Бронзовая люстраУ тётушки, старшей сестры моей мамы, сохранилось фото моего прадеда Николая Попова, я переснял его для себя: бородатый крестьянин в смешной шляпе, русская просторная рубаха подпоясана, штанины заправлены в носки. В своё время он был раскулачен - репрессирован, в другое время - реабилитирован. Всё это помню из откровений матери. Не знаю, был ли он сослан, но какие-то годы своего детства я провёл в Нуримановском районе в семье деда Михаила, сына Николая, в рабочем посёлке лесорубов Первомайский, (что географически не так и далеко от родины деда - села Седяш). Самой истории или причины переселения семьи не знаю, но все дети Михаила Николаевича рождались приблизительно в одних и тех же местах - лесоповал удалялся, узкоколейку тянули по логам дальше и строили новые поселения. Не знаю чем мне поможет борода и шляпа прадеда в дальнейшем повествовании, но веду я к тому, что паспортов в сельской местности в годы юности моей матери селянам не выдавали(крепостное право в 1861 году никто не отменял!), а вырваться в обетованный город им с подружкой посчастливилось после успешного выступления на спортивных соревнованиях в Уфе - их очень пригласили в профессиональную команду, сельсовету - скрепя сердце - пришлось девчат отпустить. О чем я лично, иной раз жалею: ни как не могу распрощаться с детством. Пересмотрите фильм "Девчата", сами поймёте - почему. В каком именно году состоялось её бегство в молодой строящийся тогда город Кумертау, не скажу - просто потому, что никогда этим не интересовался, но было это до моего рождения. От Уфы до Владивостока что-то около семи тысяч километров. Летели мы до места службы семь часов. вылетали из Уфы в ливень, при нуле в последние дни ноября, Так прошло моё знакомство с Дальним востоком. Но дальше всё пошло веселее. Зиму 1982-83 годов я пережил кочегаром в котельной школе ДОСААФ села Хороль Приморского края, а как только окончился отопительный сезон, котлы разобрали на чистку, а нас пристроили грузчиками на районную базу Райпотребсоюза. Клондайк! Эльдорадо! Лето 1983-го выдалось жарким: все дни в Приханкайской низменности висело марево, термометр упрямо не опускался ниже сорока. Потом как-то прошёл слух, что неподалёку - где-то в Японском море, километрах в четырёх ста от нас, на одном из островов, извергался вулкан. Грузить приходилось всё, чем живёт гражданский человек. Вчетвером нам удавалось раскидывать по четыре-пять шестидесяти тонных вагона с мукой или сахаром, а опустевшее пространство заполнить ящиками с пустой вино-водочной посудой. Работали когда на станции, когда на базе по складам грузили машины, развозившие эти товары и продукты по сёлам района. Удавалось побывать и где-нибудь в Уссурийске или, к примеру, Камень-рыболове: как повезёт. В один из памятных дней прохлаждались на базе. Именно - прохлаждались: в каменных полуподвальных складах было относительно прохладно. Мы слонялись раздетыми по пояс. А если присядешь в проёме, ещё и налетевший ветерок обдует. Отпустили очередную машину, только успели закурить, очередной экспедитор повела нас в угловой склад. Мы не любили этот склад: входная дверь рассчитана на одного человека, слева - жестяная бочка с водой, справа - пожарный дощатый, выкрашенный в красное пожарный ящик с песком, под ногами не просыхающая лужа: приходится ходить гуськом по одному по досточкам, покачивающихся на кирпичах, больше мешая друг другу иначе - не разойтись. Идём так цепочкой, грузим и потихоньку переговариваемся о чём-то своём - солдатском. Выхожу в очередной раз из склада с очередной коробкой - на пожарном ящике сидит типаж из "Места встречи изменить нельзя". Пиджачок на нём не свежий, но аккуратный, белый апаш рубахи, выглаженные серые брюки в надраенные гармошки кирзачей заправлены. Прямой нос на смуглом исхудалом лице. Гладко выбрит. Какой-то особый - леденящий какой-то, что ли, взгляд. Авторитетный дядька, сразу видно. Сидит - молчит. Между нами нервно мечется точь в точь "Промокашка", с тем самым угрожающим движением ладони к голенищу при наклоне. Машина стоит так близко к двери склада, что остальным трём-четырём ребятам из "пресловутой чёрной кошки" просто некуда подойти ближе, но напряжённая готовность чувствуется. Мне кажется, глаза главаря следят именно за мной, за мной одним. Возможно, я говорил больше других своих сослуживцев. На третьем или пятом моём выходе, он как-то неожиданно прерывает затянувшееся молчание вопросом: "Ты откуда?" Ставлю в кузов ящик, разворачиваюсь, успеваю ответить: "С Урала" и уже ныряю в полутёмную прохладу склада. Выхожу на воздух в очередной раз, слышу от него спокойное: "Я вижу, что с Урала. Откуда - с Урала?" Успеваю освободить руки, развернуться и ответить ему: "Из Башкирии..." И вот я опять в помещении. Остановиться нельзя, нарушу устоявшийся порядок движения, собьётся дыхание, да и не просит никто. Так и продолжаем беседу: мой выход, вопрос, ответ, снова - склад. И только мечущийся между нами "Промокашка". В очередной раз выхожу из склада, "Промокашка" почти преграждает мне дорогу, но успевает развернуться и отступить. - А бронзовую люстру помнишь? - удивиться то есть чему, да времени нет. Выходя, замечаю, что нет братков у борта грузовичка, не мельтешит перед глазами "Промокашка", с грустью смотрю на красный опустевший пожарный ящик. Я Действительно, что это было, столько лет и вёрст спустя?
© Copyright: Валерий Ляпустин, 2025.
Другие статьи в литературном дневнике:
|