Дао Дэ цзин. Толкование. Глава 48

Л А О – Ц З Ы

Д А О   Д Э   Ц З И Н
               

Т О Л К О В А Н И Я
ДЛЯ
ДОМОХОЗЯЕК


Посвящается:
Великому коту Косте и
Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.


Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы
с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы
в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа.
(16. 02. 2007 – ……… )


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДЭ

Глава 48


(1)           Тот, кто учится, прибавляет день ото дня.
                (вэй сюэ чжэ жи и)
(2)           Тот, кто внимает Дао, теряет день ото дня.
                (вэнь дао чжэ жи сунь)
(3)           Теряет, и снова теряет.
                (сунь чжи ю сунь)               
(4)           Вплоть до «У-вэй». 
                (и чжи юй у вэй)
(5)           «У-вэй» – и нет ничего, [что бы было] не сделано.
                (у вэй эр у бу вэй)

(6)           Берут в жены [все, что] под Небесами, никогда не имея дел.
                (цюй тянь ся чан и у ши)
(7)           Пока имеешь дела, не годишься, чтобы взять в жены
                [Все, что] под Небесами.
                (цзи ци ю ши бу цзу и цюй тянь ся)
 

«What is this? Can you really make the body like a withered tree and the mind like dead ashes? The man leaning on the armrest now is not the one who leaned on it before!»
                «The Complete Works of Chuang Tzu», Burton Watson, Columbia University Press, 1968

«Не всякий Бодхисаттва может быть пекинесом, но каждый пекинес, воистину, Бодхисаттва»
                Решение общего собрания схимников-огородников.             

(1). (2).        В стандартном тексте и у Хэшан-гуна строки выглядят как «вэй сюэ жи и» (Практиковать или делать знание – день за днем богатеть, прибавлять, приумножать) и «вэй дао жи сунь» (Практиковать или делать Дао – день за днем уменьшать, утрачивать, терпеть убыток). В первой строке годянской копии древний переписчик, похоже, пропустил знак «вэй», поэтому там заметен ее укороченный вариант – «сюэ чжэ жи и». От первого мавантуйского текста во всей главе осталось лишь шесть иероглифов, в том числе и первый знак «вэй». Годянский, второй мавантуйский тексты, а также версия Фу И в этих строках на третьей позиции радуют иероглифом «чжэ», сразу указывающим на присутствие субъекта действия – «тот, кто учится…» Самое интересное, что во втором мавантуйском тексте говорится вовсе не о том, кто «делает» Дао, а о том, кто ему трепетно внимает (вэнь дао чжэ жи юнь). Знак «вэнь» означает слушать-слушаться, внимать, воспринимать. Роберт Хенрикс: «Those who work at their studies increase day after day. Those who have heard the Tao decrease day after day» (Те, кто учатся, прибавляют день ото дня. Те, кто слышали Дао, убавляют день ото дня). В примечаниях он добавляет: «The particle “che” (“the one who/those who”) in lines 1 and 2 in the Ma-wang-tui text better supports the present translation than one in which the lines are treated like definitions (e.g., Wing-tsit Chan translates the standart text: “The pursuit of learning is to increase day after day. The pursuit of Tao is to decrease day after day.”) The Mа-wang-tui variant “hear/heard” (wen) in line 2 instead of “do” or “pursue” (wei) is unattested elsewhere». Поскольку глава 14 со всей ответственностью информирует, что вслушиваться, всматриваться и хватать сермяжную Реальность за какую-нибудь ее шершавую выпуклость не только утомительно, но и кармически небезопасно, мы предпочитаем здесь иероглиф «вэнь» в более безобидном значении «внимать», нежели «слушать». Как внимать Великому Дао? Ах, учитывая печальный опыт Лао-цзы в главе 14, остается лишь внюхиваться, внюхиваться и внюхиваться, прижав ушки и поджав хвостик в самозабвенном наслаждении.
              Про «прибавление» в ходе обучения давно все ясно: every day аккумулируешь в своем организме условные представления, тут же награждающие тебя навязчивыми желаниями и привязанностями, которые в свою очередь уже отправляют всякого инфицированного ими эго-субъекта в погоню за вечно ускользающим, но пленительным счастьем по бушующему океану суеты сует и разрушительной нервотрепки. Редкая двуногая зверюшка сохранит свою нежную психику, а порой и всю свою драгоценную жизнь в этой сансарической «скачке с препятствиями». Кроме того, чем больше знаешь, тем больше и ограничен, поскольку, опираясь в своем сердце-уме на условные представления, ты ничем не отличаешься от вздорного осла, который сам же и привязал себя к деревянному колышку посреди бесконечных просторов мироздания. Именно из-за потому глава 32 и предупреждает, что при нежданном возникновении вокруг тебя имен и названий, не стоит, гордо распушив перья, выстраивать вокруг них относительные умофантазии: лучше сразу все бросить и убежать, не оглядываясь, куда-нибудь в отдаленную даль.
              Внимая Дао, ничего не копишь (гл.81), а лишь теряешь и снова теряешь. Что теряешь? Любые ограничения и привязанности, причем, в первую очередь к самому себе. «Освобождение» потому и «освобождение», что домохозяйка, внезапно и сокрушительно отвязавшись от всех без исключения колышков для привязи ослов, «падает» в бездну Супер Живой Реальности, попутно обретая абсолютную Свободу сермяжной Непривязанности.
              Экспериментировать над экспериментатором или самим собой, всего себя любимым, можно либо мучительно и целеустремленно (вэй), например, в виде той или иной религиозно-медитативной практики, либо решительно и напролом как разъяренный носорог из пояснительной записки к главе 5. Вот вислоухий кролик Пи-Пу оказывается в изначальном счастье всякий раз, как ему в лапки попадает сочно-оранжевая морковка. Мы, с Великим Пекинесом, от морковки сильных эмоций не испытываем, отчего искренне и полагаем, что все дело в том, хватит ли в твоем сердце эликсира Бесстрашия, чтобы шагнуть в «открытый космос» прямо с капустных грядок. Ведь именно эта волшебная субстанция играет ключевую роль в исследовании божественных сфер.

(3). (4). (5).       Как говорит вольнокот Костя, мы, с Мудропушистым, все время бегаем впереди мышки: строки (3) и (4) еще не обнюхивали, а засекреченные в них секреты уже рассекретили. Ох-ох. Строка (3) у Ван Би, Хэшан-гуна и Фу И – «сунь чжи ю сунь» (терять и снова терять). Строка во втором мавантуйском (юнь чжи ю юнь) и годянском (сунь чжи хо сунь) текстах записана по-разному, что, впрочем, никак не отражается на ее смысле. Строка (4) говорит «и чжи юй у вэй», где звонкие сочетания иероглифов «и чжи» и «и чжи юй» означают «вплоть до, down to, up to, to the extent that». То есть, внимая Дао, терпишь убытки вплоть до самого «У-вэй», что мы без лишних фантазий и озвучиваем. В мавантуйском тексте «В» нет последнего иероглифа «вэй», а в годянском варианте строка выглядит свежо и неожиданно: «и чжи ван вэй е» (вплоть до умирания или исчезновения действий). Интересно, что на годянском бамбуке знак «ван» (умирать-исчезать, терять-убегать) довольно часто заменяет собой отрицание «у» (гл.2,40).
              «У-вэй» или произрастающий из Колеи Дао уникальный образ действий «Не Действием», уже был обнюхан на просторах монументальной главы 2 и революционно-освободительной главы 3. Поскольку рассматриваемые строки относятся не только к умозрительно-философской, но и прикладной составляющей путешествия мудрокитайца в недра Дао-реальности, мы, с Великопушистым, не убоимся тихо взвизгнуть, что никакие буддийские практики не способны превзойти «сунь чжи ю сунь» в простоте, глубине и мощной эффективности. Схимники-огородники уж не раз ставили на вид соседским курам, что отсиживать в «цзо-чань» задние перья, удерживать сознание в заторможено-пассивном состоянии «don’t know mind» или фиксировать в «здесь и сейчас» неуловимое пространство посреди неумолимого времени – забавы для слаботалантливых домохозяек, вполне возможно, отягощенных неблагоприятной кармой прошлых рождений. Все эти упражнения являются имитацией вынесенных из Дао впечатлений или, по сочному выражению все того же хитрокотика, послевкусий от божественной сметаны. Великий Будда сидит, скрестив задние лапы, лежит на правом боку в полудреме или стоит, выпучив глазки, просто оттого, что его Дао-ум, пребывая в неделимом кванте мудропушистой мысли, лишен всяческой эго-направленности. Так нам почти не встречались богатыри, присевшие в «цзо-чань» оттого, что их сознание «утратило и снова утратило» все направления, вдоль которых оно могло бы испытывать хлопотные хлопоты. Зато встречались толпы озабоченных самокультивацией монахов и мирян, трудолюбиво усмиряющих в «цзо-чань» свой неугомонный эго-ум. Глупо и смешно имитировать Победителя Смерти снаружи, чтобы стать им изнутри. Ох-ох. 
              Мы, с Великим Пекинесом, уж и забыли все, что поддается забвению, но Мастер Пи-Пу (в миру вислоухий кролик) молод и пушист, весел и вечно голоден. Вникнув в эти триумфальные строки, он сразу отложил хрустящую морковку и объявил о невозможности устроить себе качественный «У-вэй», сколько бы ты «снова не терял». Соседские куры, втайне влюбленные в благородного кролика, учинили ему неистовую овацию, но кот Костя, супротив куриному восторгу, вдруг принялся беспощадно царапать оставленную без присмотра невинную морковку. «О братья во Дхарме, – заверещал добрый кролик, – закопать что-нибудь вкусное под кустом смородины, наутро забыв, где закопал, а к вечеру позабыть и то, что забыл утром – вот что значит «терять и снова терять». Однако это все-равно вэй-действия нарочитого характера. А «У-вэй» – это же Праджня Совершенного Действия или то, что исполняет мудроноситель Дао-ума под прозрачными Небесами. Между строчками (3), (4) и (5) пропасть в тысячу ли, а, может быть, и широко глубже. Кстати, нет никакого повода елозить грязными лапами по моей морковке. Брысь, хитрая кошка!» «О любезнейший Пи-Пу, – ответствовал Великий Пекинес, – конечно, пока есть, что терять, Дао не видать, но тут-то теряешь вплоть до У-вэй. «Вплоть до» – это вплотную или максимально близко. Разве Лао-цзы обещает от этой омолаживающей процедуры погружение в Дао по самые ушки? Да и в мистических обстоятельствах этих строк едва ли стоит ожидать от них математической пунктуальности. Мы, с Неразумным, в главе 18 уже обнюхивали забавный эпизод из жизни Конфуция, прекрасно иллюстрирующий всю силу и мощь «сунь чжи ю сунь». Повторение – мать пищеварения, и вполне уместно вновь озвучить здесь эту сценку во славу непобедимого слона Будды Самантабхадры: «Янь Хой сказал: «Я, Хой, преуспел». «Это как?» – спросил Конфуций. «Я, Хой, забыл о человечности и справедливости». «Этого недостаточно», – ответил Конфуций. На другой день, увидев Конфуция, Янь Хой сказал: «Я, Хой, преуспел». «Каким образом?» – спросил Конфуций. «Я, Хой, забыл о ритуалах и музыке». «Этого недостаточно», – был ответ. Встретив Конфуция на следующий день, Янь Хой сказал: «Я, Хой, преуспел». «И как же?» «Я, Хой, сидел и забыл о самом себе». «Что значит «сидел и забыл о самом себе»?» – изменившись в лице, вопросил Конфуций. «Тело будто растворилось, а чувственное восприятие ушло. Расставшись с телесной формой и распрощавшись со своим знанием, я стал един с Великим Всепроницающим. Вот что я называю «сидеть, и забыть самого себя» (Чжуан-цзы, гл.6, перевод кота Кости)». О милейший кролик, испытав столь разрушительный для эго-сознания каскад спонтанной забывчивости, сразу угодишь в Колею Дао. Обвыкнешься там денек-другой, да и начнешь скакать по огороду в праздничном стиле «У-вэй» (Не Действие). Только под присмотром Неразумного, чтобы влюбленные куры не выщипали твой очаровательный хвостик».

(5).        «У вэй эр у бу вэй» дословно звучит как «У-вэй – и нет ничего, что бы было не сделано». В главе 37 заметно аналогичное сообщение «дао чан у вэй эр у бу вэй» (Дао всегда «У-вэй», но нет ничего, что бы было не сделано). Сопоставив эти два лозунга, легко догадаться, что домохозяйка, внезапно угодившая в сермяжную Недуальность, будет «действовать» так же, как Дао, «Не Действием» (гл.2,3). В Колее Дао все одной божественной плотности, в гуще которой даже с китайским фонариком не распознать, кто субъекты, а где объекты. В таком экзотическом интерьере нет ни единой точки эго-отсчета, относительно которой можно было бы сделать (вэй) хоть что-нибудь богоугодное. Поэтому всяк уважающий себя Бодхисаттва обязательно убоится совершать благоутробные деяния за ради страдающей в душной сансаре фауны. Лао-цзы так и говорит в главе 64: «[Он] способен помочь тьме вещей [быть] такими, как есть, но не осмелится действовать».

(6). (7).        Похоже, в древнекитайском Китае восхитительное сочетание иероглифов «цюй тянь ся» (владеть или взять в жены все, что под Небесами) стояло в одном ряду с такими мудроконструкциями как «бао и» (обнять или вместить в себе Одно-единое) (гл.10,22) или «бао пу» (обнять естественность целого древа) (гл.19). Все они в самой что ни на есть задушевной форме были призваны фиксировать впечатления мудрофилософа от его знакомства с Дао-реальностью. Мы уже обнюхивали «цюй тянь ся» на просторах главы 29, поэтому сразу сознаемся, что здесь оно обрастает новыми подробностями: взять в жены все, что под Небесами, было по силам лишь тому, кто не страдал склонностью к деловой эго-активности («у ши», где «у» – нет, не иметь, а «ши» – дело, занятие, работа, делать, заниматься, осуществлять что-либо, matter, thing, affair, business). Как говорят соседские куры, «а вот пуркуа?» Да всяко дело – это «вэй» или целенаправленные действия эго-субъекта, которые он выписывает во времени и пространстве на основании засевших в его сознании затвердевших умоконструкций, обычно, называемых «богатым жизненным опытом». Все, что под Небесами, по заветам главы 29, это сосуд божественного Духа, которому любые условные представления в головах двуногих граждан, что мышиная возня на деревенской помойке. Как сказал Иисус Христос, Святой Дух гуляет сам по себе: он дышит, как ему вздумается, никогда не совершает ошибок и его не приручить никаким знанием. Поэтому Лао-цзы в главе 65 и констатирует, что «Править царством с помощью знаний – обворовывать это царство. Править царством без помощи знания – это счастье [для] царства». Короче, только редкое умение отплясывать божественный танец под названием «У-вэй» (гл.2,3,13) позволяло мудрокитайскому жениху безбоязненно брать в жены все, что под Небесами. Причем, если погрузиться в детали, то бином «у ши» не так прост, как сразу кажется. Например, наукоемкие профессора нередко воспринимают его с точки зрения мирного захвата власти без всякого участия в этом мероприятии революционного вождя: «Поэтому овладение Поднебесной всегда осуществляется посредством недеяния. Кто действует, не в состоянии овладеть Поднебесной» (Ян Хин-шун); «Завладеет миром тот, кто никогда не занимается делами. А тот, кто занимается делами, никогда не завладеет миром» (Малявин В.В.); «The realm can only be attained if one remains free of busy-ness. The busy are not fit to attain the realm» (Рихард Вильгельм); «It is always through not meddling that the empire is won. Should you meddle, you are not equal to the task of winning the empire» (Lau Din-cheuk); «When someone wants to take control of the world, he must always be unconcerned with affairs. For in case where he’s concerned with affairs, He’ll be unworthy, as well, of taking control of the world» (Роберт Хенрикс, мавантуйский текст «В»). Интересно отметить, что в текстах Фу И и Янь Цзуня строка (5) выглядит чуть иначе, чем в остальных текстах – «цзян юй цюй тянь ся чжэ чан и у ши», что можно перевести как «Тот, кто стремится (желает, намеревается) взять в жены все, что под Небесами, постоянно использует «у ши»». В примечаниях к своему переводу Роберт Хенрикс заботливо примечает: «The «when someone wants to» («chiang-yu» – «цзян юй») at the start of line 5 is the reading in the Fu I and Yen Tsun texts… Also, the instrumental «i» (и) at the end of line 5 in the standart text (that is, «he must always use being unconcerned with affairs») does not occur here» («Когда кто-то хочет» (цзян юй) в начале строки 5 соответствует прочтению текстов Фу И и Янь Цзуня… Также, инструментальная частица «и» в конце строки 5 стандартного текста («он должен всегда использовать безразличие к делам») здесь (то есть, во втором мавантуйском тексте) не встречается).
              Мы, с Великим Пекинесом, твердой лапой стоим на том, что «цюй тянь ся» в главах 29 и 48 никакого отношения к вооруженным переворотам с целью установления тотального контроля над миром не имеет. Почему? Да всяк гусак-простак, важная индюшка и розовая хрюшка прекрасно знали, что овладеть, захватить и что-то контролировать, не принимая в этих процессах активного участия, нельзя и даже не получится. Если ты «is unconcerned with affairs», то автоматически и остаешься за бортом всего того, к чему эти «affairs» относятся. Ян Хин-шун, несомненно, чувствовал неуклюжесть ситуации, поэтому попытался вывернуться из нее с помощью «недеяния» и крайне расплывчатого «овладения Поднебесной». Обычно, у него «недеяние» – это «у вэй», а не «у ши». Эх-эх. Чесать все под одну гребенку…
              Мы, с Великим Пекинесом, твердой лапой стоим на том, что «цюй тянь ся» в главах 29 и 48 никакого отношения к вооруженным переворотам с целью установления тотального контроля над миром не имеет. Почему? Да всяк гусак-простак, важная индюшка и розовая хрюшка прекрасно знали, что овладеть, захватить и что-то контролировать, не принимая в этих процессах активного участия, нельзя и даже не получится. Если ты «is unconcerned with affairs», то автоматически и остаешься за бортом всего того, к чему эти «affairs» относятся. Ян Хин-шун, несомненно, чувствовал неуклюжесть ситуации, поэтому попытался вывернуться из нее с помощью «недеяния» и крайне расплывчатого «овладения Поднебесной». Обычно, у него «недеяние» – это «у вэй», а не «у ши». Эх-эх. Чесать все под одну гребенку…
                Сочетание «у ши» помимо отсутствия трудовых свершений, дел-хлопот и всяческих забот, призвано олицетворять собой праздно-беззаботный образ жизни (to be free, to have nothing to do), что уже придает строке сочно особенное звучание. Великий Чжуан-цзы, отвечая на вопрос бестолкового Дунго-цзы о местонахождении Дао, заявил: «Ваши вопросы, учитель, совершенно не доходили до сущности [вещей]. Они похожи на вопросы управляющего рынком по имени Хо, спрашивающего у рыночного надзирателя [о способе определения жирности] свиньи нажатием на нее ногой, согласно которому, чем ниже [нажмешь], тем лучше [узнаешь] положение. У Вас не было необходимости [спрашивать о местопребывании дао, так как дао] неотделимо от вещей». За этой смешной сценкой неожиданно следует мощный патетический призыв: «Попытаемся вместе пребывать в недеянии, в тишине и спокойствии, в безразличии и чистоте, в гармонии и праздности! Пусть опустошится и исчерпается моя воля, чтобы она никуда не направлялась и не знала, куда пришла; чтобы уходила и возвращалась, и не знала, где остановилась. И я бы уходил и возвращался, и не знал бы конца [этому движению]. Я блуждал бы в бескрайней пустоте, где появляется великое знание, и не знал бы его пределов» («Чжуан-цзы», гл.22, перевод С. Кучера, Древнекитайская философия, том 1, изд. «Мысль», 1972). Сей эпизод настолько очарователен, что мы не устаем воспевать его на разные лады и в разных главах. Так «взять в жены все, что под Небесами», возможно лишь с опустошенной волей, которая исчерпала себя до самого дна и ни по каким делам уж боле не спешит. Why? Да любая направленность сознания тут же разрушает абсолютную симметрию Дао-тождества. Пустота бесконечного Дао однозначно предполагает тишину безразличия и гармонию божественной Праздности со всем, что произрастает под прозрачными Небесами. Ведь согласно Конфуцию, из богатейшего ассортимента древнекитайских царей, вождей и ван-султанов, только Шунь правил державой в праздно праздничном стиле «У-вэй». Как это выглядело на свежем воздухе? Он просто сидел лицом к теплому Югу, равномерно излучая в агрессивную среду обитания искреннее уважение ко всем чувствующим зверюшкам. Ух-ух!

P.S.

Adagio.

– А скажи, о любимый двуногий,
Отчего люди так много знают
И постоянно желают знать, все больше и больше?
Разве не учат их в школе той самой простой теореме,
Что знание плюс желание равно страданию в квадрате?
Или при всем их знании они это просто забыли?
               
– Да прекрасно они все помнят.
Вот Лао-цзы читают и другие разные книжки.
Просто любят люди страдания,
И их принимают за счастье.
Мучения почитают за наслаждения,
А угнетающих их же самих сами себе выбирают,
Называя это «гражданским долгом».

– А скажи мне, о непушистый,
Зачем ты пишешь за мною все, что я спросонок пролаю?

– Да, как обычно, сдуру!
А, может, еще потому, что не пью я пиво,
Никотин не вдыхаю и матом ругаюсь редко.
Всему этому предпочитаю я родниковую воду,
Свежий ветер и бездонное Небо.

– Похоже, ты нестандартный, о любимый двуногий.

– Вот это ты точно подметил, о Великомудрейший!
Ведь я лишь один мечтаю стать Пекинесом Пушистым.
Как-то уж очень стыдно оставаться так долго двуногим.
Все! Остановлю-ка я сердце.

– Здрасьте! А мне-то что делать?
С кем буду гулять я в парке,
И кто будет мыть мне лапы?

– Ах, извини, Великий.
Прости беспечного эгоиста.
Тогда буду я даосистом.
Или стать мне буддистом?
В христианство вроде не модно.
Что ты на это скажешь?

– О неразумный двуногий,
Даосистов – их ведь без счета.
Вот даосов, так тех не видно.
Буддистов – их тоже толпы.
Затопчут тебя, непушистый.
С христианством грустная песня:
Попы-бизнесмены опасны.
Может, лучше закрыть все двери,
Окна, дырки и остальные щели,
И раствориться в бессмертном Дао,
Где нет никаких религий?