А жизнь продолжается. Послегрозье. Гл. 16

16. Настёна и Красава, окончив вечерние хлопоты, сидели с маленьким Добром на лавке у дома.
     – Сорока, сорока, где была далёко,  кашку варила, детушек кормила, – Красава водила круги своим пальцем по ладошке мальчика. Потом стала загибать его крохотные пальчики,
     – Этому кашку дала, он воду носил, этому кашку дала, он полбу мыл, этому кашку дала, он печку топил, этому кашку дала, он её варил, а этому, самому меньшому, пока не дала: он воду не носил, полбу не мыл, печку не топил, кашку не варил. – Остановилась, и хитро посмотрела на Добра. Тот нахмурил белесые бровки, вытянул трубочкой губёшки, и уже собрался было заплакать, но Красава быстро и со смехом взяла мизинчик мальчика проговорила:
     – А этому со сладким медком дала, он самый малый и самый любимый был, – затормошила Добра и оба с ним рассмеялись.
     – Какой у тебя славный сынок. Как быстро растёт. Как не нарадуется на него Петруша твой. А я помню зиму страшную, когда Бирюк и Третьяк привезли Петра, всего израненного, белого как снег, после похорон Коловрата. Ты кинулась к нему, закричала:
     – Жив, жив! Выхожу, вымолю, отвоюю! – я тогда подумала: как же надо жалеть своего суженого, чтобы так говорить! И ведь не видишь ты как будто ни хромоты его, ни посечённого лица, ни боевых увечий.
     – Да, правда, не вижу. Для меня он самый красивый, самый добрый, самый умный, самый желанный. Потому что ЖАЛЕЮ – это и беспокоюсь за него, и готова на всё ради него, и радость охватывает при одном воспоминании о нём. Подожди, придёт и к тебе это «жалею».
     Красава опустила глаза и невольно зарделась, затеребив кончик тугой косы.
     – Что, уже пришло? Да и не диво, четыре на десять годков, знать, настала и твоя пора. Да и мужики-то у нас все на виду, почти никого не осталось после ордынского нашествия. А ведь и Третьяк на тебя исподволь поглядывает и тут же отворачивается, словно стесняется чего-то. Когда они с Петром нашли меня, чуть живую, в погребе у продыха, да привезли в монастырь, я их почти и не различала. Так слаба была, и в голове всё путалось. А ведь с Петром уж и сговор был, и венчание на весну определили. Война отодвинула сроки. Слава Господу, дождались всё-таки своего часа! Будет и у тебя своё счастье, свой Ладо, приобняла Красаву, прижала к себе, – матушка Демидична порадуется за тебя на Небесах-то. А тятенька Прокл – тут, с нами. Да и братики твои названые Вторушка и Клещик потешатся.
     – Клещик меня мамушкой зовёт, а вот Вторушка как-то сильно недоволен бывает, когда я хоть маленько с Третьяком словом перекинусь. И рассердить не хочу братца, и сковывает меня взгляд его, словно в чём-то я виновата перед ним. Виду стараюсь не подавать, но и как быть, не разумею пока. Привыкла всё сама всегда решать, а тут преграда встаёт, мешает. Надо разобраться во всём сперва. Вот и Добруша задремал, иди, укладывай его в люльку. А я по лесочку поброжу, шишек наберу на растопку, да говорушек-грибов.