А жизнь продолжается. Послегрозье гл. 26 - 27

26.     – Ну, не могу я просто так сидеть без дела в светёлке, ждать не поймёшь чего, – с досадой проговорил Ждан. – Давай разделимся с тобой. Пока солнце дойдёт до сосны, ты будешь дозорным, крикнешь мне. Потом я буду ждать, пока оно опустится до куста калины. А сейчас пойду хоть щепы настрогаю для разжижки летней печки.
          – Ладно, давай по очереди смотреть. Хорошо тебе: топорик от отца остался, память добрая. А у меня совсем ничего нет из сгоревшего дома. Иди, разомнись. Да дедушку успокой. Сильно загрустил старый, что сеножати пропустит. И нам обидно: все на луговом раздолье с кониками, копна возят, ушицу варят, а мы тут как бирюки сидим. Кому нужны наши выселки?
          – Но зато только нам доверена тайна погреба и лаза. Что ж мы, дети что ль какие, не понимаем, важность секрета. Ну, я пошёл вниз. Смотри зорче!

27.     Звёздной ночью на берегу Оки, закрытые высокими кустами вербы, горели три небольших костра, на которых весёлая ватага лихих людей жарила добытых в дальней деревне Исады кур. Братина с медовухой гуляла по кругу.
         – Ну, чаво ты, Бобёр, чаво ты напиться не даёшь досыта.
         – А ты, Дрын, больно долго напиваешься-то, всем надобно под  кура хорошо хлебнуть, всем повеселиться охота.
    – Цыц! Ну - ка, Трюхайла, поскоморошничай, потешь обчество, сплюнув через гнилые зубы, приказал атаман Хорь.
 Неряшливый красноносый мужик поднялся, отошёл от
 костра и, слегка приплясывая, запел чуть гнусавым низким голосом:
    – У Рязанских мужиков
   Кушаки поверх портков,
   В кушаках топорики,
   Расступись, соколики!
    
   Эх, Рязанский мужичок,
   Косопузый на бочок.
   На боку висит топор,
   До работы больно скор.

 Мы, Рязански мужики,
Нам избу срубить с руки.
Нам ни гриди, ни баскаки
Не страшны: забьём их в драке.

     – Стой! Стой, сизоносый, – прервал плясуна Бобёр, – погорела твоя Рязань, какие вы теперь «Рязански мужики»? Ты теперь со всеми нами лихой тать.
   – Ну, испортил потеху, – проворчал долговязый Дрын.  – Это тебе наутро в выселки плыть, разведывать, как там дела. А мы-то погулять ещё могём, рано не вставать.
Хорь и Бобёр отошли за кусты вербы, тихо что-то обговорили и опять присоединились к ватаге. Веселья не получилось. Захмелевшие мужики жадно рвали зубами и руками зажаренные на костре тушки кур, запивали медовухой. С укоризной смотрели на них мигающие звёзды и рогатый месяц, неспешно и грустно лизала прибрежный песок Окская волна, осуждающе покачивали коричневыми ветками кусты верб. Даже лупоглазые лягушки попритихли в прибрежных камышах: недоброе затевается у костров, ой, недоброе. Но остановить задуманное лихими людьми уже было невозможно.