Рецензии на произведение «Малевич в миниатюре»

Рецензия на «Малевич в миниатюре» (Ефим Марковецкий)

Очень хороший рассказ. Просто замечательный!!!
Спасибо Вам за него!

А размещение... Мастер имеет право быть немного странным :)

Успехов и удач: в жизни и творчестве.

Георгий Галов   11.12.2003 17:53   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Малевич в миниатюре» (Ефим Марковецкий)

На улицы уже тихо опускались сумерки, в домах уже тихо зажигали свет, а он все сидел и сидел на корточках, поглощенный своим занятием, ушедший в него с головой, сидел и сидел, и все продолжал рисовать то единственное, то любимое, что нравилось ему больше всего.

Так же, как и весь предыдущий день, он тщательно закрашивал маленькие квадратики дорожной плитки.

Вокруг ходили прохожие, в его сторону направлялись удивленные взгляды, отпускались малопонятные реплики. А он не обращал внимания. И по-прежнему, зажав крошечными пальчиками черный мелок, творил, превращал одно в другое.

На ветках щебетали птицы, они рассказывали какую-то свою историю, переговаривались, рассуждали, думали о чем-то.

Мамаши вели своих детишек из школ. Нервно дергая их за руки, объясняли, что плохо, а что хорошо, что нельзя делать, а что можно. Соблюдая последовательность, втолковывали своим чадам основные принципы жизни.

Уставшие мужья возвращались с работы.

Сомнительно громко постукивая каблуками, кто-то прошел мимо увлекшегося мальчика. Еще один проскочил, неуверенно шаркая подошвами. Сколько разных походок. Быстрые, медленные, нервные, размеренные, тяжелые… Были и легкие, едва касающиеся земли, парящие над ней, окрыленные невероятным счастьем, довольные и согласные с жизнью. Такие же разные, как сами люди. Стоило лишь прислушаться, приглядеться и сразу становилось понятно, кто сегодня поработал на славу, а кто в очередной раз упустил свой шанс, кого дома ожидает сварливая жена или спящий супруг, а кого – одинокие стены и скучный телевизор.

Были слышны переживания и несбывшиеся мечты, разочарования и неудачи, обнадеживающие успехи и маленькие радости. Никто не мог скрыть своего настроения. Походка. Всего лишь походка. Она, так же как и термометр, точно определяющий температуру, безошибочно говорила о человеке все: выдавала все его мысли, открывала (той непосвященной толпе, что вокруг) его характер, и совсем нескромно выворачивала на изнанку всю его душу. Всю его жизнь.

Кем бы он ни был, этот человек, лишь однажды пройдясь по любой из дорог, он мгновенно превращался в доступное, понятное, и, что самое главное, теперь уже абсолютно обычное существо. Без тайн, без загадок, без скрытых от посторонних глаз секретов и внутренних странностей.

Где бы он ни был, всюду, его походку можно было увидеть, услышать, над ней можно было подумать, поразмышлять, и, не вмешиваясь, не останавливая, узнать все о нем, ведь ясно же: человек идет так, как он живет.

Многие не понимают этого. Многие не обращают на это никакого внимания. Многие слишком увлечены собой, чтобы еще и замечать, наблюдать, выяснять, хотя бы и таким несложным способом, а кто же это? Кто просеменил сейчас мимо меня, кто, впечатывая каждый шаг, врезался в мое плечо, кто?

Оторвав опущенные глаза от монотонных поверхностей под ногами, от бесконечных дорог, по которым мы ходим, посмотреть немного в другую сторону, прислушаться немного к другому. Обратить внимание на походку.

Зачем?

Кому-то это интересно.

Может быть интересно.

Кому-то это безразлично. И совершенно неважно. Ведь, погрузившись в себя, увлекшись, не хочется, совсем не хочется отрываться, прерывать внутренний спор, диалог с самим собой, отвлекаться, только ради того, чтобы к собственным переживаниям и проблемам добавить еще и чужие, пока неизвестные, далекие и потому неопасные.

Белые квадратики упорно заштриховывались. Да, он был увлечен, и у него просто не хватало времени на какие-то там походки. Он не замечал их, не обращал на них внимания. Он не делал ничего странного, а только рисовал, рисовал, рисовал.

Весь день. Целый день. Ему так хотелось. И никто не мог ему помешать.

Весь день. Целый день. Один за другим исчезали в его руках подаренные черные мелки. Странные мелки. Кто же мог додуматься подарить ребенку полную упаковку черных как смоль мелков, кто же мог произвести на свет столько собранных вместе, словно конфеты в картонной коробке, маленьких, привычной всем формы прямоугольного параллелепипеда орудий? Орудий творчества. Лишь мальчик знал ответ.

Никто не говорил ему: «Рисуй». Да и не было в этом никакой необходимости, все равно без лишних слов сначала одна, потом вторая, а затем и третья плитка покрывалась известковой пылью, закрашивалась очень аккуратно, очень тщательно. Десятки, сотни белых квадратов меняли свой цвет. А маленький кучерявый мальчик все продолжал рисовать.

- Он сошел с ума.

- Может, он заболел.

- Ненормальный какой-то.

- Он так всю улицу замалюет.

- А где же его родители? Неужели им нет до него никакого дела? Ай-яй-яй.

Но разве это важно? Разве эти вопросы должны были задавать прохожие? Разве вид погруженного в свой, не понятный для окружающих мир, увлеченного работой (по сути, безобидным занятием) маленького существа мог разбудить в них лишь банальное беспокойство о состоянии улицы, по которой они ходили, о родителях, которых они даже не видели, о здоровье ребенка, которого они даже не знали?

А как же порыв?

Вот главный вопрос.

Ему просто захотелось рисовать именно там и именно тогда.

Почему нет?

Только потому, что этим он отличался от других, своим неприкрытым желанием и мгновенной волей. Он захотел и сделал. Сделал, что захотел. Из-за этого-то люди и удивлялись и негодовали, уставшие люди, заваленные работой и общественными условностями, обязанностями, ролями.

Когда заботливая мама вела этого ребенка за ручку в парк, случилось чудо: он остановился, увидев перед собой белый, свежий, недавновыложенный новой плиткой (буквально на днях) участок тротуара, и понял, что совсем не хочет гулять, а хочет просто взять мелки и рисовать, рисовать, рисовать.

- Нет, я тебя здесь не оставлю, ну часик можно, но сколько еще?

- Мамуля, иди. Я тут порисую чуть-чуть и приду.

- Что ж ты рисуешь, золотце, взял бы хоть разноцветные…

- Мамуля, иди.

- Я не могу. Прохожие уже оборачиваются.

- Мамуля, ну я еще хочу, разве мне нельзя?

- Нет, золотце, тебе все можно, но как-то…

- Значит, я еще порисую. А ты иди… Пока, мамуля.

- Ладно. Пока, золотце. Чтобы к вечеру был дома.

Она оставила его. И радуясь весенней листве, сочным краскам жизни, пробивавшимся сквозь каждое дерево, пошла домой.

Летели незаметные часы. Проходили незаметные люди. А в голове у мальчика, то ползавшего на коленках, то ложившегося на живот, то сидящего на корточках, была всего лишь одна мысль (желание): нарисовать, закрасить как можно больше, пока нравится, пока интересно.

Разрастался черный квадрат. И росла гордость. И подходили к концу мелки. И заканчивался день. И вся бесконечность вселенной не могла объяснить почему. Почему счастье надо прерывать, почему то, от чего человек получает удовольствие надо останавливать? Даже если оно и не укладывается в общее понимание.

- Как это, он просто рисует, причем только черное, это даже и не рисование, бред какой-то. Точно болен. А с чего бы он стал всю белую улицу превращать в… черную?

- Ну нравится ему это, ну захотелось ему это. Он кому-то мешает, кого-то стесняет, так пусть рисует.

- Пусть.

Ничего нет лучше свободы. Походка свободного человека заметна и слышна еще издалека. Свобода прекрасна.

Мальчик левой рукой потер нос, оставив на нем размазанный след от мела. Он по-прежнему продолжал сидеть на корточках. Поношенные сандалии уже сильно надоели ногам.

Наступала ночь. На небе зажигались звезды. А он все сидел и сидел, и все продолжал рисовать, рисовать, рисовать.

Из-за этого мы не увидим, какая у него была походка, уж слишком темно стало. И расслышать нам тоже не удастся, ведь каждый знает: дети ходят бесшумно.

Последний мелок растирался о последнюю дорожную плитку.

Мамуля, тихо улыбаясь, со стороны наблюдала за своим увлеченным, «свободным» ребенком.

Ефим Марковецкий   11.12.2003 14:45   •   Заявить о нарушении