жизнь после смерти

 
      Жизнь после смерти

   Меня убили в Авдеевке. Пуля вонзилась в горло, чуть ниже кадыка. Там же броника нет. Я даже не хрипел, умер сразу. Мама с папой назвали меня Петром. Шустрым я был мальчишкой. И дрался, и хулиганил. А еще я любил петь. У меня была любимая песня «Журавли» Вначале я много раз слушал эту песню в исполнении Марка Бернеса. А потом сам стал эту песню петь.
«Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей»
   Ну, вот как-то так. Я когда и повзрослел, эту песню пел. Бывало, сидишь на берегу речки, за поплавками присматриваешь, и вдруг высоко-высоко в небе журавлиный клин. Я и запеваю:
«Летит, летит по небу клин усталый —
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый —
Быть может, это место для меня!»
   В общем, допелся. Теперь сам белый журавль. Нас еще стерхами называют. Гнездимся мы только на территории России.
   Знакомых здесь, на болоте повстречал. Вон Витька, пулеметчик. И Серегу, и Кольку здесь видел. А вот и Сашка из разведвзвода. Заводной он был, все подраться ему надо было. Таким и остался. Подошел ко мне Сашка и клюнул. Я ему ответил, тоже его клюнул. И тут старший всё увидел, крылья растопырил, идет в нашу сторону. «Кур, кур, кур». Это он нам сказал. Я его понял и Сашка тоже. Это старший нам пообещал: «Сейчас обоим наваляю!» Мы разошлись.
   Старшего я сразу признал, как в стае оказался. Это комбат, капитан Сидоров Николай Петрович. Он погиб раньше меня, месяца за три. Сейчас здесь командует.
   Комбат пошел в сторону Аси. Она нашей медсестричкой была. Столько раненых вытащила, что не счесть. А потом её срезало пулеметной очередью. Она еще не поняла, что у неё теперь жизнь после смерти. Ася сидит одиноко. Хрупкая, маленькая и испуганная такая журавлёнка.
   Комбат остановился возле ручья, клюв в него сунул и вытащил рыбешку. Затем он подошел к Асе и положил перед ней рыбешку. И важно направился по своим делам. Все журавли поняли, что Асю обижать нельзя, её только защищать можно.
   Последние дни, что-то много новых журавлей прибывает. Война! Кучкуются они в группы. И старшие у них есть. Не знаю, как на других направлениях, а в Авдеевке полегло много наших бойцов. Кто сказал, что у укров нет вооружения, боеприпасов и нехватка личного состава? Всё у них есть. И бьют они наших пацанов не по-детски.
   Населения там уже давно нет. Так что не жахнуть по ним из всех видов оружия. Я понял, когда там был, что военачальники команды отдают откуда-то из района Кремля. Ни одного старшего офицера на передовой не видел. Похоже, они не понимают, что там происходит. А сводки просто заглядение. «Наши войска на авдеевском направлении продолжают наступление, за сутки продвинулись на тридцать метров». При этом не сообщают, что на этих метрах погибло бойцов пятьдесят-шестьдесят. Во времена Великой Отечественной войны наши деды и отцы с трехлинейками и ППШ гнали фрицев с земли нашей по двадцать, а то по тридцать километров в сутки!
   Помню, рассказ моего деда. При форсировании Днепра его ранило в правую руку. Солдаты ему руку перетянули, забинтовали, как могли, и он пошел в медсанбат. Сил-то нет идти. Присел он на пенек возле Днепра. И тут подъезжают «эмки». Из одной выходит маршал Конев, и идет к берегу. За ним вся свита. И командир дивизии там же. Конев увидел моего деда. «Зацепило, лейтенант? Не вставай. Сейчас дела закончу, довезу тебя до медсанбата. А пока сиди».
   Маршал некоторое время рассматривал левый берег Днепра, куда наши части переправиться не могли третьи сутки. Потом скомандовал: «Все стволы дивизии на прямую наводку. Время для исполнения двадцать минут». Через двадцать минут он отдал команду: «Огонь!» А еще  минут через тридцать наши подразделения начали переправляться через Днепр на лодках и плотах. Со стороны фрицев не было ни одного выстрела. Их на левом берегу не было после артиллерийского удара.
   Маршал, как и обещал, довез деда до медсанбата. В его машине ехал и командир дивизии. «Если я еще раз приеду в твою дивизию, чтобы за тебя командовать, расстреляю на месте», - сказал он комдиву.
   Коневых сейчас нет, и Рокоссовских нет, а Жуковы не родились. Оттого и пополняются журавлиные стаи. Мне можно говорить всё. Я же журавль!
   А что я сейчас делаю? Да ковыряю лапой землю, ищу личинки, червячков. Вот одного червяка нашел, и с аппетитом стрескал. Российские толстосумы жрут в ресторанах улиток, устриц. Меня однажды пригласили на такой ужин, попробовал этих моллюсков. Зря тратят деньги богачи. Пошли бы в парк, насобирали бы там дождевых червей, и нажрались бы до отвала. Бесплатно! По вкусу не отличишь червей от устриц и улиток. Вот сейчас сам в этом убедился.
   Через несколько дней земля подмерзнет и есть будет нечего. Мы полетим или в Индию, или в Иран. Куда поведет нас старший, туда и полетим. Это не значит, что мы бросаем свою Родину, и уж вовсе не означает, что мы её предаем. Мы вернемся в свою родную Русь.
   Утром комбат закричал «Кур, кур, кур», захлопал крыльями. И мы взлетели, и выстроились в клин. Похоже на роту на плацу. Нога в ногу, шаг в шаг. Если кто-то собьет этот ритм, то весь строй перемешается. Также и полет в клину, дисциплину нужно соблюдать, товарищей не подводить.
   Сверху все видно. Огромные поля и убогие деревушки. Как им быть не убогими, если все поля вокруг них принадлежат олигархам. Скотину пасти негде. И дороги никудышные, и газа нет, и столбы с электропроводами покошенные, как после бури. Ну, крестьяне однажды разберутся, что к чему. У них и оружие есть. Вилами называется.
   А вон, вижу, гуманитарный конвой движется в сторону России. Почему-то транспорт тяжело идет, груженный, стало быть. Чем загрузили-то? Может поэтому не уничтожают пути подвоза боеприпасов для укров? Хохлам оружие, а коммерсам контрабанду? Мне можно говорить всё. Я же журавль! Мне многое видится с высоты полета.
   Вон из московского метрополитена вышла женщина. Она плачет и напевает песню. Там в переходе один мужчина пел песню «Журавли». Я знаю, как её зовут. Наталья её зовут. Она плачет и напевает:
«Я вижу, как в тумане журавли
Летят своим определенным строем,
Как по полям людьми они брели.
Они летят, свершают путь свой длинный
И выкликают чьи-то имена».

   Александр Плотников, полковник в отставке