наше снаряжение в деревню, чтобы по приезду получить его из рук шпиона. Я сомневалась, стоит ли так рисковать, ведь посылку могут запросто перехватить, и это ещё не самое худшее, что может случиться. Но Джулия не сказала ни слова по этому поводу; казалось даже, она готова выполнить задание нагишом и голыми же руками, если придётся. Что мне оставалось делать, только верить в свою напарницу. Благо что высочайший горный пик в той местности не превышает четырёх километров, что по идее не должно сильно осложнить нам жизнь, если зона поисков расширится, а снаряжения не окажется под рукой. С другой стороны, это всё равно на несколько километров выше самой высокой горы Кровавого острова, куда мы с ребятами не то чтобы очень часто взбирались. Мне очень не хотелось думать, как мы вдвоём будем преследовать цель на такой высоте, но, как уже было сказано, я верила в способности Джулии, верила, что до лазанья по горам дело не дойдёт.

Итак, мы отбыли частным рейсом из аэропорта, не скажу откуда именно, это неважно. Важно то, что в самолёте у нас была последняя возможность не только вкусно поесть, но и поговорить о задании без риска быть подслушанными, и вы уже догадываетесь, кто из нас двоих начал беседу.

– Джесс…

– Да!

Она два часа кряду сидела рядом со мной, у иллюминатора, молча кушая ризотто, и вдруг внезапно заговорила. Новая Джулия пугала своей непредсказуемостью.

– Успокойся. Это ведь твоя первая миссия?

– Угу, – призналась я. – Не знаю, как я вообще тут оказалась.

Здесь я немного слукавила – на самом деле я знала, но об этом расскажу позже, много позже.

– Убивала раньше?

– Нет… извини.

Тяжело вздохнув, Джулия отложила вилочку. За всё время нашей совместной работы она не удостоила меня взглядом, но в тот момент взяла мою дрожащую руку, да ещё и посмотрела прямо в глаза.

– Тогда не мешай мне работать, – сухо произнесла она.

– Джули, я…

– Мы давно друг друга знаем, мы даже учились вместе. Мы можем работать в команде, так?

– Так, – согласилась я, – Но ведь в итоге мы пошли разными…

– Ты мне доверяешь?

– Да.

– Значит, проблем с тобой не возникнет. Постарайся сделать свою часть работы, и подчиняйся моим приказам.

– Твоим при…

– Если скажу «стреляй», ты стреляешь. Если скажу «беги», ты бежишь. Без вопросов.

Лицо Джулии за эти два года превратилось в маску без тени эмоций, и даже голос её утратил ту яркую искру жизни, которой пылало всё естество моей соседки по комнате. Даже будь у меня выбор, я бы не отважилась спорить с ней. А как бы мне хотелось поговорить о ней, спросить, что же произошло на самом деле за два года нашей с ней разлуки.

– Объект опережает нас на один день. Согласно разведданным, он  выехал на автобусе из Верхнего Омска, в сопровождении пары боевиков, после чего пересёк грузинскую границу. Это совпадает с сегодняшним отчётом шпиона: говорит, что Зелёный Волк вернулся в своё старое убежище. Он только въехал в деревню. Джесс, ты ведь знаешь грузинский язык?

– Английский я знаю лучше, – скромно доложила немка полукровка. Вообще-то, я учила грузинский лишь чтобы брать в кафетерии хинкали по скидке, повар то был грузин. Вынуждена заметить, к грузинским десертам я не питаю такой же любви. Они… ужасны.

– А что он вообще сделал, этот Зелёный Волк? – как бы невзначай спросила я, уже прекрасно зная ответ. Джулия тоже его знала, как знали и все остальные жители Османии, так что мой вопрос, наверняка прозвучал как неудачная шутка. И всё же Джулия невозмутимо ответила, без тени сарказма:

– Для нас с тобой он просто очередная цель, вот и всё.

– Но я думаю…

– Не думай, Джесс. Хватит думать.

«Хватит думать»… С этими словами Джулия мирно задремала в кресле, видимо, посчитав разговор слишком утомительным. Думаю, будет лучше, если я расскажу вам кое-что о моей подруге вместо неё самой. Я полагаю, в этом и крылся ответ на вопрос, почему же её характер сделал разворот на 180 градусов, – те злосчастные два года после выпуска. Об этом писали в газетах, мельком говорили в новостях: «группа аланских террористов, организаторов жуткого теракта 1999 года (громкое дело – мощный взрыв жилого дома в столице, больше трёх сотен убитых гражданских), была наконец выявлена и полностью уничтожена спецотрядом разведуправления». Из всего спецотряда выжил лишь снайпер, остальные были окружены и расстреляны на месте после неудачной попытки застать противника врасплох. Не буду томить с деталями, и сразу скажу, что отряд Джулии полностью состоял из выпускников нашего пансионата, наших однокурсников и однокурсниц. В этой истории уж очень много нестыковок и взаимоисключающих параграфов (подозреваю, как и в этом моём рассказе), из-за чего в официальную версию произошедшего сложно поверить. Однако с кем бы они на самом деле ни столкнулись, ясно одно – в бой против матёрых убийц бросили неопытных детей. Да, публика нахваливала безымянного снайпера, фотографии актёра в маске клеили на школьные парты, а Джулия, по видимому, в это время жила с позором и чувством вины на сердце. По крайней мере, ей было куда пойти со своим горем, у неё была старшая сестра.

* * *

Судьба распорядилась так, что студентка Анна Кройцер взяла на себя роль работящей матери, после того, как настоящую маму сожрал рак, а папаша с горя пустил себе пулю в висок. Думайте что хотите о его поступке, но мне такая любовь глубоко противна, он ведь бросил своих детей на произвол судьбы. Не имею понятия, как долго они выживали без поддержки родителей, знаю только, что наш ректор, якобы по доброте душевной, лично занялся этой проблемой. Никто не знает, как именно был решён вопрос оплаты обучения, но поговаривали, будто сёстры существовали лишь за счёт золота своего покойного дедушки, о чём иногда в шутку упоминала Джулия, когда речь заходила о деньгах. Анна всё отрицала.
Что я могу сказать об Анне? Думаю, для всех было очевидно, что лучшие гены обретаются именно в семье Кройцер: Аккуратная блондинка Анна с голубыми глазами в сравнении с черноволосой сестрой походила на ангела, который сидит на твоём плече и уговаривает прибраться в комнате и отнести бельё в прачечную, в то время как демоница Джулия скидывала всё это на соседку. Конечно, мы были мало знакомы, но многие вещи я всё же подмечала, как и всякий зрячий человек. К примеру, Анна определённо была из тех девочек, которые в детстве играли в куклы, а не в футбол (конкретно Джулия впоследствии стала больше заниматься боксом). В свободное время Анна любила носить платья и сарафаны; Джулия в свободное время натягивала на свой зад хоть что-то лишь за пределами комнаты, и были это либо джинсы, либо спортивные шорты. Говорила, что одежда должна быть практичной и неброской - настоящий солдат, чёрт возьми. Разница в характерах тоже была налицо: несмотря на то, что с Джулией порой было очень тяжело, Анна вела себя как примерная мать, — сама готовила сестре завтрак, помогала с учёбой, даже убиралась в комнате, хоть я и умоляла её не разрушать последний бастион личного пространства своими ведром и шваброй.

Но всё это прекратилось когда ухажёр Анны преподнёс ей кольцо. Помолвленная мамаша всё больше времени проводила со своим Карлом, или как его там, а Джулия, видимо, второй раз в жизни почувствовала свободу от родительской опеки. Так на четвёртом курсе мы провели летние каникулы за сборкой мотоцикла. Думаю, вы не удивитесь, если я скажу, что со временем Джули начала одолевать ревность, и ссоры на этой почве стали обыденностью для сестёр, не говоря уже о том периоде, когда моя соседка заводила отношения со всеми, кто на них напрашивался. Разумеется, всё это было напоказ, и ни один из её парней, слава богу, не ночевал в нашей комнате. Клянусь, они с Анной так часто ссорились и мирились, что ревновать начинала уже я, параллельно мечтая о том, чтобы всё было как прежде. Пусть Анна и раздражала нас обеих своими визитами, но та жизнь была куда более спокойной чем мыльная опера, в которую она превратилась после их с Карлом помолвки. Это были счастливые времена...

* * *

Мы были уже почти в тылу врага. В гражданской одежде, без документов, мы втихаря пересекли грузинскую границу, пройдя под носом у военных. Фактически, никакие Джессика с Джулией не прилетали на Северный Кавказ, и уж точно не десантировались из самолёта в безлюдной местности. Здесь только две девушки без личностей. Однако мы не могли продвигаться к деревне пешком, рискуя упустить цель, нужно было поймать транспорт. Конечно, мы и этот шаг продумали, потому и сошли с рейса. Автобус с омскими туристами прибыл точно по расписанию – на КПП его держали именно столько, сколько нужно было нам, чтобы успеть выйти на дорогу, никем не замеченными. Надо было лишь подождать, пока автобус сбавит скорость чтобы объехать многочисленные ямы… оставшиеся после войны с Грузией, а не распила бюджетных средств, выделенных на прокладку этой дороги, как вы могли подумать.

Чтобы обмануть чью-то бдительность, сделайте лицо попроще, держите руки на виду, расслабленная походка также рекомендуется к применению. Не совершайте никаких резких движений, будьте скромны относительно телодвижений, можете также использовать жесты, чтобы подчеркнуть свою робость и «беззубость». С недавних пор девушки начали красить волосы в разные цвета, и это, как ни странно, тоже действенный способ показать людям, что вы готовы рассыпаться от малейшего порыва ветра, и не представляете угрозы.

Туристов было легко обмануть, – они были молодые и внушаемые, как, впрочем, и мы с Джулией. Всё это напомнило мне наши поездки в островные горы. Хотя, мы только делали вид, что занимались альпинизмом, потому что именно так выглядит восхождение на гору, не достигающую пяти тысяч футов в высоту, когда речь заходит о четырнадцати. Это где-то половина от высоты Эвереста, что, вроде как должно быть безопасно для опытных альпинистов, но вы и сами уже знаете, какой у меня опыт. Ей-богу, метрическая система куда больше щадит мои нервы в вопросах высоты.

И только когда мы достигли деревни и распрощались с туристами, у меня промелькнула мысль: это была плохая идея – дать себя увидеть такому количеству людей, – они, вообще-то, могут пойти искать нас, если приспичит. А Джулия как молчала всю дорогу, так и не проронила ни слова, пока мы не отдалились на весьма почтительное расстояние от гостиницы, у которой остановился автобус, и не затерялись среди домов. Надо сказать, сама деревня не блистала каким-то особенным архитектурным стилем на фоне массивных гор, заслонявших её от остального мира. Если бы меня спросили, на что похоже это поселение, я бы назвала кирпичи; кто-то разбросал большие кирпичи у подножия горы, и натянул на каждый по крыше.

– Не отвлекайся. Помни, для чего мы здесь. Где бы ты стала искать шпиона?
Джулия уже переключилась в рабочий режим – ей не до осмотра достопримечательностей.

– Ну, – задумалась я, – если шпион – это завербованный штатский, то я бы направилась в самый бедный район, где-нибудь на отшибе.

– Верно. Но есть загвоздка: гораздо труднее здесь будет найти не бедного, а более-менее состоятельного гражданина. Проще спросить у местных, не приезжал ли транспорт с грузом.

Мы переглянулись.

– Да уж, задала ты нам задачку, подруга.

Напомню, что это была идея Джулии – доставить всё снаряжение отдельно. Что если оно утеряно навсегда, что если миссия уже провалена?

– Мы пойдём на восток деревни, – констатировала Джулия. – Нам ведь уже известно, кто передал информацию о цели. Идиотка.

Признаюсь, я так разнервничалась в тот момент, что совсем забыла, кого мы, собственно, искали. Стыдливо плетясь за напарницей, я силилась вспомнить внешность этого человека. Мужчина, довольно молодой, не моложе двадцати пяти, худой… да, это мог быть кто угодно, хорошо, что мы знали его местонахождение. Это была какая-то убогая лачуга на окраине деревни, по виду заброшенная: в загоне не было ни одной козы, окна потрескались, дверь болталась на одной петле. В каком-то смысле, я оказалась права – наш шпион действительно обретался на чёртовой помойке. Мы зашли с двух сторон, не поднимая шума, как нас учили в лагере. Несмотря на удручающий внешний вид, домишко был оборудован японским холодильником, и (что показалось мне роскошью) санузлом. Хозяин тоже приятно удивил своим присутствием и коммуникабельностью. Обыкновенный горец, обделённый средствами к существованию, но при этом не знающий голода. Должно быть, это самый сытый шпион во всём мире – такой вывод я сделала при виде пирамидки из консервных банок, стоящей в углу гостиной-спальни. Ковёр на стене присутствовал.

– Я поговорю с ним, а ты проверь дом, – сказала Джулия.

– Да что тут проверять то, в этом сарае?

– И вскипяти воду в чайнике.

Судя по количеству хлама внутри дома, Управление периодически подкармливало этого парня всякими полуфабрикатами из огромных универмагов, что водятся в столице и продаются по бесчеловечным ценам. Ещё и японский магнитофон подвезли, наверное, за штурм Грязного Омска или «Копьё Нептуна», не меньше. Есть мысль, что его специально поместили в такие условия, чтобы без подачек выжить не мог, а за награду готов был мать родную продать. Думаю, так можно жить какое-то время, пока ты будешь полезен.

Мои поиски прослушивающих или взрывчатых устройств не увенчались успехом, даже в погребе всё было тихо и прилично, хотя, казалось бы, – нет лучше места для хранения вина и трупов. Недаром говорят: выходные шпионы проводят в погребе, а пенсию в подвале (впрочем, как и военкоры, прошу заметить). Для диверсий погреб тоже сгодится, но тот, что я осматривала, был затоплен, как это обычно бывает по неясным мне причинам. На секунду возникли серьёзные опасения касательно чайника, однако тот оказался таким же примитивным, как и плита, к моему большому облегчению. Прелести деревенской жизни, чёрт побери.

Как только я разобралась со старой чугунной плитой, Джулия втащила на кухню ящик со снаряжением. Обычный деревянный ящик, напоминающий размерами детский гроб. Вручив мне ломик, Джулия удалилась со словами:

– Должно быть, это твой. Переоденемся после обеда.

Во избежание несвоевременных аллергических реакций на продукты жизнедеятельности насекомых, мы с Джулией выбрали ту кашу из запаса шпиона, которая лежала отдельно от остальных. По моему, нет ничего хуже чем обнаружить в своём завтраке, который ты с таким усердием старалась не испортить, жуков мукоедов. Вкусовые и питательные качества, твоё время, аппетит, – всё потеряно. Однако именно такое дерьмо мы ели в общежитии, подтверждая стереотип о вечно голодных студентах. В тот день нам несказанно повезло найти не заражённую жуками овсянку, и я, как идиотка, обожгла пальцы о чайник и разлила воду. Вообще-то, это был уже второй раз, когда посуда надругалась надо мной: на первом курсе кипяток из чайника вылился мне на руки в результате «обратного наклона», и Джулия, похоже, помнила об этом. И хотя было очень неловко получать еду с ложечки, у меня появилась ещё одна возможность поговорить со своей подругой, а поговорить было о чём.

– Мужчина не присоединится к обеду? – спрашиваю я с набитым ртом.

– Он занят.

– Добивает ветчину?

– Телеграфирует.

– А, понятно.

Я не знала с чего начать беседу, даже не представляла. Не могла же я сразу в лоб закидать её нескромными вопросами. В итоге опять пришлось заходить издалека, в надежде продвинуться до нужной темы хотя бы на один шаг. Так всегда у нас было в первые два года совместной жизни, полные неловкости и отчуждения.

– А в прошлый раз ты меня с ложечки не кормила.

Готова поклясться, только от этих слов Джулия немножко, самую малость, но улыбнулась.

– В прошлый раз ты могла делать это сама. Но тебе всё равно придётся нести амуницию. Открой рот.

– Да понесу я всё, – говорила я, пережёвывая сыроватую овсянку. – А ты с кем-нибудь виделась из наших?

– Не болтай с полным ртом. И не задавай глупых вопросов.

– Ну как же… парень-то твой женился недавно. Я слышала.

Джулия отвела взгляд и нахмурила брови, – с таким выражением она обычно силится что-то вспомнить, как правило, тщетно.

– Это который? – выдавила она наконец.

– Которого отчислили, – напомнила я, а сама подумала: «это тот, с которым ты в душе перепихнулась».

– А. Ну и?

– Да залетела от него какая-то девка из его деревни, вот он и попался, – доложила я нарочито небрежно.

– Он всегда был идиотом, – вздохнула Джулия. Представьте себе, она как будто даже расстроилась, как если бы у неё был только один парень, этот парень.
Почувствовав, что поймала нужную волну, я поспешила сменить тему, – вся эта история напомнила мне о семье Джулии.

– Эй, а ведь у твоей сестры дочь уже в школу ходит! Ещё недавно вот с таким животом ходила, а теперь… сколько ей уже, семь лет?

– Восемь…

– Да, восемь! Как они вообще, ты с Анной давно виделась?

Вместо ответа Джулия решила разыграть спектакль, что уже больше похоже на неё прежнюю: тяжело вздохнув, она со снисходительным выражением лица вытащила из кармана пуховика блокнотик с карандашом. Написав пару слов на листке, она оторвала его и дважды сложила пополам.

– Прочитаешь, когда я скажу, не раньше.

И вот она снова принимает меня в свои игры. Взяв у неё бумажку, я спросила, что мы будем делать после обеда.

– Переоденемся и заявимся к туристам.

– Чего?

– Мы поднимемся с ними в гору, потом отделимся и пойдём искать Зелёного Волка.

– Так он не в деревне?! Почему я узнаю об этом только сейчас?

Я вскочила со стула. Оказывается, моя напарница только что узнала крайне важную информацию, и не спешит ей делиться.

– Просто на сытый желудок лучше думается, – спокойно произнесла она, наваливая кашу в свою тарелку. – Объект засел в ущелье за хребтом горы Шан. Можешь выйти и посмотреть на него, он самый высокий здесь.

Смеялась она надо мной, чёрта с два вершину горы можно увидеть, стоя под ней.

– Засел в ущелье… это значит, что окрестности хорошо охраняются.

– Верно.

– Тогда зачем нам туда идти вместе с этими… погоди ка, у нас ведь есть карта?
Разложенная на столе заместо посуды, карта местности помогла мне сложить два и два. Мы не можем пойти прямо к ущелью, вдоль реки по грунтовой дороге, – в лучшем случае нарвёмся на пограничников, в худшем на людей Зелёного Волка. Но есть и другая река, под названием Шондон, туда нам путь заказан, – не станем же мы в самом деле подниматься в горы. Меня пугала эта затея, по двум причинам: во-первых, это слишком долго и смертельно опасно; во-вторых, мы не отслеживаем перемещения объекта в реальном времени, то есть пока мы будем ползать по скалам, он может уйти ещё дальше.

– Джулия, скажи, ты издеваешься надо мной? – спрашиваю. – Если мы тут зря теряем время, я поеду обратно.

В ответ она ткнула пальцем в точку на карте, подписанную как «гора Куро».

– Два дня назад здесь пропала группа альпинистов, они поднимались на гребень горы Куро. Отсюда начнутся поиски Зелёного Волка.

Как и ожидалось, Джулия самолично навела справки.

– Ты считаешь, их убили террористы?

– Или пограничники. Те туристы, которых мы встретили…

– Что с ними?

– Не что, а кто. Члены поисковой группы. Они не отправятся туда пешком…

– … А полетят на вертолёте. Но, Джулия, не слишком ли много будет шума? Нас ведь тоже эвакуируют на вертолёте, ты это понимаешь?

– Я всё продумала. Никто не узнает, что произошло, и кто там был.

Слова напарницы вызывали у меня серьёзные опасения. Вертолёт Ми-8 со спасателями на борту прибывает в горы, а сразу за ним летит такой же, но военный. Ясно было одно: поскольку эта миссия не предусматривает вовлечения гражданских, мы с Джулией не станем им помогать, если по прилёту на место происшествия их встретят аланские боевики. Вот как это будет выглядеть – группа террористов расшумелась в горах, прилетели военные и заткнули их, а нас там вообще не было. Но если врагов там не окажется, то придётся разбираться самим.

– Предлагаешь… устроить альпинистам «выпускной»?

Мы с Джулией понимали друг друга с полуслова, и в этот раз ей не понадобились разъяснения, – отсылка на день нашего выпуска из пансионата была для неё ясна как день. Она ответила коротко «да», а я не заметила как снова встала из-за стола.

– Я не стану… убивать гражданских, – на середине фразы пришлось опомниться и перейти на шёпот, иначе бы меня услышал мужик за дверью.

– А я, вроде бы, говорила, что всё сделаю сама.

Да, взрослая жизнь меняет людей, – усмиряет крутые нравы, топит в задачах не обременённые умы, но Джулия и без того всегда была ответственной, хоть и несносной. Произошедшие изменения больше напоминали мне результат психологической обработки, коей грешит Управление при наборе кадров. Разумеется, я бы ни за что не поверила, что они сломали мою Джулию, такого ведь просто не может быть. Она же сирота, и у неё всегда было туго с тем, что я воспринимала как должное, и потому ей приходилось быть сильной, телом и душой.

Впрочем, на тот момент, когда эти мысли посетили мою голову, я поняла, что практически ничего не знаю о Джулии Кройцер, я даже с её сестрой никогда не разговаривала. А были ли мы друзьями?

– А в общежитии ты всегда на меня полагалась, – напомнила я, не желая уступать в начавшемся споре.

– На ностальгию пробило? Ты же знаешь, что уборка всегда на мне была.

– А кто тебя от охранника спасал? Помнишь, когда у нас ввели вход по карточкам, и этот козёл всё время до тебя допытывался? – кажется, это называется «синдром вахтёра», когда крохотная власть ударяет в голову всяким… охранникам.

– И когда я в актовом зале заперлась. Эта сволочь чуть дверь не вынесла, а ведь сам дал мне ключи. А при чём здесь ты?

– Так я же оттаскивала тебя от него!

– Он, кстати, ушёл с поста. В день нашего выпуска.

С этими словами Джулия подошла к плите, наложить себе ещё каши. Проигнорировав её слова, я присела на корточки рядом с ящиком. С большим удивлением и великой радостью я извлекла из него мамину брошь, – она была сделана из янтаря, и имела форму пчёлки. Подарок на мой первый день рождения, который не нашли при обыске моей кельи в лагере. Кажется, на криминальном жаргоне рутинный обыск кельи зовётся «шмоном».

– Ты хочешь поговорить об этом? – спрашиваю я спустя какое-то время. – То есть, всего два года прошло…

– Мне не нравится твоё отношение, – заявляет она холодно.

Я чувствую, как кровь отливает от головы. Какое ещё отношение, о чём она вообще говорит?

– Ты хорошо устроилась. Сидишь себе в штабе, не надо ни в кого стрелять, хотя ты полжизни этому училась, – бормотала Джулия, агрессивно накладывая овсянку в глубокую миску. – Делаешь вид, будто ничего такого на выпускном не произошло, хочешь остаться чистенькой. Совсем забыла, что за окном буквально Ад разверзнулся, или ты просто решила игнорировать это? Джесс, если произошедшее никак тебя не затронуло, ты просто дерьмо, а не человек. Отвратительно. Так жить отвратительно.

Претензии Джулии на поверку оказались весьма прозаичными, даже поверхностными… и они меня взбесили. Увидев мои поджатые губы, она, вероятно, пожалела о сказанном сгоряча, я же была в полной растерянности и не знала как ещё реагировать. Я понимала в тот момент лишь одну вещь: Джулия видела насквозь и меня и моё истинное отношение к произошедшему на выпускном.

– Мы выдвигаемся на закате, когда стихнет ветер.

Начиная с этого момента, Джулия избегала зрительного контакта со мной, а это значило только одно – дружбе конец. Я стояла у плиты с таким чувством, будто принимаю холодный душ впервые в жизни. Её обвинения не были беспочвенными, ведь обвиняла она меня в том, что я делала до сих пор, рассказывая вам эту историю. Я старательно избегала самой главной темы, с которой следовало начать. Не буду пытаться не говорить об этом в ироническом ключе, иначе воскресить в памяти те дни будет просто невозможно. Сперва скажу вам, что я ненавижу войны и политику, – для меня это тёмные вещи, которые я всегда предпочитала игнорировать. По правде сказать, меня тянет блевать каждый раз, когда обстоятельства вынуждают касаться этой темы. Невероятно, как меня вообще приняли на работу с таким отношением… впрочем, работать можно где угодно, если только держать своё бесценное мнение при себе.

Но так ли важно, кто на кого напал? Поверьте, меня меньше всех волновало, но мне пришлось узнать, потому что это грозило напрямую затронуть мою жизнь. Если коротко, регент Османии взял и прибрал Кровавый остров к рукам, – произошёл Anschluss, как сказал бы мой папа, находись он в своём уме.

Итак, если я ничего не путаю, параллельно воюя с Аланией, Османия начала активно возвращать Республику Аскольд в каменный век, но островитян, то есть нас, это не то чтобы очень сильно касалось. Дефицит пресной воды мы в итоге пережили, но это было только началом неприятностей, связанных с войной, будь она неладна. В один день до моих ушей дошли слухи о посещении нашего пансионата людьми из военной полиции (бывшей Нацгвардии), уж не знаю, по какой именно причине. Они якобы сказали ректору, что учебное заведение переходит под защиту государства, и заместо привычного охранника над нами будут бдеть гориллы в красных беретах. Поговаривали, что наш предыдущий ректор всегда был твердолобым упрямым бараном, – эти качества унаследовал, уже знакомый мне и Джулии, сравнительно добрый дядюшка Номах. В тот злополучный день наш упрямый добряк послал силовиков куда подальше, и даже спустил одного с лестницы. Да, горилл легко напугать, но они вернулись, и их было куда больше.

Думаю, вы уже догадываетесь, с какими намерениями в двери пансионата ворвался отряд силовиков в лыжных масках и с козлом отпущения в лице моего однокурсника, Виктора Флегеля. Щуплый пацанёнок, не обладавший никакими особыми талантами, обделённый друзьями и родительской заботой. Такого легко было сманить, такому легко было промыть мозги, что и случилось в итоге. Чтобы оценить причинённый ущерб, мне потребовалось здорово побегать по тем жутким коридорам в лагере, и расспрашивать всех, кто имел хоть какой-то доступ к информации из внешнего мира. Тяжело было в это поверить, но завербованный парнишка застрелил из дробовика нескольких профессоров (двое выжило) и трёх выпускников, остальные девятнадцать жертв были на полицаях. В тот кошмарный день я снимала пьяную Джулию с крыши, так что нам обеим, можно сказать, очень повезло застать представление лишь в виде выпрыгивающих из окон студентов и грохота автоматных очередей. Думаю, они бы добрались и до нас, не вмешайся третья, мать её, сторона, – наши похитители. Это я позже узнала, что кое-кто из Управления просто захотел подмять под себя и Нацгвардию, и наши юные таланты одновременно, но тогда я со слезами на глазах радовалась «долгожданному спасению». К сожалению, выпускники, грубо говоря, военного училища, оказались не очень готовы к внезапному штурму в военное же время, таким образом ещё больше наших погибло в разразившейся перестрелке. Попробуйте представить себя на моём месте в тот момент, когда очередной подросток сломал себе шею, бросившись сквозь оконное стекло с третьего этажа на тротуар. Конечно же мне было страшно за свою жизнь, но ещё больше меня ужасала бессмысленность этой акции. Увы, но то была просто очередная резня, таких много случилось, так что все очень быстро о ней забыли... как это пыталась сделать я. Поэтому Джулия рассердилась, ведь существует разница между профессиональным цинизмом и простым желанием огородиться от неприятных воспоминаний, – именно последнее и отвращало Джулию. Уж лучше бы она на меня накричала или ударила, всё лучше, чем возникшее между нами напряжение. Конечно, она здорово сглупила, поссорившись с напарницей в такой момент, но я сама виновата.

Через пять минут снаряжение было упаковано в рюкзаки, каждый из которых весил пять килограмм, и столько же добавится вместе с альпинистскими прибамбасами – верёвками, кошками, ледорубами, и сменной обувью, плюс килограмм рации в моём рюкзаке. Штабная серая мышка и дня не протянет в горах без поддержки друга. Честно говоря, только уверенность Джулии на тот момент и удерживала меня от мыслей о дезертирстве.

ЧАСТЬ 2

«Вернувшись из командировки, я долго размышлял о том, что видел там, а видел я параллели с прошедшими выборами президента США. Впоследствии я задал вполне закономерный вопрос Императору: по верному ли пути пошла Америка, вверив себя в руки ультраправых милитаристов. Легко догадаться, что, как и все долгожители, он имеет привычку давать расплывчатые ответы. Так он уточнил, что политика и реальная жизнь, хоть и зависят друг от друга, не являются единым целым. Объясняя свою мысль, он привёл в качестве наглядного примера земные реки и моря: это две взаимосвязанные, но разные экосистемы, в которых обитают разные виды животных. Реальная жизнь – это маленькие истории о маленьких рыбёшках, таких как лосось, в то время как политика представляет собой кровавую эпопею о больших китах, акулах и спрутах. Если речная рыба вдруг окажется в море, ей придётся эволюционировать во что-то более свирепое и устойчивое к солёной воде, то же и с акулами. Забегая вперёд, поясню: Император имел в виду, что разницы, как таковой, в методах правления нет – пришедшее с моря цунами так или иначе погубит определённую часть речной экосистемы, и повторится это не раз и не два. Но я спрашиваю себя, сможет ли вернуться в прежнее русло человек, пропитанный морской солью? Разумеется нет, он погубит и себя и окружающих».

Свобода или предопределённость?

Если вы хотите обмануть кого-то, для начала изобразите удивление, затем озабоченность, и не спешите предлагать помощь. Состройте колебания, робость и нерешительность, но не увлекайтесь. Советую потренироваться перед зеркалом, если оно у вас есть. И вот так мы без проблем навязались поисковой группе в качестве носильщиков (предварительно накидав поверх оружия консервные банки, якобы предназначенные для складирования в лагере, дабы оправдать загруженность своих рюкзаков), и, несмотря на наши с Джулией камуфляжные штаны, никто и не подумал, что эти две молодые красотки могут преследовать какие-то иные цели, не связанные с альпинизмом. И вы тоже можете воспользоваться людской добротой и искренностью, если найдёте в себе силы совершить столь гнусное деяние.

Погода стояла отличная, ни облачка на небе – это обстоятельство позволило облететь зону поисков, насколько позволял ветер. Честно говоря, тот горный массив, что предстал перед нами, стоило вертолёту снизится, привёл меня в ужас. Заострённые гребни напоминали лежбище хтонических монстров: мы видели больше шести заснеженных гор, каждая из которых вблизи напоминала спину Годзиллы, настолько враждебными к ноге человека казались эти чёртовы каменюги, судя по всему, являющиеся частью одной горной системы. Значит ли это, что взойдя на любую из этих вершин, тем самым ты покоришь и все остальные?

Вертолёт завис на высоте, достаточной для осмотра местности невооружённым взглядом. По левому борту я увидела хребет интересующей нас горы Шан. Да, поразительное зрелище, но вместе с тем пугающее, если представить себе восхождение на этого монстра. Единственным доступным для нас перевалом на его спине была отвесная скала, занесённая снегом… то есть дохлый номер. Даже я, не поднимавшаяся выше полутора километров, могла сказать с уверенностью, что покорить Шан практически невозможно. Нужно будет провести недели, месяцы за этим делом, лишь чтобы найти один камушек, на который можно без опаски поставить ногу. А в каньонах между пиками лежали следы камнепадов и лавин – наших будущих противников. Что ж, Зелёный Волк либо очень хорошо спрятался, либо шпион очень круто нас провёл.

* * *

По большому счёту, начало изысканий было повторением поездки на автобусе, сменился лишь вид транспорта. Спустя час вся группа совершила рискованную высадку на неровный склон горы Куро. Альпинисты разделились на пары, чтобы лучше координировать действия во время наземных поисков. Разумеется, мы не спешили им помогать, нам вообще нужно было идти в другую сторону. Так как нам предстояло совершить серию опасных манёвров, из рюкзака Джулии пришлось выложить всё, что не имело отношения к нашему с ней восхождению. Таким образом, у нас не оставалось больше еды, кроме пары консервных банок с тушёнкой, разогревать которую придётся горелкой. Она хотела выложить и шикарный двухместный спальный мешок, – пришлось напомнить, что мы не бессмертные.

Оставив группу невредимой, мы стали спускаться вниз, к подножию хребта Шан. Ползя в связке по такому крутому и неровному склону, мы могли только вовремя подстраховывать друг друга. С того момента как мы спустились, я перестала следить за временем, и не смотрела по сторонам, потому что мы с Джулией пришли сюда не покорять эти дурацкие горы, и времени у нас не так много как у пропавших здесь людей.

– Это здесь, – говорила Джулия, сверившись с картой. Мы уже стояли у перевала этого каменного чудовища с бесчисленными неровностями, за которые нам предстоит цепляться. – Я полезу первой по скале, потом сброшу тебе верёвочную лестницу. Мы протащим её до самого верха, а там… там посмотрим. Не потеряй свой рюкзак, он нам ещё понадобится.

– Он мне уже в плечи врезается. Постой, ты в него что-то положила? – спросила я, боясь услышать ответ.

– Только парашют.

– Что… ты же не…

– Да, один на двоих.

Однако же, как быстро испарилась утренняя неловкость между нами благодаря краже, совершённой Джулией на борту вертолёта. Я бы, конечно, поругала её, да только мы были не в том положении чтобы капризничать. Мы накинули на себя камуфляж поверх пуховиков, лыжные маски, очки, и сменили обувь. Подниматься было страшно, даже избегая опасного снега. Микрорельеф скалы коварен – успех восхождения зачастую зависит от того, можешь ли ты на глаз отличить расщелину от тени; порой единственное, что удерживает тебя на отвесной скале, это мелкие камни и сила трения. К счастью, Джулия позаботилась о том, чтобы мне не пришлось слишком часто рисковать своей шкурой, в прямом смысле этого слова. Трюк с лестницей, как и спуск на парашюте с тяжёлым грузом за спиной, казался мне невозможным, немыслимым… самоубийством, в конце концов, но моя напарница и тут продемонстрировала разницу в силе и выносливости между нами. Полагаю, это врождённый талант, и меня он не бесил лишь потому, что мы находились в экстремальных условиях. К слову, уже на середине подъёма мне стало дурно, хотя нет, даже раньше. Чем выше мы поднималась, тем тяжелее давалось каждое телодвижение, дышать было тяжело, в глазах темнело. Я точно не помню, но, кажется, меня даже стошнило пару раз. Надо ли упоминать о холоде, ужасном, невыносимом холоде, который пробирал до костей.

«Чёрт бы подрал этих альпинистов, – думала я, – они же все были матёрыми горными козлами, на высоте двух километров они даже не чихнули ни разу! Джулии явно следовало захватить из вертолёта кислородные баллоны вместо парашюта».
Моя всемогущая подруга тоже пострадала от высотной болезни, но в гораздо меньшей степени; и хотя видок у неё был так себе, именно она подняла меня на этот хребет, и она же спустила с него. Я же превозмогала до самой последней минуты, стараясь максимально эффективно помогать Джулии на нашем пути к вершине, несмотря на тот факт, что на высоте четырёх километров я чувствовала, что вот-вот отдам концы. Парашют был отличной идеей, самой лучшей на всём белом свете – ветер как раз усилился, и мы не разбились о скалы, хотя имели все шансы на это. Думаю, мы бы точно погибли, не укради Джулия этот благословенный парашют.

Предполагаемое убежище Зелёного Волка – укрепление на берегу реки Шондон. Перед тем как отправиться в то место, мы сделали вынужденный привал на ближайшем зелёном участке, до которого сумели доковылять. Мы и не понимали, что поднялись на четыре километра над миром, по отвесной скале, без кислорода и почти без снаряжения, не говоря уже об опыте. Спрашиваете, как же нам это удалось? В таком случае спросите себя, каким образом вы сумели отлипнуть от подушки и пойти на работу, – тёмным зимним утром, в метель, с простудой.

* * *

Закатать парашют, разогреть еду, акклиматизироваться до захода солнца. Сделав всё это, мы соорудили из маскхалатов некое подобие палатки, и скрыли под ней спальный мешок, в котором провели одну невыносимо холодную ночь; мы не могли использовать парашют из-за его яркой окраски, увы. За полчаса до наступления темноты пришлось также свериться с картой, и осмотреть окрестности через прицел «Винтореза»; только тогда я вспомнила, что после гибели отряда Джулия сменила четырёх наводчиков, но они тоже не смогли выжить.

– Эй, Джули, – шепчу я ночью, – я ног не чувствую. По-моему, я их отморозила.
На самом деле я не шептала, а буквально стонала от боли – пальцы на ногах горели огнём, но почувствовала я эту боль лишь тогда, когда наконец расслабилась. Но не только я, мы обе отморозили себе ноги в тот день, к счастью, не настолько, чтобы консервированный жир не поправил положение, – вторая степень, не более. Повезло. Нам всё это время везло, чёрт возьми. Если бог есть, он хотел чтобы мы прошли этот перевал, и оказались там, где наши короткие и бессмысленные жизни прервала бы пуля террориста.

– Джулия, а вдруг мы зря сюда шли?

– Хм?

– На работе говорили, что этот мужик, Зелёный Волк, не взрывал министра обороны. Я слышала, это сделал новый министр. Волк не виноват.

– И что? В остальном же он виноват… всю страну на уши поставил.

– Да, но… ты не думаешь, что мы… ну, убиваем одного террориста, чтобы… помочь другому подняться?

– Из тебя никогда не выйдет солдат, если ты продолжишь умничать, – тяжело вздохнув, Джулия перевернулась на другой бок. – Если вздумаешь саботировать миссию, прибью.

Вот такой у нас состоялся диалог в ночь перед этой самой миссией. Уж поверьте, она не шутила, говоря, что прибьёт. Когда ты долго работаешь в большом коллективе, где от действий одного человека зависит исход того или иного мероприятия, саботаж – самое гнусное, самое страшное преступление, какое только может учинить эгоист, и да помогут вам Небеса если он будет действовать не один. Так Джулия однажды едва не запинала до смерти наших однокурсниц, у которых хватило наглости (или глупости) выяснять отношения во время соревнования по стрельбе. Эрика Вагнер преуспевала у нас во всех дисциплинах кроме общения с парнями. Как бы ни старалась эта несчастная стерва привлечь к себе внимание, объекты её интереса неизменно бегали к Джулии. Как вы уже поняли, они с Эрикой никогда не ладили, ни до того как последняя подсыпала аллерген Джулии, – арахисовую пыль, – в стакан с водой, ни после того ада, что Джулия устроила Эрике и двум её сообщницам, понимая что вот-вот умрёт. Мне кажется, череда неудач в соперничестве с моей соседкой (которая ещё и бессовестно злорадствовала по этому поводу) здорово подкосила Эрику, раз она зашла так далеко. Всё же странно, что их обеих не исключили, очень странно.

Попрыгав на голове Эрики, Джулия вспомнила, что не может жить без воздуха, и позволила медсестре вернуть свои дыхательные пути в рабочее состояние. К сожалению, именно задиристая Джулия была виновата в эскалации конфликта. Две девушки, которым она целенаправленно наносила удары в висок и шею, угрожали судом. Эрика сыпала смертельными угрозами. Приезд их родителей, разговор с ректором Номахом, формальное примирение, рукопожатие, – всё это не остановило бы месть Эрики Вагнер, и мы обе это понимали. Разбирательства с сестрой Джулия взяла на себя, пока я отвозила мотоцикл в безопасное место, – байкерское кафе, где моя подруга изредка ошивалась в перерывах между теорией и практикой в пансионате. Я до сих пор удивляюсь, как она могла одновременно поддерживать высокую успеваемость и с десяток праздных увлечений, а ведь мы жили в одной комнате; да и мотоцикл мы собирали на старой ферме моего отца, где проводили большую часть каникул. Всё то мы делали вместе, даже то, что мне не всегда нравилось.

* * *

Той ночью я не смогла уснуть, меня всё ещё не отпустил подъём на гору. Мы протащили эту чёртову лестницу через весь перевал, сначала переворачивая и закрепляя, а затем сворачивая обратно в рюкзак, стоя на шпагате под палящим солнцем. Джулия сказала, нам повезло, что ветер был совсем слабым, хотя мне он таковым не показался; должно быть, она имела ввиду те кошмарные ураганы, что сдувают автомобили с трассы, а альпинистов с гор. Я помню как тяжелеющий с каждым пройденным шагом рюкзак сдавливал мне грудную клетку, тянул в пропасть, а я пыталась сделать глубокий вдох, при том что воздух вокруг меня был разряжен, а времени на спуск и акклиматизацию у нас не было. Но мы сделали это. Я так боялась этих проклятых гор, а теперь они позади; камнепад обошёл нас стороной, лавина и вовсе не сошла, но больше всего повезло нам, опять же, с погодой. Звёздное небо, на которое я глядела всю ночь, казалось сюрреалистичным бредом, вырванным из детской сказки, где никто не умирает и не убивает. Тогда же я впервые увидела млечный путь – огромное скопление звёзд, похожее на сверкающую трещину в небе, своеобразное «окно» в иной мир, который я даже представить себе не могу. Когда люди освоят межпланетные перелёты, космос заполонят отбросы общества, и разница между жизнью на Земле и среди звёзд исчезнет напрочь, – в этом я уверена на сто процентов.

* * *

Утром всё-таки пришлось взглянуть на циферблат: до рассвета оставалось три с половиной часа. Один час на убийство Волка, два на эвакуацию с хребта Шан. За нашими спинами осталась лестница, вмёрзшая в ледяной склон этой чёртовой горы, поэтому я не стала преждевременно рвать на себе волосы, – нечего заранее отчаиваться. Вертолёт прилетит со стороны устья реки, вдоль которой мы с Джулией пройдём к небольшому каменному замку, если так можно назвать те средневековые руины, увиденные моей дальнозоркой напарницей, которой я тем утром задолжала одну вещицу…

– Наводчик мне не нужен, задействуем «стратегию-31», – говорила Джулия, упаковывая спальный мешок. – Ты штурмуешь здания, а я прикрываю тебя из тени. Если одна из нас погибнет, в ход пойдёт «стратегия-65», это…
Я поспешила остановить словоизвержение, пока она не добралась до «стратегии-91», и предыдущих двадцати шести «стратегий», о которых я, как штабная мышь, не имела представления. Убедившись в том, что меня не собираются перебивать, я достала из-за спины шкатулку, в которой сюда привезли мою пчёлку-брошь, и протянула Джулии вот с такими словами:

– Поздравляю с днём рождения, желаю счастья и удачи в делах! – на одном дыхании проговорила я. Моё лицо предательски покраснело – всё таки, я аж два года не поздравляла Джулию… ни с чем.

По её нескрываемому удивлению стало понятно, что из нас двоих только я не забыла об этой памятной дате. И, как я и боялась, она нахмурила брови, когда открыла шкатулку.

– Серьёзно, Джесс? Кто вообще дарит семейные реликвии? – она была права, но я уже заранее решила её осадить.

– Я дарю. Это самое ценное что у меня есть, а мы обе можем умереть сегодня. Чудо, что вчера не умерли.

Джулия не хуже меня знала, насколько может растянуться спор об излишне дорогом подарке, а времени у нас было в обрез, поэтому она сделала мне одолжение, и смягчила взгляд.

– Ох, что же мне с тобой делать?

– Поблагодарить бы не мешало.

Сперва она посмеялась в ладошку, наполнив воздух жизнью, затем мы соприкоснулись лбами как старые товарищи (хотя я всегда была лишь на подтанцовках у фройляйн Кройцер). Похоже, нашей дружбе не совсем конец, она ещё поборется.

– Клянусь богом, ты самое нелепое существо на этой планете, Джесс. Спасибо.

Не бог весть какая благодарность, но мне довольно было видеть улыбку на её лице. Сменив обувь и надев маскхалаты, мы ненадолго разделились, только чтобы взять в клещи нашу цель. Успеть проползти за тридцать минут по пересечённой местности тысячу метров, не привлекая внимания звуками и движениями, собственной тенью, – это даже ребёнок может сделать. При всей абсурдности нашего положения (две юные представительницы слабого пола на секретном задании в горах), со своими ролями мы справились как нельзя лучше. Бесшумно переставляя отмороженные ноги в темноте, мы крались мимо поросших зелёными лесами гор, к месту, которое указал на карте шпион, чтобы, выйдя из тени, снова ползти.

На месте. Сначала я приняла «укрепление» Волка за часть горного ландшафта, однако той разбитой грудой булыжников и было старое убежище террориста. Нас встретил неолитический каменный домик, окружённый, опять-таки, каменным забором и парой каменных построек, напоминавших не то загоны для скота, не то сараи для инструментов, тоже каменных. Я не видела Джулию, но знала, она всё это время не отставала от меня ни на шаг. Мне нужно было одним рывком перемахнуть через ограду, не задев ни единого камня ногами, или, не дай бог, оружием. К счастью, перед прыжком я закрепила на комбинезоне всё что болталось, и без лишнего шума перебросила своё тело через забор, после чего сразу прижалась к земле, чтобы темнота и маскхалат размыли мой силуэт, насколько это возможно. С этого момента окружающий мир превратился для меня в настоящий фильм ужасов: врагов было слышно, но не видно; контакт – это мгновение, как и выстрел. Смерть притаилась где-то рядом, она нанесёт удар молниеносно, я даже не успею ничего понять, не пройдёт и секунды! Надо ли говорить, что на тот момент мне было просто обосраться как страшно. Безвременно и глупо отдать концы на первой же боевой вылазке – что может быть проще? То же грозит и Джулии – я слышала истории о том, как во время войны в Алании бойцы уходили в ночь и не возвращались; напарник идёт впереди тебя, ты отводишь взгляд, и вот его уже нет. Через неделю горцы вернут его по частям, если повезёт.

Я двинулась вдоль стены, к тому просвету, где должна быть калитка. Чтобы не совершить ошибку, убившую многих, я сложила приклад автомата перед тем как оказаться между домом и стеной; неважно, превышают ли они высоту легкового автомобиля или нет, если ты не успеешь вовремя развернуться, погибнешь быстрее чем осознаешь это. Продолжая передвигать ноги, я вслушивалась в предрассветную темноту, журчание реки, звук падения капель за спиной.

Я оцепенела от страха – рядом со мной кто-то справлял нужду.

Сделав свои дела, человек прошёл мимо меня ко входу в дом, – он был в четырёх шагах от меня и двух шагах от конца стены. Если Джулия до сих пор его не уложила, значит, она ещё не заняла удобную позицию на возвышенности, и грязная работа теперь на мне. Часовой он или нет, нельзя чтобы он зашёл внутрь, нельзя чтобы он создавал проблемы. Я вскинула автомат и прицелилась ему в затылок, как вдруг моя маска съехала на левый глаз в результате сильного удара в висок. Всё верно, я слишком поторопилась, и не заметила второго боевика, притаившегося в тени. Оба человека были вооружены автоматами АК-47, но стрелять по мне не стали. Тот, в которого я целилась, обернулся и тут же побежал в дом. Провал миссии, смерть и позор… предотвратила Джулия, скосив боевика, стоило ему покинуть тень. Увидев это, его друг ударил меня ещё раз в то же место и прижал к земле. Мне пришлось стрелять вслепую – тем выстрелом я прошила ему внутреннюю часть бедра, от чего он взвыл как ужаленный и повалил меня на лопатки, стоило мне освободиться. В таком положении я могла видеть его заросшее лицо с глазами навыкате, впалые щёки, пожелтевшие зубы, стиснутые в безумном оскале. Он душил меня руками, которые потеряли силу, смотрел на меня глазами, полными отчаянья. Но мои-то руки были свободны, и я этим воспользовалась в полной мере, несколько раз пырнув ублюдка ножом в бок. Он ослабил хватку, и мне удалось оттолкнуть его от себя ногами, – террорист упал там, где заканчивалась каменная стена.
Дозвуковая пуля пронзила его голову, когда он попытался встать, – Джулия стреляла на упреждение.

Моя же голова раскалывалась ещё сильнее чем во время подъёма на Шан, но времени на отдых не было. Спустившись со склона горы, Джулия кинула в дверной проём туристический фальшфейер, затем, одна за другой (на тот случай, если в углу притаился стрелок), мы ворвались внутрь дома. Мы с удивлением обнаружили то, чего не заметили во мраке: по-видимому, это не жилой дом, а руины некой древней башни, высотой в полтора человеческих роста, шириной в четыре метра, если судить по тому, что мы увидели.

– Фу!

Внутри никого не было, но смрад стоял просто невыносимый. В дальних углах было навалено множество ковров, мешков, и другого хлама, а к западной стене башни приставлены деревянные столик с табуретом. На табурете развалился обезображенный труп взрослого мужчины. Пол был весь липкий от крови, хлынувшей из огромной раны на груди. Нет, не так, – грудная клетка сама стала одной большой раной, будучи разорванной так, будто парень проглотил гранату.

– Умер недавно, – заключила Джулия при осмотре, – Можно сказать, вчера. Джесс, поверни его голову, я хочу осмотреть лицо. Джесс?

С трудом сдерживая подступившую тошноту, я вышла подышать.

– Я… осмотрю ребят снаружи.

Как жалок вид их и как дик наряд: мёртвые горцы явно голодали в свои последние дни. Похожи на мумий, одетых в лохмотья, некогда бывшие военной формой. Я доложила Джулии, что оба автомата были заряжены, но не сняты с предохранителей, из чего можно сделать предположение – они не знали, сколько нас. Они были без сил, и собирались устранить одного нарушителя по-тихому, опасаясь открытого столкновения.

– Подготовились к нашему визиту, только сделать ничего не смогли. Давай всё-таки взглянем на труп… после того как полечим твою голову.

К счастью, истощение помешало бородачу нанести мне серьёзную травму. Обмыв синяк холодной водой из речки, я нанесла на него мазь, а Джулия наложила бинты, под которые неплохо было бы подложить кусочек льда, но, увы, он весь остался на горе. За два с половиной часа до рассвета мы ещё раз осмотрели тело в башне, при холодном свете фонариков. Джулия подставила к его белому лицу фото, – так и есть, это наш клиент, Зелёный Волк. Что он делал здесь с этими двумя мумиями, и как они довели себя до такого состояния – всё это нас не интересовало, важней установить причину смерти, потому что это понадобится для рапорта, да и нашей безопасности в этом загадочном месте. Было слишком опасно его двигать, всегда существует угроза ловушки… особенно в подобных ситуациях.

– Его грудная клетка взорвалась изнутри, – констатировала Джулия, пока я светила фонариком в кровавую дыру.

– Думаешь, он и правда проглотил гранату? – не удержалась я.

– Ерунда. Взгляни на его сердце – от него почти ничего не осталось, остатки опалены, но это не порох… запаха вообще нет.

Даже зная о пылких взаимоотношениях Джулии со смертью, я не переставала удивляться хладнокровию этой девушки. На моих глазах она взобралась на гору, убила двух человек, и, в довершение всего, с каменным лицом рассматривала мертвеца, от вида которого, меня всю передёргивало.

– Интересно… позвоночник пробит изнутри. У этого парня дырки с каждой стороны… подожди ка.

К моему ужасу, Джулия сняла перчатки и обхватила разверстую грудную клетку, на поверку оказавшуюся мягкой. По её виду создавалось впечатление, что Волк проглотил бомбу с гвоздями, а никак не ручную гранату. Разорванную в лоскуты кожу собрать было тяжелее всего, – у Джулии только две руки, а я не могла ей помочь, так как одновременно стояла на шухере и держала фонарик.

– На родимые пятна не похоже… может, сигаретные ожоги? Джесс, посвети поближе.
Забавно, как одна незначительная мелочь, чужая мелочь, может перевернуть всю нашу жизнь, будь то метастаз или… или три точки на груди вонючего трупа. Обронив фонарик, я вжалась в холодную каменную стену, воздуха опять стало не хватать. Джулия тоже была шокирована, но отнюдь не моим поведением.

– Джесс, поверни ка голову направо.

Тело Волка завладело нашим вниманием, и поэтому мы не обратили его на объекты куда менее заметные. Одним из них было красное пятно на стене, а также кусочки костей, застрявшие между камнями. Подобно живой осколочной гранате, сидящий перед нами мертвец раскидал во всех направлениях фрагменты рёбер и позвоночника, – внутри него точно что-то взорвалось, что-то за гранью воображения. Но Джулия знала, что я что-то знаю, что я не просто так отшатнулась при виде отметин на мёртвом теле. Под её молчаливым давлением я сломалась, и рассказала то, что старалась забыть.

– Я уже видела подобное, – призналась я, – недавно, в лагере, на испытательном полигоне.

– Так кто это сделал? – напирала Джулия. – Назови имя шутника.

Реальность давила на меня. Меня затягивало в эту отвратительную, вонючую помойную яму, и я ничего не могла с этим поделать. Я очень старалась отдаться эскапизму в компании лучшей подруги, но, как говориться, хрен там плавал. Было страшно это делать, и всё же я произнесла имя этого монстра: «Саурон». Мне говорили, что его настоящая фамилия Сарон, но, по моему, даже регент не произносит её так. Услышав это имя теперь, Джули ничего не сказала, только закрыла глаза на минуту. Я шагнула к ней по липкому от крови полу, не находя слов для смягчения удара. Дело в том, что я назвала Джулии имя нашего босса, нынешнего директора Управления. Конкретно для нас он был «тем огромным мужиком», который изредка приходил наблюдать за тренировками, а мы не знали о нём почти ничего… мы даже толком не видели его лица.

– Сукины дети, – выдохнула наконец Джулия. – Опять втихую посовещались и сделали всю работу за нас. Думают, раз мокрушников в стране навалом, то с ними можно не считаться, доверять им необязательно, и вообще мы никто для них. Зачем, спрашивается, похищали…

Похоже, в моей подруге пробудилась школьная жёлчь, что хлестала через край каждый раз, когда срывались её планы на день. Как вы уже знаете, Джулия прежде не отличалась кротким нравом, не отличается им и поныне.

– Ну что ты, Джули, я сама удивлена, – неловко попыталась я «заделать плотину», но лучшее, что я могла сделать – это заткнуться.

– А чего ты удивляешься, в первый раз тебя начальство подставляет, что ли? Ладно, проехали… хотя нет, скажи, если знаешь, как он умер.

– Я бы не хотела…

– Придётся! Мне надо понять, что тут произошло.

Я понимала её интерес, хоть и не разделяла его. Конечно, пришлось рассказать и об этом, – о том, как двух ребятишек моего возраста низвели до статуса морских свинок. Их вывели на задний двор казармы, поставили в разные углы, и по очереди подозвали в центр «поля экспериментов». Первому Саурон тремя пальцами «выжег» метку на теле, второго ждала та же участь. И стоило обоим парням встать рядом друг с другом, как первый в мгновение ока раздулся и лопнул, а второго изрешетили его кости. Я не знала их имён, но это, наверное, даже к лучшему.
Хотя мой короткий рассказ о необъяснимом убийстве двух человек и близился к завершению, Джулия уже начала зевать, от недостатка сна, очевидно. Господи, мы ведь почти не спали всё это время, да и не смогли бы – только не в таких условиях.

– Ладно, достаточно. Если я правильно поняла, для срабатывания этой… чем бы это ни было, нужен ещё один смертник. Они не могли закопать его труп в лесу, тогда бы пришлось хоронить и Волка, а это значит, что тех двоих не было внутри башни, когда это произошло.

– Может, вторым был кто-то из парней снаружи, просто ему удалось выжить, – предположила я.

– Тогда предлагаю поступить следующим образом: мы осторожно выйдем на улицу, осмотрим тела, потом обыщем каждый угол в этой башне, и только после этого свяжемся со штабом. У нас двадцать минут, пошевеливайся!

– Jawohl!

– И прекрати паясничать.

– Alles klar... то есть, окей.

Знаю, это глупо, но мне отрадно было видеть Джулию такой оживлённой, и её энергия была чертовски заразительна. Гораздо меньше энтузиазма источало голое тело горца с пробитой башкой; уж не знаю, считается ли расизмом жалоба на запах кавказских мужчин (и, чего уж там, женщин), но я готова поклясться, что такой же смрад источала конура шпиона, который был очень даже живым. К моему большому сожалению, никаких странных отметин на трупах мы не обнаружили. Вернувшись в башню с пустыми и грязными руками, наш дуэт приступил к более тщательному осмотру кровавой норы.

– Джули, я тут заметила кое-что интересное.

– Что?

– Метка нашего клиента – это не ожоги, а шрамы.

– И о чём это нам говорит?

– Что Зелёного Волка заклеймили давно, раны то почти зажили. Странно, что они такие тёмные, но им, как минимум, месяц можно дать.

– Это всё равно ни черта не объясняет, – разочарованно покачав головой, она приступила к «шмону кельи». В первую же минуту она нашла под столиком листок бумаги, прикреплённый щепкой ко дну. Как хотелось бы мне сказать вам, что записка была единственным, что мы нашли, и я бы с не меньшей радостью это забыла.

– Джесс, – вполголоса проговорила Джулия, не вставая с корточек. – Там что-то есть, в правом углу.

Это могло быть что или кто угодно, и я всерьёз подумала, что нам обеим через секунду придёт конец, но этого не случилось. Фонарик высветил в тёмном углу нечто вроде мешка с картошкой, только вот картошка не шевелится. У меня одной было автоматическое оружие, и я сделала то, что считала верным в такой ситуации – выпустила очередь в тот злосчастный угол.

Ковры, доски и кувшины попадали на пол, а вместе сними и мешок. Звук, который он издал при падении, до сих пор звенит в моих ушах, и не только потому, что он напугал нас обеих своей внезапностью и пронзительностью. Ведь это были крики младенца.

У наших ног лежало нечто столь ужасное и отвратительное, что даже сейчас по моей спине пробегает неприятный холодок от одного только воспоминания об этом, а сердце моё обливается кровью. Мерзко извиваясь и подрагивая, словно раненая гусеница, одетая в полностью закрытую паранджу, женщина лежала у наших ног, а из складок одежды высовывалась маленькая ручка её детёныша. От ужаса и, опять же, отвращения мы не могли пошевелиться, и просто наблюдали за агонией раненой женщины.

– Джулия, это же… это его. Должны быть его.

– Скорей всего.

– Что нам делать? Джули, что нам делать? – переспросила я, едва не сорвавшись на крик.

И так мы нашли «того второго». Очевидно, в христианской деревушке это чучело слишком выделялось бы среди местных, поэтому остаётся предположить, что кошмарная паранджа служила ей исключительно для игры в прятки с убийцами. Однако нам никогда не говорили, что же делать с жёнами террористов, и какие санкции применять к детям последних. Джулия, разумеется, и эту задачку решила без моей помощи.

– Душить в колыбели.

Прежде чем я успела понять смысл сказанного, моя напарница проделала дыру в голове матери при помощи своего «Винтореза», и оборвала крики малыша таким же способом. Стыдно признаться, но именно этого я тогда возжелала всей душой, глядя на эту адскую гусеницу. А ведь это был человек, женщина, мать, и это я её ранила. Думаю, вы уже догадываетесь, какие эмоции обуревали меня после исполнения молчаливого приговора. Джулия, видимо, тоже догадалась, по выражению моего лица.

– Кройцер… тебе… правда стоит быть добрее к людям.

– Добрее? Да что ты говоришь, послушай-ка вот это, мать Тереза: «Если вы читаете эти строки, – зачитывала она текст найденной записки, – знайте, что я всегда был таким-то человеком; моя жизнь была такой-то; я работал хорошо, но под конец я понял, что этого недостаточно, бла-бла-бла, я втянул в это свою жену, бла-бла-бла. Знайте же, что ваша мирная жизнь окончится там, где начнётся работа на Дьявола. Итак, умерев здесь, я стану памятником глупости и бесполезности прислуживания воплощению зла, имя которому Саурон». Идиот. Ты стал памятником собственной глупости! Как и мы…

С этими словами Джулия скомкала бумажку и швырнула её на столик, рядом с которым по-прежнему сидел труп Зелёного Волка. Прислонившись к стене, я закрыла глаза и вздохнула. Выходит, этот Саурон, этот директор Управления, с самого начала полностью контролировал ситуацию, и мог предотвратить множество смертей. Но зачем? Таков был самый главный, нет, единственный вопрос относительно всего этого. Джулия что-то знала, и я попросила её больше не секретничать, намного позже, чем следовало. Прежде чем что-либо сказать, она взяла из кармана трупа помятую сигарету и закурила, чему я, честно говоря, не сильно удивилась – от неё несло сигаретным дымом ещё в раздевалке. Едкая гадость вмиг заползла в мои ноздри, стремясь вернуть завтрак обратно… впрочем, я уже не помню, завтракали ли мы.

– Мой отряд здорово поимели, Джесс, очень здорово, – произнесла она наконец.

– Ты говоришь про… ту операцию?

– Угу.

Ответ сам запрыгнул в мою голову, он казался самоочевидным.

– Неужели… никаких террористов там не было?

– Не было, – подтвердила Джулия.

– Тогда кто…

– Дети, Джесс. Четыре пацана, моложе каждого из нас. Они вынесли нас по одному, холодным оружием. Я попыталась сбежать, но они словили меня, и…

– И…

– Заставили умолять, просить пощады. Меня, Джулию Кройцер! Я плакала от страха, Джесс, впервые в жизни плакала. Был среди них один такой… у него глаза были как у Дьявола, у этого то недоноска! А я плакала. Позор на всю жизнь – весь отряд убит чёртовыми детьми, а я…

– Как ты сбежала?

– Меня отпустили, – пробормотала она, надувшись.

Казалось, Джулию не беспокоило ничего кроме её глупой гордости, как будто не расстреливала она на моих глазах женщину с грудным ребёнком. А что Зелёный Волк? Работая на разведку, он все эти годы рисковал всем, что у него было, и в итоге собственное начальство загнало его в угол, один только Бог знает, за какие проступки.

– Не смотри так на него! – наблюдательная напарница проследила мой взгляд, преисполненный уважения к шпиону Управления.

– А что такого? Он был храбрым человеком.

– Дерьмом он был, а не человеком. И работал на такое же дерьмо, как и он сам.

– Ну… в любом случае, мы должны его похоронить, вместе со всеми остальными…
Влепив мне звонкую пощёчину, Джулия дала понять, что на это времени нет и быть не может. Максимум, что мы можем сделать для них – это накрыть всех коврами и поджечь, благо все трупы и так уже находились на достаточно близком расстоянии друг от друга, и нам не придётся тратить драгоценные силы.

Я связалась с базой и доложила о выполнении поставленной задачи, но не рассказала ни о семье Волка, ни о других ужасных открытиях. Оставив позади затянутую чёрным дымом башню, мы с Джулией двинулись к точке эвакуации. Совершенно очевидно, что последний террорист в этих горах умер от пули моей напарницы, и всё же ей не следовало так расслабляться, неосторожно дать мне пространство на каменистом берегу реки, чтобы я смогла, сбавив шаг, зайти к ней за спину. Если вы хотите сообщить начальству о выполнении задания, когда у вас ещё конь не валялся, бросайте эту затею. Единственный способ не погореть в этом деле – выполнить работу.

В стремлении превратить ложь в истину, я остановилась за спиной Джулии и вскинула автомат.

– Убьёшь меня в мой день рождения?

В тот момент, когда Джулия круто развернулась на каблуках, я была уверена, что вот-вот умру. Я не ответила на вопрос ни словом, ни пулей, – мои ноги дрожали от страха, то же было и с руками.

– Ты могла выстрелить на ходу, и я бы не успела ничего сделать. Плохой из тебя солдат, Джесс, просто никудышный.

Подруга направила на неё оружие, но она так спокойна, будто уже смирилась с этим фактом. Я ведь уже говорила, что мне придётся стрелять из своего автомата на этой миссии, стрелять в Джулию.

– Ты убила своих наводчиков, – я думала, что, зачитав Джулии обвинения, смогу набраться уверенности.

– Это была самозащита, – уточнила она, даже не удостоив меня взглядом. В её представлении я уже сдалась.

– Значит, правду про тебя говорили.

– Люди всякое говорят. Но да, я их убила. И что?

– Это были наши друзья!

– Назови хоть одного по имени. И вообще, они первые начали.
Моя рука устала держать «Вал», но я всё ещё не могла выстрелить, не будучи полностью уверенной в правильности сего действия. Не сводя глаз с Джулии, я вытянула приклад, взяла автомат обеими руками, и, физически готовая стрелять от бедра, возобновила бессмысленный разговор.

– Ничего они не начинали. Ты убийца, Джулия, и ты не имела права распоряжаться их жизнями! – констатировала я.

– Это сказали те, кто выдал тебе оружие? Неужто ты опять в отрицание пустилась, не хочешь видеть полной картины?

По скучающему взгляду и холодному тону голоса было сложно определить, говорит ли Джулия всерьёз. Она выставляла меня на посмешище этим отсутствием вовлечённости.

– О чём это ты?

– Ох… тебе никогда не казалась странной большая концентрация арийских детей в одном месте? И это ещё не самое подозрительное, что происходило с нами, ты так не считаешь?

Далеко не самое странное.

– Ну… ну и что? У нас же в итоге сложилась карьера, разве нет?

– Карьера подневольных мокрушников, на которых можно без конца любое дерьмо вешать. Я сделала одолжение тем, кого пристрелила.

– Ты несёшь полную чушь, – солгала я.

– Одна большая семья, дружный коллектив, крыша на все случаи жизни, достойная заработная плата. Уже слышала эти слова? Я почти уверена, Волку говорили то же самое. Но ведь разведка совсем не так работает – они тебя поимеют и кинут, дай им только повод. Сделаешь какую-нибудь грязную работёнку, и от тебя избавятся как от ношеного презерватива.

– Приведи пример! – потребовала я, просто чтобы оттянуть казнь, ибо какой пример может быть лучше нас самих?

– Пример? Как насчёт… моих напарников и напарниц? Я, вообще-то, навещала их семьи, приезжала по адресу каждого дома, где жили их родители, братья и сёстры. Ну, после того как марала руки.

– И? – спросила я после недолгой паузы.

– Их там не было, Джесс. По каждому из четырёх адресов проживали другие семьи, семьи мигрантов из Средней Азии. Старых хозяев не было ни дома, ни где-либо ещё. Кого ни спроси, а их просто не существовало… никогда.

Меня вдруг охватило странное чувство, словно воздух вокруг меня стал густым как гороховый суп, и в животе моём начала расти тревога. Очень давно я не контактировала с родителями, отношения наши трудно назвать тёплыми, а теперь я узнаю, что они могут быть уже мертвы, и мириться с ними уже поздно.

– Это неправда. Ты врёшь, это неправда.

Страх за родителей буквально парализовал меня. Воспользовавшись этим секундным замешательством, Джулия вырвала у меня из рук оружие и со всей силы ударила в солнечное сплетение. Я и забыла, какая тяжёлая у неё рука.

– Выдохни, – посоветовала она, присев рядом с моим трясущимся телом, – Знаешь что, Джесс… сейчас самое время прочитать записку, которую я дала тебе в деревне.

С трудом оправившись от весьма болезненного контакта с кулаком Джулии, рассказчица, которую вы терпели всё это время, наконец открыла тайну местонахождения семьи моей дорогой подруги, если её можно так назвать, особенно после моего предательства. Я едва не порвала тонкий листок бумаги, измятый и слегка намоченный за время подъёма и спуска с горы. Разложив его, я увидела всего лишь два простых слова, написанные неказистым почерком, заглавными буквами:

                «ВСЕ УБИТЫ»

* * *

Накатившая фрустрация сожрала все чувства, мой левый глаз не желал полностью открываться, все силы уходили на сдерживание слёз. Я знала, что мир спецслужб суров и беспощаден к людским жизням, но то, чем занимается Саурон… не описать никакими словами. И только тогда я вспомнила, что не рассказала Джулии об одной маленькой детали, которая лишает смысла поиск Волка, но в то же время идеально вписывается в план устранения моей подруги. То, что он сотворил со своим «сотрудником», работало не только как бомба, но и как датчик слежения, – Саурон знал, где находился Волк, а значит, сообщение шпиона было заранее обговорено. Этот монстр решил убить двух зайцев одним выстрелом, и я даже знать не хочу, чем такой важной шишке в Управлении могла помешать восемнадцатилетняя девушка, над которой он имеет абсолютную власть, как фермер властен над курицами в курятнике.

– Эй. Ну чего ты?

Я и не заметила, как мы вернулись к месту спуска с хребта, острого как каменное рубило и холодного как всё остальное в этих чёртовых горах. Джулия снимала маскхалат, без опаски положив на землю оба ствола, – всё ещё не воспринимает меня как угрозу, а мне и сказать то нечего. Вернее, я не могла ничего сказать, потому как малейшее движение моих лицевых мышц разрушило бы хрупкую дамбу.
– Не реви, а то снова ударю, – увы, Джулия предупреждала меня постфактум. Я, как дитя малое, пускала сопли в её пуховик, а она неловко гладила меня по голове, приговаривая: «ну, ну».

– Почему у нас такая дерьмовая жизнь? – вопрошала я.

– С нами не происходило ничего такого, к чему нельзя привыкнуть, – судя по отрешённому взгляду, моё нытьё утомляло Джулию.

– И всё равно, прости что предала тебя. Они пообещали списать все долги по родительским кредитам, а я даже не знала, что они у нас есть.

– Прощаю. Они так со всеми должниками делают, – пробормотала Джулия. – Ну, собирайся, мы всё ещё должны залезть на этот сраный хребет.

А должны ли мы? До сих пор Джулию, очевидно, щадили, но ведь нельзя же бесконечно испытывать удачу, когда на карту поставлена твоя жизнь. Эта миссия и без того была очень «мутной», а наше начальство не любит рисковать. Мало ли, какие грязные тайны узнают мокрушники в экспедиции у чёрта на рогах.

– Джули, я не знаю, что с нами сделают, если мы вернёмся вдвоём. Я боюсь.

Помимо всего прочего, Зелёный Волк был последним из живых лидеров подполья, и это значит, что Джулию больше не пошлют добивать ничьих детей, её наконец казнят без предисловий. Иначе говоря, – отправят на пенсию, в подвал или канаву. Зная это, мы стали подниматься навстречу смерти, и ни к чему кроме смерти. Меня тоже убьют, а за что – не замочила подругу, хотя лучше меня никто бы не справился. Я ничего не сделала дурного. Но я забыла: я ведь на земле, где делать нехорошее похвально, и безрассудно совершать добро. Я не вижу красоты горного массива, я даже света белого не вижу.

– Мы не вернёмся, – сказала Джулия. – Спустимся назад в деревню и угоним транспорт. Это возможно… если поторопимся.

Оказывается, у неё уже давно имелся план. И я согласилась с ним без колебаний, потому что здесь, в горах, некому было мне запретить поступать так, как велит сердце. За два года моя соседка по комнате превратилась в хладнокровную убийцу, но я доверяла ей сильнее, чем кому либо на этом свете, ведь она была последним кусочком моего прошлого, последней, кто знал меня лично и переживал те же события что и я. Опорожнив тяжёлые рюкзаки с альпинистским снаряжением и переодевшись, мы без церемоний поползли наверх, связанные друг с другом крепкой верёвкой и, раз уж мы не поубивали друг друга, нерушимой дружбой. Так как у нас оставалось всё меньше времени до эвакуации (которую было решено пропустить), подъём ускорился настолько, насколько позволяли почти отвесная скала, снег, холод и лёд. Мои пальцы кровоточили и плохо гнулись, голова болела, но дышать стало намного легче по сравнению с прошлым восхождением. Какая-то неведомая сила, должно быть, сдерживала высокогорный ветер, стихший как раз перед нашей маленькой экспедицией, и до сих пор не заявивший о себе в полной мере. Мне приходилось слышать, какие ветра бушуют на Эльбрусе, Эвересте и других, мягко говоря, серьёзных горах, и что они могут сделать с человеческим телом, если оно вовремя не зафиксируется на скале должным образом. Да, нам всё-таки повезло во второй раз подниматься на сей хребет именно этим октябрьским утром, почти аномально безоблачным. Впрочем, у неприступной вершины горы Шан неизменно клубится одно или два огромных облака, независимо от времени года.

– А если мы захотим сделать привал? – спросила я вслух больше себя чем Джулию, а она возьми да ответь.

– Можем отдохнуть наверху, но недолго, иначе нас зажарит солнце… или пограничники.

«Отдохнуть где? Уж точно не стоя на этих ржавых кошках! Или, может, на остром скалистом гребне или на снегу, готовом обвалиться под нашими задницами? А ещё пограничники, которых мы так и не встретили… неужели их Саурон отвадил? Это безумие».

Может, я и права, всё-таки нельзя полностью исключать вероятность того, что все эти важные шишки просто в одночасье сошли с ума. В конце концов, никто в здравом уме не станет… собирать в одном месте отпрысков людей из Braunes Haus, подвергать их армейской выучке, а затем пользовать и выбрасывать. Мне всего восемнадцать, я, по мнению многих, ещё не видела жизни, и я должна привыкнуть к такому обращению? Когда мы спустимся с другой стороны, это продолжится, и будет длиться до конца наших дней. Говорят, работа не должна быть в радость, – это, к слову, есть нерушимая основа нашего общества; и в таком обществе я должна чувствовать вину за то, что мне стало противно работать на исчадий ада, лишающих жизни по щелчку пальцев. Посмеялись бы сейчас все эти надутые профессора из пансионата над наивной девкой из некогда богатой семьи мануфактурщика, ныне стёртого из реальности, по щелчку пальцев. Посмеялись бы, потому что по мере подъёма на хребет мне всё сильнее хотелось отрастить крылья и улететь куда глаза глядят, подальше от этой грязи, от этой… рабской жизни. Этим утром Джулия продемонстрировала своё понимание «профессиональной гордости», так чем я хуже? Я даже не мокрушник, мне поручили это дело только потому, что мы с Джулией близкие друзья, и всё равно они поступят (или уже поступили) со мной так же, как с остальными её напарниками. Очевидно, директор Управления затевает что-то крупное, и в борьбе с терроризмом он заинтересован меньше всего, а мы просто выполняем грязную работу. Похоже, я никогда не увижу цельной картины происходящего, но уже понимаю, что нас заранее определили в арийцев второго сорта. Смешно.

– Страхую! – послышался голос наверху. – Попробуй перекинуть ногу, потом легче будет.

Чтобы подтянуться и схватить лестницу, перекинутую через хребет, мне нужно было поставить правую ногу на крошечный выступ, перевести на неё вес всего тела, зафиксировать ледоруб над головой и подтянуться. Эту задачку усложняли, помимо всего прочего, убийственный холод, усталость, и обледенелая скала. Наверное, ни одно действие в своей жизни я не выполняла с такой хирургической точностью как это, от которого напрямую зависела эта жалкая жизнь. В те предрассветные часы температура была, можно сказать, идеальной для отдыха на снегу, при условии, что скала под ним вместит мою тощую задницу – это всё равно, что сидеть на заборе вместо живой изгороди. На перевале отдыхать нельзя, чёрт побери.
Уже на самом верху, когда я выбилась из сил, послышался шум. Мы опоздали. Джулия приказала мне не шевелиться, а сама стала потихоньку спускаться, но не с противоположной стороны хребта.

– Держись!

Вообще-то, я привыкла к выстрелам и, как показал недавний опыт, неплохо справляюсь с кризисными ситуациями навроде борьбы с терроризмом. Учитывая наше шаткое положение, не было ничего удивительного в том, что мои внутренности сжались от незнакомого звука. Пожалуй, нет ничего страшней шума вылетающих из блоков ракет, когда ты застряла на скале. Это был наш Ми-8, и он прилетел убить нас.

– Твою мать…

От столкновения с осколочными снарядами на наши головы сошёл снег, лёд и кусочки породы. Джулия закрыла меня от всего этого мусора, почти горизонтально свесившись со скалы. Она держалась на двух ледорубах и дешёвых кошках, а на грудь ей осыпался один килограмм, два, три… не выдержав, она отпустила ледоруб, чтобы лавина сошла на все сто процентов.

– Полезай наверх, быстрей! – очень кстати приказала Джулия – злосчастный вертолёт как раз пролетел над нашими головами, почти на предельной высоте. До смерти оставались считанные секунды.

Лопасти вертолёта прорезали разряженный воздух, разбрасывая во все стороны снег, поднимая с горы острую ледяную пыль. Мне очень сильно хотелось повернуть голову, и хотя бы краем глаза увидеть нашего ангела смерти, как будто зрительный контакт с источником опасности чем-то помог бы мне. Так или иначе, я безбожно тормозила, чем подвергла опасности Джулию, которой пришлось переброситься через особенно узкую часть скалы, чтобы подтянуть меня наверх – мы ведь до сих пор карабкались в связке. Ещё один рывок, и мы обе оказались на другой стороне хребта. Не дав мне утянуть нас обеих в пропасть, Джулия вогнала ледоруб в узкую трещину, а свободной рукой помогла мне подтянуться к другому ледорубу, тому, который остался на хребте. Продуваемая всеми ветрами на протяжении тысяч лет, скала крошилась мне на лицо, а вертолёт просто завис в воздухе, по другую сторону хребта. Они задумали взять нас измором, очевидно. Рано или поздно, нам придётся двинуться с места, и, как подсказал здравый смысл, мы при любом исходе отдадим концы.

– Автомат мне, живо!

Я бы не хотела, чтобы у вас создалось впечатление о Джулии как о некоем сверхчеловеке без единой слабости, но такое уж впечатление она производит порой. После этих слов вы, конечно, не поверите, но глубоко внутри эта девушка очень кроткая, и в обычной ситуации сто раз подумала бы, прежде чем бросаться на амбразуру.

Но то была не обычная ситуация.

Дрожащей рукой я повесила свой «Вал» ей на шею. С безумной усталостью в каждом движении, Джулия оседлала обледенелый хребет горы Шан, прицелилась и выпустила в кабину вертолёта всю обойму. Мимо нас пролетело ещё несколько ракет, затем произошло то, что произошло. Когда умирает пилот, его тело с большой долей вероятности завалится на штурвал, и машина начнёт пикировать. Джулия стреляла в военный вертолёт с двадцати метров, девятимиллиметровыми бронебойными патронами, пробивающими стальной лист со стометровой дистанции; стреляла так, чтобы пули легли одна за другой, в чём ей здорово помог ветер. Я услышала пронзительный скрежет металла, с которым лопасти задели скалу, и ещё целую минуту слышала, как подбитая стальная птица грохочет, пересчитывая камни. Затем наступила тишина. С этого момента вертолёт перестал для нас существовать, – он остался в прошлом.

* * *

Больше не опасаясь схода лавины, мы переместились на более широкий участок хребта между острыми скалами, напоминающими акульи плавники. Отчёт времени до рассвета уже не имел значения, ровно как и всё остальное в этой жизни. Мы сидели на рюкзаках порознь, – произошедшее поставило точку в карьерах двух девчонок. Безысходность сомкнула наши губы и понурила головы. Мысли о будущем полны свинцовой заботы, а настоящего нет.

Джулия первой нарушила тишину:

– Поднимайся. Мы ещё успеем спуститься, пока не испортилась погода.
Чтобы встать и не сорваться в пропасть, мне требовалась предельная концентрация и немалая смелость, но не боязнь высоты приковала меня к наклонной скале, на которой я сидела. Мой мозг не мог дать команду двигаться, потому как нутром я чувствовала необходимость сидеть.

– Что такое, ты всё-таки ранена?

– Нет.

– Тогда поторапливайся, и смотри, куда ставишь ноги.
Сказать ей? Как я могла сделать это теперь, когда сама всё это время упрямо игнорировала нечто столь важное. Будто в оправдание моего безразличия, голос психолога эхом вернулся из застенок лагеря в мои уши:

«Обычное психическое расстройство… Очень частое явление среди подростков… Отрицание действительности… Защитный механизм… Многих реальность пугает…»

– Прости, Джули, но я не смогу пойти с тобой. Это правда, что меня приставили к тебе, чтобы убить, но… только сейчас я вспомнила, каким образом это должно произойти.

Осторожно поднявшись, я подошла к Джулии. Мы обе уже сняли маски, так что я могла видеть, как с её лица сошла краска в тот момент, когда я расстегнула второй слой одежды и приподняла водолазку. Под грудиной Джессики Минц находились три тёмные точки, – процесс их получения был настолько болезненным, что она заблокировала воспоминания об этом.

– Со мной будет то же, что и с Волком. Я стану… живой бомбой. Это сделал он, Джули! И он теперь везде меня найдёт – эта штука как маячок! – проговорила я сквозь подступившие слёзы.

– Вот оно что… мы всё равно убежим. Туда, куда он не сунется.

– Ты не понимаешь…

Джулия встала.

– Я убью этого гада, Джесс. Он не имел права.

– Нет! Нет, прошу, не иди против Управления. Это не люди, Джули… не люди. Никто не может бороться с такой ужасной силой. Джули, пообещай не делать глупостей, пообещай, – мой голос дрожал как осиновый лист, слёзы замерзали прямо на лице. К тому же, я не чувствовала пальцев на ногах, но это меня не волновало.

– Ладно. Но тогда остаётся сбежать, и…

– И что? До конца дней жить в страхе? Джули, я даже не знаю, к кому меня «подключил» этот дьявол Саурон. Он или она… может в любой момент появиться на пороге, или выпрыгнуть из толпы. Я не хочу так умирать.

Мои слова подействовали на Джулию как красная тряпка на быка, – она отвесила мне ещё одну пощёчину.

– Что это за сопливая чепуха? Мы тут обе сдохнем, если сейчас же не спустимся, возьми себя в руки! Я никогда не ною, и никого не боюсь, разве сложно хоть что-то из этого перенять?

Светало. Человек, которым я робко восхищалась, стоял передо мной на неприступной горе, и никого больше не было рядом; хотя, самое главное правило, которое я выучила в лагере – ты не одна, даже если уверена в обратном, ведь всегда есть кто-то поблизости, вне твоего поля зрения. Эдакий кот Шрёдингера.

Но мы были одни, и это было прекрасно.

– Джулия. Как ты думаешь, что случиться с этой страной?

Мы обе понимали, о чём идёт речь – наша родная республика сейчас в состоянии войны с Османией, и Кровавый остров принадлежит ей целиком и полностью.

– Есть у меня одна мысль: скорей всего, повторится то, что было в пятидесятых годах. Когда закончится война, эти уроды из столицы амнистируют зеков, вернувшихся с фронта. Они выйдут на свободу, начнут убивать и грабить. И войдут в правительство. Мне об этом рассказал один человек, которого мне приказали убрать. Забавно, я даже не помню, как его звали… журналист какой-то. И, вот в этом вонючем жидком собачьем дерьме люди будут выживать день за днём, год за годом. Я не обещаю тебе хорошую жизнь, Джесс. Другие дети будут умирать ни за что, сотнями, тысячами. Но это нас не должно волновать. Саурон – главный над всей этой шоблой. Сбежать от него – значит сбежать ото всех.

– Джулия… нет. Посмотри вокруг – это наше утро, только наше. Не будет больше такого момента, когда мы одни, и никогда мы не будем так же свободны как сейчас. Я не хочу умирать где бы то ни было ещё, я хочу умереть, глядя в твои глаза, а не в бетонную стену или лужу в подвале. Мне никто больше не нужен, Джулия, кроме тебя. Но… но со мной ты в опасности. Поэтому, умоляю, сделай мне одолжение. Если годы нашего товарищества хоть что-то для тебя значат, сделай это.

– Хоть что-то? – усмехнулась она. – Будут ещё глупые просьбы?

– Только одна. Перестань общаться со всякой шпаной. Я терпеть не могла твоих друзей байкеров – эти мудаки плохо на тебя влияли и не давали спать всей общаге.

Случайный альпинист ни за что бы не заподозрил неладное, завидев на хребте двух смеющихся девок, разве что предложил бы им вдохнуть немного воздуха из баллонов…
В первые минуты я даже не понимала, что произошло. Только по вытекающей из моего живота крови удалось определить, куда попала пуля «Винтореза». Если бы клетки моего тела были наделены человеческим разумом, было бы очень грустно осознавать, что они будут изо всех сил бороться за спасение тела, до самой последней секунды. Это похоже на латание пробоины на борту «Титаника».

Джулия не дала мне свалиться с горы – она схватила меня за руку и подтянула к себе. Следующее, что я помню: как моя голова ложится ей на живот, а она, похоже, прислонилась к скале. Эта дебилка выбрала не самый лучший момент чтобы показать свою заботу, а ещё меня ругала. Она серьёзно рискует замёрзнуть раньше времени, соприкасаясь с кровоточащим телом и холодным камнем.

Вот мы и дошли до настоящего времени. Солнце уже позолотило горы, небо и облака стали окрашиваться в оранжевый цвет. Мы утопали в нём.

– Эй, Джулия, – спросила я, и тут же удивилась слабости своего голоса. – А за что тебя хотели убить?

– За то, что… я случайно узнала секрет Саурона.

– Секрет?

– Саурон – обычный человек, и его можно убить. Вот и весь секрет.

Знаю, вы будете смеяться надо мной, но эта новость для меня сравнима с воскрешением Христа или даже с его сошествием в Ад. Не от боли мои глаза заслезились.

– Какое счастье. Я так рада… я так рада.

К сожалению, я не застану конец Саурона, но я хотя бы знаю, что надежда жива, а смерть настигнет всякого. Auf wiedersehen, Джулия. Из всех дней моей жизни, этот самый счастливый.

* * *

Всё же, мне стоило извиниться перед Джулией за то, что оставляла её одну, наедине с совестью. Когда моё тело уже остыло, она ещё долго смотрела на свои ладони – она видела на них кровь не только мою, но и всех её товарищей, соперников, врагов.

Должно быть, именно это свело её с ума.