Безбашенные

Герои книги Олега Разумовского представители низовой культуры постсоветского общества, ведущие бесконечную войну с окружающим миром. Эта настоящая проза брутального сознания, замаскированная под алкогольные притчи, наполненные мрачной иронией российского бытия. http://www.livelib.ru/review/463312

В Дурака
В обед играем в Дурака. За столом кроме меня сидят Лёня Бугор, Серёга с косичкой, Вова Доцент, Максим  Перипилица, Виктор Иванович, Виталик Водила. Да, ещё один мужик постоянно сидит, похож на моего друга детства Кольку Свиста, который с малых лет пошёл по зонам, но Бугор ему почему-то нихуя играть не разрешает. Загадка. Этот Свист (имя и погоняло пока не запомнил) зато постоянно с Водилой выпивает. Виталик и мне предлагал уже два раза, но я пока отказываюсь. А вот колбаску охотно от них принимаю. Доцент больше помалкивает и иногда принимает. У него нос такой как у карлика Носа. Если бухать сильно будет, то нос посинеет навечно как у одного мужика.  Прошлый раз Виктор Иванович пять раз Дураком остался. Думали что место заколдованное, но Максим на его место сел и стал выигрывать, значит дело не в месте, а в человеке. Виталик представительный с бородой, в очках и всегда в шапке. Мужики шутят, что ему сан не позволяет без головного убора за столом сидеть. Телевизор постоянно включен у нас с приставкой двадцать каналов. Серёга сдает с косичкой. Кстати, все мужики у нас тута грузные с большими животами, кроме Максима, зато у него зубы плохие. Да зубы и у Свиста не очень, немецкую колбасу с трудом жуёть, да хорошо мне больше достаётся. Козыри опять крести. Бугор отбился и врот ****ь, Серёга принял нахуй, Виталик подменя пошёл, блять, я первёл. По телику Савченко показала болт. Мужикам она не нравится, говорят надо её, сучку, обломать. Да вабще хохлы охуели. Виктор Иванович опять принял, ёб его медь. Водила со Свистом тоже приняли по рюмашке.Им ещё на могилку ехать к другу, пока тренируются.  У меня три козыря и поебать. Сижу спокойно.  Перипелица чота нервничает и наезжает ****аврот на Водилу. Тот его пытается успокоить нахуй, Максим нихуя не успокаивается. А, врот ебать, бросаю козырного короля. Виктор Иванович нахуй говорит, что я фартовый. По туркам тоже въебать не мешало бы, мужики рассуждают, нахуй, а Бугор кричит, что ему больше не лезет. Максим всё ж въебал Виалику, тот дал ответку, оба вылетили из-за стола. Теперь Серёга тянет. Блять, Меркель оказывается наркоманка, марихуану курила, а эта литовская, как её там, работала на контору, когда в Москве училась, и занималась проституцией. Да на ты! Ёбвтоюмать! Бугор кричит и кидает три вальта. Серёге с косичкой не лезет, Доцент переводит шестёрок, Виталик, обратно на своём месте, Максим смеётся, беззубый, я бьюсь и вылетаю, Виктор Иванович скинул всякую шулупонь. Но ему ещё в Перепилицей играть, а тот мужик резкий.   
мутное время
(Закос под Зощенку)
Не люблю я, граждане, баб, которые неверные.
Вот тожа была у меня некоторое время одна гражданочка. И довольно плотная. Даже при работе, что странно в наше мутное время. Я как тогда бывши уволенным по статье за прогулы и пьянство, так мне эта блондиночка очень даже пригодилась. К тому ж деньги она в дом всё-таки приносила иногда. Хотя мы их конешна сразу все пропивали за два дня. А потома соси ***. Чем эта дамочка и занималась на стороне, а я об етим не догадывался.
Только тут случилось одно происшествие. Вот живём мы с ней месяц, потом другой, и она вдруг говорит:
- А не сходить ли нам в баню? Мы давно уже не мывшись.
Дело хорошее. Кто спорит. Я согласный. Мне как раз и выпить сильно захотелось, а тама рядом шалман хороший Баргузин.
Пошли мы с ей  значится в баню. Моёмся. Всё путём. Только рядом в кабинке какая-то пара снашается уж больно громко. И голоса такие низкие. Похоже два мужика там ебутся. Я говорю своей:
- Давай заканчивай. Обдавайся и пойдём отседа. Сил нет терпеть такой разврат.
Пошли конечно в этот шалман Баргузин. Тама народа припёрлось ни вздохнуть, ни пёрнуть. И все портвейн Три топора пьют. Решили и мы по этой отраве пройтись. Не дорого всё-таки в наше мутное время – всего двадцать девять рублей, а недавно ещё было двадцать шесть. Дорожает всё хуле.
Выпили мы по три стакана, моя говорит:
- Пойду покурить стрельну, а ты потома подходи.
Это мы с ей так делаем. Женскому полу одной сподручней у мужиков куриво просить. Подождал я трохи и вышел вон. Глядь. Нет моей нигде. Ни видать. Нету и всё тут. Нечего делать побрёл домой расстроенный.
Только к вечеру приковыляла баба вся побитая, грязная и аж морда синяя. Оказалось что пошла за пачку сигарет с каким то мужиком, который только что освободился. Он женщин давно не видел, поэтому держал мою у себя довольно долго. Выгнал я её конешна. Нет, граждане, не люблю я баб, которые неверные.

КАК-ТО ЛЕТОМ


 Помню, лето стояло вот такое же, как сейчас. Не очень жаркое, с дождями, но и с хорошими порой тёплыми деньками, когда можно отлично посидеть с ребятами во дворе, в теньку, и попить водочки.
Накануне я со своей лоховкой жрал считай всю ночь, а утром она, как обычно, ушла на работу устраиваться. Кажный день ходит и всё бестолку. Ну, а если и устроится куда, то дня на три не больше. Уж лучше б дома сидела, сучка драная, и готовила чего-нить пожрать.
Ладно, она ушла, я сразу к ребятам. Как раз на камешке под своим окном Ширяй сидел (он уже покойник) и похмелялся с одним бандюком, который к нему иногда приходил попить чисто левака. Забыл его погоняло, на языке крутится, а вспомнить не могу. Да и *** с ним.
Такая же отвратная у него кликуха, кстати, как и сам этот толстый, лысый и выёбистый потц в пастозном спортивном костюме. Ну, они меня уважают одинхуй, и мне сразу стакан налили. Левой, конечно. Я выпил и их тотчас покинул, так как против Ширяя ничего не имею (не имел), а этого бандюка недолюбливал из-за его дешёвых и отстойных понтов. Тупой был крендель, как тот камешек, на котором они любили выпивать. Ширяй его чего-то уважал как крутого бандита и даже закусон нехуёвый из дома тащил, хоть его лоховка, Маринка, кричала на него за это, а мне он был просто проти-вен. Вот, вспомнил, нах, Гера у него было погоняла. Может, и щас ещё жив, хотя вряд ли, потому что мочили их тогда, бандюков, регулярно и стабильно. Как из дома выйдешь – гляди где-то у подъезда веночек лежит.
Короче, бросил я Ширяя с Герой беседовать о всякой отстойной поебени и пошёл на лавки. Там уже Кандрат и Плащ во всю выпивают. А погодка между тем нормальная установилась. Безветренная, абсолютно тихая и с солнышком не жарким. Во дворе у нас вообще хорошо между девятиэтажек. Тенёк и прохлада. Кто-то пару кресел припёр с помойки и старый телик. Матрас даже валяется для тех, кто уже сидеть не может. Челы попьют-попьют, потом брык с копыт и лежат навзныч, а после проснуться и сразу похмеляются.
Ну, Кондрат, он меня уважает. Сразу наливает стакан без вопросов. Я выпил, конфеткой чьей-то заторнул или, может, печенинкой, не помню уже нихуя. Накрыло меня слегка. Сижу так о своём думаю. Мыслей в башке навалом и все о хоро-шем. Раскумарился в натуре. Братва не даст подохнуть. На крайняк один член выручат.

Мечтал я мечтал, потом поднимаю глаза и вижу, блять, на меня идут штук пять баб в красных форменных куртках дворничьих и с большими мётлами в руках. Такой убить можно враз. А впереди них со здоровенной метёлкой моя лоховка ****ует. Ого, думаю, чётко, неужели уже устроилась. Да так быстро. Круто. И уже форму с метлой ей доверили. Ну, блять-лоховка… Респект-уважуха. Только рожа у неё красная и очень злая. Она не любит, падла, когда я с пацанами во дворе бухаю. И даже страшновато, помню, мне стало. Шугань внатуре началась. Вдруг начнёт ****ить меня метлой при ребятах. Позор. А я трохи ослаб в тот момент, если честно, потому что пил уже месяц считай день в день.
Но собрался худо-бедно. Думаю, надо её сразу с одного удара вырубить, а потом будь что будет. Она, конечно, кобыла здоровая и сучка, психованная. Да и *** с ней. Я захорошел капитально после двух стаканов палёной и мне уже было как-то до ****ы.
Встал я так, тряхнул башкой, чтоб не бояться нихуя, и вдруг вижу, что это вовсе не моя лоховка, а какая-то вообще непохожая на неё баба. Ну, соображаю, допился, блять, до глюков.
Но полегчало сразу, врать не буду. Аж с сердца какая-то тяжесть упала. И предчувствие появилось, что мы ещё с ребятами хапнем. Правда, водяра к тому времени уже скончалась, и ни у кого больше денег нет нихуя. Плащ предлагает идти к остановке, и вотку у левых бабок ****ить. Кандрат клонит к тому, чтоб своровать немного проводов и сдать на металл. Кого слушать, я не знаю. Тут, блять, Велис ещё рисуется, анархист-язычник, в рваном тельнике. Кричит, что если он выпьет щас сразу пять пузырей чисто левака из горла и начнёт агитировать, то народ сходу пойдёт брать мэрию, выкидывать в окно всяких там мэров-перов и прочую беспредельную ***ту, а потом будем громить винные. Ну, мы послушали мудака, видим, что ****ит не по делу и даже зачуток расстроились.
Но тут на наше счастье Телефон нарисовался, Мишка, и уже в раскатень с утра пораньше. Он меня уважает, как подопьём, тащит к себе на хату, если его лоховки Алины или Альбины, точно не помню да и *** с ней, дома нету, музон слушать, тогда мы садимся на пол, пьём, бля, чисто левак и охуеваем, как хочем. Телефон меня засёк на лавках и кричит: Алик, ты выпить не желаешь? Говори, сильно вмазать хо-чешь? Издевается мудак пьяный и смеётся, как идиот аж не может. Приседает и чуть с ног не падает. Ему смешно, придурку. Я отвечаю, что конечно хочу, сто пудов. Кто ж не хочет в такую ****ую рань.

Ну, и понеслась. У него ж тогда безлимитный кредит был открыт в общаге у одной подментованой шкуры. Она ему левак давала без денег под вексель двадцать четыре часа в сутки сколько хочешь. Пили сначала на лавках до упора. Помню, очухиваюсь временно: в креслах напротив какие-то два залётные пацана сидят и выясняют отношения, кто там среди них на зоне полу пидором был. Я не влезаю, не мой базар. Кончилось понятно поножовщиной, но я как раз приснул. Мне снилась моя лоховка, которую я ****илил нещадно, а она вызвала ментов, и меня повязали. Паходу я ещё и козлам нарезал, а дальше не помню.
  Потом пошёл дождь, и мы куда-то переместились под крышу. Вспоминаю ещё и ночью за леваком бегали два раза к подментованной твари. Утром просыпаюсь на хате, а на чьей, хоть убей не пойму. Я на диване, слава богу, рядом какая-то голая шкура – Ольга что ль? На полу пацаны валяются в разных позах, кто как отключился. Телефон, Плащ, Кандрат, Ширяй и Гера. А этого чмошника на *** мы с собой брали? Не пойму. Сопит только вечно, толстый боров и понты свои отстойные кидает. А щас храпит, как старый пидорас. Возле дивана пятьдесят пустых бутылок паленой насчитал. Это мы всё одели за ночь? Ахуеть. Как ещё живы только.
Думаю, надо отсюда сваливать по-быстрому, а то так и кони двинуть можно. Нихуя столько выпито. Кое-как до хаты дошёл. Уже светало и обратно день, вроде, неплохой наступал. Солнышко пригревало. Думаю: надо отходить и идти на озеро в лесопитомник. На лавках, смотрю, никого пока нет. Ну, ясно. Основная-то бригада убита.

Прихожу домой - там моя лоховка вся охуевшая и пьяная. Рожа ахуенно красная и даже пятнами пошла. Бросается сразу без предупреждения на меня с топором. Я рукой защи-тился. Весь в крови топор вырываю и бросаю его в окно. Стекло разбилось. Звон, крики, истерика. Бью ****ую мразь в торец. Она падает. На время отключается. Я врубаю музон на всю громкость. Соседи начинают ахуевать и барабанить в стенку. Я с балкона посылаю их всех нахуй, закуриваю и начинаю думать, где бы блять срочно хмельнуться.
 
50 на 50

50 на 50
Под первое мая мы пили в заведение 50/50 на Поле чудес. Где мы обычно и пьём.  Народ там очень левый, но есть и крайне правые. Орали, конечно, и за Украину. Нашли даже одного робкого украинца и раскрутили на пару бутылок водки. Большинство посетителей, начиная от пацанов и кончая ветеранами ВОВ, готовы были хоть сейчас взять ружьё и канать на войну. Но были и такие, которые говорили, что нехуй было туда лезть.
****ились также и между собой. Иногда выходили на лавки и пили тама, хотя это стрёмно: менты ездят каждый час и некоторые наши мужики уже погрязли в штрафах. Ссали прямо за 50/50, где мы обычно и ссым. Кто-то из левых бегал на горку на другой стороне улицы за левым спиртом. Там стакан стоит четырнадцать копеек. Правые пили водку или на крайняк портвешок «Три топора» за двадцать пять копеек стакан. К вечеру кое-кто уже валялся рядом с заведением.
 Пьяная толстая девка в слезах и соплях орала на лысого парня и называла его пидором, он называл её овцой. Смеркалось, пели соловьи, кукукула кукушка, пахло сиренью.
Пошёл домой и залёг возле телика. Так и заснул под выстрелы и дикие крики.
На следующее утро деньги у меня резко кончились. Что делать? Не знаю. Вдруг в заведение врывается парень, весь в растройстве чуйств и прямо ко мне. Говорит:
- Мне ***во. Давай, братан, выптем.
И стал угощать меня по полной. Мы даже не познакомились, но напились с ним так, что я еле-еле добрался до дома. Прибыл и лёг перед телевизором. Там война – стреляют, убивают, вешают, пытают, распинают, взрывают…
 
Ближе к вечеру я вернулся в 50/50 и стал выпивать. Рядом тёрлась полная чёрненькая деваха, которая долго и громко спорила с лысым парнем и худой девкой. Чуть не подрались. Я увёл её от греха подальше. Прихватили с собой бутылку и стали  выпивать во дворе Поля чудес. Откуда взялась вторая Таня, блонд, стройная, симпатичная даже,  хоть убейте не помню. И вот ещё Олег с овчаркой Лизой. Этого вижу уже не первый день у заведения и внутри. Выпили ещё и пошли ко мне. У меня опять выпили. Олег с Лизой походили по квартире и исчезли.
Чёрная Таня отрубилапсь в кресле. Я разговаривал с блондинкой. Выпили ещё. Она стала уверять меня, что я сидел. ****ь, не она первая. Уже надоело. Я отрицал поначалу, она настаивала. Наконец, я признался, и Таня меня зауважала. Но это уже было и было с другими бабами.Что, я так похож на уголовника?
Далее последовал её долгий психоз на тему "я жить не хочу, сброшусь с девятого этажа". Слёзы. Тоже было не раз. Потом просьба найти группу Рождество. Нашли. Таня стала успокаиваться. Даже обещала отсосать, но уснула. Зато проснулась в кресле чёрненькая Татьяна. Выпили и  стали разговаривать.
Утром похмеляюсь в 50/50. Мужик на лавке рядом давит портвешок «Три топора» и вдруг обращается ко мне:
-  Надо бросать курить. Сосуды нев****у. Вырубаюсь минут на сорок. Ничего не помню. Может уже грохнул кого в натуре. - И смеётся.
Я допиваю свою сотку и выхожу на свежий воздух. Хорошо. Сиренью пахнет. Решил вдруг поехать на Покровку к одной подруге. На проезд вроде хватает.
 В маршрутке поддатый мужик со сломанным носом в открытую пил спирт и кричал «Хай живе Украина!» Говорил, что он есаул, и что они мочат ментов, а вы (обращаясь к пассажирам) молчите как ***м побитые. Пассажиры действительно тупо молчали. Мужик кричал, матерился, орал за Украину, пил свой спирт. Наконец вышел, лыбясь как идиот.
Приехал туда, где обитает эта подруга, в доме напротив обширной помойки, которую лет пять не убирали
Стою у подъезда грязной девятиэтажки на окраине города. Войти не могу, так как у моей знакомой нет домофона, да и самой её дома, кажется, нет, и вообще у неё не все дома. Идёт со стороны помойки и издалека орёт что-то агрессивное пьяный мужик. Кому-то грозит, кого-то посылает.  Подходит. Коренастый,  с приплюснутым носом. Спрашиваю: у тебя есть чем открыть? Нет, говорит, я ключ проебал. И тут же мне вопрос: а ты в Рудне был? Отвечаю положительно. Неа, говорит мужик, ты там не был. И хитро-пьяно на меня смотрит. Улыбается недоверчиво.  Да был, я говорю. - И что там? спрашивает мужик, ухмыляясь. - Ну, там... - затрудняюсь. Городок не очень примечательный.  Он мне помогает: - Там стоит Катюша. А, да точно, видел. Мужик откровенно рад. Тогда ты молодец, говорит и аж сияет. Тут подходит ещё один менее поддатый мужик и открывает дверь. Мы входим. Второй мужик обращается к первому:
- А ты, Колька, опять напился.
 - Да ты вообще молчи, - кричит Колька, - ты дурак, а вот хороший человек, он Катюшу видел.
 И исчезает в темноте подъезда. Мы с Ромой (второй мужик тотчас представился) поднимаемся в лифте. Он Кольку всячески походу опускает, тот, мол, известный идиот. Роме выходить на седьмом, мне на восьмом. Когда поднимаемся на седьмой, он предлагает:
-  Давай выйдем по****им. Я отказываюсь, типа меня ждут. Рома  сожалеет.
На обратном пути в маршрутке поддатая баба рядом со мной на сиденье вдруг начинает рассказывать мне свою историю.
Говорит, что живёт сейчас на даче, где нашла себе мужа геолога, на восемь лет моложе, ленивого, которого она хочет заставить трудиться, потому что надо к чему-то стремиться. Хотелось дать ей в табло из-за перегара и затрапезного вида, но сдержался. Она ведь со всей душой.
Приехал к дому и опять нырнул в 50/50. Там Валера, как всегда, мой сосед по подъезду. У него собака пропала любимая на охоте, и он теперь каждый день в нашем заведении отмечается.  Как и все тут мужики, Валера не верит ни в бога, ни в любовь, да и правильно делает.
Вышли с ним покурить.   Вдруг летит к нам пьяный в дребадан пацан и начинает орать: «Чарльз Буковски! Чарльз Буковски!» Мечется, крыльями машет. Наконец, ударился лбом о столб и рухнул в кусты.
Что за хрень?
Выпили ещё с Валерой. Он трохи затяжелел. Говорит: пойду до дома телевизор смотреть.
Я некоторое время пил в полном одиночестве и даже чуть не уснул. Потом открываю глаза и вижу перед собой мужика в расстегнутой куртке и с довольно злой харей. Представляется Николаем и  сообщает мне, что провёл четырнадцать лет в зоне. Недавно откинулся. Мы чокаемся, выпиваем и вдруг этот чел начинает орать на всё заведение. Что типа российские власти зазнались и противопоставили себя всему миру, типо только они в белом, а остальные все в говне… И так далее. Долго так орал и довольно злобно. А рядом с нашим столом стоял какой-то длинный и худой мужик и бормотал:
- Это всё Америка.
На эту тему я всегда вспоминаю детство. У нас в классе был один ученик, Акулина, который хулиганил и плохо учился. Он ещё и школу не закончил, когда сел за гопстоп лет на восемь. Но дело не в этом. Его батю часто ругали на собраниях из-за поведения сына, а тот только бормотал всю дорогу:
- Это всё Америка.
Ещё пару раз чокнулись с Колей, и он стал отъезжать и собираться до дома смотреть телик. Кто-то из пацанов пошёл его проводить. Видно, Николая на раёне уважают.
Я опять один остался. Но не надолго. Только мне надоело в одну харю пить, как врывается в заведение сильно датый весь растёгнутый мужик и прямо ко мне:
- Помнишь меня? Мы ж с тобой в Анголе воевали!
Я тоже уже прилично был под кайфом, поэтому не стал человека разубеждать. Ну, были и были. Давай выпьем.
Все кто там был в 50/50, вокруг нас столпились и смотрят с большим уважением, включая даже барменшу Настю, а мы вспоминаем, да воевали,  и знай выпиваем. Потом этот вояка сильно затяжелел и пошёл до дома смотреть телевизор.
В три часа ночи в 50/50 вошёл Кондрат. Небольшого роста в длинном ватнике. Ну, наконец-то. Сто лет его не видел. Выпили с ним, поговорили. Не помню о чём, но время до утра скоротали худо бедно.

Яблочный спас.
За пьянкой время летит незаметно. Вот и Яблочный спас уже.
Маньяк стоит у бистро 50/50 и мнёт в кармане зелёное  яблоко. Раннее утро. Он только что пришёл с работы. Подходит Санька с красным носом. Он в старом трико и майке. Из-под сланцев видны грязные пальцы. Он знает, что Яблочный спас. Маньяк протягивает ему яблоко.

В это время Квака, запертая у себя дома, названивает кому-то по телефону, чтобы кто-то подошёл к балкону, она спустит на верёвке деньги в пакете, а тот пусть сходит в ближайший Микей и купит ей "Три топора".

Санька покупает полтарашку "Три топора" и ведёт Маньяка в кусты. В  районе Поля чудес менты раз пять на день приезжают с облавой. Даже коктейли пить нельзя. Сразу чехлят и штрафуют. Карла уже должен мусорам пять тысяч. Санька и Маньяк выпивают по стакану. Закусывают яблочком.  Мимо идёт Карла. Подходит. Его поздравляют: c праздничком. "А что сегодня?" "Да Яблочный спас!" "А, точно."  Санька предлагает Карле выпить. А где? Да здесь. Карла побаивается, но пьёт.

Эти трое выпивают. Опасливо посматривают по сторонам. Не видно ли ментов. Вдруг Карла оборачивается и видит Кваку. Она длинная, красномордая, одетая в синюю джинсу. Она бежит к Карле и кричит: "ты где пропал, расписдос?" Карла берется за голову. "А, точно".
Карла он вообще тормоз стал после того как его жена сгорела вместе с домом. Он пошёл в магазин за водкой, возвращается, а там пожар во всю херачит.
Оказывается, Квака спустила Карле деньги в пакете на верёвке и послала за полторашкой, а он заговорился тут с ребятами и про всё забыл. Квака ждала-ждала, а потом в отчаянье спрыгнула с третьего этажа. Теперь она слегка хромает. Баба забирает у Карлы деньги, достаёт из сумки свои «Три топора» и несколько яблок. Они выпивают за Яблочный спас и разговаривают.
СЁСТРЫ


 Здесь на улице Докучаева стоит один полукруглый жёлтый дом сталинских ещё, кажись, времён, в котором я никогда не был. Чем-то он всегда привлекал и манил меня. Чудилось, будто ждёт меня там нечто неожиданное и романтическое.
  И вот гуляю как-то по центру и встречаю Лясина. Он сей-час исключительно боярышник пьёт и месяца по четыре не выходит из запоя. Предлагает мне: давай пообщаемся, всё равно делать нехуй. Берёт пузырёк в аптеке на тухачевке и говорит: эх, стакана нет, надо к сёстрам-батарейкам зайти. Как раз оказалось в этом жёлтом доме живут. Подходим, кричим у окна. Там какая-то небритая чёрная рожа маячит и на нас подозрительно зырит.
Блять, входим, оказался Дрон эта рожа. Я его сто лет не видел, но немного слышал от Лясина, шо тот уже Б.Советскую сам перейти не может, машин боится. А работает в погребальной конторе, гробы делает. Он потом ещё нам вопрос задал, када мы уже четыре портвайна одели с надписью внизу «Эрик». А без такой надписи, падонки, портвешёк не покупайте в Дырке, что на комнистической, иначе вам ****ец, ибо в таком варьянте, без эрика, он идёт исключительно поддельный. Так учил меня мудрый Дрон. Травануться можно ай за всю ***ню. А Дрон, когда мы определились, где пить канкретна, спросил нас: для кого-вабще делают голубые гробы? Оказывается не для пидоров, *** вы угадали падонки, а для девстениц.
Шта характерно обе сестры-батарейки – Светка и Ленка – очень сисястые, беззубые, грязноватые, хотя умные, начитанные, насмотренные продвинутыми фильмами (Ленка нам потом Апокалипсис поставила и комментировала его паходу типо мистически интерпретировала), хотя и не очень наслушанные музоном. В смысле поставили на всю громкость эсидусю и тащатся, как две идитки. Орут, танцуют, словно ашалелые и в экран тычут – этот мой, а этот чур мой. Прыгают по комнате и дуркуют, как ёбнатые насмерть.
Ленка после восьмой бутылки портвайна начала философ-ствовать. Залезла, блять, в такую нахуй чёрную мистику, что я ебу. Кричит: я путену верю и больше никому. Кругом нево тёмные силы, а им самим руководят сверху. Кроме него никого больше нет, никто нас не спасёт нах, а Буш пидорас готовит последнюю бойню, чтоб расхуячить в****у Россию и всех русских изнечтожить на корню. Караче грядёт апокалип-сис и надёжа тока на путена иначе всем кирдык. Чтота в таком ****ском роде несла, как щас помню, эта сисястая тварь.
А рядом на грязном диване лежал двенадцатилетний маль-чик, сын, кажется, Светкин, а, может, и Ленкин. *** их батареек разберёшь. Он так лежит, не вставая, уже все эти двенадцать лет с тех пор как его родили и ещё не сказал ни слова. Он только ссысться, срётся, кричит порой что-то нечленораздельное и дрочит. Так вот как только Ленка про путена упоминает, мальчонка, Макс, издаёт, блять, радост-ные звуки и начинает, сцука, яростна дрочить. И чем больше она заводится насчёт тёмных сил и светлого путена, тем сильнее дрочит малец. Понимает знать мамку. Намальное значит у нас растёт пакаление.
Между тем, Дрон уже не вставал с койки. Только дрожал, блевал и боялся перейти Б. Советскую, просил слёзна штоб ктота помог ему. Да пшол он нахуй, еблан, разве эта мужик – улицу сцука перейти не может. Лясин пропел весь свой репертуар под гитару, начиная с Дорсов и съебался нахуй. Светка разговаривала с двумя лысыми панками, зашедшими взять сиамскую кошку на случку. Кстати, потом выяснилось, что по дороге они её захавали где-то около шестой школы. Светка, как узнала, плакала навзрыт яибу и хотела вскрыть вены или прыгнуть из окна (мы как рас сленкой после случки пива пили).
А Ленка, которая полтора года за наркоту сидела, с****ила у матери, которая в свои почти восемьдесят ещё работает уборщицей в Доме офицеров, пятихатку и послала меня в Дырку за портвейном с Эриком, сказала брать на все и пачку чипсов.
Распили мы с ней эти бутылки, по****ели за жизнь, политику и мистику. Потом она села мне на колени. Это уж када Апокалипсис шёл в полный рост, и майи преследовали ацтеков или наоборот, хнй их разберёт вымершие нации. Хотя Ленка по своей мистики просекла и утверждает, что они съебались по-тихому через какую то чёрную дурку в какое-то там херевознаетизмерение. Типа того. Продвинутые падонки, каторые секут кинофишку меня нах поправят. (Макс дрочил в полный рост). Дрон уже не вставал, мычал, блевал, ссал прям на пол, но пока не дрочил. Лясин на Блони у Оленя пытался разговаривать с ментами, но они быстро отхуярили его дубинками по дурной башке и кинули в машину. Светка (у неё тож большие сиськи, как и у сестры) разобралась с панками, прогнала их нахуй пинками и теперь орала нечто запредельное.
МЕСТЬ ФЕДИ


 Дрожали огоньки, как светляки или гнилушки, и жались сбоку-припеку неказистые избушки, из ушей которых шел густой дым. За ними рвы, рытые еще во время последней войны, выжженный лес и, наконец, железная дорога. По бокам-то, как сказал поэт, все косточки русские. А по рельсам шуршат поезда в темноте зимней ночи.
Мало чем примечательные люди, скажем прямо, подвяза-лись жить в этих глухих и отдаленных местах по чьей-то злой воли. Сами по себе они довольно грубо скроены, а тут еще ватные штаны совершенно безразмерные, огромные, растоптанные до предела валенки да драные, оставшиеся от предков фуфайки и смешные шапки-ушанки делают их вообще крайне неказистыми и бесформенными. Однако ничего, улыбались и даже порой смеялись не хуже других граждан необъятной страны.
  Грубые лица, угловатые фигуры, старая одежда да в го-лове постоянный шум от проходящих мимо поездов, зачастую длинных тяжелых товарников. Детишки их с измыльства бегали на железную дорогу и в силу детской наивности думали лишь о том, как бы устроить крушение. Однако на решительные акции редко дергались в силу своей крайней запуганности и забитости.
Женщины тут были также грубы, как и мужчины. Они пахли углем, щами, дегтем, керосином, самогоном и едким потом. Ругались все матом по-черному. Пили спиртные напитки в больших количествах и пели матерные песни.

Я и брательник мой Федя жили тогда на этой самой Банной и заросли грязью просто страшно. При нас была одна баба, которую потом некие странники жестоко замочил (видел собственными глазами) в углу возле старой этажерки. Вален-тина эта была нам, как сестра родная. Готовила жрать в награду за приют и убиралалась в хате. А ведь по сути сущая бичевка. Помню, дал ей пол булки, и она живо задрала юбку. Но относилась к своему делу Валя предельно честно. Не выебывалась ни разу. Благодарно обвила меня своими грязными руками и все пыталась почесать за ухом. Крепко прижалась ко мне своей пятнистой рожей. Застонала, заоха-ла. Я держал ее на весу, стоя покалено в воде, и чуть не ржал. Честное слово. Ведь от вида этой лахудры ужаснулся даже мой брательник Федя, который по жизни навидался всякого. Он как раз очнулся от забытья, бедолага, и попро-сил попить, не в силах встать.
  - Да налей-ка ты ему, братишка, самогнета похмелиться, - сказала тогда Валька, а Федор лишь одним глазом на нее глянул, с трудом разлепив веки, и начал материться так, будто его специально отравили нервнопаралитическим газом.
Однако постепенно и он привык к ней. Хотя поначалу разго-вор у них не клеился. На его вопрос, откудава родом сама будет, Валентина нахмурилась и ответила, что жить ей осталось очень мало. Накаркала на свою голову.
  Мужики эти, странники, которые ее грохнули, были какие-то залетные фраера. Нет, не местные точно. Они долго избивали ее, плевали ей в рожу, размазывали по обнажен-ному телу сопли и говно. Мы с брательником сидели за занавеской и не дергались, так как боялись, что и нам будет ****ец. Прибьют запросто эти дураки, отставшие от эшело-на. Они же возили ее мертвую по полу, матерились и все больше возбуждались. Надругались по очереди над теплым еще трупом. Потом унесли бабу на помойку.
  - Ничего, братушка, - утешал меня после Федя, - отольются им девкины слезы.
Долго скучали мы по Валюхе, пока не познакомились с Оксаной и стали забывать с ней все на свете.

  Исключая презренный быт, какого на любом полустанке вы увидите, как грязи, собственно жизнь у нас протекала в шалмане "Мутный глаз", где постоянно рисовался и царил наш друг Фалей. В его компании пол литры легко переходили в литры и кубы. А сам он в рот не брал. У него в районе живота имелась маленькая железная трубочка. Вот туда-то Фалей наш и заливал спиртное. И моментально пьянел. Все, кто это видел по первости, конечно, охуевали сразу. А ведь народ там у нас тусовался разнообразный и очень бывалый: пьяницы, воры, бичи и дураки, сбежавшие из дурдома. Их, кажется, ничем уже не удивишь в этой жизни.
  Мы с брательником Федей прочно обосновались тогда жить в котельной. Работали кочегарами, а в свободное время играли на баяне до одури или рубились в карты до полного о****енения. Федя уже почти не спал в ту пору. Он очень почернел рожей, зарос и стал похож на черта. Подурнел и отупел от этой беспросветной жизни. Но, казалось, все ему было до фени. К его чести надо отметить, что братуха делил-ся со мной последним: сахарком, булочкой, пирожком с картошкой, кусочком сала. Рожа-то сажа у человека, но душа широкая и сердце открытое. Поверх волосатой груди верный ватник постоянно зимой и летом. Точный признак, что это наш человек. Без булды, патриоты. У моего Феди, когда он не бредил, были свои просветы, хотя имелись и просчеты. Это один Фалей не ошибается в шалмане "Мутный глаз" сколько ему залить спиртного в свою знаменитую трубочку. А хоть и море в самом деле. Ему все норма. Стоит он там, у грязного стола в вечно исходной позиции: всегда готов принять дозу. Хорошо засветился в этом замызганном заведении наш увечный. Как бы бьет постоянно на жалость, но при этом имеет и гордость. Мужик он нормальный, никто не спорит. Никогда ни у кого ничего не просит, а коли нальет кто, тотчас благодарит улыбкой, сквозь которую видна пара желтых клыков. И никому притом не друг - ни ментам, ни ворам. Чрезвычайно независимая личность. Так и надо, патриоты, в этой ****ой жизни.

Впрочем, расскажу я вам лучше про Оксану. Пахло резиной и елями, когда я ехал на дрезине не помню сейчас уже с какой целью. И пел любимую песню: "Я вышел на палубу, палубы нет..." Рассуждал: на мокрой земле тают снежинки, а, следовательно, скоро Новый год и месть моего брательника Феди приурочена именно к этой знаменательной дате. Ничего не поделаешь, никуда от этого не деться. Он ведь негодяев где угодно вычислит, раз поклялся могилой матери.
- Всех замочу, - мычит Федя, шуруя уголек в котельной. И я лично почему-то ему охотно верю.

Временами я сам его боюсь, честное слово. Как-то неуверенно мне становится с ним рядом и чертовски зябко. Ладно, *** с ним. Раз уж начал про Оксану, то буду рассказывать дальше. Она работала парикмахершей при станции. Как сейчас вижу ее робкие плечи, согнутую спину, перхоть в волосах, узкие бедра. Слышу приглушенный смех и незлобный матерок. Но опять почему-то срезаюсь на Федора. "Есть идея,"- шепчу ему как-то раз полупьяному, - " когда это все кончится, поставить тебе бюст на родине." "Бронзы не напасешься, братишка", - отвечает он на мои странные слова, -" для меня ведь вся Россия родная страна, а где меня родили, гадом буду, не помню. Не знаю и даже не вникаю. Какая на *** разница. Так же, братка? Зато потом поскитался я по нашей необъятной. Повозило меня на машинах, на поездах. Поболтало в трюмах. Просветило капитально в зонах. Потратило изрядно в разных населенных пунктах, пока не кинуло окончательно сюда. Думаю, навечно. Вот теперь отомщу только уродам и помирать можно. Но до той поры не успокоюсь, братушка". Я сижу, прислонившись спиной к теплой батарее, и шепчу ему: "наша жизнь лотерея, Федя, и чем помирать от скуки, лучше действовать и бить паскуд". Он согласно кивает на это, щурясь, как прожженный жулик. Да ладно, ништяк. Я давно уже остепенился. Все, кранты на хер. Прилег на топчан и раскрыл замусоленный томик писателя Диккенса. Роман назывался "Большие надежды". Оксана читала его еще тогда, когда у нее была короткая стрижка, и она называла меня "зайка". Уссаться можно, как вспомню. А ходила она, кстати, в узких зеленых штанах и курила исключительно Приму. Пила только самогон. Голос у нее был такой довольно грубый. Как я уже сказал, работала девушка в парикмахерской, но также подрабатывала на линии, где ее однажды и грохнули. Но это уже другая песня. Да вот еще деталь: пахла она постоянно самыми лучшими духами "Красная Москва". Это к слову. Что мне в ней нравилось, так это то, что она экономила на всем, но не забывала с получки купить какую-нибудь хорошую книжку. Этот роман мне тоже от нее достался. Читаю вот теперь постоянно и чуть ли не плачу. Сама Оксана не раз признавалась мне попьяни, что просто рыдает над судьбой героя, маленького Пипа. "Да, от своей судьбы, видно, не уйдешь",- неоднократно повторяла девушка в глубокой задумчивости. А потом резко заявляла: "да пошли они все на хуй!" Федя в это время шуровал свой уголек, прислушиваясь в пол уха к нашей просвещенной беседе. Он-то не грамотный у меня, но всю Сибирь прошел вдоль и поперек. Хлебнул горя человек, зато к закату дней имеет и брата и верную подругу жизни, так как я просто не мог не поделиться с ним женщиной, которая любила нас обоих, как сестра. Хорошая была девчонка. Жаль, замочили ее не по делу. Эх, ****ская наша жизнь. Умная же была Оксанка, ****ец всему. Мы с брательником это сразу про-секли, когда она одним пальчиком вскрыла тот шкафчик, а в нем две бутылочки Клюквенной и литр почти керосина. Лафа. "Ну, ты даешь, курносая, " - прохрипел тогда Федя, сам очень опытный мужик в таких делах. Оксана улыбнулась, очень польщенная, и даже зарделась, так как похвала Федора в районе Банной чего-то да значила.

Итак, я лежал на этой ****ой лежанке и вспоминал от нехуй делать свою первую свиданку с Оксанкой. Запала она чего-то мне в душу. Девка помню, мусолила страницы, читая мне вслух про мрачную обстановку в доме одной дамы, которую кинул ее жених, съебавшись от нее с концами в день свадьбы. Она после этого типа ебнулась. С потолка у нас притом капало, утробно урчали трубы, где-то отдаленно бухало и охоло да, как обычно, стучали по рельсам составы. А Федя все подбрасывал угольку, вытирая пот с влажного лица, будто снимал слой за слоем обгоревшей кожи. Да бормотал время от времени: "всех уродов урою".
Потом Оксана повела меня к себе в парикмахерскую. Как сейчас вижу себя в большом тусклом треснутом и загаженном мухами зеркале, рядом с которым приколоты несколько голов с модными прическами. Худая уборщица с бледным лицом баптистки медленно, словно объелась димедрола, сметала на полу мои волосы. Рядом в кресле душили полного мужчину. Тройным, что ли?
Потом я ждал Оксанку возле парикмахерской, и в моей сумке радостно бились друг о дружку две бутылочки Вермута. Огнетушители. Черные, как смола. Наконец, все кончилось, и она сняла с себя грязный халат. Как только девушка вышла, я не сдержался и сразу же обнял ее за сутулые плечи и поцеловал в холодные щеки. Мы заспешили к ее домику, где Оксана жила совершенно одна и топила печку два раза в день. В комнате я сразу выставил мои пузыри на стол, покрытый рваной клеенкой, по которой мальчики играли с мячиками, а девочки с собачками. Она включила радио. Пел Утесов. Я вырубил на хер свет: нам вполне хватало огня от плитки. Налил два грибатых стакана с краями, как учили в детстве. Поднял тост за Полину Семеновну, почему-то вспомнил свою первую учительницу, которая пророчила мне дальнюю дорогу. Говорила, что я далеко пойду, если только милиция не остановит. В те годы я в натуре хотел стать капитаном дальнего плавания, но не получилось. Знать не судьба. Да по хую.
Выпили мы с Оксанкой и сразу захорошели обои, потому что вино это пришлось на старые дрожжи. Как она там только терпит в своей парикмахерской, не опохмеляясь ни ***? Железный характер. Забалдели мы быстро еще и потому, что ничего не жрали с самого утра. Тотчас повторили, чтоб догнаться, и уже после только разговорились.
Оксана веселая оказалась гражданка, и начала было раздеваться после третьего стакана. Сняла кофточку всю в бабочках, коротенькую голубенькую юбочку и осталась лишь в черных местами рваных колготках.
  - Дальше не надо, - сказал я тут строго и налил поновой. Выпили за Родину, патриоты. Пошли танцевать. Я сам пригласил девушку, немного стесняясь, уловив по черному репродуктору, что висел на стенке как память о прежних жильцах, муже и жене Купцовых, что умерли тут недавно ночью от угара, знойное аргентинское танго.
Мы танцевали. Она в черных колготках и белом бюстгальтере, я в синих трико и рваной майке. Отличная пара. Нам было хорошо. Ведь до этого мы лишь мимолетно встречались, наночь глядя, в беседке при станции, где люди курят, пьют и гадят. Мы лапали друг друга, залезая под одежду руками, целовались на скороту, да вот, пожалуй, и все дела. Ну, еще говорили о всякой ***не. Не стоит даже вспоминать. Оксанка, помню, рассказывала мне последние новости. Про Поводыреву, например, Катьку, одноглазую, которая возвращалась раз ночью с гулянки, нажрамшись самогона, да присела на рельсы покурить и оправиться и не услыхала, идиотка, как сзади подъехал товарняк...

Теперь расскажу я вам чуть ли не о главном. Среди непутевого пристанционного народа путался у нас с некоторых пор один приблудный мальчонка. Звали Петькой. У нас его путем никто не знал: кто таков и откудова взялся. Думали, что беспризорник, а он, лопух, оказывается, утек из колонии для малолетних и прижился у нас в этом чертовом краю. Никто его тут не обижал, потому что люди все понимающие. А мы с брательником Федей даже пригрели пацана у себя в котель-ной. Брату моему малый вообще сильно приглянулся, так как сам он торчал неоднократно, ходок немерено у человека. А этот Петруха был шустрый. Бегал нам за самогоном на другой конец Банной и возвращался просто моментально. За это мы его ценили. Иногда Федя по настроению рассказывал хлопцу поучительные истории из жизни урок, я просвещал его по своему, ну а Оксана, та позволяла себя лапать, когда напивалась пьяной. Вскоре она пригласила всех нас к себе на день рождения. Откровенно говоря, я не хотел идти. Ого, волочиться туда не ближний свет. Да лучше, ****ь, лежать на топчане и думать о хорошем. Нет, уговорили все ж меня. Мол, там водки - море. Пришлось усесться за стол с разными придурками, кричать поздравления, слушать всякие дикие истории и пить стакан за стаканом.
Оксана была приодета по случаю своего праздника. Припудрена, накрашена, даже, по моему, подрумянена. А прическа у нее была абсолютно новая и очень модная - вшивый домик. Смотрелась девка классно. Я же, как закон подлости, чувствовал себя не уверенно. Еще в правом боку чего-то кололо. Печень что ли? Короче, не мой день точно. Оксанка это заметила и начала меня успокаивать, гладить по плечу и подливать мне водки. Ну, и напросилась на свою голову. Я дал ей такой ****ы, что самому потом стало стыдно. Ходил извиняться, а *** поделаешь. Что характерно, этот щенок Петька полез ее защищать. Чуть не убил ублюдка и вкинул его из хаты на  мороз. Вот тоже пригрели с брательником урода, такой замочет и не задумается.
Когда драка кончилась, мы опять пили за именинницу и целовали ее по очереди. Вскоре все гости пустились в пляс, как сумасшедшие, спущенные с цепи. Только брат мой Федор что-то загрустил и смотрел в одну точку. Рожа вся черная, грудь волосатая, фуфайка замасленная... Угрюмый, страш-ный. О чем-то братушка обратно крепко задумался. А гости танцевали так, что в итоге лопнула лампочка.
 
  После первой нашей конкретной встречи с Оксанкой я стал часто приходить к ней домой. Её скромный скарб - старенький весь в трещинах стол, некрашеная лавка, мутное зеркало в черной раме и календарь на стенке - я изучил досконально. А тут еще несчастье: померла оксанкина соседка Варька, которая работала в шалмане "Мутный глаз". Выпила какой-то не той водки и моментально крякнула. Петька, наш заморыш, как назло, научился рисовать срамные картинки, на которых мужики ****и баб разными способами. Мы с Федей ****или его за это нещадно и неоднократно, только *** толку. От судьбы не уйдешь, патриоты. Мог бы парнишка стать непло-хим художником. Даже Федор понимал, что у него явный дар. Однако гены были очень плохие, и пацана всю дорогу тянуло на криминал. И вот народ идет проститься с покойницей, а он, уебок, показывает всем эту порнографию. Хорошо, что большинство были уже пьяные. Но по комнате, где стоял гроб, ходили тихо, остерегаясь даже харкнуть. Труп был белее снега, желтее говна или чернее паровоза. Смотря кому с каких пьяных глаз он мог как показаться. Плюшевые синие шторы задернуты. Одна брюхатая и горбатая бабка так и села вдруг на пол, не осилив долгого стояния. Ей дали ****ы и выкинули на мороз.
  - Доживем ли мы, граждане, до глубокой старости, - рассуждал путеец Гаврила, - при нынешнем-то испорченном климате и таком поганом режиме?
Его не слушали. Все старались как-то отвлекаться от мрачной темы. Кто повторял стакан за стаканом, кто курил, как не в себя, кто болтал и нес ахинею. Те же, кого вообще развезло после ядреного оксанкиного самогона, сидели у печки да размышляли, чья очередь следующая. Оксанка тогда еще не знала, что ее скоро грохнут. Возле самого гроба сопел недовольно Петька. Дело в том, что он хотел прибить этого петуха с большим гребнем, надыбав его в сарае, да вмешался Федор. Он-то кочета и зарезал. Ощипал, как надо, сварил и съел в одно рыло. Петюха в отместку набросился на рыжего варькиного кота. Выгнал его на улицу, загнал в сарай. И долго бил котяру кочергой. Потом выколол глаза ржавой вилкой. Вырезал у него на грудке звездочку и повесил над входом.
А на поминках уже рекой лился оксанкин добрый и задири-стый самогон. Люди пили, оживленно разговаривали, пели песни. Один только Федор стоял во дворе, держа в руке большой нож, и шептал хриплым голом:

  - Из-под земли достану уродов и замочу на хер. Урою. Сукой буду. Век воли не видать.
На Радищева

 
В начале лета, в самую жару я, как нарочно, забухал и моя, как обычно, выгнала меня из дома. Мне деваться было абсолютно некуда, хоть ты, ****ь, под кустом ночуй. А это чревато: могут расчленить в элементе.
Некоторое время я кричал, как идиот, под окном, чтоб меня пустили, а потом вдруг вспомнил, что Батюшка на днях, как знал, дал мне номер своего нового «мобильника».
Батюшка по жизни мой последний шанс, он меня сколько раз выручал в критический момент. Прямо спаситель мой по жизни, ****ь буду. (Тут я перекрестился). Позвонил ему тотчас же. Ещё автоматы бесплатные были. Стояли последние халявские дни. Правда, найти нормальный телефон была проблема: местные вандалы повсюду поотрывали трубки, поопрокидывали будки, исписали их свастиками. Но нашёл всё-таки один рабочий аппарат и сразу же дозвонился. Батюшка на месте был, слава Аллаху, и в добродушном расположении духа. Чаще у него заёбы случаются, крышесъезд и ****ая паранойя. Но тут он, видимо, удачно похмелился самогоном от Крысы на ул. Радищева, где тогда обитал и чудил в компании аборигенов самого левого толка. Кричит мне в «трубу»: «Приезжай, разъебай ***в, будем тебя спасать»!

Ну, нажрались само собой в жопу на этой Радищева, чтоб она провалилась. Впрочем, это довольно милая и тихая окраинная улочка, состоящая из одно и двухэтажных домиков, сарайчиков, садиков и огородиков. Яблони, вишни, жасмин, цветы, укроп, лук, лопухи, кошки, собаки, петухи. Даже свиньи пробегают. Идиллия. Народ-то не дурак – чтоб не сдохнуть от голода, обзавёлся хозяйством.

Рядом параллельно и перпендикулярно проходят такие же уютные литературные улочки - Белинского, Пушкина, Лермонтова и очень короткая Льва Толстого, практически тупик. Самая большая и типа центральная у них улица Шолохова, где базар со своим смотрящим. Есть пивняк, игральные автоматы, ларьки. Здесь днем торгуют и обманывают, а вечером грабят и убивают. Кончается район не совсем в тему улицей Котовского, на которой у нормального мужика Петровича самый приличный в округе самогон. Абсолютно не вонючий и очень ядрёный. Но туда пилить далеко и не в любом состоянии доёдёшь в эти турлы, а Крыса живёт рядом, хотя у неё пойло хуже отравы. Сдохнуть можно легко. Да и сдыхают на Радищева до *** и больше народа. В основном молодые мужики и бабы.
У этой Крысы я однажды хлебанул такой заряженной дряни, что потом до утра не мог найти Батюшку, блуждая по всей Радишева кругами. Чуть не утонул в какой-то грязной луже, и был отпизжен ночными бомбистами. Весь мокрый, окровавленный и начисто расстроенный, я только когда уже во всю орали придурошные петухи, добрался до дома Полковника, где обитал Батюшка.

Хозяин ходил обычно по гражданке, а форму надевал только в случае если нужно было с кем-то конкретно разобраться или запирать в гараже свою сожительницу Машку - лысую абсолютно бабу с хомячковой рожей конченой алкашки. Он ****ил её армейским ремнём и держал несколько суток в гараже, где стоял мотоцикл «Урал», без жратвы и алкоголя. Так он учил суку, чтоб уважала и боялась. Так им и надо, а то вконец распустились, ****ь буду. (Тут я перекрестился).
Батюшка приехал к обеду на своей бело-грязной «Оке». Длинные чёрные волосы, блестящая лысина, клочковатая борода, бледное лицо, горящие безумные глаза, засаленная ряса. Пьяный в жопу. По трезвости он за руль *** когда садился. Кричит мне: «Садись, разъебай, в тачку, поедем к ****ям!»
Я сел в эту задроченную «Оку», и мы покатили к Танку. Раньше туда приезжали отметиться и сфотографироваться на долгую память новобрачные пары, а теперь там стоят минетчицы. Мы взяли, хоть и не очень молодую, но сисястую и жопастую шалаву весёлого нрава. Добрая была и общительная. Помню, однажды нам попалась одна очень молодая, но худая и страшно выёбистая тварь. Строила из себя крутую. Внаглую пила наше пиво, курила сигареты и ****ела, как работала на минетах в Голландии. (По-ихнему эта работа называется «ходить в ромашки») Батюшка слушал её ****ёшь, слушал, а потом и благословил кулаком по тупой башке.
Но эта грудастая нормально отсосала у нас по очереди с разными шутками и приколами. На что Батюшка долго не мог кончить, и то довела до кондиции. Он дал ей закурить и благословил крестным знамением, чтоб больше не грешила.
Полковник со своей Машкой в свободное от дикого пьянства время, в основном ночью, промышляли тем, что «рысачили» по огородам, а рано утром продавали напизженное бабкам на базаре. Чтоб зацепить какую-нибудь копейку, они также сдавали кровь, в составе которой преобладал алкоголь, собирали металл, бутылки, бумагу. Так жили почти все на Радищева.

Между прочим, Батюшку местные только в лицо любили и уважали, а за глаза унижали, оскорбляли и даже однажды ночью, когда он мало чего соображал, зверски избили, переломав все рёбра. Спихнули же это дело на ночных бомбистов, то есть малолеток, которые оттягиваются тем, что ****ят пьяных мужиков. Таким образом, они самоутверждаются в этой ****ой жизни.
В тот вечер Полковник, одетый по всей форме, бил свою бабу Машку и со злобы от недопития обзывал её последними словами. Типа овца ****ая, мразь пастозная и тварь ебливая. А та не возражала, так как была пожизненно благодарна мужику за то, что он в своё время нашёл её на помойке, куда сам лазил в поисках жрачки, и принял в дом рваную, грязную, босую и практически безволосую.
Батюшка сидел в углу, по видимому обдумывая что-то божественное, нам, дуракам, не ясное, косо поглядывая на Полковника и его жалкую половину, шепча мне время от времени, что кто-то из них скоро, он ****ь будет, (я крестился) непременно крякнет. Да тут на Радищева труповозки курсировали так же часто, как маршрутки по центральной улице Шолохова. Порой казалось, что люди здесь только и делают, что поминают, справляют сначала девять дней, потом сорок, после полгода, год, и так далее.
Батюшка, наконец, что-то надумал и исчез куда-то. Полковник слегка ожил. Достал из своего загашника целую сигаретку Прима, протянул мне и многозначительно поднял вверх палец. Это значило, что по идее и воле Аллаха мы должны скоро обязательно выпить.

А пока мы, чтобы поднять настроение, вспоминали как недавно от****или цыган на Котовского. Они там наехали на одну знакомую хромую девушку в кожаных штанах, которую мы с Батюшкой угостили ядрёным сэмом от Петровича. Выпили, и она пожаловалась нам на цыган, которые хотели отнять у неё квартиру. Пришлось Полковнику срочно надевать форму и брать с собой пушку. Разобрались с чертями нерусскими конкретно. По дороге уже на Шолохова попались нам мормоны в чёрных костюмах. Дали и им неслабых ****юлей, чтоб не ****и нашим людям мозги. На базарчике опрокинули несколько азеровских палаток и пригрозили чуркам поджечь их казино.
Я даже задремал под эти сладкие воспоминания, а когда проснулся, увидел весёлую рожу Батюшки. Он в высоких сапогах, кожаном пальто, из-под которого виднеется обтрёпанная ряса, и чёрной широкополой шляпе. Он бросает Полковнику пачку денег, а меня зовёт покататься, пока хозяева будут накрывать на стол. Мы садимся в разъёбанную «Оку», и Батюшка, бухой практически в жопу, давит на газ. Мимо летят стоящие, идущие, ползущие и лежащие жители Радищева. Те, кто ещё в состоянии, шумно приветствуют отца родного. Батюшка благодушно посылает их на *** и отпускает по ходу грехи. Они коварные, эти местные. Одних только «мобил» у Батюшки штук пять с****или и сдали азерам на базаре.
Мы мчались, счастливо минуя посты ГАИ, но тут у Батюшки опять заклинило. Он впал в пьяный ступор и стал наезжать на меня, как на самого крайнего. Я у него и подонок был, и рас****яй, и последний мудак. Я всё это слушал спокойно, зная по опыту, что возражать ему бесполезно. У него одно полушарие напрочь блокировано. Он и сам прекрасно понимал, что творит словесный беспредел, но ничего поделать с собой не мог. Всё дело в том, что при рождении он очень не хотел появляться на свет Божий, как знал, что ничего хорошего тут нет. Но злые тёти тянули его клещами и при этом повредили голову. Отсюда все эти заёбы.

У Полковника Батюшка был сначала угрюмый и никого не хотел благословлять. Даже дал Машке ногой под жопу, так что та ёбнулась об пол. Полковник при этом только ухмыльнулся в усы. Но после трёх стопарей сэма от Крысы Батюшка повеселел, потом вообще разошёлся. Начал служить типа чёрную мессу. Включил старенький хард – Дип Пёпл и Лед Зепелин. Задёргался в диком роке, растянулся в твисте. Затрясся в шейке и прошёлся в ирландском степе по всей хате. Потом схватил большой крест и кадило и стал благословлять всех подряд. Кого по голове, кого по жопе.

Утром, чтобы немного развеяться и малость отойти, мы покатили с Батюшкой на озеро Сказка. В красивые места. Пили пиво, базарили о всякой отвлечённой поебени. Ночью поставили сети. Было холодно, одолевали комары. Ближе к утру поймали кило три рыбы и двух водяных крыс. Рыбу обменяли у местных на самогон, а крысами заторнули, так как зверски пропёрло на жор.
Короче, раскумарились, поплескались в этой Сказке и погнали обратно на Радищева. А там новость. Полковник крякнул. Заснул и не проснулся. Труповозка уже приезжала. Крыса охуевает по всей улице: Полковник ей двадцать рублей остался должен. Машку трясти бесполезно. Она в глубоком трауре. Ничего не понимает. Плачет и курит одну за одной.

Батюшка нахмурился и задумался. Теперь эти похороны на него лягут. Больше это никому здесь не упёрлось. Он ведь за всю эту ****скую Радищева в ответе и вечно молится.
Ольга
У Васильевны ДР пятого, но проставилась она только 10. Причём сама не пришла, а прислала водку через Серёгу, который пить не стал. Он на днях проебал уже третий велосипед, и Катька грозилась выгнать его из дома.  Сарёжа, как зовёт его на белорусский манер охранник Валера Крашенный – он то рыжий, то чёрный как смоль, то оранжевый, вышел из доверия у бабы окончательно. Он поехал в лес на велике и заблудился. Долго пробирался по чаще. Наконец упал и отключился. Велосипед нигде не валялся. Мужик пошёл пешком и к утру вышел из леса. Васильевна теперь при водке, потому что её сын воюет и шлёт ей деньги довольно часто. Она уже за ипотеку рассчиталась, а сын даже квартиру себе купил. А, когда приезжает в отпуск, покупает ящик водки и поит всю улицу. Кое-что из бухла у Васильевне остаётся. Она наших ребят угощает. Сын до этого на нескольких войнах побывал и в мирное время никак не вписывался. Бухал и нигде не работал. Один раз только устроился, но на второй же день послал начальника на ***. У него образование два класса и врождённая эпилепсия. К тому же контузия и одно плечо на железках. Пацаны тоже спрашивали Васильевну, почему у сына только два класса, она говорит, что он в школе постоянно дрался и хулиганил. 
Выпивали в  бытовке, кроме меня, ещё два Лёхи. Один, который недавно в гололёд сломал руку, а другой всё пытается перейти на другую работу, так как у нас мало платят, но как только соберётся, начинает бухать. У нас тут в бытовке таких пока держат.  Я был разливающим, потому что недавно сделал операцию на глаз, и теперь отлично вижу. Это мне Наташка подсказала, что теперь я, мол, буду наливающим. Так и пошло. Кстати, я как прилично выпил, про Наташку вспомнил и позвонил ей. Предложил поддать. Она сонным голосом отвечает, что ещё не встала, типа, позвони попозже. Ну, ребята выпили и пошли по домам. Я тоже отчалил. По дороге всё ж решил зайти в Заводской бар и ёбнуть сотку, а потом позвонить опять Наташке. Но не судьба. Только я махнул сотню, входит в бар нечевошная деваха и прётся прям к моему столику. Присаживается. Слово за слово мы с ней разговорились. Я уже прилично датый был, да и она загашена нормально. Тут я уже ахуел и начал девку поить. Звали, кстати, Ольга. В разгаре нашей беседы вдруг звонит Наташка. Я честно про неё и забыл даже. Говорит, что встала и готова идти выпивать. Ну, я уже к тому времени сильно на Ольгу запал. Говорю Наташке, что совсем окривел и не могу никуда идти. А она в этот бар ни за что не пойдёт, здесь ей как-то недавно прилично нарезали. Она сама виновата, как напьётся, лезет ко всем, ну, и бывает нарывается.   
Как мы добрались с Ольгой ко мне домой не помню совсем. У меня выпили ещё как следует, и я начал приходить в себя. Девка в это время уже орала и обзывала меня по-всякому. Потом начала метаться по комнате, искать свой телефон и ключи, не нашла, залезла в шкаф и отрубилась. Я приснул слегонца. Время было уже позднее. Просыпаюсь – Ольга стоит без трусов раком на полу. Хорошая жопа, кстати. Деваха теперь совсем успокоилась, нашла телефон и ключи от квартиры. Даже куртку нашла, а в ней пачку сигарет. Стала называть меня  Сергеем и говорить как в моей  квартире хорошо и тихо. Она типо аж успокоилось. Потом мы долго лежали и целовались на старом диване. Поебались и заснули. Проснулись, выпили и опять поебались. Ольга стала просить поесть. У меня особенно ничего не было. Девка поскребла в холодильники и чего-то нарыла. Огурец и красный перец. Перекусила, покурила. И заплакала. Ревела около часа. После стала рассказывать про свою жизнь. Оказывается, она живёт с одним артистом по имени Сергей. Он ей сначала даже понравился. У него, говорит, в памяти очень много чего забито. Стихи ей читал и всякие монологи. А вскоре начал жестоко избивать. Поломал ей все ребра, выбил зубы, отбил почки. Она теперь часто ссытся из-за этого. Хочет бросить его и не может. Оля думает, что артисты все такие. Они и по жизни играют, как на сцене.
Утром мы с Олей пошли в тот же Заводской бар. Похмелились, и я проводил её на Советскую, где она проживала.

 






Скука



 
 Вечером у меня зазвонил телефон. Уже давно никто не звонил. Я думал, что вымерли все. Такая скука. И вдруг…
Оказалось, старый друг меня вспомнил. Тыщу лет его не видел. С тех пор как он занялся бизнесом, наши пути разошлись. А тут приглашает в гости. Я чуть не ёбнулся – с какой стати?
Ладно, согласился приехать. Время хоть и позднее уже, но трамваи еще ходят. Надоело, честное слово, дома сидеть. Захотелось мне слегка развеяться.
Поехал один: моя каждый день на работе допоздна. Устроилась в зоомагазин и одновременно увлеклась не на шутку зоофилией. Её теперь от зверей *** оторвешь.

Я ехал в трамвае к товарищу, чья фамилия, между прочим, Заморочкин. Две тетки вцепились друг в дружку, орали что-то за политику, царапались, драли волосы.
На спинке моего сидения нацарапано «Ленин - жив» и нарисована большая звезда. Мужик, сидевший рядом со мной, такой же тип, как и многие прочие граждане- пассажиры, одетый в коричневую старенькую шубку и кроликовую шапку, сходу обратился ко мне запанибрата. Стал рассказывать эпизоды своей сложной жизни.
Только что оказывается с поминок едет. Хоронил мать-старушку. Она одна жила в покинутой деревне. Пришли два негодяя, забрали пенсию, ее убили, дом спалили.
На поминках были: сестра, дочка, зять… У зятя два отца. Один интересный такой мужик лет шестидесяти с большой бородой, веселый, прикольный. На голове ходит, смешит всех, истории разные рассказывает и постоянно матерится. Что характерно, ***, ****а, ёбтвоюмать – это от него только и слышно, не взирая на женщин. Короче, наш человек
 А второй отец зятя – большой начальник или бизнесмен. *** его знает, кто он на самом деле. Босс какой-то. Толстый такой, как боров, и всем вечно недовольный. Нажрался за столом и сидит, слюни пускает. Потом начинает хрюкать, после рычать.
Кому такое понравится? Тем более на поминках.
Я ему говорю, когда выпили уже прилично: «Ты кончай тут, слушай, ядом дышать. Люди сидят культурно поминают, а ты ***ней страдаешь – хрюкаешь, рычишь, слюни пускаешь. Неприятно на тебя глядеть даже со стороны. Вроде, солидный человек».
Не перестал, братан. Неа. Не доходит до животного. Тогда я подскакиваю – раз ему в ****ьник. Толстомордый такой, прикинь, угрюмый. Ну, скотина натуральная. Набычившись так сидит и тяжело дышит, падла. Только бубнит недовольно: бу-бу-бу…
Залил ему, братан, морду кровью. Он встать не может. Пузо-то огромное, и жопу оторвать не в силах. Я воспользовался. Еще ему по харе – бам-бам… ****ь ту Люсю! Он только му-му… Му-му ****, короче. И шуршит, как *** в коробке. Ах, ты, бутер, думаю, свинья ****ая, ты хер за мясо не считаешь! Все мы люди. У меня тоже батя был младший сержант Золотых. Он геройски погиб в бою под Яйцевым. Ему там *** оторвало. Брательника моего убили старшего. Его ребята-каратисты отоварили. Отбили печень, почки. Изо рта у него пахло гнилью перед смертью.

Теперь жизнь эта всё веселей. Раньше всё было дешево, а на *** мне эта свобода?
А этот боров, слушай, все шуршит что-то непонятное. Ну, думаю, мразь! Тут народ поминает, а он все портит, тварюга.
Так получи же! Хрясь! Тресь! После ещё бутылкой по кумполу. Короче, в итоге он отключился. Верке, моей сеструхе, было уже хорошо. Нинка, дочка, в ауте. Зятя искать негде. А первый отец зятя, Захарыч, наш человек, ходил на голове и ****ел исключительно матом. Пойла-то оставалось еще много, а со жратвой было плохо. Пожалели бабы денег.

 ***

Я приехал к Заморочкину, которого не видел сто лет. Мы выпили. Говорить собственно было не о чем. Скука. Выпили ещё. Заморочкин стал жаловаться: сыну пять лет, а он не сказал ещё ни слова.
Я утешил: ничего мол, композитор Даргомыжский тоже до шести лет молчал, все думали, что идиот растет, а первой его фразой было: «Эх, съел бы я сейчас грибочков». Поел и тут же начал сочинять гениальную музыку.
Друг мой скучал – дела шли плохо. Увлекся салутаном да эфедрином.
Посадил печень, сердце. Короче, получи, хресть-трясь. После бутылкой по кумпалу. Ах, ты, бутер, думаю, свинья ****ая.
Он довольно быстро напился и ушел спать на четвереньках.
Мы с женой друга допили эту водку «Звезда России». Она ничего, мягкая. По телику показывали какие-то мерзкие хари. Потом дрочились осто****евшие Леонтьев, Киркоров, Маккартни. Я одел бутылку пива из горла и думаю: «****ая Настя!». Что делать, если моя увлеклась серьезно зоофилией. Я не осуждаю, ни боже мой. Пусть. Ее дела. Бывает. У каждого свои убеждения.
Я осмотрелся. Увидел, что жена Заморочкина куда-то свалила. Пить больше было нечего. Скука. Тоска зеленая. Надо было линять пока еще трамваи ходили.

 


Русский бунт


 В День Независимости мы сидели с бывшим переводчиком Филей на Блони возле бронзового Оленя (советские солдаты привезли его с дачи Геринга и подарили детям) и мирно беседовали.
Филя после того как гавкнуло ****ой его издательство из-за ****ого дефолта (верхушка-то обогатилась, понастроили, суки, особняков, а мелкая сошка, как обычно, в пролете) ушел в сторожа, забил болт на английский, пил исключительно паленую водяру и поносил все на свете. Да и делом подкреплял свою независимость: мог поссать в открытую где угодно.
Сидим мы, короче, пьем и вдруг чуем какой-то чужой аромат дорогого парфюма. Отрываем глаза от левака на лавке и видим группу чиновников во главе с самим губернатором Похеровым. Они мимо канают и давят на нас неслабого косяка. И тут мы с другом непроизвольно начинаем вдруг блевать самым наглым образом. Она,«Свобода», хоть и ничего среди паленых, но тут ее оказалось слишком много.
А что же чиновники? Да все нормально. Быстрым шагом прошли мимо, брезгливо отвернув носы. Только солидный мент-полковник подбежал к нам и сделал замечание. Типа поаккуратней надо. Мы хором послали его на ***.

После того как мы с Филей харч кинули, «Свобода» у нас скончалась, и надо было брать еще пузырь. А когда возвращались от левых бабок, вижу вдруг, сидит у Оленя бывший майор КГБ. Он нас с Филей в свое время щемил за всякую ***ню. Сейчас этот товарищ комитетчик сбичевался вконец. Вид у него стал как у меня почти в былые годы – длинные патлы, рваные джинсы, грязные руки. Он здесь в сквере собирает бутылки, а потом покупает сэм и давит его из горла. Ишак помоечный.
Я подошел к ублюдку и, ни слова не говоря, въебал черту по постылой роже. Бич даже не дернулся, сжался только весь. Тут Филя подлетел и дал ему с ноги.
КГБ, где оно на ***? А мы – вот они. Пьем левую «свободу».
Какая-то баба с толстой жопой и хитрой мордой села посрать прямо у фонтана, грозя дать ****юлей начальству. Шел старик в обносках с ***м наружу. Так он протестовал по-своему против войны в Чечне. Молодые совсем девчонки пили баночное пиво и громко ругались матом, как бы открыто бросая вызов обществу.

Я выпил из горла полбутылки водки и прямо в одежде прыгнул в фонтан. Искупался с большим удовольствием, послал всех конкретно на ***, а потом снял по ходу поддатую худую шкуру. Вернее, она сама меня зацепила. Кричит: «Эй, ты, ***ла с Нижнего Тагила, соси сюда!» Я подошел, дал ей по голове, затащил в телефонную будку и стал ****ь в стояка. И пока занимался этим веселым делом, видел, что происходит в ****ой реальности.
Какой-то задроченный растерзанный уебок орал ****ским голосом: «****ая Россия!» Я заметил, кстати, что на смену пресловутому совку, который вовсю отсасывал у системы, пришел отстойный россиянин, который вечно недоволен властью.
Праздник продолжался и набирал силу.
Клево прикинутый пацан подошел к ларьку и, не желая ждать продавца, врезал в стекло кулаком. Взял бутылку пива и спокойно удалился. Высокая пьяная девушка-милиционер с длинной дубинкой у пояса и глупой улыбкой во весь ****ский рот тащила маленького плюгавенького и совершенно отвязанного мусора. Трое обдолбанных юнцов врезались на новой «Ауди» в бетонный столб. Вся троица прямо в морг. Возле гостиницы «Россия» киллер, не спеша, целился в бизнесмена, выходящего из забитого бабами и бабками джипа.
Я быстренько доебал шалаву и кинулся в толпу, которая к этому моменту, охуев от «Свободы», громила магазины, жгла машины и ****ила буржуев.

Праздник был в разгаре. Я сам разбил витрину модного бутика «Леди Гамильтон», хозяйка которого недавно унизила меня. Просто оскорбила. Эта кобыла в модном прикиде, с которой я учился в школе, считала меня неудачником, потому что я так и не сделал деньги. Сучара!
Какая-то молодая незнакомая поросль, называющая себя «Левые демоны», энергично скандировала: «Бей скинов, просто ****и! Свастика ***ня, спасай Россию!»
Чуть позже, ближе к вечеру я подловил в темной подворотне солидняка в дорогом костюме. Порезал его весь в лоскуты. Хотелось, не скрою, взорвать какой-нибудь особнячок, но не было с собой ни грамма тротила.

Очнулся утром на трамвайной остановке. Пришедшие в себя граждане хмуро спешили на работу, с трудом припоминая вчерашнее. Посмотрел на себя – ох, ни *** себе! Ни куртки, ни ботинок. Так босиком и пошел до дома.
 

 
Чума

 Она крепко схватила меня за яйца в подворотне возле модного пивняка «Кружка», где оттопыривались центровые маргиналы. Неглупые, порой талантливые молодые люди, выкинутые на обочину жизни проклятым сообществом злостных обывателей, карательных органов и нерезаных ещё буржуев.

Мы пили всё, что имелось в наличии в то чумное время: вечное вино «Анапка», роковой портвешок «777», крутую водку «Чёрная смерть» с черепом на баночке, предательский напиток «Макбет» и белорусскую отраву «Малина», после которой вас трясёт болотная лихорадка и конкретно глючит. Мы бухали в подъездах, в подвалах, на кладбище (иногда ночью), на всяких лавках, опасаясь ментов, в котельнях и на многочисленных запущенных хатах.

В «Кружке» Чума напилась в жопу и заснула прямо на столе. Никто ей там слова не сказал. Она уже однажды навела тут порядок, то есть разнесла всё помещение и наразбивала ***ву тучу посуды. ****ила бутылками и кружками обслугу, которая пыталась сделать ей замечание. Потом они поняли, что её лучше не трогать.
Да поебать! Кругом рушились устои, вымирала нация, борзели менты, жирели и наглели чиновники, глумились буржуи. Многие из нас выпали тогда в осадок, а тех, кто приподнимался, мочили в подъездах, взрывали в тачках. Такие, как мы, выродки, прозванные с чьей-то лёгкой руки птеродактили, плотно садились на стакан или иглу, спускали последнее или даже проссывали квартиры за ящик водки. Но нам всё было абсолютно по хую. Мы не хотели замечать ****ую реальность. Слушали Нирвану, Моторхед, Эксплойтид, Мэрлин Мэнсона… Тусовались в «Бешеной лошади» или «Пиковой даме». Опускались. Попадали в дурку. Бичивали. Умирали.

Когда Чума проснулась, я отвёз её к себе домой, в свою разъёбанную хрущёбу. Она выпила из горла бутылку паленой «Столичной», съела упаковку «Родедорма» и конкретно охуела. Что она творила! Это было нечто. Чума орала, как потерпевшая. Выла и причитала, будто буйнопомешанная. Разорвала на себе одежду и раздолбала вконец мою и так расхуяченную хату с жалкими остатками ещё советской мебели. Кричала «хайль Гитлер» и хотела сделать себе харакири кухонным ножом. Металась по комнате и с грохотом падала на пол. В своей буйной дикости была похожа на Валькирию, только гораздо круче, учитывая наши чумовые реалии. Я боялся, что она скинется с балкона, и поэтому дал ей хороших ****юлей и пинками спустил с лестницы.
Она мне это припомнила. Дождалась, сучка, когда я вышел на улицу и въебала сзади по башке приличной железкой. Я истекал кровью, но решил не сдаваться. Кое-как доканал до больнички. Голову мне зашили без всякой анестезии. Я стал действительно какой-то бесчувственный. Станешь тут при такой жизни. В палате съел чей-то лимон прямо с кожурой. Ребята пожалели меня, угостили водкой «Ни шагу назад» с портретом Сталина и салом. Я взбодрился и смылся из больницы через задний проход.

С окровавленной перевязанной башкой я носился по городу, как легендарный Щорс. Птеродактили меня неслабо поддержали и морально и пойлом. Да мне поебать! У меня крепкие гены. Дед мой прошёл всю финскую. Оба родителя воевали в Сталинграде, а отец ещё дошёл до Берлина. Дядька служил в НКВД… Потом защищал Брест и партизанил на Смоленщине. Тётка была снайпершей. Под Кенигсбергом в лесу вступила в поединок с немецким снайпером - ассом и победила. Я говорю, у меня та ещё родня. А вся моя жизненная дорога покрыта трупами безвременно рухнувших товарищей. Нас нещадно косила чума эпохи.

Несколько суток я охуевал в центре с пробитой башкой. Чистые граждане мной брезговали, зато бичи уважали и угощали последним сэмом. Случалось до меня доёбывалась всякая шпана, но всё кончалось как-то удачно для меня и ***во для них. Однажды напали менты. Пытались хлопнуть, как обычно, не за ***. Я вырубил двоих, конечно, но они вызвали подкрепление и дубинкой сломали мне руку. Отбили почки и на время испортили настроение.

Чума, как выяснилось позже, искала меня по всему городу. Странно, что мы не пересеклись, но бывает. Она носилась повсюду под своими чумовыми колёсами, как охуевшая ведьма. По ходу попала под машину, получила сотрясение, вскрылась мойкой, вызвала себе Шестую бригаду и отметилась в дурке, сдёрнула оттуда, ширнулась на халяву геранью, от****ила в трамвае какую-то пожилую гражданку совершенно не при делах и в оконцовке сломала ногу.

Когда она нарисовалась на пороге моей хаты на костылях, с бутылкой водки в руках и идиотской улыбкой на ****ской роже, я просто охуел от восторга. К тому же в гипсе у неё была занекана тыща рублей.
Мы трое суток не просыхали и поминали всех погибших товарищей. Хмелили и местных птеродактилей, которые в итоге обнаглели и стали припираться к нам глубокой ночью. Тогда мы с Чумой поймали тачку и поехали к бывшему панку Мартову. Там меня уважали. При моём появлении сразу же появились косячки и немецкая водка «В.И. Ленин», где на этикетке сам вождь в знаменитой кепке, и приличная закусь типа салями и ветчинки. Мы пили эту водяру и резко радикализировались. Хотелось со всей дури въебать по проклятой репрессивной системе. Выпили с хозяином за погибших, и он стал нам читать свои стихи. Сквозной темой в них канало разложение, разрушение, умирание. Чуму такая поэзия явно цепляла. Она просто торчала. Потом смотрели по видео «Апокалипсис наших дней», затем «Мертвеца», следом «Сто двадцать дней Садома», и вдогонку ещё «Окраину». После чего шла только крутая порнуха. Тут я не выдержал и отрубился. Нет, пизжу. Мы ещё выпили, о чём-то спорили, кричали. Потом я точно отъехал, потому что устал капитально.

Мне снились стройные ряды скелетов, поднимающиеся вверх по Б. Советской, выходящие на ул. Ленина, доходящие до пл. Восстания и строящиеся там в чёткие шеренги. Они несли красные флаги с чёрными черепами. Среди покойников я узнавал своих верных товарищей суровой юности. Что ж нас так смертельно выкосило? Чума, одетая в чёрное, неистово дирежировала с балкона Дома Советов. Звучала какая-то адская музыка. Скелеты орали ей славу и готовились к последнему штурму.
Тут она разбудила меня и резко приказала ****ь её в жопу. Я отказался. Говорю: устал, ****ь, смертельно
 Что потом было. Это страшная сказка. Она разнесла всё в квартире бедного Мартова, который забился в углу и крестился. (Кстати, потом я видел его несколько раз гуляющим по Блони в эсэсовской каске, длинном кожаном плаще и с немецкой овчаркой на поводке). Разгром был натуральный. Чума порезала ножом диван, ковёр, картину, изображавшую свастику. Перерезала горло большому персидскому коту с мордой почти человеческой.

 
Пришельцы

 Архитектор жил в коммуналке на ул. Бакунина. По всему подъезду запах помойки и обычные в наше время надписи на стенах: «на всё насрать!», «все козлы!», «всё на свете дерьмо!» Помню, раньше только в одном укромном месте города можно было прочитать, что весь мир бардак, а люди ****и. Теперь же анархия мысли стала практически повсеместной.

Я вошёл в маленькую комнатку Архитектора, где царили беспорядок, запущенность и полутьма. Везде пыль, грязь, паутина. Драные шторы наглухо задёрнуты. Чем-то противно воняет. На столе, заваленном каким-то хламом, стоит нерабочий телевизор. Я вспомнил слова Архитектора: «Я телик вообще не смотрю, даже морду лица последнего президента никогда не видел, да он мне и на *** не нужен, то есть она не нужна».
На полу валялись вещи мастера спорта по боксу Михалыча, который последнее время зависал тут на Бакунина и регулярно ****ил пригревшего его хозяина. У боксёра неслабо клинило. Он недавно умер на Заполке, в очень самогонном районе, сидя на лавке. Прямо как писатель Эдгар По, который, по протоколу полиции, выпил перед смертью стакан вина.
У Архитектора ещё сохранилась бутылка с мочёй Михалыча. Он ссал туда ночью, чтобы не бегать на дольняк в конце коридора. Однажды Архитектор забылся и хватанул из этого пузыря.

Собственно на *** я припёрся к товарищу? Ах, да, его ведь заебали зелёные человечки. Пришельцы из космоса. Инопланетяне ****ые в рот. Он жаловался мне, когда выпивали на природе, что, мол, задолбали вконец черти не русские. Фильтруют мысли, диктуют поступки. Только он устроится на работу, они делают так, что его тут же увольняют. Архитектор, который волокёт в конструктивизме и знает, кто такой Корбузье, обносился и весь покрылся перхотью. Он пьёт мерзкий самогон и общается со всякими уродами.

- Тут на Бакунина они недавно местного авторитета Федьку Протеза грохнули. Труп нашли в овраге за помойкой. Считается загадочное убийство, но я-то знаю чьих рук дело, - шепотом сообщил мне Архитектор.

Из окна сквозь дыры в шторах виднелось здание в стиле конструктивизма. Изначально оно предназначалось для коммунального житья передовых граждан города. В последние годы здесь проживали отбросы общества. Теперь здание пустует, однако, Архитектор утверждает, что там обитают зелёные человечки. Я высказал мысль, что неплохо бы отреставрировать эту конструкцию и превратить её в первоклассный отель. Потом разместить там депутатов, бизнесменов, попсу и прочую шушеру и в оконцовке взорвать их там на *** вместе с инопланетянами.

- Вышел тут прогуляться как-то вечером по Бакунина, - продолжал жаловаться Архитектор, - подваливает ко мне нормальная такая девушка и говорит: сопроводите меня, пожалуйста, поссать. Ну, я не смог отказать такой клевой тёлке. Веду её к оврагу и думаю, что заодно выебу овцу возле помойки исключительно раком. Только она села и мне улыбнулась, подлетают зелёные человечки и уволакивают её в конструктивистскую трущёбу делать эксперименты.

А начали ведь с того, гады, что вытатуировали у Архитектора на указательном пальце свастику. Он рассказывал по этому поводу, как едет однажды в троллейбусе, и его конкретно прижало к одной нечевошной жопе. А та крутая оказалась. Кричит: «Я тебе сейчас яйца оторву»! И тут, он даже сам от себя не ожидал, жестко ей говорит прямо в рожу: «Молчи, сука, я фашист». И тычет ей в нос свой палец со свастикой. Та сразу озябла, заткнулась, а он кончил ей прямо на белый плащ.
Чего они только с бедным Архитектором не творили. Обварили кипятком, уронили его вниз ****ьником на асфальт, сломали ногу, пробили голову, сколько раз сдавали в ментовку. Он признавался мне, что в последнее время его так и подмывает пойти в церковь, плевать в иконы и ругаться громко матом. Михалыча эти твари тоже, наверное, обработали. Он стал упёртым и явно сместился вправо. Свою правоту он доказывал, понятно, мордобоем. Не терпел он, например, аморальности, и если какая-то девка раздевалась в его присутствии наголо, чтобы потанцевать на столе, он пресекал это дело в корне прямым нокаутом. Забросил работу и бродил по городу, как натуральный зомби, одетый в жару в тёплую кожанку. Михалыч также крайне ненавидел вечно ноющих бюджетников. Особенно учителей и врачей, от которых простой народ страдает больше всего. Он доказывал на пальцах, что бюджетникам не только не стоит поднимать их жалкие зарплаты, но, наоборот, следует опустить в общую парашу, как самый вредный элемент.

Через какое-то время мы с Архитектором захотели отвлечься от мрачной темы и углубились в лингвистический спор. Нас крайне интересовал такой вопрос: почему выражение ***во означает плохо, а ****ато очень хорошо. Тут мы забрались в такие дебри, что ****ь мой ***. Но так и не нашли какого-нибудь удовлетворительного ответа. Пытались заговорить о литературе, но Архитектор вдруг как закричит не своим голосом: «**** я вашу литературу!» Я понял, что пришельцы его достали. Пришлось найти нейтральную тему. Речь зашла о пидорасах. Архитектор утверждал, что их до *** среди попсы. Фактически в шоу-бизнес не прорваться, если тебя не выебут в жопу. Да и в Думе их хватает. Короче, развили тему.

Поговорили мы так с Архитектором, попили «Анапки», отвели душу. Ему, вроде, полегчало. Ну, я и пошёл домой спать.
детстве её изнасиловал отчим, и с тех пор она плотно сидит на циклодоле и галоперидоле. Водяру тоже ***рит в полный рост. Бухает по чёрному. Мы раз с ней дали оторваться у меня на хате. Проссали по ходу телевизор, холодильник, пылесос и чайный сервиз. Всё, что осталось от родителей. Нулевая в оконцовке вообще охуела. Конкретно. Сдала свою косуху, джинсы и сапоги. За бесценок, понятно. У самогонщиков всем вещам цена – литр сэма. На Бакунина, в уютном дворике, присели мы возле помойки и стали пить мерзкое пойло, обсуждая проблемы анархизма. Пришли к всеобщему отрицанию и сверхнигилизму. Одним словом, ****ячить нужно было всю ****ую систему сверху до низу. Особенно въебать по обывателям, чтоб не отравляли атмосферу своим маразмом.
Мимо нас шли девчонки лет двенадцати. Человек шесть. Одетые в чёрные джинсы и футболки. Орали что-то нецензурное и опрокидывали по ходу контейнеры с мусором.
Сейчас у Нулевой опять проблемы. Недавно она выпивала с подругой, и разговор у них зашёл о смерти. Подруга показала Нулевой шрам на теле, и у той вдруг заклинило. Она схватила нож, ударила подругу сначала в бок, а потом в сердце. Теперь бегает по центру бухая в жопу и пьёт со всеми, кто наливает. Переживает дико. Я купил ей сотку. Разговорились. Расслабились. Развеселились.

 

Жить хорошо, а не жить еще лучше


 Танька Шкодина припёрлась ко мне рано утром, когда я ещё не отошёл от вчерашнего «мама не горюй». А если честно, неделю пробухали с этим Узбеком ****ым и пили исключительно левую водяру. От неё клинит, гаси свет. Конкретно. Реально. Пошли все на ***! Потом на стремаках весь, на проклятой измене. Думаешь, может, грохнул кого по пьяни: ведь провалы памяти полные, здесь помню, а здесь ни ***. У самого Узбека, по его словам, сорок трупов и подписка о невыезде. (Как подопьёт, кричит: будет сорок первый!) Его вот-вот должны менты хлопнуть, так что ему, придурку, терять нечего. Он где-то бегает, а у меня тут спазмы и кошмары. Только присну слегонца, начинаются цветные ужасники, один страшнее другого. Я уже плохо отличаю бред от реальности. Ещё бы, ****ь. Столько выпить! Как ещё живём только? А, может, сдохли уже давно, и вся эта ***ня нам только кажется? Типа: жить хорошо, а не жить ещё лучше. *** с нами тоже.
Вот Шкода эта ввалилась вся грязная, прямо как со сраной стройки, и вонючая, будто всю ночь ****ась на помойке. Чуть живая, хрипло шепчет, и лезет под батарею. Улеглась на пёстрое лоскутное одеяло времён хиповой молодости. Успела только сообщить мне, что вся на измене, домой идти боится: там Кошмаров её прибьёт точно, она же вчера с Кукушкиной своей напилась в лоскуты и домой припёрлась уже поздновато было. А Кошмаров не пьёт, гад, уже полгода, злой, как чёрт, всех дома построил, он как бы самый правильный, деловой, и чуть что ****ит. Шкодиной ещё повезло вчера, так как Кошмаров в ванне мылся. Выскочил, кинулся за ней, голый, вниз по лестнице и ещё по улице пробежал до аптеки, что напротив «Оптики», но Шкода рванула так резко, что очнулась только в ночном баре «Шириво», выпив триста грамм водки. Потом танцевала с какими-то крутыми пацанами дикие танцы, и в оконцовке подралась с одной тупорылой овцой, которая вечно трётся в этом ****ом баре и бухает там исключительно на халяву. Животное! Нет, просто пресмыкающееся. Кукушкина, ****а, однажды о морду этой ***соски сломала три пальца за то, что та с****ила у неё чекушку. Эта тварь крысятничает там в наглую. Шалава приблудная!
Дальше Шкода мало что помнила. Что-то бормотала себе под нос. Потом пригрелась под моей батареей и отключилась наглухо. Скорее всего, ночью она еблась всё же на помойке с бичами. *** с ней, идиоткой.

Я прилёг на свой раздолбанный, разорванный и прокуренный диван с отпиленными ножками и видом на обгоревшую стенку. Это когда мак варили, пожар здесь устроили. Ещё Можай был жив, покойник. Он ***нул девяносто таблеток «ношпы» и запил стаканом водки. Крякнул, конечно. Сколько же кентов, ****ь, уже помёрло, это ужас. Мы с Узбеком зашли к Цуре через балкон, потому что хозяин был в полном отрубоне, и кое-как его растолкали, а потом стали с Цурей вспоминать. Оказалось, что все уже дружки наши, считай, откинулись.
У Цури тогда зависала одна гражданка: мадам Брошкина. Цуря говорил, что поначалу она весёлая была, шубутная, всё танцевала, пела, прикалывалась, давала всем подряд мужикам, кто приходил к Цуре хмельнуться, а после что-то сникла. Сейчас всё больше лежит на полу с закрытыми глазами, а если открывает зенки, то сразу просит водки.
Мы то с Узбеком притащили несколько пузырей. Выпили все, ожили за чуток, побазарили за жизнь. Узбек предлагает идти ломать подвалы, потому что со жратвой у нас ***вато. Даже очень. Водяры-то можно ещё на****ить у левых бабок, а мяса – ***. Потому что на базаре такие амбалистые уродки мясом торгуют, что если увидят как наш брат чего ****ит, убьют на месте. Даже за крохотный кусочек. Я сам недавно видел, как одна баба, конь с яйцами, забила у всех на глазах вонючего бича. А у Узбека, между тем, талант пропадает: он же отличный повар. Такой бы, ****ь, плов мог сварганить. Крупу, что мамка принесла, Цуря ещё не всю успел проссать и сменять на сэм.
В подвалы мы идти отказались, потому что затяжелели трохи. Узбек он шустрый. Пусть бежит и ломает замки. И тут кому-то из нас в голову пришла замечательная мысль. Надо замочить эту бесполезную мадам Брошкину и сожрать её на хер. Долго не думали, зарезали её огромной штыриной, которую Цуря хранил за диваном на всякий пожарный случай. Это был, что называется, мессер. Разрубили её потом топором, который у Цури завсегда у дверей стоит для непрошенных гостей. Дальше дело, вернее тело, передали узбеку как классному повару. И, правда, получилось изумительное блюдо. С рисом, с перчиком, аджикой и прочими специями. Типа плова. Мясо нежное такое, особенно бедра. Мадам Брошкина ещё молодая была девка, из тех шкур, что ведутся на всякую ***ню и идут с мужиками куда угодно, была бы водяра. Вот и нарываются порой на расклад типа такого.
Вспоминал я эту и подобную ***тень довольно долго. Потом вижу – Шкодина встала на четвереньки, пёрнула три раза и проснулась окончательно. «Ни выпить, - говорит, - ни покурить. Это очень ***во. И домой идти страшно. Там Кошмаров убьёт на ***».
Делать абсолютно нечего. Телика у меня уже давно нет, не знаю, ****ь, что в мире творится. Да и *** с ним! Тут ещё Шкодина сидит со своей ****ской рожей. Хочется въебать ей в табло ногой, потому что и так тошно.
Вспомнил, чтоб отвлечься от нехороших мыслей, как в том году поехал к ней в гости. К чёрту на кулички. Она жила на самом конце города. Дальше шёл овраг и маленькие домишки, в каждом из которых продавался сэмыч. Она обитала в мрачной общаге, внутри которой отвратно воняло, а по стенам шли идиотские надписи, типа: Нирвана – ***та! Рэп – кал! Всё на свете дерьмо! Интересно, что Шкода, когда её сильно кумарило, не боялась по ночам гулять в этом Чёртовом рву за общагой, где каждый день находили, как минимум, один расчленённый труп.

Ехал я к ней и колотился весь, как падла. Реально. А тут ещё кондукторша попалась базарная. Орёт: «Пассажиры. кто не обилетившись, обилетивайтесь!» Пристала, пидораска, к одной гражданке: «Девушка в кожаной куртке с волосами, берите билет сейчас же!» Потом до меня доебалась. Обычные их тупые приколы. Мол, на водку деньги нашёл, а на билет найти не можешь. Надоело уже. Показал ей пачку презервативов вместо проездного. Она прихуела малость. Тут хорошо один амбалистый мудак её отвлёк. Беспредельник ***в. Сначала он пристал к пожилому мужику в дорогой песцовой шапке. Оскорбил его по всякому, сорвал шапку и бросил её на грязный пол. Мужик возмутился понятно. Говорит, что он за таких, как этот наглый придурок, в Афгане кровь проливал. Но амбал на это не повёлся. Крутой попался чёрт. Как только автобус остановился и двери открылись, он пинком вышиб ветерана на улицу, после чего стал лаяться с кондукторшей. Та ему замечание сделала и лучше бы не трогала урода. Он ей как понёс в ответ. Типа, и собака у неё во рту, чтоб у неё ****а перевернулась, и якобы клитор ей надо на футбольный мяч натянуть… Короче, тут и так подыхаешь с бодуна, да ещё эти уебаны ядом дышат… Мрак. Чуть не блеванул, честное слово. Едва сдержался. Еле доехал в эти ****ые турлы
 Кошмаров тогда ещё бухал. Нормальный же был человек. Сам за сэмом в частный сектор побежал, а мы пока со Шкодой баловались. У неё ****а смешная, между прочим, спасу нет. Хорошо там время провёл.


Только я вспомнил об этих приятных мгновениях моей ****ой жизни, как врывается ко мне этот придурок Кошмаров. Представьте, абсолютный голый, красный, обросший шерстью, с длинными как у гориллы руками. Ну, конкретные глюки. Реально. Как он только свою, ****ь, Шкодину у меня вычислил? Видно, всю ночь по району бегал, все её точки проверял. Смотрю: глаза бешеные у животного. Схватил шкуру и утощил на хер. Очевидно, решил замочить бабу. Совсем озверел, волчина. Вот что значит долго не пить. От такого напряга люди просто шалеют и становятся реальными шатунами.
 
 .
 

Слава

 
Трамвай был пуст наполовину. Вернее, сначала он был, как обычно, битком. Пьяный подросток рядом со мной всё клевал носом в шинель чистенького майора и вдруг, когда вагон резко дёрнуло, блеванул военному прямо на погон. Майор взбесился просто. Может, он на дежурство ехал, куда ему теперь с этой блевотиной на плече. Он выкинул подростка на улицу на первой же остановке и стал ожесточённо, я видел, избивать его ногами в начищенных до блеска сапогах.
Итак, народ в трамвае по мере движения в сторону конечной потихоньку рассосался, стало просторнее, и тут я увидел его. Он сидел на отдельном сидении рядом с выходом. Спал как убитый, рожа почерневшая намертво от бухалова, губы синие, как у негра. Голова откинута назад, ноги широко растопырены, а в руках крепко-накрепко зажат красный паспорт гражданина СССР.
Что на меня нашло, не знаю. Захотелось вдруг помочь человеку. Ведь так проспит всё на свете: и остановку свою и всё остальное. Да и паспорт потеряет. Хотел даже вырвать документ у него из рук, переложить в карман его потертой куртки. Куда там. Зажат мертвой хваткой. Сумел только прочитать имя несчастного пассажира на пальцах - Слава.
Вот, оказывается, как тебя зовут, бедолага.
- Очнись, Слава! - стал я будить человека, Тормошил его, всё более повышая голос, хлопал ладонями по щекам, чёрным, как гуталин. Пустое дело. Мужик ноль эмоций. Губы плотно сжаты, глаза зажмурены. Я стал бить его сильнее: проснись же, чёрт. Скажи хоть, куда едешь. Нет, бесполезно. И почему, удивляюсь, стало мне до Славки этого дело? Своих, что ли, забот мало. Теперь ведь при такой жизни каждый озабочен только своим, не так ли? На хер ему ближний. А я начал проявлять сострадание. Тоже ещё апостол. Вот остальные люди в трамвае, ведь им совершенно безразлична судьба бедолаги: куда он, кто, откуда и зачем. Все правильно. Безмолвствует народ, угнетённый своими тягостными размышлениями на тему как бы выжить. У всякого свои проблемы: кого сократили, кого просто выгнали, кто сам ушёл из-за мизера зарплаты. Одни спились, другие заболели, третьи просто охуели, если откровенно. Сидели граждане, как пришибленные, довольные уже тем, что не надо стоять всю дорогу. Только две пожилые тётки оживлённо болтали, придумывая казнь Ельцину: то ли расстрелять, то ли повесить. Ясно одно - лишь физическое устранение может спасти Россию от этой мафии.
- Проснешься же ты или нет, чёрт? - я всё хлопал и хлопал Славу по щекам и злился на идиота. Ну, жалко ведь придурка. Разве можно так в наше трудное время. Кругом же грабят, убивает, насилуют. - Очнись, гад! - и я уже по-настоящему врезал по синим-синим губам. Бедняга трахнулся балдой о стенку, но не пришёл в себя.
Тут на одной остановке, как сейчас помню, возле детского садика, где во дворике две интересные фигурки---мальчик в бескозырке и с топориком в руке и два мишки, один из которых отсасывает у другого - как раз на этом самом месте нагрянули контролёры. Три здоровых лба в чёрных дублёнках. Резко проверили талоны и прижали в итоге одну бабенку, которая хотела проехать на халяву. Та начала кричать было, что нет у неё денег на штраф, откуда, если не работает уже два года. "Молчи, психопатка!" заткнули её контролёры. Резко изолировали гражданку от других пассажиров, кинули на сиденье. Дали по голове. "Поедешь с нами, сука, там заплатишь! "
Я несколько отвлекся этим примечательным эпизодом нашего непонятного времени, а потом снова занялся Славой.
- Проснись же, дурак, хуже будет, - кричал я ему в уши и уже зверски избивал мудака. По бошке, и ногами куда попало. Оторвал, в конце концов, болтающуюся и так ручку кресла и стал наносить удар за ударом по чёрной, как противень, роже.
- Слава! - орал я уже охрипшим голосом. - Я ж тебе добра желаю, земляк, пойми, пожалуйста, правильно, ведь попадёшь в историю, сейчас столько случаев, сам знаешь, просыпайся лучше, морда противная, ну я прошу тебя как родного, очнись, падла, а то хуже будет... Эх, что ж ты над собой творишь, бродяга?
Слава мой был весь в крови от моих мощных ударов железною палкой, но не моргнул даже ни разу и не произнёс ни единого слова. Что слово — ни стона я от него не услышал. Ни одного звука вообще. Вот же сука! Мразь! Дебил! Хуже - животное просто. Уёбище. То, что он вообще никак не реагировал, меня больше всего бесило. Ну, хоть бы промычал что-нибудь невнятное. Было б по-людски. Так нет - глушняк полный.
- На, попробуй его, брат, этой вещью, - сунул мне отвертку вошедший в вагон работяга, сразу же врубившийся в ситуацию.
- Спасибо, друг, - поблагодарил я сердечно человека и стал от души ковырять Славу. И в шею, и в щёки, и в глаза, пытаясь хоть приоткрыть их - куда там. Просто идол какой-то каменный.
Еще раз страшным ударом трахнул его ручкою от сиденья по дурной башке и пробил её на хер. Опять и опять прошёлся по тупым мозгам мерзкого подонка. Если не соображает, сволочь, что для его же пользы. Он был как бревно. Хуже. Как труп. Но краснокожий паспорт гражданина СССР - геройски зажат насмерть в мозолистых руках моего Славы.
Кто ты? Откуда? Куда и зачем?
Так и не дал ответа.
 


Сны и реальность

 Мне снился страшный сон, будто я схватил ружьё – застрелил жену и тещу, после чего выскочил на улицу полуодетый и открыл огонь наобум по прохожим, покрыл тротуар трупами…
Резко проснулся, как будто мне сильно дали в печень. Сердце колотилось по страшной силе. Я весь в поту. Испугался ужас. Потом припомнил, что никакой семьи у меня на самом деле нет, и несколько успокоился. Выкурил косяк, пошёл во двор. А там ребята вовсю гуляют - орут песни, стреляют из пистолетов. Я популярен в своём дворе. Меня приглашают в тёплый подвал, угощают самогоном с циклодолом. Я блаженно отключаюсь и начисто забываю обо всём на свете.
Долго после этого запоя отлёживался у своей знакомой Зиночки Поганкиной. Она отпаивала меня настойкой Омской и городила всякий вздор. Баба была явно сумасшедшая. Я знал про неё практически всё. Она мне сама рассказывала, как однажды укусила своего мужа на почве ревности. Рана у него потом долго не заживала, гноилась. А однажды ей сказали, что он пошёл в гости к одной женщине. Зиночка убежала с работы, всё бросила, и подожгла дом этой твари, с которой спутался её мужик. Они там только-только за стол сели, перед тем, как заняться любовью. В тот раз муж Зиночкин не сгорел, каким-то чудом спасся из пламени, но она всё равно его подстерегла. На каком-то празднике он пригласил на танец одну баба, а Зиночка тотчас схватила со стола порядочный нож и одним ударом прямо в сердце убила его наповал.
Кстати, её судили, но оправдали.
Вышел я от Поганкиной и снова в подвал. Там тепло, накурено, шумно, людно. Опять в ход идут колёса, ширево, косяки. Самогон… Короче, в итоге отключился. Просыпаюсь – рядом ни души. Темно и пусто. И, что самое страшное, не могу найти выхода. Долго лазил по грязному лабиринту, пока не нашёл решение - вылез в такую узкую щель, в какую нормальному человеку никак не пролезть. Аж жутко стало, когда на следующий день пришёл глянуть, куда я лез.
А тут нужно было срочно ехать в провинцию. И там, представляете, в первый же вечер встречаю в гостинице, по которой гуляю от не фиг делать, старую свою знакомую: учились вместе в школе. Она такая солидная дама стала. Учёная, богатая, хорошо прикинутая. Говорит, что часто ездит за границу, волокёт в искусстве, пишет диссертацию. Попытался её обнять по старой памяти - не даётся, сучка.
Тогда предложил ей выпить за встречу. Специально купил бутылку хорошего вина. Она согласилась, и, пока выпивали, всё рассказывала мне про заграничные города, галереи, концерты и прочее в таком же духе. А я незаметно подсыпал ей в фужер конского возбудителя. Что потом было… Прямо сказка. Сама разделась, и как бешеная, набросилась на меня. Чуть не затрахала до смерти. Я уж и не рад был своей затее. Еле-еле выкинул бабу из своего номера. А она потом всю ночь бродила по гостинице, как маньячка, и искала мужиков. В оконцовке попала на шабашников с Севера. Человек пять неслабых амбалов долбили её довольно долго, но и после этого она не удовлетворилась толком и хотела залезть в клетку к тигру из заезжего зверинца. Но тут её забрали в милицию.

Сам я тоже завёлся. Запьянствовал там в глуши. Ну и не жрёшь, понятное дело, когда киряешь не первые сутки. В конце концов, есть захотелось всё-таки. Такой аппетит прорезался, просто никаких сил не было терпеть. С голодухи вообще родную мать съешь, не так ли? Есть такая версия, что человек стал разумным благодаря людоедству. Разум и речь, якобы, появились от страха быть съеденным. Ещё бы, такой напряг. Тут запоёшь, не то, что заговоришь.
Один мужик со мной пил. Довольно крутой тип. Пятнадцать трупов расчленил лично и спустил в унитаз. Исключительно женщин. Он исповедовал, кстати, одно поверье, переросшее у него в крепкое убеждение, что вино и водка очень полезны от радиации. Тогда она будто не берёт человека. Бухал поэтому практически не просыхая и мычал время от времени про человеческий фарш, зверски возбуждая мой аппетит. А девушка с ним – такая чистенькая, свеженькая, беленькая, скромная, симпатичная – поллитру выпивает и ни в одном глазу. В конечном счете, этот тип завёл разговор строго о пулемётах. Настаивал на том, что самый надёжный – это «Максим». Стреляет, мол, безотказно, пока вода не закипит. Бах-бах, и поле чистое. Красота.
Я не вытерпел, наконец, украл в магазине пачку пельменей и съел их вместе с коробкой прямо сырыми. Так мне жрать хотелось, поверьте. Начались, однако, вскорости острые боли в животе. Водки выпью – полегчает вроде. После – опять прихватывает. Умирать начал на полном серьёзе. Слава Богу, кто-то вызвал «скорую». Отвезли в больницу. Врач сказал, что ещё несколько минут, и я бы умер на ***.


А Зиночка Поганкина, у которой отлёживался потом, выпила пару стаканов настойки «Омской» и полезла на меня всей своей мощной массой. Со всеми там сиськами, ляжками и так далее. Как бы игнорируя, падла, начисто свежий шов, который мог разойтись в любую минуту. Она корова ещё та, эта безумная гражданка. Кстати, клитор в её жирном влагалище – основательном и спокойном, как сама хозяйка – начисто отсутствовал. Сколько не искал его я – нету. Какое-то чудо природы. А, может, ей обрезание сделали в своё время, как это практикуется у некоторых народов Африки? Когда же я вставил ей, эта ****юшка ещё и хлюпала, что меня окончательно расстроило, и я, чтобы отвлечься от мрачной темы, стал вспоминать одну великолепную жопу. О, это был уникальный экземпляр, товарищи! Такая, ****ь, тонкая, подвижная, чувствительная, самостоятельная, добрая притом и весьма изящная, так чудесно играющая ягодицами, перекатывая их то вправо, то влево, поднимая их резко вверх и мигом опуская вниз. Такая, короче, супер, что я не мог не назвать эту жопу самым настоящим, независимым, разумным, мыслящим существом.
- Американцы, слыхал ты, - говорила Поганкина, пыхтя и задыхаясь, - распространяют всякие болезни через свои гамбургеры, которые делают из толчёных насекомых. Я недавно жвачкой отравилась. Видишь, сыпь какая по всей морде?
Тут я, чтобы избавиться от смурной бабы хоть на время, сказал, что мне надо срочно позвонить. Подошёл к телефону и снял трубку.
- Алло, это фирма «Уют»? - спросил я. - Тут в газете объявление, что вы продаёте гильотинные ножницы. Это правда? А сколько стоят? Не фига! Но они же у вас б/у, не так ли? Ладно, приеду посмотреть.
- В Москве сейчас 400 тысяч иностранных рабочих, - продолжала городить жирная прыщавая Поганкина, - а у нас самих, прикинь, безработица. Мы для американцев типа рабы третьего сорта.

Я устал, наконец, от неё смертельно. Пошёл прогуляться по вечернему городу и в тёмном переулке повстречал молодого человека приятной наружности. Представилась возможность поговорить о чём-нибудь умном и интересном, после того, как он попросил у меня прикурить. Мы обменялись несколькими фразами, после чего он, дружественно и призывно улыбаясь, сказал:
- Любите играть ***м, пока молоды.
И стал развивать эту тему: типа у него есть друг, которого он часто трахает в рот, и тот так классно заглатывает, лучше, чем любая женщина.
Кстати, представьте, друзья, я однажды предложил этой дуре Поганкиной взять у меня в рот. Другая сочла б за честь, а эта кобыла заявляет мне, что она не так дурно воспитана.
На всю жизнь запомнил при этом её холодные-холодные глаза и презрительную улыбку. Никогда не забуду это зверкски-тупое выражение лица. От этого взгляда, не иначе, мне приснился страшный сон, будто меня забирают в милицию вместе с чеченским генералом Дудаевым. Причём его вскоре отпускают, а меня сажают в камеру. Проснулся среди ночи весь в поту. Мотор скакал, как бешеный.
А этот молодой человек, что повстречался мне в тёмном переулке (на роже у парня написано: хочу трах, хочу сосать), он был так хорошо одет, товарищи дорогие, что я просто не мог не дать ему по голове кирпичём, а после снять с него весь модный прикид и пойти гулять дальше.
Виноватая
Я чувствую себя такой виноватой и грязной. Я расстроена и сбита с толку. Дело в том, что я переспала с незнакомым человеком. Нет, я не девственница. Я уже потрахалась на скороту с одним чуваком, стоя. Но на этот раз мы трахались голые в постели. Я чувствую себя такой виноватой. Просто теряюсь и не знаю, что мне делать. Никому даже не хочу об этом рассказывать. Я верующая православная и совершила большой грех. Итак, я поехала в отпуск к морю. Этот мужик работал в моём отеле. Он сказал, что я могу пользоваться бассейном в любое время суток. Я пошла в бассейн, а потом решила поехать на горячие источники. Он вызвался подвезти меня на мотоцикле. Я согласилась. Не надо тратить деньги на маршрутку. Мужик отвёз меня туда и, когда мы вошли в источники, стал делать мне массаж. Сначала массажировал руки и ноги, потом плечи и шею. В итоге он посадил меня на колени в воде. Люди могли подумать, что мы женатая пара. Чел массажировал, и я вдруг почувствовала его стояк. Он массажировал и поглаживал мой живот, а когда закончил, попробовал поцеловать меня. Я уклонилась. Он настаивал. Тогда я сказала, что у меня есть друг, только чтобы он отстал. Когда мы вернулись в гостиницу, он стал показывать мне свои фоты в инста и между делом трепал меня по щеке. Потом предложил принять  душ у него, так как в моём номере не было горячей воды. Я отказалась. Но в итоге я, сама не знаю почему, вошла в его комнату. Там он сразу же начал приставать и попытался поцеловать меня. Я уклонялась. Он ведь даже не закрыл дверь. Я сказала ему, что секса не будет. Он согласился, но настаивал на поцелуях. Он целовал моё лицо и шею, и я обняла его одной рукой. Но мне совсем не нравилось целоваться с ним. Он весь пропах куревом. А потом он дотронулся до моей жопы и стал трогать ****у через трусы. Мы легли на кровать, и я велела ему закрыть дверь. Он закрыл. Чел снял с себя всю одежду и стал стягивать с меня трусики. Он теребил мою мокрую ****у. Тогда я, ****ь, прикоснулась к его хую. Мужик снял с меня кофту и лифчик и начал целовать грудь. Мы оба были голые. Я сказала ему, что проникновения не будет. Он согласился, но потом достал презерватив, надел его и вошёл в меня. До этого я поебалась только один раз стоя в прошлом году.  Вот почему я чувствовала себя такой виноватой. Он вынул член из меня, снял гондон и кончил мне на живот. Спермы было очень много. Мы пошли в душ. Там чувак попросил меня отсосать. И я согласилась. *****, я такая виноватая. Мы же посторонние люди. После душа я вдруг спросила его, не поеабаться ли нам ещё раз. Не знаю, почему я это сделала, может быть, потому, что в первый раз я так и не кончила. Он согласился, но велел мне отсосать у него ***, чтобы он встал. Я это сделала. И он выебал меня гораздо жёстче чем в первый раз. Я даже позволила этому мудаку закинуть ноги ему на плечи. И тут он кончил. Спермы теперь было не очень много, и она вся оставалась внутри гондона. Мужик лежал какое-то время с приспущенным гондоном на хую. Потом сдёрнул его и отбросил в сторону. А я чувствовала себя такой виноватой, *****. Просто не могу. Клянусь, я не испытывала к нему никаких чувств. Мне всё это казалось бессмысленным и пошлым. Я не получила никакого удовольствия и ненавидела себя за то что сделала. Я не хотела целоваться с ним и уклонялась от его поцелуев. Я жалела, что отсосала у него и поебалась с ним.
Мы ведь долго еблись голые в постели в разных позициях. Я уступала ему во всём и стонала от боли, потому что у меня очень тугая ****а. Я чувствовала, ****ь, что он использует меня, а я так и не кончила. Ведь до этого я никогда не еблась в постели. Только один раз за всю жизнь – стоя на скороту. И тот парень не умел толком ****ься и кончил очень быстро. И вот теперь я сношалась в постели с незнакомым парнем. Просто невероятно. Мне так стыдно, *****. Мы были совсем голые  и пробовали всякие позы. Какая пошлость! И я даже сосала у него. Совсем одурела, *****. Я же верующая православная, к тому же недавно умерла моя мама. Я поступила очень плохо. Вот теперь я горюю и смотрю порно видео, чтобы смягчить мою боль. И вспоминаю того парня, с которым поебалась стоя. Мы сначала переписывались в чатах, а потом он пригласил меня к себе. Но я отказалась. Он хотел от меня ребёнка, но я не повелась. Как я, *****, могла отдаться первому встречному мудаку, которому наплевать на меня. И лечь с ним в кровать. По крайней мере с тем  парнем, с которым мы перепихнулись стоя, у нас были какие-то чувства, и он жалел меня потому что я потеряла маму.  Я так сожалею о своём последнем ****ском поступке и клянусь, что больше такого не повторится никогда. Никакого секса, никаких порно видео, никакой мастурбации.
По синьке
ПО СИНЬКЕ
В конце рабочего дня Сергей предложил пройтись по синьке. Он технический директор и уже не раз предупреждал, что если он пьёт, то и другим можно. А если не пьёт… ну, понятно. Уже сколько человек тут уволена, пока я работаю. Мишка, который ленивый и чужие вещи никогда не отдаёт, не отдавал, Лёха со злобной харей, его раз предупредили, только он опять нажрался, потом этот ещё, который всё шутил, оскорблял начальство, ну и допрыгался, Федорыч, придурок. ****ый насос.  Да многие уже ушли не по своей воли. Ту у нас люди особенно не задерживаются.
А вот Танкиста никогда не уволят, так Серёга говорит, потому что он тракторист редкий, таких спецов поискать. И Танкист это знает и пьёт каждый день. Вчера вообще в вытрезвитель попал на Краснофлотскую. Синючий. ****ый насос. Но там у него, к счастью, сын работает, так что быстро отпустили.

Только выпили по одной, босс приехал. На квадрацикле кататься. Серёга злится. Лучше б типо ему тачку купил, чем эту побень, а то он пешком в горку на работу ходит. Ругнулся и пошёл пока босс выёбывается пострелять. У него «сайга» постоянно здесь лежит в чехле. На всякий пожарный. Он как разневнерчается, всегда в кусты уходит с ружём и палит куда попало. Так и отходит.

Серёга  рассказывал, когда выпивали в прошлый раз, что как-то он влез в большие долги и хотел застрелиться. Взял «сайгу», бутылку водки и пошёл на пустырь. Выпил, задумался и передумал стреляться.
 
Я махнул сотку. А тут и Танкист очнулся и попросил налить. Выпил и начал опять вспоминать, как они с ребятами в деревне зерно ****или и меняли на водку. Старая песня. Уже надоело слушать.

Пока мы курили Серёга пришёл. А босса всё нет. И форд его стоит. Сергей отчитал Танкиста за пьянство для порядка. Тот только улыбается чумазый весь. Знает, жук, что его не уволят.
 
Серёга закурил. Это знак, что входит в запой человек. Он когда не пьёт, вообще не курит. А когда запивает, начинает ****овать. Ругается с женой и несколько суток не ночует дома. Синючий весь. Он любит куданибудь в общагу забуриться. ****ый насос. Лечь там с чёрненькой, продолжить с блондинкой, а проснуться с рыженькой.

 Уже стемнело, а босса на квадрацикле нет и нет. Может, он разбился где-то в лесу. Всякое здесь бывает. Места очень глухие.
 
Тут охранник Сашка пришёл. Я охуеваю нахуй. Он только две недели работает, а уже при нём два происшествия. Сдохла Тундра, самая злая собака, и скорее всего от жажды, потому что Сашка напился и не поил её целые сутки, а Тундра уже старенькая была, хотя служила хорошо. Потом ещё ночью он начал мусор палить и уснул. А бак загорелся, и огонь першёл на собачью кунуру. Хорошо Кай успел выскочить и залаял. Сашка синий спал. Проснулся, бросился тушить пожар, но будка один *** сгорела.

Сашке тоже синьки налили. Он покурил и стал жаловаться, что вчера вечером совершенно трезвый шёл домой из магазина, вдруг на пороге дома удар сзади по голове. Очнулся - ни макарон, ни ключа от квартиры и ночь глухая.
 
А босса всё нет на квадрацикле.

Серёга выпил из горла и рассказал историю. На днях снял он бабу, и та потащила его к себе домой. Он синий был, так бы не поехал, потому что опасается палева на чужих хатах. Но поехал. Только он ей засадил, дверь открывается и является муж. А он у этой бабы мент. Серёга сразу рванул с хаты голый, мусор за ним с пистолетом. Хорошо ночь была. Через весь город бежали. Если бы мужик Серёгу догнал, убил бы точно. Но Серёга хорошо бегом в последнее время занимается, ушёл таки от погони.

Босса нет, мы уже беспокоиться стали. Темень на дворе и прохладно. Надо уже печку топить. Я пошёл дров наколол. Кай ко мне кинулся, да дать ему нечего. Собака он хороший, умный.

 Прошлись ещё по синьке

Сашка продолжил про свою беду. Типо сидит он у дома своего, подходит какой-то мужик, говорит, что он, мол, Барон и хочет с ним выпить, но денег нет. Тогда Сашка сообразил и как-то залез в окно. Благо живёт на первом этаже. Может даже стекло разбил, не помнит нихуя, потому что от удара, наверное, сотрясение мозга получил. Взял на хате последние деньги и пошёл с Бароном в ночной магазин. Но там водка только до одиннадцати. Пришлось идти в ближайший барак за самогоном. Взяли, выпили, продолжили. И так всю ночь.
Босса всё нет. Как-то не себе нам стало. Прошлись опять по синьке.

Серёга ещё выпил и начал звонить какой-то подруге насчёт встречи. Договорился и стал вызывать такси. Я ему говорю, что не приедет сюда тачка. Тут же ни улицы, ни номера дома. Лес глухой и волки бегают. Серёга один *** вызывает мотор по номеру 666666.
Танкист завалился опять спать. Сашка пошёл дежурить. Сергей ему сказал на дорожку, что если он напьётся и опять что-то натворит, будет уволен.  Я стал топить печку.
На стройке
Вчера Данила наехал на Вову. Данила такой грузный с животом, Вова щупленький и как бы слегка пришибленный.
Данила: Вова, ну нахуя?
Вова: Что нахуй?
Данила: А если я тоже так буду?
Вова: Ты поясни в чём дело, я нихуя не понял.
Данила: Ты ****ь не понял. Я ж тоже могу и ****ец будет, Вова.
Вова: Данила, ****аврот, если хочешь давай завтра.
Данила: Неа, брат, у меня дел дохуя. А ты подумай. Нахуй ты такое творишь.
Вова (нервничает): Ты можешь сказать что за ***ня?
Данила: Ты бухаешь?
Вова: Выпиваю.
Данила: Бухаешь.
Вова: Выпиваю.
Данила вынимает шкалик, ставит на стол.
Данила (вынимает мобилу): На посмотри как я соседку выебал.
Вова: Не хочу.
Данила: Да посмотри, дебил.
Вова смотрит в мобилу.
Данила: Я это или не я?
Вова: Руки вроде твои.
Данила: Ясен ***. На пей, разъебай.
Вова (ярится): Да что ты нахуй...
Данила: Чтоб завтра без всяких ***в, понял?
Вова: Да будет всё хорошо. Чего ты злишься. я не пойму.
Данила: Поймёшь потом. На пей.
Выпивают.
В бытовке
1
К двенадцати стали собираться в бытовке. На улице не климатит, как говорит дебильный Коля, сырость, да и здесь не жарко. Однако сели поближе к обогревателю. Греются.  Петрович, на самом деле это Надежда, закурил. И задумался. У неё, то есть у него, дочка двенадцати лет не может самостоятельно перейти дорогу. Уже с мальчиками гуляет, а машин боится. Петрович поэтому постоянно опаздывает на работу. Скоро его нахуй повесят за яйца, которых нет. Сама же баба худая и шустрая. Ему бы жить да жить ан нет. Наталья тоже курит. Эта на самом деле баба, а не мужик, как можно сказать на неё глядя. Востроносая и довольно уродливая. Всё делает неспеша. Рассудительная. Она рассказывает что её сосед не платил за электричесво и в оконцовке ему отрубили голову. После него осталось несколько бомжпакетов, которые захавала евонная собака. И сразу сдохла. Наталья морщится и хочет блевануть. Петрович в отместку рассказал, что когда он работал в Зеленхозе, они собирали подснежников и хоронили их на Селифоновском кладбище. Некоторых приходилось сгребать лопатой, так они разложились.  На улице громко ****аболит со своей свекровью Катя. Это мощная баба ничего не скажешь. У неё есть хорошее бежевое пальто и муж Сергей, который тоже должен подойти. Он пошёл за кипятком. Его всё нет и нет. Катя немного волнуется и говорит ещё громче. Потом переходит на крик и бьёт свекровью по голове лопатой. В бытовке всё слышно. Петрович и Наталья настороженно курят.

2
Наконец в бытовке собрались практически все. За исключением Петровича, которого как известно повесили за яйцы, которых нет, потому что это на самом деле Надежда. Была. А нехуй ****ь постоянно опаздывать на работу. Это кого хочешь доведёт. Сидят, греются. Дебильный Коля постоянно лыбится. Катя что-то нахмурилась. Ах, да, у неё же камни в желчном пузыре. Она ни пить, ни есть не может. И спала нынче плохо. Обогреватель ещё еле греет. Тут кто хочет сорвётся. Вот и Катя вдруг вскакивает с места, подбегает к Коле и резко хватает его за яйцы.
3
Наконец пришёл Сергей, муж Кати, с кипятком. Он такой обстоятельный, серьёзный и мастеровитый. Экономит деньги и круглый год ездит на работу на велике. А жена его всё держала дебильного Колю за яйцы и прикалывалась.  Говорила ему чтоб он бросил пить, купил тачку и женился. Коля только лыбился в ответ и мычал. Тогда она его приколола булавкой к стулу и присела поближе к обогревателю.
- Тебя только за смертью посылать, - сказала Катя, обращаясь к Сергею.
4
Все они невзлюбили с некоторых пор  Октяборевну, пожилую женщину, которая ещё и прихрамывала. Вид у неё конечно был довольно уёбищный. Вверху совсем тонкая, она сильно расширялась книзу. Да к тому же наровила съебаться с работы пораньше и затеряться где-то в кромещшном переулке. Там у неё был свой домик и собака, которую Октябревна любила загонять под кровать. Та при виде палки  сразу опускала уши и покорна щла туда куда её посылали.  Катя особенно была недовольна этой тёткой, но ту трудно было заманить в бытовку. Вместо неё пришла уборщица туалетов  Ульяновна и стала, как обычно жаловаться. На этот раз у неё сильно жали сапоги. Накануне они промокали. Ульяновна была маленькая, кривоногая, но довольно речистая и ершистая гражданка. Она любила поучать челов и произносить речи. Когда у Сергея было день рожденья она говорила так долго, поздравляя именинника, что все устали держать в руках стаканы.
5
Потом все пили чай с конфетами. Вдруг Катя обратила внимание на чайную ложку и заорала на Сергея.
- Какую ты мне ложку дал, Не видишь что она грязная.Придурок!
Сергей тупо молчал.
Катя запустила в мужа чашкой.
Надо сказать что эта пара уже давно не в ладах. Сергей любит смотреть Вести, а Катя предпочитает Пусть говворят. Тут дело серьезное.
Ещё хужей было когда Сергей забыл в торопях, собираясь на работу, чтоб начальник не дал ****ы, Катькину кружку. Это ****ь была истерика на пол часа. Да ладно, свои люди, разберутся. А начальник у них Аскольд. Мужик строгий, но справедливый. Может от****ить прилюдно, а иногда и пожурит.
6
До Нового года ещё далеко, а Катя уже украсила бытовку всякой яркой канителью. Над дверью повесила китайский фонарик с небольшой гирькой внутри. Чтобы входящие бились о неё дурными бошками. Все уже были прилично загашены. Октябревна трындила про то какие просроченные продукты принесла вчера её дочка из магазина, где пристроилась грузчицей. Дебильный Коля тупо лыбился. Катя уже дважды от****ила Серёгу за невнимательность. Наконец, уборщица туалетов Ульяновна взяла саксофон и заиграла мотив В лес родилась ёлочка. Все пытались петь, но получалось как-то не очень. Катя помрачнела и подошла вплотную с к Коле. Тот всё улыбался.
- Хочу тебя кастрировать, - заявила Катя, обращаясь к придуцрку.
Коля заржал. Через минуту его большие яйцы уже валялись на сковородке. А Коля тоненьким голоском пел В лесу родилась ёлочка. Ульяновна врезала на саксе. Она научилась, когда убирала туалеты в музыкальной школе. Все опять выпили.

7
После того как все в бытовке опять выпили, Катя рассказала как познакомилась с Сергеем. Он пришёл в клуб уже совсем готовый. Чуть с ног не падал. Но всё вился возле неё. А конкретно не мог подъехать. Тогда одна подруга говорит Кате, что она Сереге очень нравится, но он стесняется с ней заговорить. Катя смачно сплюнула и пошла к Сергею, который тихо стоял у стенки. Резко схватила его за яйцы и потащила в бытовку. Там всё и случилось. Она выебала мужика во все дырки и заставила на себе жениться. Свадьба была классная. Жалко только батьку Катиного. Он развозил гостей и не мог поэтому выпить ни грамма. Очень злился. А так всё было очень хорошо.
Изверги
1
Проснулся на кухне у какой-то девки. Она спала за столом сиськами в салат.
Девку звали Сталина, так она во сне бредила. Типа, я, мол Сталина, пошли все нахуй, уроды. За окном бродили хохлы, кацапы и чурки. У девки вся морда в говне. Где её так милую угораздило? - подумал туго с бадунища и решил немного прибраться в загаженной комнате.
Наконец девка Сталина приподнялась вся обоссаная, морда в говне, сиськи в салате. Мутно повела взором. Увидела меня с совком и аж блеванула на стол. «Умаялась за ночь, болезная», - подумалось мне на суровом отходяняке. Пили мы до самого утра, пока не закричали ****утые местные петухи.
И всё работал, работал веником и совком, пока не свалился на загаженый пол. Так я обычно отхожу после дикой пьянки.
Очнулся, когда уже стемнело. Сталина сидела за столом сиськи не в салате, но рожа в говне и мрачно пила водку в жало.
- Ты видишь какой в доме бардак, - сказала тихо и хрипло.
- Я убирал зачуток по утру, - пробормотал я и привстал.
- Вижу, - одобрила меня взглядом девушка, - давай к столу. Похмеляться пора. Самое время. Потом пойдём погуляем. Размяться надо. – Она потянулась всем телом и улыюбнулась краем обветренных губ.
Ничего такая, - тупо подумал я и ****ул прямо из горла чуть не всю бутылку.
- Ты что делаешь, скотина? – вскрикнула Сталина, вся преобразившись.
- Да нехуя, - ответил я, капитально приходя в себя.
2
- Ты вабще знаешь какое сегодня число… год…? – спросила вдруг Сталина, когда мы вышли на улицу. В эту ****скую темень.
Девка слегка приоделась, умылась, хоть говна этого почти не видать на морде. Но один *** воняет.
- Конечно нет, - отвечаю. – На хер тебе эти данные.
Она задумалась.
- Что мы вчера пили? – спросила и взяла меня под руку.
- Как обычно, - ответил я. – Чимергес называется.
Сталина кивнула.
На улице темно. Мелькают тени кацапов, хохлов, чурок. Проезжают менты. Люди все какие-то при****нутые, на чём-то зациклинные.
Входим в наш любимый подвал «Стойло». Здесь мрак, вонь, сидят такие хари, что непривычный человек шугануться может. Но нам со Сталиной похую. Мы здесь и познакомились кажется, хотя точно не помню.
Заказали мерзкого пойла. Выпили по сотне, разговорились. Сталина мне много о себе понарассказывала, но я мало что запоминал. Какой смысл? Один *** мы скоро расстанемся. Потом вдруг резко прервалась и зыркнула в грязный угол, где сидели какие-то тёмные личности.
- Ненавижу этих гадов! – вскрикнула она и пустила в ту сторону пустую тарелку. Те как сидели, так и прихуели малость. – Что смотрите, твари? - отвязалась на них тотчас Сталина. – Не помните что ли? Мне вам напомнить, козлам?
- Что мы не помним? – спросил один из них с бородой. По всему видать эти черти реально перебздели.
-Забыли, суки. – Она порывалась встать, но тут же падала на стул. Сама побелела вся и обратилась уже ко мне. – Ненавижу мразей. Мало что не ебут, ещё и не кормят.
Я как мог пытался успокоить Сталину. Ну их на ***, чего так расстраиваться. Пытался перевести разговор на футбол, но сделал ещё хужей.
- Я смотрела. Как я за наших болела, Алик, ты б видел. Болела, болела…
Я видел как слёзы навернулись на её мутных глазах.
- Напилась пивом, потом ещё водки сверху. Сижу, ****ь, и плачу. Навзрыд. Ты б видел, ахуел бы просто.
Да, видать, несмотря на железную волю и почти мужской твёрдый характер, Сталина была женщиной чувствительной.
3
- Ты вабще откуда такой взялся? – спросила Сталина на седьмой или восьмой день нашего плотного общения.
- Да не местный я, проездом тута, в дороге поиздержался, - ответил я и заржал как конь.
Сталина тоже улыбнулась. Она баба с юмором.
Надо сказать, что мы уже успели не раз сходить через Чёртов мост в один очень стрёмный раёнчик, где на улицах Энгельса, Чаплина и Нахимсона продаётся убойное пойло. Напиток этот не все выдерживают, выживают, как грится, сильнейшие. Он дешёвый и сердитый. От него тут немало челов сдохло в последнее только время.
Мы сидели на разъёбанном диване, пили, трохи жрали и смотрели телик. Показывали как наши бьются с извергами.
- Суки, мрази, пидоры гнойные, в очко их козлов вонючих, - бормотала Сталина, постоянно усугубляясь чимергесом, и вдруг попыталась вскочить, но осела тяжёлым задом и швырнула в телик пустой бутылкой.
Хорошо что промазала, потому что как раз показали как ведут пленных извергов, и Сталина тотчас приободрилась, повеселела, расцвела вся и предложила поновой пойти за чимом через Чёртов ров, потому что пойло у нас уже кончалось, а за победу надо было вмазать обязательно. Стопудова.
Но тут в тему пришёл Колян, сосед этажём выше, и принёс литруху. Мы ж тут живём как в общине, если в одной хате чимергес кончается, то всегда выручают ближнии. Они как чуют, помогают сразу.
- Слыхали новость по телевизору? – спросил Колян, когда мы ёбнули по стакану и развалились на раздолбанном диване.
- Выкладывай, - разрешила Сталина и повела по комнате мутным глазом, нет ли в хате каких-нибудь гадов. Иногда они проникают и в тёмных углах прячутся.
- Вождь извергов, оказывается, конфеты из говна делает и продаёт в другие страны.
- Теперь я поняла, - сказала Сталина, которую *** чем удивишь тут, - почему у меня вся рожа поутру в говне была намедни. – Мне один ***, забыла как и зовут его, подогнал эти конфетки. Увижу растерзаю животное.
- Там вабще хер знает что творится, - продолжал Колян, - уже до людоедства дошли изверги.
- Изверги они изверги и есть, - протянул я глубокомысленно. – Они и в Африке такие.
- Да мочить их надо всех до единого, как бешеных енотов! – вскричала Сталина и тут же обосцалась.
После фронтовых сводок по телику стали показывать разные юморины, и мы, хорошо разогретые чимергесом, вообще развеселились. Развели костёр, устроили дикие пляски. Сталина правда больше сидела, только махала руками в такт и дико вскрикивала.
Три топора
Работаю нахуй охранником. Сижу я нахуй в своей будке на верхатуре и зырю нахуй по сторонам ****ь. То ***** одним глазом в телек – там нахуй ****ятся, удирают, догоняют, ловят, пытают, линяют, нахуй, стреляют *****, убивают, членят нахуй…
Вот вижу,нахуй, подходят к забору две местные тётки, нахуй ****ь, и тащат нахуй газовую плиту сдавать ***** на металл. Бабы нахуй тут на раёне вабще нахуй интересные – вроде одеты чистенько нахуй и по местной моде *****, но нахуй рожи до того ***** нахуй испитые, что кажутся нахуй прям нахуй инопланетянками. Какие-то нахуй розовые, жёлтые, голубые, зелёные и оранжевые нахуй ряхи *****. Кричат нахуй мне, чтоб принимал нахуй железо. Одна ещё кое-как на ногах держится, хотя штормит её неслабо в девять часов нахуй утра, а вторая с фингалами на морде прям падает нахуй после кажного нахуй слова. Почём, мол, ***** нахуй черняшка? Спрашивают.  А я не могу нахуй принимать: шеф нахуй в запое, а бухгалтерша *****, Юлька, собирается рожать нахуй, у неё ***** уже пузо до самых ушей нахуй, и на работу нахуй уже второй нахуй день не выходит и денег ***** нет совсем. Кричу нахуй тёткам, что не могу нахуй ***** принять. Те у меня нахуй спрашивают: а как же нам ***** похмелиться? Нихуя борзость нахуй. Отвечаю нахуй, что нихуя не знаю *****. Не моё дело нахуй их ***** хмелить. Тогда они вабще ***** нахуй совсем охуевши просят: дай ты нам нахуй тридцать рублей. Откуда нахуй, я им отвечаю. Как будто я нахуй тут мильоны получаю нахуй, еле на Три топора хватает. Ну нехуя себе ***** заявки.
…Нихуя ****ь этот который нахуй откинулся устроил разборки нахуй и всех нахуй врагов, которые его сдали и подставили замочил из акэма ***** нахуй… пятнадцать нахуй трупов…
А эти бабы нахуй местные ну ****ь борзые… Тут ещё один водила работал, недавно из Чечни нахуй, Санька нахуй. Пару недель проработал нахуй и ушёл в запой. Только нахуй Юльке позвонил нахуй, что отравился консервами, а ночью, часа ***** в два, приходит нахуй и кричит мне нахуй такой весь расстегнутый и растрёпанный, мол, ***** нахуй дай мне, орёт нахуй, пятьдесят нахуй рублей. У него нахуй жёнка помёрла от водки нахуй, и он теперь по всему раёну бродит и ищет нахуй на вино Три топора, которое тут в кажном ларьке продаётся. И днём нахуй и ночью *****. Не дал нихуя нахуй, потому что *****нахуй им тока раз нахуй дай, они потом будут приходить просить  нахуй и днём и нахуй ночью. Что я ***** нахуй их ****скую натуру нахуй не знаю чтоли *****.
Тут, кстати, нахуй в будке столько всякой старой одежды и нахуй обуви осталось нахуй от работяг, которые ****ь ушли в запой нахуй и больше нихуя не вернулись нахуй, что можно пол города бичей одеть нахуй. А хули вынести на улицу и устроить нахуй сэкондхэнд бля все вещи нахуй по пятёрке. Тоже нахуй мысль. Три топора щас тридцатник нахуй стоит.
… ну, нехуя себе ****ь этот ментяра бандюков захуячил.. крутняк нахуй…
Часам к одиннадцати пришёл нахуй водила Виталик, который вместо этого Саньки нахуй, который нахуй в Чечне нахуй воевал, и рассказал, что возле танка, где нахуй ****ь стоят нахуй минетчицы да ещё нахуй недавно нахуй упал самолёт ***** и все пассажиры нахуй погибли, джип нахуй чероки сбил проститутку, которая ***** переходила нахуй дорогу. Сама баба отлетела нахуй метров на двадцать, а туфли ***** остались на асфальте нахуй. Я нахуй предположил, что это нахуй какой-то нахуй чел ***** шкуре отомстил за то, что плохо отсосала или заразила его нахуй. Виталик нахуй согласился и добавил, что на бампере большая вмятина нахуй осталась, так как гнал мужик на большой скорости *****.
…. И тут нахуй эту ****ь девку в ****у похитили и требуют выкуп, а она *****нахуй перегрызла верёвки и этих придурков нахуй из их же автомата…
Тока мы нахуй с Виталиком кофе нахуй попили, поднимается в будку нахуй Михалыч. А ****а нахуй. Весь побитый нахуй, исхудавший ****ь. И рука нахуй порезана. Оказалось, что он пьяный в стекло битое нахуй рухнул мудила *****. Ну нахуй мужик блянахуй полгода в запое нахуй был и шеф ему нахуй так и не заплатил нахуй, а теперь ***** и сам в запой ушёл. Михалыч нахуй взял Три топора с горя и нахуярился нахуй, чуть живой уже.
 Дёма, который часов нахуй в пять утра припёрся, потому что нахуй девку нахуй сюды куда-то в раён ночью провожал, рассказал, что шеф нахуй у себя в доме в деревне бухает нахуй с Индейцем. Ему Индеец второй этаж делает для бильярдной нахуй. Они уже двадцать бутылок Три топора выпили нахуй и ****ь заказали нахуй шлюху по вызову. И девка у шефа уже вторые сутки зависает нахуй и уезжать нахуй не собирается. А ***, денег у шефа немерено нахуй, он меньше сорока тыщ за запой *****нахуй не пропивает.
  Дёма нахуй допил вино нахуй Три топора ****ь, которое со вчерашнего стояло, потому что уже тут никто нахуй не мог пить, и пошёл спать к собаке Титану. С ним, говорит, как-то теплее. Пёс нахуй что-то совсем плохой стал в последнее время, всё больше лежит нахуй и всё ему похую. Или бегает вот-вот цепь сорвёт и лает как ****утый. Тут по телику показывали нахуй вчера, как собака одну бабу съела, потому что та *****нахуй за пьянкой перестала её кормить.  Конечно нахуй никто ж Титана не кормит, все бухают по-чёрному, а этой кавказской овчарке жратвы надо дай да нахуй дай. Я сам *****нахуй боюсь как бы она нахуй меня бля не съела. (Шучу нахуй, хотя нахуй какие там шутки).
… Нихуясебе нахуй. Этот мент, который с бандитами связан пошёл в сауну, а ему там кауфилина подлили в вискарь и положили нахуй в парилку, и он ****ь сдох ментяра, потому что он нахуй бандюкам ненужный нахуй стал…
Михалыч нахуй от кофе отказался. Говорит, что врач нахуй запретил, мол, нахуй на сердце ****ь плохо влияет. Как будто Три топора хорошо нахуй на сердце влияет. Гы-гы-гы. Даже Виталик нахуй засмеялся. Он нахуй таджик наполовину и мужик нахуй серьёзный. Хочет нахуй свой бизнис открывать, но ***** как только денег насбирает, сразу все нахуй пропивает.
 Так что, нахуй, делать будем, Михалыч нахуй спрашивает, и сам же нахуй отвечает, что раз шефа нет нихуя, то надо опять пить. Вот как раз и Лёха пришёл из Лаваша с тремя ****ь Тремя нахуй топорами. Мы выпили нахуй и начали разговаривать. Я рассказал как вчера с Андрюхой нахуй выпил Три тора пять штук, потом ещё баклажку Жиги и после мы ещё подкурили травы и нахуй пошли в парк на русские горки ну ***** ужасы там я ебу нахуй.
 Михалыч тему открыл про Гитлера нахуй, почему он нахуй усы не брил нахуй, а потому что боялся нахуй страшно порезаться. Виталик ругался насчёт шефа нахуй, что тот постоянно наябывает нахуй на деньги, и что он скоро отсюда съебёт  нахуй на другую работу или своё дело откроет, а Лёха (он злой пацан) после второго стакана на   Михалыча нахуй наехал из-за того что тот, когда в Курск ездили на КамАЗе сдавать аккумуляторы, ему всю дорогу спать не давал своей ****ёжью, а потом облевал всю кабинку и обоссался в оконцовке.   Михалыч, правда, и у меня в будке сколько раз отключался нахуй. Тогда нахуй не знаешь, то ли железо охранять, то ли за Михалычем смотреть, чтоб он не обоссался. Зачем мне здесь в коморке вонь ****ьнахуй?
Так мы нахуй ****оболили, пока голодный Титан нахуй не оторвался и стал бегать по двору, а мы начали его нахуй ****ь ловить.
тёплая компания

Утром просыпаюсь с мыслью, что денег опять ноль, а выпить как-то надо обязательно и очень срочно. Встаю, умываюсь, одеваться слава Аллаху не надо, потому что завалился вчера в одежде как пришёл вечером непомню воскока, и выхожу на улицу. Мороз крепчает, а у меня, как закон подлости, молния порвалась на штанах. Всю дорогу расстегивается. Пока дошёл до «Зори» или того что от неё осталось, чуть яйца не отморозил. В кафе нихуя никого нет: все ещё не проснулись, наверное. Что делать. Еле-еле наскрёб на маленький стакан пива. Пытался разговорить и развести барменшу насчёт крызиса, но та не повелась, ****а тёртая. Говорит: да у нас эти крызисы всю жизнь, мы привычные. Что-то типа такого она мне ****анула. Тогда я её прошу, хоть сам понимаю, что бесполезняк, налить стакан в долг. Она ни вкакую. Чтоты, говорит, я однажду одному дала в долг… до сих пор несёт.
У этой дуры, кстати, которая за стойкой было два мужа и оба умерли от водки. Причём первый ласты склеил, потому что она не дала ему похмелиться, а второй – крякнул, потому что дала. Да, не судьба, размышлял я, глядя в окно на совершенно пустой, как вымерший, город. Уже третий или четвёртый день, я уж со счёта сбился, народ гуляет. Наверное, подустал малость. Ничего, скоро начнут выползать. Город-то тесный, кого-то точно встречу. Как-то летом я вот тоже вышел в центр без копейки денег и ***во мне было нетто слово. Подыхал короче. И никого, блять, как закон подлости. Тёрся возле «центрашки», думал кто-то всё ж появится, но никого знакомого, хоть умри. Так стою, только сигареты стреляю у прохожих. Некоторые дают всё ж, не все ещё окончательно скурвились и ожлабели. И тут злость меня взяла на весь ****ый белый свет. Думаю: нихуя не уйду отсюда, пока кто-то не подайдёт с баблом и не бухнёт меня по-человечески. Четыре часа ждал, поцаны, и всё-таки пришёл ближе к вечеру один малознакомый хлопец при башлях. Зато как он меня похмелял… это сказка. Мы классно посидели с ним в той ещё культовой «зорьке», нажрались само собой и сняли клеевых тёлок. Поехали к нему на хату и там оттопырились по всей программе.
Да и вчера, вроде, неплохо масть пошла. Поначалу обычно, как закон подлости, полный голяк. Бегали с Лёнькой, терским казаком с Фурманова, по всему центру, как идиоты. Нихуя никого нет. Да рано ещё было, все спали пока. Одного Вакуню, наконец, встрели на Маяковке с фингалом. Ему вчера в Бистро кто-то нарезал. Он, Вакуня, чел бесбашенный и пьяный вабще ничего не соображает. За языком не следит. Гонит своё-чужое и порой нарывается. Ему вабще не везёт иногда по жизни. То на гопстоп нарвётся, то просто так не за *** получит ****юлей и ходит на новый год весь красивый.
Вакуня нас хмульнул зачуток, только у него денег не особо и настроение не очень, хоть он фингалы и кремом намазал. Одно его радовало, когда выпили по сотке в той же задроченной «зорьке», что украине, наконец, отключили газ. Это и других мужиков как-то бодрило, когда мы с Терским каких-то знакомых встрели у пивняка, что возле кафе «пионерское» рядом с кинотеатром Октябрь. Мороз крепчает, пиво холодное, у меня ещё эта ширинка не застёгивается нихуя, продрог немного, но базар за то, что украину отключили от газа и хохлы там мёрзнут, как цуцики, конечно, бодрил и ниибацца согревал. А тут кто-то из знакомых харь притащил баклажку нашего рабочего-крестьянского портвешка. Настроение ещё больше поднялось. Ёбнули мы с Лёней Терским по стакану тоже, братва ж она завсегда поделиться пойлом и не даст своим умереть от жажды. Выпили, говорю, только это ж капля в море и слону дробинка.
Постепенно мужики, которые нас хмельнули, рассасались, и мы опять с Терским вдвоём остались. Нарезали ещё пару кружков по центру – опять поражняк полный. Что ж делать? Уже отходняк опять начинается. Нырнули в закусочную на Тухачевке, куда я вабще-то остерегаюсь заглядывать, потому что должен там рублей пятьсот. Но состояние было такое, что поебать на всё. Да и там никого, кроме каких-то упырей, которые угрюмо ***рють свои сотки в одно жало и из-под лобья на тебя зырят. Короче, палево, облом и измена.
И вот идём мы с Терским уже такие понурые и склонные к пессимизму, хотя по натуре оптимисты оба, у меня ещё ширинка эта заебался уже застёгивать, и вдруг я вижу возле кафе на Докучаева знакомую башку жёлтого цвета. Никто иной там как Клюгер рисуется, а рядом, как обычно, Боря, Влад и ещё кто-то из знакомых харь.. Чувствую я, что теплеет, вроде, хотя на улице мороз уже под сорок градусов. Подходим с Терским, поздравляем братву с праздничком и интересуемся сразу, как у них насчёт вмазать. А они без разговоров на вход показывают, типа заходите, присаживайтесь. Ну, мы сразу в тепло нырнули – там, бля, стол накрыт и ломится от водки и закуси. Я сразу ёбнул фужер водяры и с большим удовольствием заторнул солянкой из Владовой тарелки. Чуть её полную не съел так на жратву пропёрло, потому что бухал-то уже семь суток, а ел очень мало. Да ещё давно уже мечтал соляночки поесть.
Ну, и пошла масть короче. Оказывается Влад банкует. Он типо хату продал и типа её резко пропивает. Бывает. Сидели довольно плотно. Если бутылки на столе кончались, Влад резко давал денег, и кто-то сидящий с краю шёл к стойке за пойлом. И как хорошо было посидеть в такой тёплой компании. Такое ведь теперь не часто бывает.  Больше по праздникам. Базарили *** знает о чём, как обычно, но разговор был приятный и все ж свои кругом, одна шобла. Нет, заебись, комраты, вот так хоть на Новый год посидеть со своими пацанами.
Потом постепенно пацаны отъезжать стали. Сначала Клюгер едваживучий стал себе такси вызывать, ему ж далеко на Лавочкина переться надо и никак не мог вызвать тачку, так пешком и поканал на автопилоте. Тут Влад начал блевать прямо на стол. Боря тот вабще заснул и не реагировал на удары в плёчо и даже по тупой башке. Он не плохой пацан, но довольно смурной и быстро отъезжает. Другие тоже чего-то приуныли, только мы с Терским держались до поры. Лёня всё ж не выдержал в оконцовке, нервы то не железные на лохов кругом смотреть и слушать их левую ****ёшь.  Задрался с кем-то из посторонних, а я чувствую, что меня накрывает капитально и пошёл до дома. Благо живу-то рядом.   
Нехуёво, кароче, вчера погуляли, а вот сегодня мне не везёт что-то. Да рано ещё, все мужики пока бухие спят. Праздник же продолжается. А вабще надо пойти прогуляться по разным нашим точкам. Мало их в центре осталось, но есть ещё несколько. Так я рассуждал, сам себя утешая, и тут вдруг в кафе резко входит Наташа Смерть. Готичная, как обычно, но совершенно на удивление трезвая. Летит ко мне, садится и, не здороваясь, спрашивает: есть у тебя что-нибудь? Пока нет, отвечаю. – А будет? – она домогается. – Щас кто-нибудь придёт, Вакуня, например. Не ссы, Наташка, похмелимся.
У Смерти, вроде, надежда в глазах появилась, однако тотчас угасла.
- Я тебя расстроить хочу, - говорит и грустно так на меня смотрит.
- Ну, попробуй, - отвечаю, - может, мне полегчает.
- Ты Грека помнишь? Ну, парень у меня был двадцатипятилетний, у тебя ещё как-то зависали с ним?
- Когда ты ногу что ль у меня сломала?
- Ну, конечно. – И Смерть улыбнулась даже, но тотчас нахмурилась.
- Грек-то повесился.
- С какого перепуга?
- Да он пил где-то в компании и случайно пацана какого-то убил. А в зону больше не захотел, у него итак четыре ходки было. Повесился на велосипедной цепи.
- Изуверец, - заметил я и посмотрел в окно. Нет, надо валить отсюда. Под лежачий камень вино не капает. Надо пройтись по заведениям. Может, кто и ожил ещё.
- Если сейчас срочно не выпью, - шепчет мне Смерть, - разхуярю нахуй эту ****ую «зорьку». Уже Грека помянуть не дают, скоты.
Тут я решил точно менять диспозицию и покинул Смерть.
  У НАС НА ГОРКЕ
Амбалистый Кисель так въебал Худой  по башке чайником, что мы потом ещё долго выковыривали её из-под мойки. А на чайнике осталась большая вмятина. Кисель хрипит, что с Худой пить из одного стакана западло, потому что она,****ь, на гриб берёт. Мне по херу. Я тут мучаюсь пятые сутки. Практически не сплю. Так забываюсь иногда очень поверхностно. А за окном природа невъебенная - берёзы, сосны, полная луна. Бандит Савун рычит и воет во дворе. Он грузный, лысый, крутой. Рассказывает по пьяни, как мочит  и грабит людей в тачках на трассе. Ему никого не жалко, только одну бабу жалеет беременную. И плачет, красная бухая рожа, пьяными слезами.
   Вчера вечером, или уже сегодня ночью, помню приходили всякие мудаки. Твари постозные. Мрази отмороженные. Шайтаны ***вы. ****ые шакалы. Все, ****ь, типа, на нервах. Такая жизнь, говорят. Пончик стаывит на колени Санитара и требует, чтоб тот отсасывал у него, потому что, козёл, пашет на ментов. Анжелкин муж, Кундель, одним ударом прямо в сердце убивает Дуная   и чуть не добирается до Кузьмы.Тот вовремя линяет из хаты. Дунай, конечно, плохой стал в последнее время. Совсем скурвился. Крысятничал, падла. Кисель его ****ил неоднократно. Жора разбивает об пол свою классную гитару, чтоб не разбить её о чью-нибудь харю... Он, кстати, отличный печник и как-то на отходняке, чтоб отвлекаться, развалил у себя дома печку и к утру сложил её по-новой. Не спалось ему, бедолаге. Да ещё бывший друг Пух очень расстроил. Жора в прежние времена частенько хмелил Пуха, а тут заходит к нему, видит тот совсем обуржуазился: не пьёт ни грамма, кругом японские телики, телефоны, фотоаппараты-мыльницы. Хозяин ходит по квартире и фотографирует кошечек. А Жоре не дал червонец похмелиться, козёл. Типа, у него только зелёные. ****абол! Жора в расстройстве всё же нажрался где-то, вырубился и очнулся ночью на кладбище в одном туфле. Со злости забросил его на *** подальше и поканал до дома босиком.
   Короче, сидели так у меня, чего-то пили,  трохи  жрали, вдруг Кабан как заорёт, придурок, что все тут черти задроченные, козлы, пидоры… Все, кто там был, поднялись, конечно, и начали гандона месить. Били-били, потом погнали за чимом. Тут у нас на горке три человека гонят: Малафей - у него пойло называется «малофеевка», Мабута продаёт «мабутовку», а Пантелей - «панти-колу». Этот последний чим считается самым лучшим на горке, но к Пантюхе высоко подниматься на четвёртый этаж. Несколько мужиков, включая моего соседа Дрекала, умерли у его двери. «Мабутовка», конечно, самая противная. Самому Мабуте уже несколько раз окна били и когда-нибудь точно замочат пидораса. .Я вчера, наверно, ****ой «мабутовкой» траванулся точно. Всю ночь меня, падла, лихорадит. И этот запах полыни заебал.
   Приходила Лилька, плясала голая под «Дайер Стрейтс». Леча танцевал под «Эй-Си-Ди-Си», закидывая длинные ноги чуть не до потолка. Малец делал под «Тюремный рок» Пресли.Вечный зек Кандал задумчиво слушал «Журавли». Вася Машинхэд дурел, конечно же, под Битлов. Я тащился только от «Моторхэда»  исключительно лёжа. (Соседи, ****ь, охуевали по чёрному и грозили мне участковым, потому что этот грохот стоял все ночи напролёт).  А Зося, моя соседка, плакала под Таню Буланову. Этой Зойке с первого этажа не везёт по жизни. Тут ещё её  Юрка  поехал за баксами  и не вернулся. Нет уже человека трое суток.
   Не помню когда разошлись, но ранним утром стали собираться. Все колотятся, как черти, шмалят кто Примину, кто самокрутку. Наконец, Пончик припёр чима. Пейте, бедолаги. Он, вроде, нормальный пацае, но у него клинит. Может въебать так, что ломается  челюсть.Уже сколько человек жаловались. И главное, не за *** же своим же пацанам. А ему, Рэмбо ****ому, по херу. Похмелились мужики и начали собираться. Кто пилить дрова, кто бить свиней, кто строить, кто воровать, а некоторые решили на всё забить и продолжать бухать.
   Приходила Татра, вся в пятнах, как лошадь в яблоках. Говорила, что у неё сгорел дом. Плакала. Ну, налили ей пять капель, скрепя сердце. Всем разве поможешь в этой ****ой жизни? Тут на горке все всю жизнь бедные, ходят жалуются, плачутся. На всех, ****ь, никакого пойла не хватит. А они сами тебя *** когда похмелят притом, хоть ты сдохни. И ещё на поминки припрутся с наглой рожей. Короче, ну их на ***.
Короче, сидели мы так, базарили за всякую ***ню, вдруг приходит Кандал и сообщает печальную новость: Кандрат, ****ь, крякнул. Сегодня похороны. Допили мы по-быстрому чим, что оставался, и погнали на кладбище. Хорошо как раз мой друг экстрасенс подъехал на красном «Форде 1975» года выпуска. Успели всё же к выносу тела. Я на зелёного Кандрата в гробу посмотрел, мне плохо стало. ****ая жизнь! Но почему так? Такие люди, бля, уходят в расцвете сил. Мог бы и наш друган ещё покуролесить немного. Да мы сами все можем в любую минуту ласты склеить, не так что ли? Я прилёг в «фордовскую морду», как называл свою добитую машину мой друг экстрасекс, и уткнулся ему в бороду. Он молодец, короче, мужик в своё время хорошо поднялся на своей экстрасенсовой канетели. Вылечил тут всех тёток. Дурил, типа, головы людям и грузил их по полной. Чёрт! В итоге прикупил себе тачку, видак и двести пятьдесят порно-кассет. Мы потом, ксати, когда закиряли с ним по-чёрному, заебались на *** эти видеокассеты продавать по пятёрке закормленным торгашеским тварям. Экстрасекс тогда загулял круто с своей подружкой Галей, которая ему ещё фору давала в смысле бухнуть. Сначала пили в лучших кабаках, типа «Семь сорок», а потом уже где придётся - на лавках, на траве, под кустом, на бережку и возле стройки. Галя слышно сейчас намыливается в Израиль схилять, потому что задолжала каким-то крутым чувакам пару штук баксов. За такие деньги у нас  убивают легко.
С кладбища поехали обратно к нам на горку. Нашли как-то на чим. По-моему «малафеевка»  была. Не очень вонючая. Хотя в таком состоянии уже не понимаешь толком, воняет она или ни ***. У самого подъезда мне вор Склизень попался, и я угостился у него прмо из горла. С расстройства всю бутылку одел. И уже как-то алкоголь меня не брал даже. Потом сели помянуть Кандрата. Отличный был мужик. Да все умрём в итоге, только в разное время. Вот же ****ская жизнь. Ну её на ***! Но только не в петлю. В ****у! Лучше кого-нибудь грохнуть в натуре. Отказать! Я, честно, не понимаю этих мудаков, которые самоубийством кончают. Вот взять Зойкиного брата, который на днях удавился. Ну, баба не дала на бутылку, что ж теперь из-за этого вешаться? Зойка  рыдает под окном белугой и просит периодически налить ей пять капель. Рожа вся красная, заплаканная. Жалеем заразу. Она хоть и воровка, но всё ж соседка. Это у неё уже второй брат погиб. Первого, Микиса, убили неизвестно кто и бросили голого в подъезде. Башка пробита да и простудился пацан. Однако в реанимации ещё девять дней держался. Железный организм. Батька-то штангист, дядя Коля, был и до Берлина дошёл. Умер, конечно, от водки. Отчего мы ещё умираем? А мамка у них такая рыжая была и страшная матершинница. Тётя Ира. Всегда, помню, с папиросой в ярко накрашенных губах  и поддатая во дворе шастала и орала хриплым басом. У них случай был в семье прикольный, когда Зойка в очередной раз замуж выходила за какого-то уголовника. Во время свадьбы, в самый разгар, вдруг жених пропал на ***. Искали повсюду, с ног сбились. Исчез  человек, типа с концами.  Зойка уже сидит, рыдает под Пугачиху. Наконец, отыскался, негодяй. Скрывался, оказывается, на даче с Зойкиной мамашей. Прикол, *****! Не хуёво, да? Охуеть. Да тут все люди прикольные, кого не возьми. Вот что творится среди людей у нас. Гаси свет. Педерсия полная. А батя у них отличный был, дядя Коля. Он всю жизнь в сапогах и фуфайке проходил. Спился тоже со временем, а по началу был спортсмен. Он мне всегда ключи от своей дачи давал, если я хотел выебать какую-нибудь тёлку.  Я ставил ему за это банку чима или барматухи.

Пришёл Хром или просто Х для своих. Он пах могилой. Только что с кладбища. Ещё не рассвело ни ***. Савун, который бандюк, лежал на лавке под окном и храпел, как чёрт. Х рассказывал, что родители Пахомихи  дали ему литр чима, чтоб он вырыл могилку и переложил их дочку. Они её по бухлу не правильно похоронили: не лицом к кресту, а наоборот. Сообразили только через год, когда маленько отошли от пьянки.  Похомиха была крутая оторва. Ей лет пятнадцать было, когда крякнула, но она успела сифоном заразить даже непьющих самогонщиков, типа Малофея и старика Пантюхи. Бухала и ширялась всю свою короткую жизнь по чёрному  и умерла от передозы.
  Заскочила Кэт-Разведчица на предмет свежих девок. Она парикмахерша, а по натуре лесбиянка. Застала у меня только потёртую Худую, но всё равно не удержалась и оттрахала. А тут, как закон подлости, припирается Кисель с большим зеркалом на сдачу самогонщикам. Где он только его вырулил? С****ил, наверное, где-нибудь. Ну, и засёк Разведчицу в деле. Ох, и ****ил же он её! У неё вся морда потом почернела. Кисель живёт по старым понятиям и страшно не любит этого лесбийского ****ства.
 Уже хорошим утром припёрся кладбищенский вор Вандал - серый  весь, вонючий, обоссанный. У него одна тема: давай что-нибудь зассым. Уже и так всё тут в квартире проссыно и выставлено давно. Нет, он, сука, один ***, полазеет по хате и что-то найдёт. Сбегает к самогонщикам и притащит хоть четверть чима.
Только ушёл Вандал, приходит его лучший друг Кандал. Он потомственный зек. За что только не торчал. Сел на корточки и бубнит, как в трубу: «Где этот придурок Вандал, ёб его полуёб? Охуел что ли с горя?» Так они вечно ходят, друг друга ищут и по ходу похмеляются. Закон горки. Уйдёт Кандал, прикалдыряет Вандал. До дурной бесконечности. Круглые сутки, днём и ночью. Заваливают  в наглую, ёб  их дураков мать. А мне, между тем, херово стало, мочи нет. Всего выворачивает, во рту полынь. И, как закон подлости, ни выпить, ни баб, ни курёхи, ни жрачки. Чем же, думаю, я так траванулся? Наверное, ****ь, «мабутовкой». Сколько раз этому пидору уже окна били, не понимает человек, хоть убей. И убьют когда-нибудь. Точняк.
Пришёл Кузьма, принёс бутылку. Мы оживились. (Оказывается, там у меня по углам ещё какие-то тёмные хари скрывались или даже таились). Кузьма присел на кухне, закурил  самокрутку-гавану и рассказал последнюю новость. Ночью, оказывается, залётные ребята палили ларёк, *** знает какие у них там разборки, а местный мужик Зыба шёл на рыбу и заорал на них с дуру, так они его забили дубинками. Влез не в своё дело. Мудак он был здоровый, но слегка дебильный. Не лезь ты никогда в чужие разборки. Закон горки.
 
Между тем, наступила весна. Оживились онанисты. По утрам прятались в кустах возле фабрики, где, в основном, трудились женщины, и дрочили в полный рост на фабричных. Сходил снег. Появились подснежники. Нашли и Зойкиного Юрку, который ещё зимой поехал за баксами. Зойка опять в трауре. То плачет под Таню. Буланову, то прибегает ко мне хмельнуться. Когда есть чего, даём ей пять капель. А тут ещё потрясающая новость - нашли мёртвыми двух наших самогонщиков, Малафея и Пантелея. Что характерно, абсолютно не пьющих. Наверное, ширнулись, уроды, чем-то не тем. На их совести тоже немало трупов. Сколько человек тут на горке у их дверей крякнуло, неудачно похмелившись. Это ж сотни. К вечеру опять ***во стало. Отход ****, как положено, и почему-то пробило на жратву. Всё стало тихо. Только запах полыни по всей комнате. И вдруг, слышу мотор знакомый. Выглянул в окно - точно. Приехал мой верный экстрасекс. Да не один, а с бабой. Той самой еврейкой, которая намылилась в Израиль от бандитов линять. Как заходят…   ****ый случай! Пять коробок молдавского вина, колбаска, банки  тушёнки…Ну, спаситель ты мой, дай я тебя поцелую в бороду. Наконец-то, раскумаримся за всю беду. Вот же, ****ь, везуха! Бывает же такое в жизни. Я даже его грязную «фордовскую морду» готов был расцеловать. Ура! Жизнь продолжается.
Пили мы, короче, пили…Утром я просыпаюсь чуть живой. Глаза заплыли, колотит всего, руки-ноги отнимаются. Протёр глазья - вижу экстрасенс мой родной сидит на койке угрюмый в тулупе на голое тело и в валенках. «Что делать будем?» - спрашивает у меня тихим грустным голосом. «А что случилось?» - говорю. Да ****ец что случилось, отвечает. «Фордовскую морду», оказывается, мы ночью пропили. (Так быстро? Охуеть можно). Дальше. Баба его, Галя, улетела в Израиль, но я ей остался должен, так как проссал с местными калдырями её кожаную куртку. Она перед отъездом подписала каких-то бандитов, чтоб они на меня наехали конкретно. Так что надо скоро ждать гостей.
. А все, как закон подлости, конечно, по нулям.
Надел трико - последние штаны проссал давно - и пошёл погулять возле дома. Может, кого встречу. Только *** в рот. Тут так: когда у тебя есть чего, все птеродактили  налетают, как саранча, сразу, а если ты пустой - *** тебе кто нальёт. Закон горки. Продать что ль на скороту эту квартиру? Побродил я так, только ничего не вырулили. Решил идти в лёжку. Может, чего и придумаю.
                КОНЕЦ