Пермский поэт юрий асланьян

ПЕРМСКИЙ ПОЭТ ЮРА АСЛАНЬЯН
Я ненавижу свет
Однообразных звезд.
Здравствуй, мой давний бред,
Башни стрельчатой рост…

«Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда», - писала Ахматова.
Сейчас узнаем, из какого.

Для начала возьмем в руки роман Юрия Асланьяна «Мистическая доминанта мира». Понятно, что всяческое мракобесие, включая мистику, нынче в моде. Как пишут в предисловии к сборнику стихов Юры «Ересь», «это история жизни ученого и супермена, создавшего дерзкие математические гипотезы времени и вечности». Кукушка хвалит петуха. Автор предисловия не пожелал указать свою фамилию…
Дело в том, что гипотезы не создают, их выдвигают. И никаким ученым Нигугутин не является, героя «истории жизни» я знаю как облупленного. Нигугутин ни дня не проработал в качестве физика или математика. Он вчерашний бандит, рассказывал мне «Я людей забивал…» Участвовал в криминальном бизнесе кладбищенской мафии. И никакой не супермен – всего-то культурист. Еще в советское время создал в Перми секту кришнаитов.
Нигугутин пытается копаться в физике, но в физике он невежественен. Однажды попросил доцента пермского университета Дальво Ибрагимовича Кадырова доверить ему почитать лекции студентам. Дальво предложил Нигугутину заменить его на время командировки. Студенты стонали! Дальво мне потом рассказывал: «Я всё проклял…» Но Нигугутин умудрился закончить аспирантуру в Ленинграде – у знаменитого Андрея Анатольевича Гриба. Когда я учился в аспирантуре в МГУ, в Москву приезжал Гриб, мы с ним встречались. Гриб мне жаловался, что у Нигугутина подготовка ниже плинтуса…
Нигугутин всерьез считает, что существует структурированная вода, что сознание экспериментатора влияет на результат эксперимента и прочее. То есть, когда после катастрофы 1991 года наука стала маразмом, Нигугутин всплыл на волне этого маразма. Нигугутин очень, очень не любит марксизм-ленинизм и ходит в церкву причащаться. Он рассказывает, будто информация может существовать отдельно от носителя и передаваться в прошлое. Он всерьез верует в парадокс дедушки! Таким образом, никаких математических гипотез времени и, тем более, вечности Нигугутин не выдвигал, он просто пытается уравнения физики подогнать под телевизионный бред о путешествиях во времени. И делает это безграмотно, потому что все его утверждения, что данные уравнения якобы говорят о перемещении во времени, давным-давно разоблачены крупными учеными.
То есть: роман Асланьяна на модную, но дурацкую тему «Мистическая доминанта мира» - ложь. Ложь! От начала и до конца. А я не люблю, когда врут.

Роман «Дети победителей» - о 1-й чеченской войне, о событиях 90-х годов, как пишут в предисловии к тому же сборнику стихов. Опустим литературные «достоинства» романа. Но Юра был просто не в курсе – и не мог быть в курсе, он сильно сочувствовал чеченским боевикам. В тот период ВСЯ российская либеральная интеллигенция брызгала слюной и топотала ножками, требуя свободы отделения Чечни от России. Требовали российские музыканты и живописцы, анархисты и европейские и американские троцкисты, запроданные Вашингтону…
Юра не знал, что происходило в Грозном в начале 80-х, когда чеченцы резали русских, в том числе детей, не знал он, что было и в начале 90-х. Умственных способностей Юры не хватало, чтобы понять, кто стоял за Дудаевым.

«Ракеты направлялись туда, где в деревенских домах сидели женщины и дети… нынче с улыбкой душат чеченских младенцев», - ничтоже сумняшеся пишет Асланьян. Да ведь это чушь собачья. Ложь, грязная ложь. Никто с улыбкой никаких младенцев не душил, никто не бомбил деревенские дома! Бомбили Грозный. Зато Юра не пишет, как насиловали пермских школьниц. «Ты бы что сделал? – спросил меня Виктор, рабочий из Верещагино. – Я бы убил!»
Причем ни Асланьян, никто из пермской интеллигенции НИКОГДА не выступали против власти. Но как только власть обозначила либеральный курс – все они вмиг стали либералами и начали рассказывать, как они уже в 70-е храбро боролись с КПСС.
Господи, Асланьян и прочая пермская демократическая интеллигенция – это же… Но нет - это уже история! Истеблишмент.

Скажите, что мог написать об эпохе 90-х Юра Асланьян, если он не был ни на одном заводе, ни на одной шахте, не участвовал в митингах и забастовках, не сталкивался многажды с местными чиновниками, не участвовал в избирательных кампания, не был ни разу в Госдуме… Что он мог сказать о 90-х??

Будь ты проклята, Пермь, что с умом укороченным,
Где в постелях теплынь, да кладбище в крестах.

***

- Вы все суки! – кричал Юра, бил кулаками по столу, лез ко всем драться, получил от меня по морде, упал и долго не вставал.
На следующий день мы встретились в редакции «Пермского обозревателя», Юра отвел меня в сторону и попросил нигде не рассказывать о происшедшем. Рассказывай, не рассказывай – вся Пермь знала, что пьяном состоянии Юра ведет себя как свинья.
И что за день рожденья без драки! Пермский бард Женя Матвеев пригласил на свой праздник и одновременно дал свой концерт. Гитарный мастер Сережа Худына швырялся стульями, Женя Матвеев бил Сережу Худына, Юра Асляньян бил по море всех, кто подворачивался по руку, а я разбирался с Юрой Асланьяном.

Когда власти в ходе либеральных реформ стали закрывать Кизелугольбассейн и прекратили выдавать шахтерам зарплату, в том числе прошлую, Асланьян пришел на Октябрьскую площадь с плакатом, который гласил, что он объявляет забастовку. «Ни одного стихотворения не напишу, пока горнякам не заплатят». Пермь тогда подумала: «Бог мой, вот честный, смелый человек!» Почему-то никому не пришло в голову, что на отказ Юры писать стихи власти плевали, Юра это знал – зато какая реклама его книжкам!

Некоторое время я подрабатывал статьями, которые публиковал «Пермской обозреватель».
Владельцем газеты был Гринберг, человек малообразованный. Форум газеты – это сплошь помои и матерщина. Главным редактором он поставил свою любовницу, лесбиянку, тупую девку. Когда она забеременела, Гринберг предложил место главреда Асланьяну, хотя и знал, что тот попивает.
Сказать, что редакторский коллектив газеты состоял из профессионалов – значит грешить против истины. Но и сам Асланьян, как журналист, среди журналистов газеты не выделялся. Зато орал на них как старлей на курсантов… Была у него мания величия, он всерьез полагал, что порхает на вершинах мировой журналистики. Была – ибо 7.4.2024 Юра скончался. Во сне. Потому, как говорил Хилон из Спарты, о мертвых – либо хорошо, либо ничего, кроме правды.

Итак, Юра орал на подчиненных, орал просто так, без всякой вины подчиненных. Показать свою значимость. Порой   визжал и угрожал. Согласно журналистской этике статья может выйти только в одной газете. Отдавать ее одновременно в другую газету вроде бы аморально. Если, конечно, статья ординарная и не нужно бить во все колокола.
Один приятель Асланьяна публиковался в «Звезде», а Юра пристраивал эти же статьи в «Пермском обозревателе» - под другим названием. Некий сотрудник редакции «Пермского обозревателя» показал Юре две одинаковые статьи под разными названиями – в «Звезде» и в «Пермском обозревателе». И тут Юра начал визжать, как поросенок, махать руками и грозить карами небесными…

Пытался Юра орать и на меня. Я принес статью, в которой по коэффициентам смертности был произведен расчет жертв сталинских репрессий. Получалось в 4 раза меньше, чем цифра, названная Хрущевым на XX съезде КПСС. Юра верещал: «Как так, почему пять миллионов, а не двадцать? Я сам проезжал через всю страну, вся страна – за колючей проволокой!»
Да-да. мы это уже слышали: Авторханов врал о 60 млн репрессированных, а сын Антонова-Овсеенко – аж о 110 млн.
Был ли Юра сумасшедшим или неадекватны либералом? Нет, просто хотел соответствовать. При другой власти он бы свято верил в Сталина.

«Пермский обозреватель» позиционировал себя как оппозиционная газета. На самом деле под чутким руководством Асланьяна газета превратилась в способ выбивания денег из богатых клиентов: они платили, чтобы газета не публиковала компромат на них. Газета не публиковала и критику губернатора Чиркунова – потому что Юра Асланьян получал из рук Чиркунова гранты.

***

Однажды пермское радио в свой юбилей решило сделать запись беседы с пермскими писателями и поэтами. Пригласили и меня. Мы сидели рядом с Сашей Бабушкиным, он листал книгу стихов пермских поэтов, случайно ткнул пальцем в строку с фамилией Ксении Гашевой. Ксения водилась с моим приятелем, Пашей Полуяном, философом и бизнесменом из Красноярска. Но, видимо, расстались. Ее отец – какой-то крупный чиновник в КПСС-овской «Перми вечерней», однажды в газете вылили на меня ушат помоев, и Ксения прибегала ко мне извиняться за отца. Когда Бабушкин указал на стихи Гащевой, у меня вырвалось: «Слабенькие…» На беду Гашева сидела неподалеку. И перестала со мной здороваться…

И сказал я на весь местный эфир следующее: «Современные поэты, которые умеют писать, не замечают и не хотят замечать, что происходит вокруг. Массовые увольнения, фальсификация продуктов питания, беспредел буржуа их не волнуют. Всё это волнует тех, кто не умеет писать: пролетарского поэта из Москвы Гунько, пермских Вострикова, Гребенкина… И вообще: времена великих поэтов, Маяковского, Пастернака, Цветаевой, Мандельштама, Ахматовой, Антокольского, Рубцова, Мориц, Тарковского – прошли».

Поэт Беликов тут же накинулся на меня: «Ты не Колька, ты Килька!» Поэт Тюленев обидчиво завыбуривал: «Да все эти мандельштамы с цветаевыми – просто раскрученные!» Из чего следовало, что Тюленев себя считает не хуже Мандельштама с Цветаевой.
Востриков услышал запись по радио и перестал со мной здороваться.
Больше меня на такие мероприятия не приглашали.

***

Подавляющее большинство людей считает, что если человека в свете называют поэтом, то всё, что он напишет, называется стихами. Это роковая ошибка!

Сказать, что Юра Асланьян – мастер слова или что он упорно работал над словом, перелопачивая тонны словесной руды – значит обманывать трудящихся. Он никогда не перетруждался. Но пушкинской легкости у него и в помине не было. Ритм он коверкал, как хотел, точнее, иные его строки – с полным отсутствием ритма, так пишут пятиклашки, только-только приникшие к поэзии. Но светское общество считает сие своеобразной манерой.
Во-вторых, каждое стихотворение – это какая-т связность, в нем должна быть логика, пусть образная, ассоциативная – но логика. В поэзии – как в театре: каждое действие, каждое слово должно вытекать, следовать из предыдущего действия и слова. Нельзя писать, что в огороде бузина, а в Киеве дядька. Точнее, писать-то можно, бумага всё стерпит, однако ж…
Что ж пишет Юрочка? Стихотворение называется «Стрела»:
Я уже не верю увереньям,
Будто мир меня переживет.
Посмотрите, в небе над селеньем
Пролетает страшный самолет.

Почему самолет – страшный? Дальше в стихотворении нет и намека на какой-то страх от самолета. Но скажите: о чем это? Оказывается, Юру долго уверяли, что он умрет раньше, чем мир. Это глубочайшая мысль!!! Однако наступил момент в жизни Юрочки, когда он перестал верить этим увереньям – то есть, стал всерьез считать, что мир погибнет раньше него.
То есть: эти стихи – не стихи, это их подобие, подделка, фальсификат, как сосиски без мяса.

Стихотворение «Римский сон»:
Снова слышен колокольный звон,
Снова бьются воны о причал!
И я боюсь, что снова видел сон:
Овидий родину мою не посещал.

Последние две строчки по ритму – просто верх поэзии. Конечно, и у Превера, и у Пабло Неруды, и у Мигеля де Унамуно рваный ритм, и советские авторы, Маяковский, Цветаева писали вольным ритмом. Но не бывает так, чтобы одно и то же стихотворение начинались ровным ритмом, а заканчивалось вообще без ритма. Это уже эклектика, безвкусие.
И скажите, почему «снова»? Что, уже где-то Асланьян слышал звон, где-то уже бились какие-то волны о чей-то причал? Где-то. А в Киеве бродил неугомонный дядька! Снова.
Ну, хорошо, оставим волны и звон, которые ни к селу, ни к городу. Но отчего же Юрочка боится, что он увидел сон? Да еще такой страшный, когда в СССР не посетил Овидий?! Что от Овидия-то хочет Юра Асланьян, чем Советский Союз мог бы быть обязан Овидию??
Расскажу. Овидий противопоставлял идеалы любви официальной политике императора. Вот оно что! Не было в СССР никакой любви. Да! А была сплошь политика императора. Овидия за прелюбодейство даже сослали на курорт, на Черное море. Провались ты…

Асланьян пытался корчить из себя крутого, знатока жизни, мэтра, вот названия его стихов: «Вишерские шофера», «Братан», «Последний побег». «В бараке». «Мысли мои бесконечны, знобящи и строги», - восхваляет себя Юрочка в стихотворении «Печорский тракт».

Вот и растут посредственные стихи – не ведая ни стыда, ни совести, без ложной скромности, но с космической наглостью.

У Асланьяна три книжки прозы и пара сборников стихов. Считать его крупным поэтом или писателем – явная натяжка. Разбирать более его творчество не хочу. Это не просто бессмысленно. Это противно. Стихи его – ни уму, ни сердцу, ни ядреной матери. Не возвышает. Не будоражит. Не щемит. Ничто.
Впрочем, нынче премии дают таким «писателям», как Улицкая да Алексиевич…

Андрей Вознесенский обобщил:
А вы, что перстами праздными
В поэзии лезете раны,
Вы прежде всего безнравственны.
Поэтому и бездарны.

Борис Ихлов, август 2024