В гипсовом сапожке

               
               Впервые за свою долгую жизнь сидела хозяйка без дела на высоком крыльце родного дома и с грустью обозревала сад и огород. А дел было – за глаза. Видно, бес   попутал,   дорогу ей  в самое неподходящее время, перебежал. 
               "Чапруниха - та ещё, гусыня,"- так за глаза называли её подружки - старушки: смотрелась бодрячком. Ну, какие это, скажите, для неё годы? Всего-то 82 годочка. Быстра на ноги, скора на руки, сельчанам на удивление. Живёт одна. Домище, постройки-пристройки. Сад. Огород. И всё сама, сама, сама!
               Лето, его макушка -  Июль! Ягода поспевает. Голова кругом у неё и пошла: от радости-обилия урожая своего, и забот – всё ухватить, собрать. Что сварить, а что и продать.  Наварила варенья, наготовила компотов, и на рынке ни одно ведёрко ягод продала. Было что, ведь всё уродилось.
               Земляника садовая, как медовая! Виктория - с детский кулачок! Малина – заманиха: сама в рот просится, через день подходит новая ягода, догоняет одна другую. Смородина - чёрная, красная, белая! Да что там ещё перечислять осталось? Крыжовник разве.
               До яблок, груш, время пока не приспело, хотя слива уже налилась. Особенно  вишня удивила – ветви к низу и даже на забор, облокотилась. На улицу свесила. А забор высоконький, да разве ребятню удержит? Оборвут в чистую.
               Не откладывая дело на потом, ножовку в руки, лестницу на плечико, она уже на самом заборе. И ну спиливать те ветки, которые на улицу выглянули. Ширкает ножовкой. Уже  не одну  убрала - счёт потеряла. «Управлюсь  да там их и обберу»! - промелькнула дельная радостная мыслишка. 
               Тут - то неизбежное и приключилось:  то  ли голова закружилась, то ли равновесие  потеряла, но навернулась  она да по ту сторону забора, что на улицу выходил, и оказалась. Да на самые ветки спелой вишней усыпанные.  Столько  же ягод  раздавила,пока  пыталась подняться.  Кофточка светленькая ситцевая в пятнах бордовых. Да и сама тоже. Охи - вздохи, крик. Соседи увидели, ахнули, на помощь бросились. 
               Нога её теперь и надолго в неповоротливо-непривычноми гипсовом сапоге. «Хучь лучше бы убилась насовсем, - шепчут её губы,- за что мне такое наказание, да в такое время,  дурёха,  да ещё и  старая притом»?!