Человек без головы

Пролог

У нового парня Риты Ритиной был всего один недостаток: у него не было головы. То есть на самом деле: её не было. Туловище оканчивалось плечами, а выше — совсем ничего. При этом он каким-то образом умудрялся разговаривать. Видел Риту, слышал, ел. Казалось бы, так не бывает. Но было именно так.
Была ли у него когда-нибудь голова? Как он вообще живёт с таким недостатком? Не боятся ли его прохожие? Рита ничего об этом не знала. Когда в «Фейсбуке» пришёл запрос на дружбу от человека со странным именем и с фотографией чёрного капюшона без лица, она не удивилась: у неё самой на фотографии профиля стояла белая лилия. Завязалась переписка и совпала с началом самоизоляции. Лермонт Синкабеза — именно так он о себе заявлял — умел слушать. Вернее, читать.

Рита жила с мамой в однокомнатной квартире. Поскольку отношения с родительницей не очень ладились, общение с Лермонтом стало для девушки единственной отдушиной, ведь и на работу во время карантина Рита не ходила: она работала в салоне красоты.

К концу второго месяца вынужденной самоизоляции мама заявила, что Рите пора съезжать:

— Ты чё?! Тебе скоро тридцать, и чё, до конца жизни будешь тут у меня пастись? — повторила она уже после того, как власти разрешили недолгие прогулки возле дома.
Однажды вечером Рита вернулась домой с мокрым грязным котёнком. Мама Риты стояла на пристроенной к гостиной кухне, по стилю американской, и жарила картошку. Издалека она выглядела моложаво, но покрытое сетью морщинок лицо с одрябшей кожей на щеках и подбородке выдавало преклонный возраст.

— Его облили пивом, и он замерзал… — неуверенно промямлила Рита и прошла на крошечную территорию кухни, хотя и знала, что мама не допускает нахождения в ней посторонних, когда хозяйничает сама.

Маленькая кухонька с приглушённым светом была маминым царством. Рита не имела права находиться на кухне в мамином присутствии, переставлять утварь на своё усмотрение и даже брать без разрешения блюдца. Они предназначались для гостей, которые к ним никогда не приходили. Рита наклонилась к нижнему шкафчику в поисках полотенца для котёнка. Мама Риты резко повернулась, ударилась бедром о Ритино лицо и чертыхнулась; дочь ретировалась без полотенца.

— И так развернуться негде! — из кухни послышался резкий скрежет алюминия по сковороде.

Рита протёрла мокрого котёнка подолом кофты и понесла его, пищащего, в ванную.
Котёнок был белый. С раннего детства Рита мечтала о белой собаке. Когда девочке было девять лет, мама взяла в дом собаку, выброшенную соседями. Это было сделано ради дочери, утверждала она, хотя соседская собака была чёрной. Рита не захотела давать собаке имя, и питомец остался безымянным. Хотя Рита выгуливала собаку и всячески за ней ухаживала, полюбить она её так и не смогла. Она хотела белую.


Первое свидание Риты Ритиной

— Ты готова? — спросила Жанна Жоржевна, соседка с нижнего этажа, когда Рита спускалась по лестнице на свидание.

Рита остановилась и пожала плечами. На ней были старые потёртые джинсы, на сутулых плечах повисла серая кофта, сквозь тонкую ткань которой на спине просвечивали острые лопатки. Чёрный ремешок сумочки, повешенный наискосок, подчёркивал отсутствие груди. Пробор на правой стороне головы ловко маскировал рыжей прядью левую щёку, на которой у Риты пестрел шрам в форме кляксы; это было напоминание о неудачном падении четырёхлетней девочки с качелей в железную проволоку. Рита помнила кровь, слёзы и слова врача, к которому она попала уже к вечеру; сначала мама дала ей отоспаться после истерики. От врача пахло уксусом, и он ругал маму за то, что она привезла Риту поздно. Если бы привезла сразу, шрама могло бы и не остаться, утверждал врач.

Да и без шрама Рита не отличалась красотой. Молчаливые черты лица, блёклые веснушки, рыжие волосы, почти невидимые брови. Возможно, помог бы макияж. Но Рита не красилась.

— Не готова, — упавшим голосом объявила Жанна Жоржевна и заправила груди поглубже в декольте халата.

У Жанны Жоржевны отсутствовали два передних зуба. Она носила красные халаты, держала волосы в бигуди, увлекалась астрологией, и от неё всегда воняло жареным луком. Она была единственным человеком, кому Рита рассказала о новом виртуальном знакомстве. Жанна Жоржевна попросила данные о дате рождения молодого человека, чтобы определить его астрологическую совместимость с Ритой, но предупредила, что подобные расчёты занимают много времени.

— Ты бы хоть помаду нанесла, — додумалась соседка.
 
— Как? На улице надо быть в маске, — ответила Рита и продолжила спуск.

Первую встречу Лермонт назначил в полупустом кафе и сказал, что будет в чёрном капюшоне. За всё время виртуального общения он ни разу не предложил звонок по видеосвязи, и это только радовало Риту, ведь за её спиной всегда мельтешила мама, и клавиатура являлась единственной Ритиной возможностью уединения. Они не отсылали друг другу фотографий, и на стенах их соцсетей не было ничего о личной жизни. Так думала Рита. Но впоследствии выяснилось, что чёрные капюшоны с пустотой в овале лица и были настоящими изображениями Лермонта.

Но кто бы мог подумать?..

Рита Ритина вошла в кафе ровно на полчаса позже назначенного срока, хотя и пришла вовремя. Заняты были всего три столика, и за одним из них она безошибочно узнала своего виртуального кавалера. Он сидел боком, и поначалу в глаза ей бросились только странные ботинки, подошва которых состояла из нарисованных зубов, жёлтых и золотых. Сам Лермонт сидел, склонившись над телефоном, и голову его покрывал чёрный капюшон, так что можно было подумать, что голова под ним есть.
Рита подошла не сразу. Она зачем-то открыла сумку, торопливо опустила в неё руку и снова высунула пустой. На душе было тревожно, как перед экзаменом, когда сводит живот и подкашиваются ноги. Ещё раз осмотрелась, словно надеясь отыскать кого-нибудь ещё, кто мог бы подходить под описание Лермонта. Незаметно для себя прикусила губу. Подумала, что можно сделать вид, что это не она, и слинять.

Лермонт наклонился к своим странным ботинкам и протёр один из них обслюнявленным пальцем. Рита поморщилась и тут же услышала за спиной подчёркнуто любезный голос официантки:

— Добро пожаловать!

Рита обернулась. Упитанная официантка с двумя торчащими в стороны косичками упёрлась руками в бока и ехидно улыбнулась. Почему-то это испугало. Девушка обеими ладонями сжала ремешок сумочки и стремительными шагами прошла к столику Лермонта.

— Лермонт? — голос Риты дрожал.

Капюшон Лермонта повернулся к ней. В нём было пусто. Кулаки Риты ещё сильнее впились в ремешок сумочки, а правая нога шагнула назад.

— Ну привет, Ритулечка-красотулечка, ты… — не договорил Лермонт и поспешно встал. Он и в виртуальной переписке любил рифмы.

Он отодвинул соседний стул и жестом пригласил Риту сесть. Какое-то время она не могла заставить своё тело повиноваться сигналам мозга и беспомощно смотрела в пустоту Лермонтова капюшона.

— Ритулечка, прям как неродная! — пошутил Лермонт и, кажется, даже хихикнул, но из-за отсутствия лица это было непросто определить. Рита продолжала стоять, как застывшее изображение в видеозвонке. Тогда Лермонт продолжил: — Я же говорил тебе, некоторым развиртуализация даётся тяжелее, нежели… Ну садись, Ритулечка.
 
Он ещё раз указал ладонью на выдвинутый стул. Рита попыталась пошевелиться. Подоспела официантка с подносом и неспешно расставила на столе две чашки и три больших пирожных. Запахло горьким кофе. Ладони Риты сильно вспотели от кожаного ремешка сумочки.

— Ни одного клубничного не осталось, вот вишнёвые, — сказала официантка, глядя в пустоту капюшона, а затем, развернувшись, ушла. Сделала она всё это так обыденно, что кулаки Риты тут же ослабили хватку, а ноги послушно прошли к стулу.
 
Она села. Осмотрела свои ладони. На них остались чёрные ворсинки от сумочки. А она-то поверила, что сумка кожаная!

— Я заказал тебе тортик, — сказал Лермонт, вернувшись на своё место. — Нам обоим. Тебе два кусочка.

— Зачем? — спросила Рита, хотя у неё не сразу получилось. Пришлось прокашляться и повторить вопрос.

 — Ну посмотри, какая ты тощая! — Лермонт задумался, подбирая рифму, и сложил руки замком, а придумав, расцепил их. — Тощая-солощая, тощая на ощупи… Тебе нужно кушать хорошо, да и вообще… — заботливо ответил Лермонт.

— Да не такая уж тощая…

Рита стряхнула чёрные остатки дермантина на пол.

— Ты в зеркало смотрелась? Я почему-то так и представлял себе тебя… Такая вот худенькая… Но не настолько же! И потом… — он рассмеялся, и на этот раз его шутливый тон был точен.

— Что «потом»?

— Не было клубничных, ну и я решил, что вишнёвые очень похожи. Вишнёвые-дешёвые, ха-ха. Плетнёвые, рублёвые, холщовые.

— Я не люблю вишню.

— Есть только вишнёвые, — он снова хихикнул.

В подобной ситуации Рита оказалась впервые. Она не понимала, как следует правильно реагировать на происходящее. Удобно ли будет задать так и напрашивающийся вопрос? Да и как его задать, чтобы не обидеть собеседника и не показаться бестактной?

Лермонт продолжал нелепо шутить и жестикулировать, а Рита принялась поедать пирожное. Ела она быстро, едва пережёвывая. На собеседника смотрела исподлобья и неуверенно. Может, не стоит так откровенно таращиться на пустоту, зияющую над его шеей? Возможно, он обидится. Поначалу разнообразные вопросы с бешеной скоростью носились в мыслях Риты, но к концу свидания она всё же немного расслабилась, и Лермонту удалось её разговорить. Беседовали они исключительно о вещах несерьёзных и поверхностных.

Молодой человек проводил Риту домой, хотя она и пыталась избежать этого, ссылаясь на спешку и мамин нрав. К удивлению Риты, прохожие на Лермонта не оборачивались. Никто не бросал косых взглядов, не отпускал комментариев, не ойкал. А когда девушка вернулась домой и общение с Лермонтом снова перешло в онлайн, на какое-то время она даже забыла о недостатке парня.

Так они и начали встречаться. Всё-таки Лермонт был обходителен, внимателен, аккуратен. Рита никогда ещё не чувствовала такой заботы по отношению к себе. Однажды она небрежно отрезала этикетку от новой кофты, образовав дырку. Лермонт, даже не спросив разрешения, забрал кофту себе, а на следующей день принёс её зашитой. Рита не стеснялась с ним душевных откровений и поверяла ему самые глубокие травмы, берущие свои истоки, по её подозрениям, где-то в бессознательном возрасте. Лермонт стал первым человеком, которому Рита решила открыться и рассказать о своих обидах на бросившего её в детстве папу, о недомолвках с мамой, о первой безответной любви. Почему-то именно с ним она не боялась быть уязвимой. Лермонт, в свою очередь, поддерживал Риту в её откровениях, подбадривал и уверял, что у них очень схожие судьбы. Но в детали не вдавался. Упоминал о фрагментах своего прошлого косвенно и отрывочно, а про самое сокровенное молчал. Видимо, эта тема была слишком уязвимой для него, и Рита не торопила. Расскажет сам, когда будет готов, решила она.

Да, Лермонт оказался милым. Работал программистом, бегал по утрам и снимал двухкомнатную квартиру. Правда, ему недоставало чувства такта, ибо он вставлял свои нелепые рифмы даже в задушевных беседах. Но это Рита могла ещё как-то понять и простить. А вот отсутствие головы… Рите сложно было думать о нём, как о настоящем возлюбленном, потому что она не умела толком представлять себе Лермонта в его отсутствие. Она рисовала в своём воображении каждый уголок его тела. Особенно руки, плечи, локти, запястья, ладони, длинные пальцы. У него было очень красивое тело. Но этого было мало. И Риту глодали сомнения.
 

Визит к ветеринару

— А давай поговорим о чём-нибудь более личном, — предложила Рита, когда они шли к ветеринару туманным утром понедельника.

У котёнка гноились глаза. Он испуганно сидел в переноске и не издавал ни звука. Ветеринар боялся вируса и на время карантина прекратил работу, но Риту с котёнком пригласил к себе домой. Потому что ветврач был новым ухажёром Ритиной мамы.

— Давай, какая у тебя фамилия? — спросил Лермонт и, поёжившись от холода, спрятал руки в удлинённые рукава капюшонки.
— Ритина.
— Ты что? Серьёзно? Прикольно, да и вообще…
— А мне не нравится. Знаешь, как меня одноклассники из-за этого гнобили…
— А по-моему, красиво, — как всегда, галантно ответил Лермонт.
— Да ладно. А у тебя какая?
— Ну это было бы слишком…
— И правда, — улыбнулась Рита. Из переноски послышался скрежет когтей. — А давай о более личном… Я думаю, пора.
— Ну конечно, Ритулик, хорошая моя. Я знаю, тебя очень интересует, почему меня назвали таким странным именем, да? — голос Лермонта сделался ласковее обычного, и он заговорил быстрее. Выхватил из рук Риты переноску и понёс котёнка сам. — И знаешь, что я больше всего в тебе ценю? Ну… именно вот… ты никогда прямо этого вопроса не задала… Ты очень чуткая. И только тебе я готов открыться, хотя это так банально. Меня зовут Лермонтом, потому что нет имени для фанатов Пушкина, коим была моя мама. Поначалу она думала назвать меня Александром, но этого было недостаточно, она хотела, чтобы всем сразу становилось ясно: она — большой поклонник русской поэзии.
— Ты шутишь? — удивилась Рита.
Из переноски завоняло кошачьей мочой. Небо затягивало свинцовыми тучами. Порыв ветра плюнул горсткой песка Рите в глаза.
— Если бы…
— Окей. Но тогда почему ты так обходишь эту тему? Что в этом плохого? — Рита усиленно моргала, пытаясь очистить глаза от песчинок.
— Ну… мама не то чтобы не любила Лермонтова как поэта… Просто он у неё даже не на втором месте.
— И какая разница?
Они уже стояли у дверей небольшого домика ветеринара. Тот сразу открыл калитку, словно поджидал их, подглядывая в щель, и протянул Рите дезинфицирующий гель. Половину лица закрывала медицинская маска.
— Здравствуйте, Рита, — поздоровался ветеринар. — Ваша мама как раз звонила.
На Лермонта он даже не посмотрел, и Рите этот момент показался неприятным. Лермонт опустил переноску с котом и тщательно протёр руки гелем. Рита с удивлением для себя отметила, что у ветеринара уж очень знакомые глаза. Веснушки на переносице, рыжие кудри. Где-то она его уже раньше видела. Точно, это же копия Олега Олеговича, физрука в младших классах, который нравился маме! Рита вдруг вспомнила, как физрук поставил Рите высший балл на экзамене, не требуя от неё выполнения нормативов, за что девушка его горячо благодарила, но тот только повторял с угрюмым видом: «Нет, нет, этого недостаточно». Рита поразилась сходству, но вслух ничего не сказала.

Ветеринар приподнял переноску и взглянул на котёнка, после чего, не говоря ни слова, пошёл по узкой тропинке в дом.
— Потом родился мой брат, — продолжал Лермонт почти шёпотом. — Ну и мама, наплевав на все условности, назвала его Пушкиным. Его так и зовут — Пушкин. Пушкин-игрушкин, Пушкин-опушкин. И мама всем рассказывает, как сглупила со мной, дав мне такое нелепое имя, а со вторым наконец сообразила, что можно было и так. Так что я — бракованный вариант, и вообще… какой странный дом!
Во внутреннем дворике толпились коричневые свиньи со свисающими вперёд ушами. Их было много, и некоторые из них дрались пятачками. Миновав дворик, Рита и Лермонт вошли в дом, сразу начинавшийся с гостиной. Мебели было мало: круглый стол со стульями, шкаф с хрустальной посудой и похожая на больничную кушетка, на которой важно восседал белый немецкий шпиц с высунутым языком. Рита присела рядом с собакой. С удовольствием провела рукой по густой шерсти и кольцеобразному хвосту повышенной пушистости, но ветеринар согнал собаку с кушетки и опустил на неё переноску с больным котом. Собака заскулила и нехотя покинула комнату. Ветеринар не снимал маску даже в помещении. Сквозь запотевшие очки он осмотрел гноящиеся глазки котёнка.
— Что-то не так, — заявил он.
— Ясно, что не так, — пробубнила Рита. — Третий день ничего не помогает, глазки слипаются всё больше и больше.
— Не видно, что ясно, — ветеринар строго посмотрел на Риту.
Аккуратно опустив котёнка на пол, он вышел из комнаты. Котёнок замяукал, и Рита взяла его к себе на колени, а глазами искала белую собаку в проёме двери. Когда Лермонт решил присесть рядом с Ритой, котёнок спрыгнул с коленей девушки и стал ластиться к юноше, но тот отодвинулся.
— Кыш-кыш! Иди к мамочке, а то потом не очистишься от твоих белых волос, — стараясь придать голосу мягкости, сказал Лермонт, но Рита посмотрела на него строго, и тогда он добавил: — Всеядный барбос- хриплоголос.
— Сам ты барбос! Да ладно, так паришься по поводу имени, — сказала Рита, продолжая начатый ранее разговор. — Если вдаваться в такие подробности, то и меня моя мама не хотела рожать. Она собиралась сделать аборт, когда узнала о беременности, но моя бабушка её отговорила. И, когда она злится, она постоянно сетует на то, что послушалась тогда бабушкиного совета. Вот так. Но я же не обижаюсь на неё из-за этого.
— Это ты так думаешь. Но невозможно жить полноценной жизнью с таким прологом, — ответил Лермонт. Помолчав пару секунд, он добавил: — Носорогом, некрологом.
В комнату вернулся ветеринар. В руках у него блестела баночка с самодельной этикеткой. Подписано лекарство было от руки.
— Мазать трижды в день ровно один месяц. А потом снова осмотр, там и решим, — сказал доктор.
— Трижды в день месяц… А этого разве недостаточно? — удивилась Рита.
— Нет, — вздохнул ветеринар. — Этого недостаточно, увы. Если хотите, я сам приду через месяц на осмотр, ваша мама не будет возражать.
Он погладил котёнка, подмигнул Рите и пригласил её к выходу. За всё время визита мужчина ни разу не посмотрел в сторону Лермонта, и это немного напрягло Риту.
На обратном пути Лермонт рассказывал о своём кучерявом брате Пушкине: это означало, что голова у брата была, но, как всегда, Рита не решилась задать самый сокровенный вопрос. За всё время общения с Лермонтом она предприняла немало попыток приступить к обсуждению самой важной темы, начинала издалека, деликатными замечаниями и расспросами про детство, но Лермонт всё время отходил от темы, отшучивался или сводил все разговоры к жизни Риты. Рита была слишком чуткой и не могла ранить Лермонта своим несвоевременным любопытством. Рано или поздно сам всё расскажет, думала она.

Человек без головы в гостях

Ситуация с мамой ухудшалась с каждым днём. Однажды вечером Рита рылась на самой верхней полке шкафа в поисках книги по астрологии, некогда одолженной ей соседкой. Она стояла на табуретке и с трудом дотягивалась до книг. Искомая никак не находилась, и под руку попадались старые, пожелтевшие и ненужные. В одной из таких книг Рита обнаружила перевязанную резинкой пачку фотографий.
Девушка спустилась с табурета и сняла с фотографий резинку. Она видела эти снимки когда-то очень давно, в раннем детстве, но совершенно забыла об этом. Позднее, когда Рита повзрослела, её мама больше не показывала ей эти фотографии. Снимков было штук десять, не больше. На каждой из них рядом с молодой и улыбающейся мамой стоял красивый парень в очках, очень похожий на физрука Олега Олеговича.
Вечером Рита показала фотографии маме и спросила о схожести молодого человека на фотографиях с Олегом Олеговичем. Её глодало любопытство, кроме того, этот вопрос мог расшевелить маму и заставить её немного поностальгировать, а Рита с особенной нежностью относилась к таким редким моментам. Впрочем, их было всего несколько за всю Ритину жизнь, и в каждый такой момент Рита хотела только одного: узнать что-нибудь о своём некогда бросившем её отце. Но, к удивлению Риты, мама разозлилась. Выхватила из рук Риты фотографии и проворчала что-то об усталости и ночной смене. Видно было, что она не хочет затрагивать эту тему.
Рита прекратила расспросы, но с тех пор мама стала ещё более раздражительной и обидчивой. Постоянно пинала котёнка, когда тот подходил к обеденному столу, — в те моменты, когда стол в таковой превращался. Иногда стол служил для письма или работы на ноутбуке, и в таком случае мама ласково подзывала котёнка к себе и гладила ногой. Рита всё никак не могла объяснить ей, что кот не понимает, когда к столу подходить можно, а когда нельзя.
— И чё? Долго я это чучело буду тут терпеть? — спросила мама в очередной раз, громко отхлебнув чай из пузатой кружки.
— Я скоро перееду, не волнуйся, — полуутвердительно, полуязвительно заявила Рита.
— Чё, нашла комнату? — мама запихнула в рот большой кусок сахара.
— Не совсем… У меня кое-кто есть, — начала девушка, и голос её стал тише.
— Это который тебе написывает там, чё ли? Ну и как он?
— Как тебе сказать… Нормальный, но… есть одно «но».
— А у кого их нет? — удивилась мама. — Женат?
— Нет.
— Дети от бывшей?
— Нет.
— Ну и чё тогда? Не перебирай, за перебор — чёрта во двор.
— Но ты даже не спрашиваешь, что с ним не так!
— И чё с ним не так?
Мама пила чай из своей пузатой кружки и пинала Ритиного котёнка. Рите пора было съезжать. Лермонт предложил переехать к нему, но девушка почему-то всё отшучивалась и ничего конкретного на его предложение не отвечала.
Ровно через месяц после похода к ветеринару Лермонт пришёл за Ритой, когда её мамы не было дома, и девушка наконец решилась пригласить его в дом. Прежде Рита не рассказывала ему о деталях своего жилья. Стыдилась. А так как с мамой своего парня Рита тоже знакомить не собиралась, то и риска того, что он когда-нибудь придёт в гости, не было. Всё произошло сразу и таким естественным образом, что Рите было лень отнекиваться.
Лермонт тактично ничего не комментировал. Прошёл в центр комнаты, и туловище его задвигалось в разные стороны. Затем откинутый назад капюшон повернулся так, что стало ясно: он разглядывает отсыревшие у потолка обои. Рита бросилась к незастланной кровати и второпях принялась собирать ворох постиранного белья. Котёнок обнюхал ботинки гостя. Гной в его глазах полностью рассосался. Лермонт аккуратно отодвинул кота ногой и отошёл.
— У вас уютно, — сказал Лермонт и прошёл к книжной полке. — Мутно, лоскутно, абсолютно.
Первым делом, пока Лермонт не смотрит, Рита пыталась утрамбовать подле угла подушки постиранные колготки и трусы. Молодой человек внимательно рассматривал набитые пыльным хламом и старыми книгами полки. На одной из них валялся детский светильник в форме единорога. Лермонт аккуратно взял его в руки и провёл указательным пальцем по толстому слою пыли.
— Это мне в детстве Дед Мороз принёс, — объяснила Рита, не оставляя своего занятия.
— В смысле мама? — уточнил Лермонт, всё ещё рассматривая светильник.
— Нет, в смысле Дед Мороз. В детстве-то я в него верила.
— Но пора бы и повзрослеть, Ритулечка-кисулечка, и называть вещи своими именами. Но тебе, я вижу, нравится жить иллюзиями.
С охапкой белья в руках Рита прошла к шкафу и принялась раскладывать вещи по полкам. На внутренней стороне дверцы громоздилось заляпанное зеркало во весь рост. Девушка посмотрела на себя и ужаснулась своей уродливости: казалось, что пятна и жирные разводы на зеркале составляют часть её образа. Она потянулась домашней майкой к стеклу и тщательно протёрла его. Но пятна не отходили. Рита выбрала из собранных волос несколько прядей и уложила их на лице.
Лермонт поставил единорога на место.
— Контузиями, дискуссиями… — продолжал сочинять рифмы парень, рассматривая содержимое полок, но тут в замочной скважине скрипнул ключ, и Лермонт замолчал.
Рита запихнула последние две майки на полку с носками и взвизгнула: она совсем забыла, что похоронила в груде носков подаренную мамой брошь с острыми шипами! Мама никогда не могла угадать с подарком, о чём и сама прекрасно знала, но всё равно не сдавалась и преподносила всё новые сюрпризы. Рита не хотела её расстраивать и прятала подаренные ею безделушки в самых неожиданных уголках крохотной однушки. Передарить вещи она не могла: мама иногда спрашивала о подарках и желала их видеть.
Девушка облизнула окровавленный палец и поморщилась от металлического привкуса. Лермонт почему-то не подбежал к ней сразу, как сделал бы в любой другой момент. Он шагнул назад, затем снова вперёд. Это выглядело странно и неуместно. Видимо, он не ожидал встречи с Ритиной мамой. Рите хотелось с ним переглянуться, но это, ясное дело, было невозможно.
Входная дверь распахнулась, и в комнату ворвался едкий запах табака вперемешку с ароматом приторных духов. Мама шагнула в прихожую и бросила на пол два пакета с продуктами. Из одного из них торчала бутылка вина, а из второго — куриные лапки. К последнему сразу же подбежал котёнок и заёрзал усами по верху его содержимого.
— Чё, почему не разулся? — с трудом преодолевая одышку, сказала мама и с недоверием посмотрела на экстравагантную обувь Лермонта.
— Мама, это… — начала Рита, но так и не смогла продолжить. Она ждала маминого удивления. Визга. Крика. Но мама ничего такого не делала. Вместо этого она устало плюхнулась на стоящий у прихожей стул и принялась стаскивать с себя туфли на маленьком каблучке.
— Извините, пожалуйста, не успел, — вежливо ответил Лермонт и, тут же пройдя к прихожей, разулся. — Лермонт Синкабеза, — важно проговорил он и поклонился туловищем.
— А ну брысь! — мама наконец заметила котёнка в пакете. Тот отскочил.
Рита не могла пошевелиться. Вжалась спиной в дверцу шкафа и боялась даже сглотнуть слюну.
— Странно… — пробормотала мама, стягивая вторую туфлю.
По телу Риты пробежали мурашки. Она сама не понимала, что с ней происходит. Ничего ведь такого, но почему она так нервничает?.. Ну да, мама заметила, сейчас что-нибудь такое скажет. Но зачем так нервничать?..
— Туфли с зубами, чё за выкрутасы? — продолжила мама и кивнула Лермонту в сторону своих домашних тапочек. Те стояли у проёма между комнатой и кухней.
— Чё, надевай! — добро скомандовала она.
Рита облегчённо вздохнула.
Лермонт надел мамины тапки и начал милую беседу. Он говорил о воспитанности Риты, шутил рифмами и вообще делал всё возможное, чтобы предстать в хорошем свете. Мама прошла к кровати и скинула с плеч вязаную шаль, обнажив жирное пятно пота на спине.
Рите стало неловко перед Лермонтом. Он был довольно педантичен в подобных вопросах.
— Налью чай, — едва слышным голосом сообщила Рита. Она редко говорила в присутствии мамы и посторонних людей.
Но, кажется, её никто не услышал. Мама, снова обернувшись к Лермонту, продолжила с ним обмен любезностями, а девушка поплелась на приставную кухню и поставила чайник.
— Рита почти ничё о вас не рассказывала, — пожаловалась мама и присела на кровать. Она все ещё не могла преодолеть одышку. — Рита, разложи продукты!
— Зато о вас она рассказала много. Много хорошего, — слукавил Лермонт. — Как только я вошёл сюда, она сразу показала мне этого единорога, говорит, мамочка на Новый год постаралась. Мне, по её рассказам, показалось, что вы — великая женщина, я даже подумал: Ритина мама — пятнадцатый далай-лама!
Мама великодушно рассмеялась. Потом достала из-под кровати какой-то мятый журнал и принялась им обмахиваться. Она слушала оды в собственную честь и улыбалась так широко, что в уголках её глаз собрался веер морщинок. Рита всё это время стояла на кухне с приглушённым светом, и поэтому со стороны могло показаться, что её там нет. Внимательно подслушивая разговор, она неслышно достала из посудомойки чистые чашки и разлила в них кипяток. Немного поколебавшись, решила всё-таки достать с верхней полки и блюдца. Пришлось подняться на цыпочки.
Девушка нащупала прохладные фарфоровые блюдца. Тут в дверь позвонили. Позвякивая посудой, Рита принялась раскладывать блюдца под чашки.
— Ты чё, глухая? — возмутилась мама. — Да-да, «Мцыри» — моё любимое произведение, — продолжала она беседу с Лермонтом.
Рита словно очнулась. Быстро прошла к двери и отворила её. На пороге стояла Жанна Жоржевна в заляпанном красном халате. Под мышкой она держала блестящий «Макбук». Не спрашивая разрешения, женщина влетела в квартиру вместе с едким запахом лука, разившим от неё во все стороны.
— Рита Ритина, я всё поняла! — победоносно объявила она. — Во всём виновата твоя Венера в падении! К тому же она управляет Седьмым домом, домом отношений. Чего же ты ещё хотела? Я так и знала, так и знала, моя малышка! Ещё и ретроградных планет полно! Почему ты раньше ко мне не обратилась?
Жанна Жоржевна говорила громко, как будто даже ругаясь. При каждом слове у неё смешно раздувались ноздри и в щель отсутствующих зубов слетала слюна. Она обращалась непосредственно к Рите, которая так и осталась стоять в дверях, и не замечала остальных. Рита пыталась вставить слово, но Жанна Жоржевна продолжала на повышенных тонах:
— Ничего удивительно, что тебе не везёт в личной жизни! С такой-то позицией и непроработанной Венерой!
— Чё это ей не везёт? — вмешалась в разговор мама Риты и отчаяннее замахала журналом.
Жанна Жоржевна обернулась и немного успокоилась.
— Ой, не заметила вас! Да где же везёт, она мне сама всё рассказывает! Но она не виновата, у неё повреждена Лагнеша! — заявила она, по-прежнему не замечая присутствия в комнате ещё одного человека.
Мама Риты округлила глаза и прижала губы, призывая Жанну Жоржевну придержать язык за зубами.
— Почему же не везёт? — повторила она. — У Риточки очень даже приятный молодой человек. Знакомьтесь, Лермонт.
Ритина мама махнула журналом в сторону Лермонта. Тот стоял у стенки, скрестив руки на груди.
— Прошу любить и жаловать! — сказал он. — Выпалывать, раскалывать…
— Подкалывать! — присоединилась мама Риты и сильнее замахала журналом на тот случай, если её находчивость не возымеет ожидаемого успеха.
Жанна Жоржевна выронила «Макбук». Мама Риты, бросив журнал на кровать, вскочила, ринулась к соседке и наклонилась за гаджетом.
— Ой-ой, чё, не разбился? — запричитала она, бережно осматривая дорогущий планшет.
Жанна Жоржевна не ответила. Она вперила в Лермонта ошалелый взгляд. При этом рот её по-идиотски открылся, оттуда показался язык. Рита прижала руки к груди. Лермонт почему-то прошёл к окну и приоткрыл занавеску.
— Душно, — объяснил он. Никто не ответил, и он добавил: — Душно и скучно!
В форточку подул ветер, и локоны Риты защекотали ей шею. Нужно было что-нибудь сказать, как-то помочь Лермонту выбраться из этой нелепой тишины. Но широко раскрытый рот Жанны Жоржевны словно запрещал это делать, да и присутствие мамы означало, что лучше дождаться её решения и понять вектор, которому необходимо следовать в сложившейся обстановке. Кот сообразил, что все заняты, и снова юркнул к пакету с продуктами.
— Налей ещё чашку чая, — сказала мама.
Поняв, что от соседки нет никакого толку, Ритина мама аккуратно положила «Макбук» на край стола, предварительно протерев его рукой и сбросив несколько хлебных крошек на пол.
Рита юркнула в кухню и неслышно открыла посудомойку. Извлекла чашку, аккуратно установила её на столешнице. Рукоятка чайника оказалась ещё горячей, но Рита словно не заметила этого и сильнее сжала её в ладони.
— Так что напрасно ты такое про Риту, — упрекнула мама соседку. — Всё у неё в порядке с личной жизнью, переезжает скоро к нему. Да чё вы стоите как неродная? Садитесь, чаю с нами как раз попьёте.
Она говорила ещё какие-то ненужные вещи, жестикулируя и тяжело дыша. Но её никто не слушал. Лермонт стоял у окна, сложив руки на груди. Никогда прежде он не принимал такой позы. Рита разложила чай на столе. Три чашки с блюдцем и одну — без: четвёртое блюдце разбилось ещё в Ритином юношестве, а дома у них никогда прежде не собиралось столько людей за раз. Стол шатался, блюдца звенели.
— Жанна Жоржевна! Да сядьте вы наконец! — разозлилась мама Риты. — Лермонт, родной, присаживайся. Чё стоишь там, как чужой, а?
Мама выдвинула стул и села. Рита взяла в руки чашку без блюдца и прошла к кровати. Стульев за столом тоже было только три. Кот вытащил из пакета курицу и оттащил в самый тёмный угол кухни, где принялся её тихонечко жевать. Никто не обращал на него внимания. Мама начала преувеличенно шумно пить чай, причмокивая и разговаривая с куском сахара между зубов. Рита поднесла чашку к губам и сделала глоток. Кипяток обжёг нёбо, и девушка зажмурилась. Лермонт присел рядом с ней на кровати, ледяными пальцами коснулся Ритиного бедра. Рита машинально отодвинулась.
— Господи всемогущий… — наконец решилась Жанна Жоржевна.
Мама Риты замолчала. Чашка застыла прямо у её губ. Ветер сильнее подул в окно и запузырил шторы, а потом просочился в квартиру необъяснимой тревогой. Все знали, что сейчас что-то произойдёт, но не все одинаково были к этому готовы. Даже кот потерял интерес к мясу и неслышно умывался лапками. Тишина сгущалась, становилась плотнее и давила на лёгкие. Стало сложнее дышать. Рита сделала несколько длинных глотков чая, специально обжигая язык. Лермонт встал. Первой не выдержала мама и начала нести какую-то ахинею:
— Ну вот, надо же! Вы приходите к нам домой. Чё, казалось бы, пришли, и мы вас к чаю давай, а вы нам такое про нашу Риточку! Да и кто вообще вам давал право?.. Хотя мы давно живём на одной площадке, но всё равно когда гости, то это же совсем другое дело. И я не раз уже объясняла вам, что есть какие-то рамки приличия, выходить за которые… ну нельзя, чё ли, я не знаю. Я же не говорю вам прямо, что ваша комнатка, которую вы сдаёте, похожа на хлев, вот и бегут от вас все жильцы один за другим. У вас же ещё и тараканы. Мне никогда не хотелось вам это прямо в лицо говорить, но теперь-то совсем другое дело!
Она извлекла из-под сахарницы кипу салфеток и теперь обмахивалась ими, хотя получалось слабо. Лермонт встал и заходил по комнате. Жанна Жоржевна всё так же стояла с осоловелыми глазами и только успевала следить ими за шагающим по комнате парнем, вернее, за его телом. Руки Риты дрожали, она снова отпила и на этот раз поморщилась от кислого вкуса лимона. Заглянула в чашку: в ней плавал лимон. В доме Риты не было лимона. Никогда. Ни она, ни мама не любили лимоны и не использовали их ни для чего. В её чашке не могло оказаться лимона, это было невозможно. Мельтешащий перед глазами чёрный капюшон нервировал.
Мама отложила салфетки и потёрла скатерть подушечками пальцев. Нащупала дырку. Зачем-то потёрла и её, да так сильно, что стол снова зашатался и задрожали блюдца.
— Рита, да подложи уже чё-нибудь под ножку стола! — рявкнула она.
Рита поставила полупустую чашку на пол и порылась рукой под кроватью. Вытащила из-под неё потрёпанный журнал, с обложки которого улыбался Олег Олегович, физрук, однако на фотографии он явно был не физруком, а красивым харизматичным мужчиной, достойным обложки глянца. Но мама продолжала нервничать, нападать на Жанну Жоржевну, и её вибрирующее тело расшатывало стол, поэтому у Риты не оставалось времени на удивление. Девушка вскочила и подложила журнал под ножку стола. Мама всё это время продолжала бессвязную речь. С каждым последующим предложением голос её повышался на октаву и под конец уже срывался на визг. Наверное, дальше она бы просто закричала, но тут Жанна Жоржевна обрела дар речи и сказала:
— Боже мой! Я не могу поверить своим глазам…
Телефон Риты завибрировал. Она потянулась к карману. Нервно заглянула в экран, надеясь прочесть какое-нибудь спасительное сообщение, но снова наткнулась на оповещение об обновлении системы.
— Ты готова? — прочла она на экране телефона.
Девушка потянулась пальцем к красному квадрату, но нажала на зелёный.
— У него нет головы! — сказала Жанна Жоржевна, облепила уши ладонями и плюхнулась на стул.
— Чёрт! — буркнул Лермонт и раздражённо скинул с ног тапочки.
Рита прикрыла рот ладонью. Мама укоризненно покачала головой. Она наконец замолчала, и теперь почему-то в её глазах блестели слёзы.
— Как же это так? — спросила Жанна Жоржевна. — Разве так бывает?
Никто не отвечал. Лермонт подошёл к столу, сел на свободный стул и, взяв наугад одну из чашек, принялся помешивать чай ложечкой. Не добавив в него сахара.
— Да почему вы все молчите?! — разозлилась Жанна Жоржевна. — Что происходит?
— А что происходит? — язвительно спросил Лермонт и пробурчал себе под нос: — Пол из-под ног уходит.
— Так же не бывает!
— А как бывает? — снова съехидничал он.
— Как угодно, но не так! — сорвалась на крик соседка, резко вскочила с места и, пробежав к окну, зачем-то его занавесила. После этого она торжественно обернулась к присутствующим и осмелевшим голосом повторила: — Такого не может быть!
Лермонт поднёс чай к пустоте над шеей. Послышался глоток, но жидкости в чашке не убавилось. Мама прикрыла свою чашку блюдцем, чтобы чай не остыл, и отодвинула её от себя. Локтем ударилась о столешницу. Стол задрожал, и коричневая жидкость пролилась на скатерть. Лермонт протёр испачканное место двумя пальцами. Мама долго и с испугом смотрела на пальцы Лермонта, но в голове её бегали страшные и неудобные мысли. В образовавшейся тишине послышалось кошачье урчанье. Мама повернула голову и заметила на полу кухни полуобглоданную тушку курицы.
— Ах ты мразь! Скотина! — взбесилась она и ринулась в кухню.
Кот сразу сообразил, что к чему, и, предварительно громко пропищав, стрелой проскочил под кровать, миновав комнату. Мама схватила курицу и с отчаянием рассмотрела её со всех сторон.
Рита запихнула телефон в карман джинсов и поспешила к маме.
— Это я виновата, мама, не убрала сразу в холодильник… — промямлила она.
— Ты чё, думаешь, деньги на дороге валяются? Эта гадюка всю курицу попортила! Теперь сама это есть будешь! — ещё больше бесновалась мама.
— Я обрежу обгрызенные места… Её можно сварить, — убеждала Рита.
— Я чё, не говорила тебе разве, что кошки мне ещё только не хватало! — не унималась мама.
Лермонт вскочил из-за стола и подошёл к Рите.
— Давайте я сам пожарю, хотите? Чтоб вы не брезговали, хорошенько промою покусанные места, да и вообще…
— Вы думаете? У неё же токсоплазмоз, как у всех кошек… — неуверенно пролепетала мама, глядя в пустоту над шеей Лермонта и убеждая себя в том, что там не пустота.
— Ну… можете мне довериться, в мои руки ввериться, — в свойственной ему манере ответил Лермонт и взял в руки курицу.
Рита как будто даже обрадовалась и нежно коснулась Лермонтова локтя. Мама облегчённо вздохнула. Кот выглянул из-под кровати, мяукнул. Всё можно было ещё спасти.
— Нет, так не бывает, — уверенно повторила Жанна Жоржевна, и сильный порыв ветра всколыхнул шторы, опрокинув одну из чашек чая на паркет.
Брызги кипятка обожгли Рите лодыжки, но она не могла пошевелиться. Она посмотрела на Лермонта и отчётливо увидела, что у него нет головы. Она видела это и раньше, но раньше была какая-то надежда… На что? Она и сама не смогла бы ответить на этот вопрос. Но теперь иллюзия растворилась. Остался лишь голый факт, с которым ничего невозможно было поделать.
— Лермонт… — тихо сказала Рита Ритина. Она отняла руку и прижала её к себе. — Где твоя голова?
— От тебя я не ожидал, — он зло усмехнулся. Странно, что это можно было услышать в его голосе. Он вернул курицу маме. Та послушно приняла её как подношение и опустила над ней голову.
— Но ведь это правда, — сказала Рита.
— А ты уверена, что хочешь знать всю правду? — спросил Лермонт и повернулся к ней передом туловища.
Рита сделала шаг назад.
— Да…
— Я приглашу вас к брудершафту, — высокопарно произнёс Лермонт, издеваясь.
— Я звоню в полицию, — заявила Жанна Жоржевна. Она потянулась к карману халата, но телефона в нём не оказалось.
— И что вы им скажете? — полюбопытствовал Лермонт и подошёл к ней. Жанна Жоржевна вжалась в спинку стула и застыла. Лермонт снова подошёл к маме Риты.
— А как вас зовут? — спросил он.
— Анна Афанасьевна… — та попятилась, выставив курицу, как щит, перед собой.
— А фамилия?
— А... А... Аничкина...
— Ну вот видите, — Лермонт удовлетворённо потёр руки.
— Что видите? — вмешалась Рита. Она подбежала к маме и встала рядом с ней. Они обе стояли на территории кухни, прижавшись друг к дружке, и мама была благодарна за это Рите. — Мама оставила девичью фамилию, а мне решили дать папину, что в этом такого?
— Ну… вы не находите, что вас тут всех, включая меня, как-то странно зовут? — спросил Лермонт. — Рита Ритина… интересно, правда? Жанна Жоржевна — опять какое-то интересное совпадение букв. И Анна Аничкина.
— Но это наши настоящие имена! — возмутилась Жанна Жоржевна.
— И чё? Такие имена часто встречаются, — обиделась мама Риты. Присутствие дочери на кухне придавало ей смелости. — Мне очень даже нравятся такие сочетания, между прочим.
Если бы обе её руки не были заняты, она, наверное, даже приобняла бы Риту. Девушка коснулась пальцами маминого бедра.
— Встречаются-то встречаются, но не сразу же все в одной комнате! — чуть ли не кричал Лермонт. — Какова вероятность, что четверо долбанутых вдруг собрались вместе? А? Доходит потихоньку, тётя Ванга-самозванка? — он повернулся передом туловища к Жанне Жоржовне.
— Это такая инвалидность… Наверное, он родился без головы, — забормотала себе под нос Жанна Жоржовна.
— Всякое бывает… — занервничала Анна Аничкина.
— Нет, не бывает! — в голосе Лермонта зазвучала ярость, раздуваемая чудовищной несправедливостью обвинения. — Не бывает ничего такого! Вы долбанутые все, а ты, Рита, в первую очередь! Как может у человека не быть головы? Что за ****ец вообще такой? Ты чё, тупая?
Лермонт грубо потянул Риту за руку к себе. У девушки застучали зубы. Мысли закружились в голове с бешеной скоростью. Лермонт притянул её к себе вплотную, и Рита попятилась. Она отходила до тех пор, пока её спина не упёрлась в шкаф.
Мама занервничала. Не выпуская из руки куриную тушку, она забегала глазами по комнате, ища какого-то спасения, и никак не могла ничего придумать. Лермонт поднял руку, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы в этот момент мама не заметила торчащие из-под подушки капроновые колготки.
— Ты колготки зачем на кровати оставила? У нас гости! — нервно обратилась мама к Рите.
— Я… я… — Рита посмотрела на маму, и в её глазах появилась тень благодарности. — Я думала, всё собрала. Наверное, под подушку забились.
Лермонт опустил руку и отошёл.
— Какая неряха… Убери сейчас же! — закричала мама.
На Ритины глаза наворачивались слёзы. Жанна Жоржевна поспешно открыла «Макбук» и включила программу по расчёту натальной карты, словно это как-то могло её спасти. Деловито заводила рукой по экрану, но пальцы её дрожали, а стол шатался, как при землетрясении. Рита схватила колготки и, быстро вернувшись к шкафу, открыла дверцу.
— Это вас не спасёт, — нервно смеялся Лермонт. — Сами виноваты! По-лу-фаб-ри-ка-ты!
Рита зачем-то выпотрошила всю одежду с полок на пол и начала собирать вещи обратно. Мама Риты встала рядом с ней, продолжая обниматься с курицей. Она безостановочно причитала и упрекала Риту в неряшливости, лености и во всех прочих грехах, но чем больше она ворчала, тем больше Рита успокаивалась. Потому что, кроме мамы, в сложившейся ситуации рассчитывать было не на кого.
— Сейчас, сейчас! Я посмотрю на положение Сатурна и скажу вам, что делать, — деловито говорила Жанна Жоржевна, не отрывая взгляда от экрана.
— Сколько раз объяснять, трусов и лифчиков у тебя не так много! Их можно и на одной полке складировать, — голос мамы дрожал. — Чё ты такая неряшливая?!
С этими словами мама отошла к кухне, схватила первую попавшуюся тряпку, намочила её, затем, не выпуская курицу из второй руки, прошла к зеркалу, закреплённому на дверце шкафа, и тщательно его протёрла.
— Увы, — в голосе Лермонта послышалась нотка грусти. Он обулся в свою экстравагантную обувь и стряхнул с капюшонки ворсинки. — Поздно. Всё зашло слишком далеко, да и вообще… Рита…
Одежда вываливалась из трясущихся рук девушки. Из бездонного колодца её подсознания донеслись тревожные подозрения. Мама тщательно тёрла зеркало, хотя ей требовалось больше усилий для того, чтобы не выронить курицу из второй руки.
— Не надо… — взмолилась Рита почти шёпотом, обращая свой взор в сторону Лермонта.
— Увы… другого пути нет, придётся тебе всё понять, — ответил Лермонт.
— Прошу тебя… — почти плакала Рита.
— Поздно, поздно… Ты же сама сказала, у меня нет головы. Разве так бывает? Не бывает, конечно. А раз не бывает… Додумалась? Врубилась?
Рита заплакала. У её мамы разрывалось сердце. Анне Афанасьевне  хотелось вступиться за дочь, но она не знала, как ей помочь, и продолжала тереть зеркало. Жанне Жоржовне показалось смешным, как старательно мама Риты пытается не уронить при этом курицу, и это состояние каким-то образом помогло ей взять себя в руки. Она оторвалась от экрана и ударила кулаком по столу. Отчего прикрытая блюдцем чашка завальсировала на расшатанном столе.
— Да как ты вообще смеешь обижать Риточку! У тебя даже нет головы! — вмешалась Жанна Жоржевна.
— А вы не вмешивайтесь! — голос Лермонта стал грубее, и жестокие слова нарастающим оползнем понеслись в сторону соседки. — Ваша роль тут минимальная. Вы больше ни для чего не нужны. Ваша жизнь пуста, бессмысленна, в ней ничего никогда не происходило и больше не произойдёт. Вы появились на свет лишь для этой ничтожной роли. Смиритесь! И молчите! Вы всего лишь соседка Риты Ритиной, чокнутая соседка для колорита, так сказать. Вы умрёте, и в истории от вас не останется и следа. Вы — никто.
— Хам! — вскрикнула Жанна Жоржевна, но тут же опустила лицо в ладони, и плечи её нервно задрожали. Послышался плач.
— Прекрати! — взмолилась Рита. Её руки ещё нервно перебирали вещи, но теперь она уже не складывала их на полку, а просто перекладывала с одного места на полу на другое.
— Ты же не дура, Рита! — не унимался безголовый злодей. — Что ты помнишь о своём детстве, кроме бросившего тебя отца и дурацкого шрама на щеке?
— Чёрную собаку… — из глаз Риты брызнули слёзы. Голос её дрожал.
Мама выронила тряпку, и ногти её обеих рук впились в мясо курицы.
— Да, да, чёрную собаку, которую ты ненавидела за то, что она не белая, о чём ты просила ко дню рождения. А злодейка-мама подарила чёрную, да.
— Что? — мама посмотрела Рите в глаза.
— Но это всё! Понимаешь, всё! И ещё мужчины все какие-то рыжие встречались. И всё! Такого не может быть у настоящего человека! Воспоминаний должно быть миллион, а не только вот эти несколько. Врубаешься?
Рита прижала к груди ворох белья и зажмурилась. Перед глазами замельтешил хаотичный поток образов, каких-то отрывочных воспоминаний и фрагментов. Но чего-то во всём этом потоке не доставало, почему-то сделалось тревожно.
— Заткнись! — зарыдала Рита, уткнувшись в одежду. — Уйди отсюда!
— Поздно, поздно… — Лермонт запыхался, по его голосу было видно, что и ему нелегко даётся происходящее. Тень от его туловища на стенке с ободранными обоями заколыхалась в такт его движениям.
— Но ведь собака была не виновата… — робко промямлила мама. — Разве она была виновата в том, что была чёрной?
Мамин голос срывался на плач.
— Нет, нет, мама, не виновата, нет! — рыдала Рита, не поднимая головы. Сердце разрывалось от чудовищного осознания и от жалости к маме.
— Правда? — с надеждой в голосе спросила мама.
— Правда, правда! Я прощаю собаку за то, что она не была белой, прощаю! — кричала Рита и, кажется, действительно прощала своего бывшего питомца.
— Всё могло бы кончиться хорошо… — продолжил Лермонт. — Ты бы простила свою безмозглую маму и, как следствие, бросила бы меня… Так ведь? А теперь? Что теперь?
— Это не отменяет того факта, что у тебя нет головы! — Жанна Жоржевна в бешенстве стучала кулаком по столу. — И я не никто! Я — астролог, понятно!
— Да, у тебя её нет! Нет! Нет! Вся проблема — в тебе! — в приступе истерики орала Рита, вцепившись обеими руками в волосы. Мысли в её голове кружились быстро и неразборчиво, как вспугнутые птицы.
— Я правда всё делал как надо, — неожиданно спокойным голосом сказал Лермонт. Он словно перестал играть злодея, но и прежним Лермонтом уже не был. Это был какой-то нейтральный, неслыханный доселе голос. — Я старался. «Надо значит надо» — вот мой девиз, и потом… Но… какая разница, что потом?.. Эта женщина всё испортила.
— Да чё ты вообще хочешь сказать? — мама начала терять терпение.
— Вы все знаете, о чём я! — не унимался Лермонт.
— Ты чё, хочешь сказать, что Рита недостойна тебя? — мама нахмурилась, приподняла над плечом курицу и со всего размаху швырнула её в Лермонта, целясь в живот.
Курица испачкала Лермонту капюшонку, оставив на области груди жирное пятно, и грохнулась на паркет. Лермонт в ужасе принялся «застирывать» пятно, схватив испачканное место и потирая пальцами. Побежал к умывальнику. Рита вдруг перестала рыдать. Жанна Жоржевна на всякий случай встала из-за стола.
— Чокнутые! — сквозь зубы процедил Лермонт, сосредоточенно пытаясь избавиться от жира.
 — Да ты себя видел? — мама протёрла руки о подол юбки и пошла в наступление. — Моя Ритуля — красавица! Ты ей в подмётки не годишься!
— Красавица… Сейчас она расплавится, — прошипел Лермонт. — С километровым шрамом на лице по вашей же, кстати, вине, мамаша!
Он подставил под проточную воду испачканную часть капюшонки и снова попытался смыть пятно. Мама посмотрела на Риту исподлобья. Рита опустила голову, делая вид, что сильно занята вещами. Снова копаясь в белье, она нащупала прохладный металл подаренной мамой брошки.
Жанна Жоржевна держалась за сердце. Котёнок, тихонько наблюдавший за происходящим из-под кровати, наконец вышел из своего укрытия и направился прямиком к оставленной лежать на полу курице.
— Ну что, Ритулик, — не унимался Лермонт. Разводы от воды становились шире, и это ещё больше нервировало его. — Не хочешь рассказать ей, что именно из-за неё из тебя не получилось красавицы?
— Она очень красивая! — закричала мама. Она подошла к Лермонту ближе, вырвала из зубов котёнка курицу и стала бить ею по безголовому телу как можно больнее. — Красивая, красивая! И шрам только красит её! Она необычная! Хотя я и виню себя всю жизнь за тот случай! Да, мне нужно было сразу отвезти её к врачу, сразу! Ты думаешь, я не прокручивала это в голове каждый божий день?! Думаешь, не нарыдалась уже за этот случай, ублюдок безголовый?!
Лермонт защищался руками, выставив их перед собой щитом. Мама лупила со всех сторон, и с каждым новым словом, сказанным криком, она била всё сильнее и сильнее. Наконец Лермонт устал от оборонительной тактики и схватил мамину руку, отчего та принялась визжать.
Всё это время Рита сжимала в руках холодную брошь и, позабыв про тряпки, с замиранием сердца разглядывала своё отражение в чистом зеркале. Она с удивлением заметила, как красиво смотрятся её рыжие пряди на бледном лице. Шрам показался не таким уж и отвратительным. Рита наклонила голову и залюбовалась собой с другого ракурса. Но тут мама, сражавшаяся с Лермонтом, завизжала от боли; Рита как ошпаренная вскочила с пола и ринулась с брошью в руках к Лермонту. Она со всего размаху вколола брошь в его плечо. Лермонт выпустил руку мамы.
— Ритулик, ах так!.. — он запыхался. — Так вот, я скажу вам всю правду! Всё как есть!
— Не-е-ет! — протяжно и как можно громче закричала Рита.
Мама с бешеной силой заколотила Лермонта курицей. Котёнок, радостно мяукая, присоединился к всеобщему «веселью» и куснул Лермонта за брючину. Рита принялась колоть его плечо брошью на манер кинжала, а Лермонт пытался оттолкнуть её и отнять брошь, но ему это не удавалось.
— Идиотки! Вас даже… — закричал Лермонт, но не успел договорить.
Со спины к Лермонту подошла Жанна Жоржевна и ударила по верху туловища — по тому месту, где должна была бы быть голова, — планшетом. Лермонт покачнулся. Воспользовавшись моментом, Рита воткнула острие броши ему в самое сердце. Он согнулся пополам, а потом упал на колени.
— Шмотки, колготки, фотки, решётки… — в полубреду повторяло тело, постепенно опускаясь на пол, затем Лермонт замолчал и послышался сдавленный хрип. Какое-то время парень пытался вытащить застрявшую в груди брошь, но руки медленно выпустили металл, и Лермонт замертво упал на паркет.
Жанна Жоржевна громко вскрикнула. Выронила гаджет. Закрыла ладонями рот. Мама Риты взмокла от страха. Рита почувствовала слабость в коленках.


Олег Олегович спешит на помощь
В дверь позвонили. Рита с мамой переглянулись, и от этого им обеим стало не то чтобы легче, но уже не так страшно. Мама подмигнула Рите и на цыпочках засеменила к двери.
— Господи боже мой, как так… — зашептала Жанна Жоржевна себе под нос. Рита её не слушала, она испуганно смотрела маме вслед.
Мама Риты, стараясь не дышать, посмотрела в глазок и со вздохом облегчения отворила дверь.
— Прошёл ровно месяц, я пришёл осмотреть вашего питомца, — вежливо сказал ветеринар, не снимая с лица маски.
Ритина мама не могла пошевелиться: она только открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли где-то на уровне глотки.
— Опять что-то не так? — не дождавшись ответа и не разуваясь, ветеринар прошёл в квартиру.
— Всё не так! — вдогонку ему сказала мама Риты. Голос её дрожал.
— Не всё, но кое-что, и это легко поправимо — с профессиональным вниманием осматривая тело, сказал ветеринар. Лицо его, как и прежде, закрывала санитарная маска. — Это нужно убрать и всё тут почистить.
— Я звоню в полицию… — еле слышно сообщила Жанна Жоржевна, но так и не сдвинулась с места.
— Зачем же сразу в полицию? Как что не так — сразу беспокоить полицию! Это неразумно, — ответил ей ветеринар.
— Но он умер, Олег Олегович, — вмешалась Рита. Она спрятала окровавленные руки за спину. — Ой, то есть…
— Можно и так, можно и сяк, но что-то не так, — хихикнул Олег Олегович внезапно рождённой рифме.
— Он убит, — поправила Жанна Жоржевна.
Мама Риты заплакала.
— Что значит «убит»? Что значит «умер»? — не понял ветеринар с глазами Олега Олеговича или же сам Олег Олегович, в сложившейся ситуации это было совершенно неважно. — Разве у него есть голова? Нет. А разве такое возможно, чтобы был человек без головы? Правильно, это совершенно невозможно. Ну так и можно разве убить человека, существование которого само по себе невозможно? Всё конкретно не так!
— Это правда, — согласилась Жанна Жоржевна и подошла ближе.
Ветеринар наклонился над трупом, приподнял его руку, а потом резко отпустил. Рука звучно шлёпнулась об пол.
— Но за это могут посадить, — сдавленным от слёз голосом сказала мама из прихожей.
— За что? — не унимался ветеринар.
— Есть тело, — ответила Рита и показала на труп руками, уже не боясь показать доктору кровь на них.
— Предоставьте это мне, — самодовольно произнёс Олег Олегович. — Мои свиньи отлично с ним справятся. Вам только надо помочь мне рассовать всё по пакетам, а там я сам разберусь. Проблемой могли быть только зубы и волосы на голове, но раз головы всё равно нет, то и проблем нет.
— Да, головы нет, и проблем нет… — послушно повторила мама. Она всё ещё немного всхлипывала, но скорее по инерции.
Остаток вечера прошёл за расчленением трупа. Ветеринар Олег Олегович в основном дирижировал, женщины с удивительной ловкостью орудовали ножами и топором. Рита утрамбовывала остатки возлюбленного по клеёнчатым мусорным пакетам. Происходящее было настолько нереальным, чудовищным и киношным, что все сомнения и подозрения последних минут отошли на второй план. Работать нужно было быстро и без эмоций, на рефлексию не оставалось ни времени, ни сил.
Когда дело дошло до самого туловища, Рита насилу вытащила из груди покойного брошь. Она протёрла острие шипа полотенцем и приколола мамин подарок к кофте. Мама в это время орудовала ножом, но боковым зрением заметила поступок Риты и улыбнулась.
Когда пакеты были готовы, Олег Олегович приказал Рите принести огромный чемодан из-под кровати. Рита объяснила, что чемодан ей нужен для переезда, но мама Риты остановила её на полуслове и ласково попросила отдать чемодан Олегу Олеговичу.
— Я не хочу, чтобы ты съезжала от меня, — ласково сказала она Рите.
Девушка вопросительно посмотрела на маму.
— Да и потом, — продолжила мама, — теперь некуда.
Она кивнула на набитые битком пакеты.
Рита пожала плечами и, вытряхнув из чемодана кое-какие вещи, протянула их Олегу Олеговичу. Тот каким-то образом умудрился запихнуть всё, что оставалось от Лермонта, в чемодан. На прощание он крепко обнял Ритину маму и сказал ей, что какое-то время им нельзя будет видеться и даже созваниваться, но он всё равно будет каждым встреченным ею мужчиной. Рите и Жанне Жоржевне он поклонился издалека и объяснил, что главное теперь — обо всём позабыть.
— Большое спасибо, Олег Олегович! Большое спасибо! — неожиданно для всех громко сказала Рита, прижав руки к груди. Её вдруг захлестнуло волной тепла и благодарности к этому человеку, который совершенно бескорыстно помог ей в столь щепетильном деле.
Олег Олегович обернулся на пороге и только теперь опустил маску на подбородок. Действительно, это был он. Мужчина с фотографии маминой юности.
— Да, пожалуй, этого достаточно, — сказал он.
Он закрыл за собой дверь и никогда больше не появлялся в жизни Риты.


Эпилог

Через некоторое время Рита всё же съехала и за символическую плату поселилась в комнатушке Жанны Жоржевны, но уже не потому, что маме мешал котёнок. Рита поняла: пора. Впрочем, котёнка она оставила маме. Та очень просила.
Жанна Жоржевна решила взымать плату за астрологические консультации, ибо бесплатным советам никто не следовал. Никто из соседей не мог поверить в то, что через какой-то месяц у неё не было отбоя от клиентов, выстраивающихся в очередь у подъезда. Салон красоты, в котором прежде работала Рита, закрылся, не выдержав испытания кризисом, и Рита помогала Жанне Жоржевне с административными делами, постепенно вовлекаясь в науку о звёздах. Она разобралась с вопросами своей «падающей Венеры» и начала краситься. В профиль в соцсетях Рита загрузила свою фотографию. Рыжие волосы убраны за уши, на лице небольшой шрамик в виде звезды изюминкой, ярко-красная помада. Писем от незнакомцев мужского пола было слишком много. Рита не отвечала на каждое: она избирательно рассматривала лица, такие разные и красивые, и писала только самым, на её взгляд, интересным.
О Лермонте Рита старалась не вспоминать. Все его профили в соцсетях, а также номер телефона Рита удалила и заблокировала. Ни мама, ни Жанна Жоржевна ни разу не упомянули о случившемся в тот роковой день, и со временем Рите начало казаться, что ничего и не было, а только приснилось.
И только иногда, когда Рита пила чай и в нём неожиданно оказывался лимон, что-то внутри Риты холодело. Становилось тревожно, и хотелось немедленно поговорить с кем-нибудь об этом… Ведь это невозможно. Жанна Жоржевна ненавидит лимоны. В доме Жанны Жоржевны никогда не было лимонов, их никто не любил и не покупал. И Рита ни за что не опустила бы лимон в свой чай.
Но каждый раз благоразумие одерживало верх, ибо Рита тут же уговаривала себя, поглаживая пальцами брошь на груди, что это всего лишь лимон. Велика важность! Мало ли откуда он там взялся? Всего лишь лимон, лимон-уклон, лимон-шаблон. Лимон-полусон.