пудра

О! То был роскошный век шкур, шудр, пудр. Король изыскан в вопросах красоты и кружев. Со слоями пудры, бровями теребимыми, ресницами чьими-то, шёлковыми чулками, скальпом жёлтого немца щедро опорошенным золотом. Употреблявший пончики с сахарной пудрой, так называемых "святых фей", в состоянии проверки их профессионализма:

- Парле ву франсе?

- Месье, же не манж па сис жур - отвечала дырка пончика.

- Ты не ела шесть дней? Феи - хранительницы пыльцы, которым всегда её не хватает. А Золушку выбрала, потому что она какая-то пудра неземная?

Дырка:
- Рассказывала, почему люблю пустыню? Нет? Оказалась там случайно. Как-то осенью. Место то не совсем пустынно: скалы, ущелья, пересохшие русла рек. Речки чаще без названия, зовут их скопом - Гулями. Без истока, начинаются в углублении, скоплении осадков. Заканчиваются как гуляющая в лесу тропинка, у какого-нибудь пня, камня. Дале заливать ли ад, в обратку ли - к началу.

В тот день мне было не особенно хорошо, я зашла далеко. Продиралась через кусты: слишком тёмные, кривые, почти лысые. Заброшенностью, больной старостью пахло то место. Мне хотелось ломать его, сжечь. Проветрилась на обрыве, стоя крестом. Замёрзла. И смотрела, смотрела вниз. Поэтому не могу описать момент, когда верх стал меняться. Опомнилась, а он застыл. Такую сдержанность хранят иконы, когда чаша переполнена и голова образа наклонена. Таким гипнозом давит мужчина, который очень хочет, но отказа боится больше.
Здесь, небо - искушённый знаток, на глазах у всех, вопреки всему, загорелся бесплодной, никому не нужной, пыльной землёй. Пыль вспыхнула, поднялась, осела сверкающей пудрой. Изнеженный камень розовел, сгладился. Лепи теперь мужчина любую женщину, Вавилоны, детей. В тот интимный момент напора и податливости мне было стыдно подглядывать за парой. Я тихонько уходила назад, к волшебным жезлам. Бери, загадывай желание. Но не можно было даже задеть кору, случайно повредить момент.

Всю ночь её лизал дождь, и ещё, ещё. Через неделю в русле гуляла вода. Это не было широким жестом со стороны космоса. Скорее снисхождение её высочества Земли. Думаю, в том моменте уродства, небо признавался ей, а она верила.