Не спеши снимать табличку!

Кто читал книгу Никитина о писательском ремесле (что так и зовется – «Как стать писателем»), тот уже понял, куды я клоню. Но процитируем, процитируем...

«Правило: не вешать на каждое дерево табличку с надписью «Дерево». Более того, раз уж повесили, то снять. То есть вычеркнуть длинное и занудное объяснение, без которого и так все понятно».

Увлекшись этим, с позволения сказать, лекалом, ваш покорный слуга принялся снимать транспоранты везде, где только можно. Начался полномасштабный отстрел подлежащих, и балом правили глаголы, да их особые формы. Протрезвев, я пришел к выводу, что, может, это и правильно, да только выносит мозг читателю...
Но к чему я клоню? Мало слушать умных дядей, что, типа, умеют писать – надо КАК МОЖНО БОЛЬШЕ писать самому. Не научишься плавать, пока не окунешься в воду, не научишься трахаться, пока не «кинешь палку». Этот вселенский закон сноровки, закалки, тренировки в полной мере распространяется и на писательство.
А закончить сие брюзжание хотелось бы еще одной цитатой; на этот раз из автобиографической книги Паустовского, но слова принадлежат Бабелю. Нигде мне еще не попадалось, чтобы так кратко, и по делу…

«- Так вот,- сказал Бабель, близоруко наклонившись над рукописью,- Я
работаю, как мул. Но я не жалуюсь. Я сам выбрал себе это каторжное дело. Я
как галерник, прикованный на всю жизнь к веслу и полюбивший это весло. Со
всеми его мелочами, даже с каждым тонким, как нитка, слоем древесины,
отполированной его собственными ладонями. От многолетнего соприкосновения с
человеческой кожей самое грубое дерево приобретает благородный цвет и
делается похожим на слоновую кость. Вот так же и наши слова, так же и
русский язык. К нему нужно приложить теплую ладонь, и он превращается в
живую драгоценность.
Но давайте говорить по порядку. Когда я в первый раз записываю
какой-нибудь рассказ, то рукопись у меня выглядит отвратительно, просто
ужасно! Это - собрание нескольких более или менее удачных кусков, связанных
между собой скучнейшими служебными связями, так называемыми "мостами",
своего рода грязными веревками. Можете прочесть первый вариант "Любки Казак"
и убедитесь в том, что это - беспомощное и беззубое вяканье, неумелое
нагромождение слов.
Но тут-то и начинается работа. Здесь ее исток. Я проверяю фразу за
фразой, и не однажды, а по нескольку раз. Прежде всего я выбрасываю из фразы
все лишние слова. Нужен острый глаз, потому что язык ловко прячет свой
мусор, повторения, синонимы, просто бессмыслицы и все время как будто
старается нас перехитрить.
Когда эта работа окончена, я переписываю рукопись на машинке (так
виднее текст). Потом я даю ей два-три дня полежать - если у меня хватит на
это терпения - и снова проверяю фразу за фразой, слово за словом. И
обязательно нахожу еще какое-то количество пропущенной лебеды и крапивы.
Так, каждый раз наново переписывая текст, я работаю до тех пор, пока при
самой зверской придирчивости не могу уже увидеть в рукописи ни одной
крупинки грязи.
Но это еще не все. Погодите! Когда мусор выброшен, я проверяю свежесть
и точность всех образов, сравнений, мет Если нет точного сравнения, то
лучше не брать никакого. Пусть существительное живет само в своей простоте.
Сравнение должно быть точным, как логарифмическая линейка, и
естественным, как запах укропа. Да, я забыл, что прежде чем выбрасывать
словесный мусор, я разбиваю текст на легкие фразы. Побольше точек! Это
правило я вписал бы в правительственный закон для писателей. Каждая фраза -
одна мысль, один образ, не больше. Поэтому не бойтесь точек. Я пишу, может
быть, слишком короткой фразой. Отчасти потому, что у меня застарелая астма.
Я не могу говорить длинно. У меня на это не хватает дыхания. Чем больше
длинных фраз, тем тяжелее одышка.
Я стараюсь изгнать из рукописи причастия и деепричастия и оставляю
только самые необходимые. Причастия делают речь угловатой, громоздкой и
разрушают мелодию языка. Они скрежещут, как будто танки переваливают на
своих гусеницах через каменный завал. Три причастия в одной фразе - это
убиение языка. Все эти "преподносящий", "добывающий", "сосредоточивающийся"
и так далее и тому подобное. Деепричастие все же легче, чем причастие.
Иногда оно сообщает языку даже некоторую крылатость. Но злоупотребление им
делает язык бескостным, мяукающим. Я считаю, что существительное требует
только одного прилагательного, самого отобранного. Два прилагательных к
одному существительному может позволить себе только гений.
Все абзацы и вся пунктуация должны быть сделаны правильно, но с точки
зрения наибольшего воздействия текста на читателя, а не по мертвому
катехизису. Особенно великолепен абзац. Он позволяет спокойно менять ритмы и
часто, как вспышка молнии, открывает знакомое нам зрелище в совершенно
неожиданном виде. Есть хорошие писатели, но они расставляют абзацы и знаки
препинания кое-как. Поэтому, несмотря на высокое качество их прозы, на ней
лежит муть спешки и небрежности. Такая проза бывала у самого Куприна.
Линия в прозе должна быть проведена твердо и чисто, как на гравюре.
Вас запугали варианты "Любки Казак". Все эти варианты - прополка,
вытягивание рассказа в одну нитку.
И вот получается так, что между первым и последним вариантами такая же
разница, как между засаленной оберточной бумагой и "Первой весной"
Боттичелли.
- Действительно каторжная работа,- сказал я.- Двадцать раз подумаешь,
прежде чем решишься стать писателем.
- А главное,- сказал Бабель,- заключается в том, чтобы во время этой
каторжной работы не умертвить текст. Иначе вся работа пойдет насмарку,
превратится черт знает во что! Тут нужно ходить как по канату. Да, так
вот...- добавил он и помолчал.- Следовало бы со всех нас взять клятву. В
том, что никто никогда не замарает свое дело».

Другие статьи в литературном дневнике:

• 06.11.2012. Не спеши снимать табличку!