БУСЬ

               
    Наташа – высокая, интересная, совсем ещё молоденькая шатенка – торопливо прихорашивалась, стараясь собираться, как можно тише, хотя и подозревала, что Серёга вовсе не спит, а только притворяется. «Ничего с ним не сделается», – убеждала она себя, – «побудет один, не развалится. Взрослый уже. Пять лет почти…»
    Внешне сын, как две капли воды, походил на экс-супруга, и это сильно Наталью раздражало. Умом она, конечно же, понимала – малыш, по сути, ни в чём не виноват, однако преодолеть свою антипатию не могла. Он, очевидно, догадывался и предпочитал не нарываться – был тих, довольно послушен, смышлён не по годам и особых хлопот ей не доставлял. Но всё равно бесил. Обещанные некогда знающими людьми, хвалёные материнские чувства в ней так почему-то и не пробудились. Зато обострилось желание оторваться на полную катушку, наверстать упущенное из-за раннего, опрометчивого брака – по залёту со своим репетитором перед самым выпуском из школы – и рождения Серёги. И на море весёлой институтской компанией они отправились, чтобы хорошенько расслабиться, развлечься и отдохнуть. А нянчиться с ребёнком, которого оказалось некуда деть, в её грандиозные планы вовсе не вписывалось. Некоторая польза от мальчишки всё же была – после развода, он превратился в отличную разменную монету, за каждую возможность увидеться с сыном благоверный исправно и щедро платил. Такой жирный плюс перевешивал любые мелкие неудобства.
    Серёга лежал калачиком на краю огромной двуспальной гостиничной кровати и усиленно сопел, держа за шею дурацкого облезлого плюшевого гуся, давно уже не белого, которого подарил ему папаша, когда отпрыску исполнился годик. И первым произнесённым сыном словом стало не какое-нибудь банальное  «мама», «папа» или «дай», а – «Бусь» (вместо «гусь»). Получился гусь по имени Бусь. Наталью давно подмывало демонстративно выкинуть его в помойку, назло бывшему мужу, только сын ни за что не желал с ним расставаться и всюду таскал с собой, даже устроил однажды настоящую истерику – единственный раз в жизни, – когда она засунула это плюшевое недоразумение в стиральную машинку.
    В кармане шорт завибрировал мобильник. Наташа схватила трубку и быстро зашептала: «Да, уже спускаюсь!.. Не надо за мной заходить. Встретимся внизу!.. Всё ОК!.. Мелкий спит…»
     Серёга повернулся на спину и открыл глаза.
 – Опять уходишь, – то ли спросил, то ли констатировал он и тяжело вздохнул.
 – Не задавай глупых вопросов. Ты же видишь, что ухожу, – огрызнулась Наталья.
 – Мам, мне страшно одному.
 – Чего тебе страшно?! – Начала заводиться она, – Ты большой мальчик, пять лет скоро. А будешь ныть, придёт Бабай и тебя заберёт. Всех, кто боится и плачет, он сажает в мешок и уносит в лес. И совсем ты не один, с тобой вон, этот  твой – Бусь.
 – Я не буду плакать,  – пообещал Серёга, съёжился и ещё крепче сжал шею гуся.
    У Наташи запершило в горле, ей показалось, что ребёнок душит не игрушку, а её саму, мешая нормально, полноценно жить. Она болезненно поморщилась, открыла бутылку воды и сделала пару глотков. Неприятное ощущение отступило.
 – Мам, можно мне попить? – робко попросил малыш.
    Наталья плеснула немного воды в стакан и поставила его на прикроватную тумбочку.
 – Пей и спи! – резко выдохнула она и строго погрозила пальцем, – Описаешься, получишь! И погаси свет!
 – Спасибо, – печально произнёс Серёга, – я не буду бояться… Мы с Бусем смелые…
     Дверь сердито захлопнулась.
     Серёга сел в кровати, положил голову гуся себе на колени и, обхватив стакан обеими руками, стал жадно пить.
      С улицы донёсся дружный смех и весёлая музыка. Он прислушался, пытаясь распознать среди удаляющихся голосов мамин. Шум постепенно затих.
 – Вот, – обратился Серёга к игрушке, осторожно водружая пустой стакан на место, – попили. Теперь будем спать. Мама сказала: «Пей и спи». Маму надо слушаться. Мы сейчас поспим, и будет утро, и мама вернётся, и пойдём на море. Я буду купаться, а ты, раз плавать не умеешь, будешь загорать. Мама говорит, что ты грязный. А ты никакой не грязный, ты загорелый. Да?! Всё, Бусь, спим! Спокойной ночи! Веди себя хорошо! А свет выключим, чтоб быстрей заснуть.
      Паренёк пристроил гуся на подушке рядом с собой, влез под одеяло, аккуратно, чтобы не задеть стакан, потянулся к выключателю, погасил светильник и, ещё немного поворочавшись, засопел.
      Тюлевая занавеска, во всю стеклянную стену, отделяющую комнату от большого балкона, мерно колыхалась, убаюкивая своим приятным шуршанием. Но незаметно ветер стал усиливаться, штора тревожно затрепетала. Вдали громыхнуло.
 – Мам, ты уже пришла? –  сквозь сон спросил Серёга.
      Никто не ответил. Снова громыхнуло. Он испуганно открыл глаза, нашаривая выключатель, задел стакан. Тот упал, но к счастью не разбился.
 – Ой-ой, Бусь! Что-то мы уронили! Ой, попадёт нам…
     Малыш сполз с кровати, в тусклом свете ночника нашёл закатившийся под неё стакан, поставил его на тумбочку. Сгрёб Буся в охапку и босиком прошлёпал к двери. Замер, пытаясь уловить звуки снаружи, приоткрыл её и с опаской выглянул в коридор. Никого.
     От возникшего сквозняка входная дверь закралась, а балконная со звоном распахнулась настежь, занавеска натянулась, зацепившись за верхний угол, готовая вот-вот порваться.
 – Ой-ой, Бусь, – Серёга от страха сел на пол, – сломается, накажут. А, это не мы сделали, это – ветер. Это – не мы, это – ветер. Это – не мы, это – ветер. Это – не мы, это – ветер, – скороговоркой забормотал он, будто оправдываясь. Вскочил, потоптался на месте, переминаясь с ноги на ногу. Побежал в туалет, волоча гуся за собой, и, свободной рукой стягивая на ходу пижамные штаны.
 – Ой-ой! Писить… Бусь, писить…
      Ветер дул всё сильнее. Тонкий, воздушный тюль белым облаком взлетал к потолку, но никак не хотел отцепляться от двери.
      Зажурчала вода в унитазе. Мальчуган, не выпуская из рук своего закадычного дружка, кое-как поправил штанишки и вышел на середину комнаты, оценивая обстановку.
 – Ой-ой, – озабоченно покачал он головой, – надо чинить.
      Серёга подошел к балкону, поймал край шторы, потянул на себя, подкинул, снова потянул и опять подкинул… Безрезультатно. Полупрозрачная кисея вздулась огромным пузырём и накрыла его с головой. Парнишка запутался в обширных складках ткани, отмахиваясь, пытаясь выбраться, сделал несколько шагов вперёд и очутился на балконе. Он неловко дёрнул занавеску. Стеклянная дверь неожиданно пришла в движение и стремительно захлопнулась. Серёга упал, ударился плечом о плетёный диванчик, уронил гуся и заплакал.
 – Что ж жизнь-то такая собачья, – совсем по-взрослому всхлипнул он.
      Шмыгая носом, но стараясь сдержать слёзы, встал, потёр ушибленное место, толкнул дверь. Она не поддалась. Серёга уперся в неё изо всех сил обеими ладошками. Тщетно. Дверь крепко заклинило.
 – Жизнь собачья, – со вздохом повторил он, поднял с пола Буся, отряхнул, – только не плачь, Бусь. Ничего и не больно. Плакать нельзя, а то Бабай заберёт…
     Серёга подошел к перилам, посмотрел вниз. Верхушки деревьев раскачивались на ветру, за ними мерцал разноцветными, радостными огоньками  приморский город.  Он поднял глаза к небу – гроза уходила стороной, на горизонте изредка сверкали молнии, а над самой головой простирался бескрайний млечный путь.
 – И чего мы летать не можем, – обратился Серёга к игрушке, – сейчас бы слетали, нашли бы маму… Или папу… Не, папа далеко, долго лететь…
      Малыш ещё несколько раз попытался открыть дверь, но окончательно обессилив, забрался на диванчик, обнял Буся, положил его голову себе на плечо и прижался к ней щекой.
 – Мама скоро придёт и нас выпустит, – утешил Серёга друга, потом задувался и обречённо вздохнул, – и  накажет… Вот жизнь собачья…
     Прищемленный дверью большой кусок занавески, зашевелился, словно живой, взмыл вверх и, плавно опустившись, уютным шатром укрыл скорчившегося на диванчике ребёнка.
 – Чик-трак,– улыбнулся Серёга и ласково погладил гуся, – Бабай нас больше не найдет, не бойся. Мы в домике
      Почти рассвело. Наталья, в лёгком подпитии, утомлённая ночными похождениями, но довольная, тихо вошла в номер. Светильник на тумбочке горел, стакан был пуст, Серёга на постели отсутствовал, Бусь тоже. Она заглянула в туалет. Не обнаружив там сына, пустила холодную воду, умылась, чтоб взбодриться. Потом внимательно оглядела комнату, зачем-то заглянула в шкаф и под кровать. Заметив, перекошенную прихваченную дверью, шторину, открыла балкон.
       На плетёном диванчике, положив под голову гуся, свернувшись комочком, чтобы занимать, как можно меньше места, спал Серёга. Наташа присела на корточки, разглядывая мальчика. Как-то сами собой, на глаза навернулись слёзы. Ей вдруг стало жаль и себя, и сына, такого крошечного, беспомощного и одинокого. Она хотела погладить его по голове, но не решилась. Просто сидела и смотрела, размышляя о чём-то, быть может, о своей странной, несуразной жизни.
       Над морем поднималось солнце.