И утром совершать молитву... 4

4. Дознаватели

Двое прокуроров были из союзных республик. Они заняли большую площадь на пятом этаже здания Кабмина на Большой Дмитровке. То есть расположились в самом логове врагов - гэкачепистов. Опускаю, что творилось в комнатах сотрудников. Позиция почти у всех была подчеркнуто равнодушная: мы исполняли приказы, работали, не покладая рук. Людей за приказы других не судят. У меня в Пресс-службе состоялось несколько представлений-истерик. Причем, в падучей бились люди, самые бездарные и ничтожные, которых давно надо было гнать, да все руки не доходили.

Вызывали на допрос по телефону сами прокуроры. Они располагались за столами друг против друга, стул стоял между ними. Вся эта атрибутика походила на кинематографический перекрестный допрос. Но, думаю, что так это получилось случайно. Не знаю, как с другими, а в разговоре со мной большего небрежения к руководству российской прокуратуры со стороны представителей Прокуратуры Союза ССР, и это они подчеркивали не раз, трудно было представить.

Вообще, это было время сплошных парадоксов. На мусоре политической волны выплывали вдруг такие мрачные и темные личности, что просто в ужас можно было придти. Никому неизвестный, похожий на моль из шкафа, вдруг объявился наследник Пресс-службы Совмина СССР некто Сергеев, служивший в отделе информации Совмина РСФСР. Ему доставались в наследство лучшая в Союзе техника и отлаженная система ИТ, обеспечивающая связь со всеми СМИ. Он решил судьбу десятков людей из Пресс-службы, а за одно и мою собственную, ровно за одну минуту: вот если бы ты набросал в движок ЗИЛа Павлова песок, говорил он мне, тогда бы ты был наш. А так - катись к такой-то матери.

Ко мне у прокуроров был один, но "самый важный вопрос". По утверждению (они называли только фамилии), Бацанова, лично я подготовил и опубликовал информационное сообщение для ТАСС об итогах заседания Кабинета Министров СССР. Информация тут же ушла по всему миру. И там было написано главное: Кабмин поддерживает и одобряет решения ГКЧП. Пришлось им объяснять схему выхода любой информации от нас в "мир": необходима виза Премьер-министра СССР или заместителя, исполняющего его обязанности. Но это никак не подействовало на них: ты назван крайним, упрямо говорили они, отвечать за поддержку путчистов будешь лично. Я смотрел на одного из прокуроров, того, что помоложе, с всклокоченными волосами, небритого, то и дело пытающегося приладить полуоторванный рукав серого в крапинку пиджака к стеганому плечику, из-под которого просвечивала крупная клетка рубашки. В воздухе стоял жуткий запах перегара и пота. Мне стало жалко их, я предложил побаловаться чайком.

Коллега бедолаги, старший по возрасту, сказал, что они еще не заработали на еду. Но, в принципе, чайку попить не мешало бы. И уж совсем доверительно: ты, мол, смотри, начальник, не расслабляйся, сдали тебя по-черному, крайним хотят сделать за то самое заседание Кабмина. Я принес им коньяк из запаса, что у меня всегда хранился на случай прихода больших людей. Беседа потекла в более теплой и дружественной обстановке. Они матерились, что их сорвали на это г..., что все это - сплошная мутня, что враги могли появиться только в воспаленном мозгу параноиков и нынешнего руководителя роспрокуратуры. "Ты посмотри на глаза, на рот, эти губы - типичный портрет сладострастного маньяка, - стали ржать прокуроры. - И они еще судьбы людские решают, мать их перемать", - неслось из-за стола.

"Странно, мы читали ваши докладные, или как их там, аналитические записки, ведь все правильно вы писали начальству, весь расклад сил определяли. Кто с кем, куда и за что пойдет, все точно совпало. Особенно последняя записка о событиях на Краснопресненской набережной, все точно предсказали и правильно написали, как перевернуть интересы собравшейся толпы. Что, твой начальник не видел этого? Не мог принять меры? Да ему бы хватило пальцем пошевелить и все. А сейчас что, брат на брата?" - Старшего по возрасту прокурора буквально колотило от злости.

Слушал я эти монологи, и чувствовал, как подступает отчаяние. Никогда, ни раньше, ни потом я не ощущал такой тоски и безысходности. Чем виноваты я или мой сын, что мы уже не будем жить в стране, которую уважал весь мир? Я знаю, что сын мне еще задаст этот вопрос: он хорошо ориентируется и в истории, и в политике. К кому мне его отправлять, к Ельцину, Гавриилу Попову, Бурбулису или Станкевичу? Вот уж воистину, подбор героев... Но со временем мы успокоились и тихо беседовали за жизнь. И мне ничего не стоило сказать прокурорам, чтобы они вызвали стенографистку и спросили, кто диктовал информационное сообщение. Учти, произнёс один из них доверительно, файлы все стерты, стензапись уничтожена. Люди остались, сказал я. Так и вышло: милая девушка-стенографистка рассказала, как дело было. А прощаясь с дознавателями, заверил их, что и сам бы отправил такое же сообщение, на этом и держится правда.

Потом меня еще несколько раз вызывали к прокурорам, но для уточнения каких-то деталей, особенно по Валентину Павлову, по его участию в заседаниях Кабмина, некоторым подписанным им лично информсообщениям. И когда я в самом конце года вышел после болезни на работу в газету, от меня отстали уже все, в том числе и бывшие коллеги по Кабмину.

В траурном зале ЦКБ (Центральная клиническая больница) народу не протолкнуться. Я приехал на панихиду по Валентину Павлову за минуту до ее начала. Посмотрел на президиум - удивился. Кроме семьи там стояли люди, которым он не только не подал бы руки, но, как говорят, на одном поле... Вышел на улицу, там стояли куряки или те, кто не мог слушать ораторов. Толпа выходила через несколько дверей, шли к автобусам. Прямо на меня еще бодрячком двигался старичок Бацанов. Вот он уже протягивает руку, улыбается. Я, отвернувшись, попросил огонька у Сидоркова, бывшего совминовца. Бацанов прошествовал мимо...

(Продолжение следует)