Ананас и перчик

Ананас и перчик


Заканчивалась долгожданная суббота.
В одном гостеприимном доме разношерстна компашка: женщины, анекдоты, вино, табак. В уюте «гостиной» свободного места в ладошку. Вечерок удачный, достойно-спокоен: товарищества ради, крика и мордобоя ни–ни. Сплетни, называемые отчего-то информацией, выслушаны; песни молодости – исполнены. На «слуху» Евтушенко, Щипачёв, Бродский. Хозяйка болела «коклюшем» по Рождественскому: хореи любимца изложены дочерью. От дыма сигарет можно уголь разрабатывать в лёгких.
Разгуляево ни шатко, ни валко заканчивалось. Еле-еле витал смешок любезно-приветной Грани – хозяйки. Зажурилась помятая компания, много видавшая гитара-подруга – в углу. И стол чист, точно ларь крестьянина опосля посева...
Дочка хозяйки – ангелочек росточком с веник – убирала окурки, посуду, матерясь шепотом. Хочет лавстори. Очень.
Когда градус разговоров скис вчистую – звонок в дверь. На огонёк шагнули с горочки забубённые друзья-спортсмены. И, распазив дверь:

А как пОутру, поУтру, поутрУ 
Всё было нОлито, налИто, налитО... 

  Размахивая ладошкой декларировал белый, как лунь, адвокат Канифолин.  Добротна одежда, трубка, затемнённые очки (мода). И самоирония вперемежку с юмором – ох и фактура! Если по-футбольному, Марадонна – цену выставили знающие его хорошо люди... Обаяшка... культурно-начитан. С десяток лет пахал следователем в местной милиции. Видал много и самого разного.  У начальства - на хорошем счету, уважаем жителями города. Депутат. И вдруг – на гражданку. Сам! Его долго мурыжили, кадровики по слухам шикарный букет должностей выставили... Толково уход никому не объяснил. Многие запомнили фразой: "Лучше сделать и пожалеть, чем жалеть, что не сделал".
Словно в затухающий костер хворост: ожила ватага. Холёные, смазливые молодые учительницы одна другой выпендроннее, – буровили, тянув за фалды: расскажите такое–эдакое, захватывающее...
  – Щас!Размечтались!Завидный жених, интеллигентен. Характер не мёд, безусловно, а сладостный удар по нервам!
А слушать одно удовольствие, герой хохмачек умел тонко посмеяться над юридической средой. И в первую очередь – собой. Однако по привычке хвать гитару: вопрос не согласован, убирается.

Не пей, красавица,при мне
Ты вина Грузии заморской,
У нас в Чите херес приморский
Вполне приемлем по цене.

  Пропев, красноустый рыцарь чуть-чуть замолк, инструмент настраивая.
Истина по жизни: отношения устанавливаются веселящей горилкой. Она катится-катится блинком масляным, шевелясь в чарке, блестев ярче стекла. Гриб да огурец в брюхе не жилец, а уж коли под рюмочку – тут слова излишни!..
    Приняв на грудь (крепка зараза) юрмаршал взорлил, «на-гора» экспромт.
– Хотите историй за Фемиду? – акцент одесский (служил по-молодости), – в глазах белкой завертелись кожуринки. – Они есть у меня: внимайте перчики, на вес ананас. Изложение жесткач, как формулы у римлян. Таков к примеру, воп-ро-ос...обман. Мхатовская пауза...
– Вообще-то говоря, в идущих конвейером заседаниях термин не этого цеха. – И антипод – правда. Юрист горбатится не для установления истины, а для клиента. Такова ситуация ещё с античных времён. Латынь вековых греков – свидетельствует. Грубее: защитник лгать не может, правды-то не знает (её ведает только Боженька). И стоящему адвокату ни на йоту не интересно виноват ли ответчик. Главное: доказана ли вина!
    А ложь... неправда... справедливость... Помолчал с минуту, размышляя. – О, враки – лишь эмоциональная оценка. – Мало ли кто и как вздрючивается! Чувствую, доверитель говорит суду совсем «не то пальто». Однако вряд ли сделаю что-то не в его пользу. Иль на щите возвратить заяву (ещё как искрит рыле совести). Хотя в каждом юристе густоват запашок палача. И Эверест: с него гляжу в обе стороны. Головёшкой-решетом думаю: в этом ли сила, брат?
Его слушали внимательно и в тишине. Роман Юрьевич известен как спец по хозяйственно - финансовым искам, длящихся месяцами; в тёплых кружках шепоток: защита – фонтан! Отсекал от законов-правил лишнее, докапываясь до сути, творя шоу 99-й пробы. Либо тихой сапой выигрывая...
– А почему так, Ромочка? – Романтические слова-меты или теория кухни?
С девчачьим восторгом среагировала завуч школы Граня. Зорево теплится улыбка, лицо – словно цветок после дождя. Игривая стойка, руки на предгорье груди. За худобу товарки обзывали Венерой Фанерной; себе на уме, мотор возле этаких глохнет. Сам! Громогласная простодыра... И мужей-то, на ядрёной бомжихе вшей меньше. Не разлей вода подруги, а языки ох и крапивные...
Она, горемычная, заметна в райцентре. Говорила: образование, как вода – дырочку найдёт... По молодости толкалась на юридическом (хер-его-знает-каковского университета). Обиженный люд – вереницею к поводырю. И нищее: «сколько...» разъясняла... статьями опутывая «держа фасон», забот мало - чужие подавай.
Остальные глядели восковыми фигурами в музее. Закомплексованные джентльмены мотали рассуждения на ус, вплетая в хемингуэевские бороды. Ни до чего нет дела, кроме себя любимых, чугуны с ушами! Умные женщины кожей чувствовали...
– Эх-х, мама, р-рожай дочь обратно, вопрос скользкий!
   Куражлив басок журналиста Сани Тертышникова. В лацканах затёртого костюма значки. Слабина к медалькам, продающихся в газетных киосках. На лысеющей голове эйнштейновские пучками и в стороны волосы; дико-жгучие зрачки – ежедневно. Утром шикает одеколон, чтоб в момент встреч с трудящимися, редактором не так явно разило. Далеко не светоч в разбадяженном варианте. Не вреден. Третья жена выгнала из дома за любовь к крепкому алкоголю...
Четверть городка ведало: Шекспиру – каюк; малепусенький размер материалов  (певец надоев), слагатель гимнов по искусственному осеменению...
  Жуя губами-сосисками, пафосно глядя на хозяйку, языком-помелом: «Всё-то мы знаем, кроме одного:  как дальше ж-жить!»
  Остряк блин из «Комеди–клаб»...
  Канифолин шаловливый выпад раздолбая-кореша, мимо. Слегон-ца теребя ухоженную бородку, эдак задумчиво:
        – Видите ли братья славяне, законтрактован долгом и люблю формулу «не навреди». – Хотя и туговат на ум фантазирую: оппонент считает, что доверитель лжёт, – ну и знамя в руки! Нехай валандается доказывая обоюдоострую истину, понимаемую как измышления. Структура правды и лжи относительна, истиной считается доказанность иска, иль наоборот.

Я адвокатская пушка,
Стреляю туда и сюда.

  Дарю экспромт на память...

  – Всё по-человеч-чи, мля, – аппетитно улыбнулся моржеобразный здоровяк с бронзовым пузом. Сидел на кукорках хребтом на дверь. Складчатый личинкой затылок, голова босиком, по-молодёжному. Кулачищи – только молот и держать... О справедливости: архаровцу дважды зачитывался приговор за хулиганство. Беспримесно чувствовалось: золотушный Минька Крым и рым оттерпужил. Чем-то похож на собаку: откликался на любой зов...
– Всё мля по уму! – Мы же не Гондурас, в натуре...
От бухарика, что хула: по утрам змий тряс пилорамой, душа уже издавна спарилась в алкоголе. Охмеляла его трубы жалеючи хозяйка квартиры...
– Теперь для многих, знаете-ли, Бог Америка, – голосом слаще девичьих бус ратоборствовал Канифолин. – Приходилось бывать за океаном. Узнав будни штатовских адвокатов – до сих пор шало гудит в черепушке.  Там хорошая позиция – на уважении к закону работают... А это как восход солнца на горе Фудзи!
        Компашка не обрывала, ушки на макушке. Поправив дорогие затемнённые очки и неспешно, далее.
– Понимаете ли, братцы, мы, горбатясь на скалах, выращиваем урожай по-фермерски. А нужно волей-неволей удобрение чернозёмом. Имущественный чертополох махрово лопушится «реализмом действительной жизни». Закон потребностью увы и ах не стал, Фемида в корне отличается...
      – Чем же именно? – едва ли не хором «обшшэство».
  Монолог зацепил явно: интересно, нет слов; но в праве – то мы уездные лекари!
Заступник – далеко не сахар, – реял над братией. Ему ли не знать:   нечётко гремящая адвокатская слобода, характеризовала: «Ворона! Бело-ветвистая!» Им – то фарт частенько махал ручкой... И захлёбывались в соплях-слюнях: Роман Юрьевич многое делал бескорыстно... Во так! В отбесившемся веке прощается такое, а?..
А дальше-больше.
    – Для тех, кто в танке: умственно-восторженных запилов избегу, кисло ограничусь словцом, шило-то видать из мешка. Что самое обломное?
  Помолчал в тишине, убрав прядь ухоженных волос со лба.
– Видите ли, у дяди Сэма адвокат запросто проводит экспертизу. –Свидетели – в любом количестве. Я же ходатайствую – судья: тубо, нельзя! А его убедить, что Шопена перешопенить, суд–то независим. Фехтовальщик в дуэли с носорогом, короче... Торопко ходатайствуешь о свидетелях; заявляю четверых, а выслушивают одного. Извините, барабан глушит оркестр, а заменит ли? Действие всегда равно противодействию. От зла не спасёшься: с ним нужно жить. Улавливаете разницу, или не кон?
Плавничок акулы в горле: извините меня сто раз...
  Пауза. Слушали все. Внимательно. У некоторых открытые рты, выпученные глаза...
– Истребитель летает сам, а без поддержки с земли, – коршун однокрылый... У наших успех (и мой) вопреки случаю, зуб даю: мы выше! И практика об этом же  ежемесячно гутарит. Однако ж, не о том речь...
По-солдатски отмобилизованной вдохновенностью изрекал гость. Прядь волос то и дело спадала на лоб, жест акцентировал мысль искренне, точнее. Да-а, понятны стремления многих адвокатесс и творческого люда...
– Хлеб ешь, а правду матку р-режь. – Подвирать н-неохота... У змеи легче ноги отыщешь, чем истину у правосудия... шиворот-навыворот замылят вопрос... А так всё зашибись, прекрасная маркиза! Всё будет тик-тики так и знатно...
Исподлобья недоумевающими глазами и тарабарной скороговоркой  дружок адвоката – как бы выплеснули на усы рассол.
Воздух спрессовался твёрдыми духами; рассказчик уконтрапупил–озадачил. Щёлкнув пальцами задумчиво: «Не вижу летающих чепчиков народ–господин!»
Далее словесное узорочье:
– И в чём засада? – Здесь никакого дива нет. Угол впереди я замечаю, а что за ним не очень. Взбаламученные пятилетками мечемся: казарма иль бордель! Время страшно испохабилось! Дикое расслоение общества! Нет идеологии! Богачи – бедняки! Многим и сносит голову: так и прёт из квашни тесто. Чисто истина на дыбе меняется жизнь. У правонарушителей скользить по ней, яко Христос по водам. И на лестнице в ад спотыкаются не раз, про себя чертыхаясь. А на гвозде всего не повесишь – молва такая у людей. С ними ситуация не примиряет;  трепотня и враньё осточертели, до свидос.
– Это верно: заходи не бойся, уходи не плачь, – жалуется клиентура. – Схватка лаптей с кроссовками, – изрекла душемучительно Граня. – Вот у меня, например...
На её зашикали – опосля расскажешь...
        И шебутной защитник, щёлкнув пальцами, добавил по сути.
  "Мне приходится ходить весьма по тонкому льду. – Тут какая вещь? – Бывают времена пожиже. Бывают годины потвёрже, но так одинаково всё одно и тоже. Неисправимо испорчен бывшей профессией, давно являясь симпатизантом закона. Собирая в кучу мозги еле-еле усёк – а это приятный зуд верьте, – аналогичное.
Имею трепетно заношенную идею: эту ургульку полевую озвучивал в  газетах не раз. Она, как с утра натощак выпитая бутылка ломового самогона. «Под углом вечных беспокойств» чувствую: психологию юристов необходимо менять. Закон видится с разных сторон – работа дурная, есть такое, как и для многих с подлянкой адвокатов. Для имиджа очень неблаготворно: дуешь на холодную воду... Не больно шучу: выбираться судьи должны гражданами, на их "кухне" невероятный холуёж. Горе-юристам в Думах разных уровней «лица не общее выражение» иметь. Людям принять чаемого бухгалтера разума – закон. Хана без него, уже–уже горим ярким фитилём. В скучных донельзя школах для «золотушных шкетов» вводить уроки права. Это не слова-однодневки! И не дефект сознания, а потный вал (назвал бы) вдохновения. Главное, кумекаю, – величие замысла, остальное – шалости игристого ума"...