Ужас на Еллоу Брик Роуд

     Плывя по волнам своей памяти, немного ослабевшей в последние годы, я, доктор Ватсон, верный спутник и правдивый биограф великого и знаменитого сыщика Шерлока Холмса, чаще вспоминаю не те громкие, нашумевшие дела моего друга и без того увенчанные лаврами в моих «Записках», но те малоизвестные эпизоды его деятельности, которые хоть и не привели к шумному успеху у публики, всё же являются наиболее сложными, секретными и, я бы даже сказал, щекотливыми.
     Этим вечером, устроившись в кресле с бокалом бренди у пылающего камина на родной Бейкер-стрит, 221б, я как раз вспоминал о таком деле. Мой друг Шерлок Холмс ужинает сегодня в клубе «Диоген» со своим покойным братом Майкрофтом и профессором Мориарти, так что некому помешать мне игрой на скрипке или вонью и взрывами химических экспериментов.
     Дело, о котором я хочу рассказать, относится, по-моему, к 1883 году. Но, может быть, я ошибаюсь, и это был 1903 год, или 1893-й. Это, в-сущности, неважно.
     В то время полиция в очередной раз встала в тупик, пытаясь поймать неуловимого ист-эндского Джона Резателя, неправильно названного газетами Джеком Потрошителем.
     Итак, полиция была в тупике, когда мы с моим другом Шерлоком Холмсом вышли из кэба и приблизились к группе громко спорящих джентльменов из Скотланд-Ярда.
     - А-а, мистер Холмс! – раздражённо вскричал главный из них, пронырливый и вездесущий, инспектор Лестрейд. – А мы тут без вас совершенно запутались в этом ерундовом дельце! – как всегда безвкусно пошутил он.
     - Джентльмены! – сказал Холмс, приподняв цилиндр и небрежно кинув взгляд на жертву, распростёртую у наших ног на мостовой.
     - Мистер Холмс! – продолжал с вульгарным смехом Лестрейд. – Полагаю, вы напрасно истратили крону на извозчика и отвлекли доктора Ватсона от его человеколюбивых занятий. Дело уже практически раскрыто и ясно мне как день.
     Холмс раскурил трубку и обошёл вокруг распростёртого тела, внимательно шаря глазами, иногда становясь на колени и даже ложась с ним рядом, чтобы всё рассмотреть через лупу.
     - Очень интересно! – сказал он, вставая и отряхивая колени. – Я с удовольствием выслушаю вашу версию, Лестрейд, если вы соблаговолите посвятить меня и доктора Ватсона в неё. Итак, кто же, по-вашему, перерезал глотку этому несчастному созданию и так ужасно надругался над её трупом?
     - Это ясно даже младенцу! – воскликнул инспектор. – Разумеется, клиент этой проститутки!
     - А в предыдущих четырех случаях? – с ледяной иронией спросил мой друг. – Тоже, по-вашему, клиент?
     - Ну, естественно! – запальчиво воскликнул Лестрейд. – Кто же ещё, по-вашему? Всё тот же, недовольный обслуживанием, клиент! Это очень просто! Вы даже не представляете себе, насколько спустя рукава относятся эти мерзавки к исполнению своего долга! Помню, однажды я…
     Тут увлёкшийся сверх меры, допустимой джентльмену, инспектор спохватился и пробормотал: «То есть… гм-гм…»
     Присутствующие переглянулись, пряча улыбки в усах и бородах.
     С тёмного неприветливого неба упали первые капли дождя, похожие на ледяную перхоть. В соседнем трактире ревели песню. Дюжие констебли с трудом сдерживали напиравшую толпу.
     - Что ж, прекрасно! – сказал со сдержанным сарказмом мой друг Холмс. – Желаю всяческих успехов в вашем безнадежном предприятии! Едемте, Ватсон, нам здесь больше нечего делать.
     Инспектор Лестрейд открыл было свой рот, но Холмс остановил его мановением руки и закончил:
     - Я же со своей стороны обещаю вам, что приволоку этого кровавого преступника в участок не позднее будущего четверга вместе с доктором Ватсоном. И не будь я Шерлоком Холмсом, если им окажется никакой не клиент, а кто-то совершенно другой!
     Вслед за этим, корректно раскланявшись с джентльменами из Скотланд-Ярда и оставив Лестрейда бесноваться от ярости, мы наняли кэб и поехали к себе домой на Бейкер-стрит.
     Ах, как славно трещат поленья в камине! Сколь уютна и тепла наша старая гостиная среди поросших вереском холмов Девона! Ясен мартовский вечер благополучного 1939 года! И сколь же холодна и ненастна была ночь, когда мы с Холмсом прятались в подъезде заброшенного дома на Еллоу Брик Роуд, напротив входа в отвратительную клоаку Ист Энда, служившую притоном для падших жриц любви!
     Ветер завывал в каминных трубах на разные голоса. Холмс внимательно наблюдал за редкими прохожими, спешащими в этот неурочный час домой, к семье и бокалу бренди.
     Наконец, что-то высмотрев своими орлиными глазами, проницающими ночной мрак, он оправил на себе замызганное платье, нахлобучил безобразную шляпку, спрятал стилет в мантилью и сказал своим глубоким голосом:
     - Ну, я пошёл…
     Я перекрестил друга и обнял на всякий случай:
     - С Богом, друг мой!
     Долгое время я, скорчившись в своем укрытии, ничего не различал кроме возни и грызни крыс, далекого тарахтенья ночного кэба, да глухих взрывов визгливого смеха за грязными окнами вертепа разврата.
     Но вдруг!.. О-о, эти «вдруг» романистов и поэтов! Но здесь действительно было именно «вдруг» - из зловещей тьмы подворотни раздался вскрик, исполненный боли и ужаса, пронзивший меня как молния – вскрик моего дорогого друга!
     Как тигр выскочил я из своего убежища и устремился к месту возможной трагедии, на ходу доставая револьвер. О, Боже! Что увидел я там, в неверном свете засиженного мухами, покрытого копотью, тусклого фонаря…
     Холмс лежал ничком, выбросив руки вперёд жестом защиты. Его пальцы, сведенные судорогой, вцепились в грязь мостовой. Женский наряд Шерлока, надетый им для конспирации, был в полнейшем беспорядке: платье сзади разорвано, обнажая стройные мускулистые ноги спортсмена, шнуровка лифа распорота стилетом, а мантилья наброшена ему на голову, как покрывало у индийской невесты.
     - Держитесь, Холмс! – в отчаянии воскликнул я и молниеносно огляделся.
     Мне почудилось, или это было впрямь, но вдали, в конце грязной и кривой Еллоу Брик Роуд мелькнула тень кривобокого субъекта, почти карлика, на бегу оправлявшего свой туалет. Я не мешкая бросился следом. Но, выбежав из улочки, ставшей местом трагедии, я успел заметить лишь отъезжавшую карету четвериком с гербом на дверце, завешенным краем чёрного плаща…
     Я поднял кулаки к небесам и воззвал к англиканскому Всевышнему. И, словно услышав мою просьбу, порыв ветра взвил тяжёлую драпировку, на мгновение приоткрыв герб, известный в Англии всякому верноподданному Короны…
     Подавленный сделанным мною открытием, вернулся я в роковой тупик к своему другу.
     Холмс понемногу приходил в себя и, стащив с головы проклятую мантилью, с трудом перевернувшись на спину, тихо стонал.
     Я склонился над ним.
     - Ватсон… вы видели… его? – прошептал Холмс побелевшими от боли губами. – Сможете описать его портрет?..
     Что я мог ему ответить? Я покачал головой…
     С годами все чаще и чаще былое предстаёт передо мною как загадочная «терра инкогнито», или как бы лучше сказать, Затерянный Мир, затянутый туманной дымкой, которую – о, всё реже и реже! – относит вбок дуновением стариковской памяти.
     Я сладко задрёмываю у камина после пятого бокала бренди и слышу сквозь сон, как моя сиделка миссис Хадсон тихонько позвякивает чайными чашками у себя в каморке под лестницей. Миссис Хадсон давно умерла, но всё так же энергична и деятельна, как и шестьдесят лет назад, когда мы с Холмсом впервые с ней познакомились.