Жили-были лесные грибы, росли они под колючими соснами, и одна была у них радость: блеснуть шляпкой на зависть соседям. Ради этого они и прозябали в таежной лесной глуши, переживали тяжелую зиму, слушали недоброе пение комаров и мошек, чтобы дождаться своего часа. И этот час почти каждый год наступал, как отпускной период у людей. Так получилось и в этот раз.
Грибы смотрели друг на друга, и каждый день стремились превзойти соседей в красоте и росте, почти как люди, которые тратят отпускные деньги. Смотрела на грибы и белка. Но ее интересовала не красота грибов, не их стремление выделиться среди остальных, а желание утолить голод и что-то припасти на зиму, зарыв в почве или спрятав на деревьях. Белка спустилась и принялась кушать, и надкусывать понравившиеся ей грибы. Исполнив свое желание, белка ушла.
Ох, как тут принялись смеяться грибы, оставшиеся целыми, над надкусанными! Это был гомерический хохот, хотя грибы не знали ни самого Гомера, ни его поэм «Илиаду» и «Одиссею», где Олимпийские Боги именно так и смеялись.
Надкусанные собратья, все еще пыжившиеся, и старавшиеся выглядеть достойно на своих крепких ножках, на головах имели теперь комедийно испорченные шляпки, изгрызенные острыми беличьими зубками, словно исковырянные вилками из людских кухонь. Конечно, эта картина царственного достоинства, облаченного в обноски, не могла не рассмешить. Но тут пришли люди.
Люди срезали все целые грибы, хотели срезать и надкусанные, но передумали и ушли. От целых грибов под соснами остались только потревоженная растительность и печальные срезы от ножек, а от иных и срезов не осталось. Надкусанные же грибы простояли еще долго в том лесу не нужные людям и забытые белками. Осенью они ушли в грибницу, чтобы на следующий год появиться вновь с красивой шляпкой.
Мораль: иногда надо быть или притвориться ущербным, чтобы не возбуждать губительную зависть окружающих.
