***
Мутабор, предпоследний сентябрьский. Догорают осенние строки.
Что же будет потом - я не знаю, но что-то обязательно будет. Дом два, кровавая резня бензопилой десять или четыреста пятьдесят один по Фаренгейту. Вакцинальная сага, а может и вовсе возвращение со звезд.
Текст будет начитывать искусственный голос - завораживающий и глубокий, мягкий, сочный, проникновенный, пробирающий до нутра, или звонкий, девичий, полный надежд и легкой грусти. Сказка о потерянном времени, а там, глядишь, подоспеет волшебная реальность голубой бесконечности. Сорок наложниц, белые одежды, запах жасмина, эоловы струны. Бытие и время, берег заброшенного океана.
Нас втягивает другая вселенная. Неумолимо и жестко. Распределенный человек, машинное бессмертие и добровольно-познавательный запрет, но пока не накрыло насовсем, пока еще бывшая реальность не ушла в синюю даль мета-мебиуса можно продлить абонемент.
Несбывшееся - это мечта. Последнее воскресенье октября
***
Ласточки, чертог теней, бесплотная мысль. Упущенный момент взросления. Короче, пятница - снова туда, где море огней. На улице внезапно потеплело, потекли ручьи, заиграло, заблестело солнце и запахло апрелем.
Насадил на блесну он старуху весну, хотя уже с воскресенья потечет ноябрь.
У школьников, похоже, каникулы, но демонстраций на день народного единства не предвидится. Только он-лайн. Ладно, послушаем призывы оттуда. Как-то писал о Челябинском первомайско-ноябрьском чуде - дед с балкона, которому салютовали толпы. Многие его помнят, даже фотография сохранилась.
Первомайская нравилась больше - тепло, мало одежды, мало ветра, но много улыбок, а еще больше - хорошеньких девушек. Видны невооруженным, более того, находятся в опасной близи.
Три километра медленным пешком, покричали на площади, махнули деду, повернули на Пушкина, и ура - дом, двор, свобода, выходной.
Кругом пестрит - шарики, флажки, транспаранты, а впереди самый лучший месяц, когда тепло и не надо шапку с пальто, длинные, светлые дни, можно гулять до полуночи и скоро все станет волнующе зеленым, легким, свежим и радостным, а после годовых контрольных, которые все напишут хорошо, вообще полная лафа - уроков мало, не задают домашних, не спрашивают и не ставят оценок.
Последняя майская неделя - лучшее, что придумало человечество. Наравне с предновогодней.
До нового года всего одна четверть - вторая, короткая. Впереди длинная ночь, холода и морозы, укороченный день и предпраздничная суета.
Жизнь как жизнь, если бы не эта рукотворная беда...
... занавешанные лица, рост прироста, суета, горькие слова прощаний, обещания вакцин, штрафы, муки, расставания, и печальная аптека - весь блаженный карантин, скорая вблизи подъезда, страх от каждого звонка, и надежда сверх отчаяния, и любовь - белым бела...
Что мы знали о революции, о гражданской, военном коммунизме. Пыльные шлемы, Валя-Валентина и Вихри Враждебные. Неуловимых, Корону Российской Империи и Хождение по мукам. Трактир на Пятницкой, Рожденную революцией и Ленина в октябре.
Главное событие двадцатого века, первое в мире государство рабочих и крестьян, диктатура пролетариата.
Героично, романтично и победно, а потом, после успешной коллективизации и стремительной индустриализации, сразу Великая Отечественная. И снова Победа, а потом, после восстановления народного хозяйства, Большая бомба, Фестиваль, Космос, Гагарин, и опять Победа, а дальше уже возникли мир и жизнь, ибо родился целый я, и не просто так, а чтоб сказку сделать былью.
Белый в яблоках конь.
Сделал, сбылось. Сбылось все о чем мечтал.
Хотел, чтоб побольше книг - пожалуйста, чтоб музыку любую - бери не хочу, чтоб в загранку по первому свистку, чтоб идеологию притушили, чтоб красного поменьше, а свободы побольше, чтоб кухонный гарнитур и своя квартира, а в магазинах вдоволь еды, вдоволь одежды.
Чтоб кино про секс разрешили, чтоб стриптиз хотя б одним глазком или кама-сутру, чтоб моду допустили, чтоб везде модерн и абстракционизм, чтоб короткие юбки, длинные ноги и облегченный доступ, а зарплата без потолка.
Заставь дурака богу молиться - будто кто мысли прочитал. Мало того, воплотил без изъятий или купюр. Волшебная палочка-удручалочка - как заказывали.
Есть у революции начало, нет у революции конца.
***
Всякий раз кажется, хватит - зачем эти галеры, если даже жанр непонятен - ежедневно чего-нибудь о чем-нибудь.
Стукнуло по голове - изменчивость, вчера - любовь, послезавтра - авторитет. История, реакция, шутка - обо всем и ни о чем - атмосфера, ностальгия, настроение или воспоминание. Тем не менее, опустошенность - вдруг, не вдруг, случайно или закономерно, а может просто карантинный цикл.
Утро-день-вечер, уборка-тренировка-офис-заметка-прогулка, буквально по часам, и сигареты по часам, и кофе, и еда. Сто подтягиваний, сто двадцать подъемов и шестьдесят жимов, тридцать разводок и девяносто приседаний, тренировка - сорок пять и прогулка час двадцать. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем - блаженный карантин, раз в месяц банк, два-стрижка, по субботам пельмени, а по четвергам сырники. Триста шагов до конторы, дорожка - восемь с половиной, три ступени вверх, два замка и сигналка - четыре окна, жалюзи, три компа, семь стульев, телевизор, пара кресел, два стеллажа, диван, кофемашина и чайник. Пять дверей, две калитки и одна дорога - дом-офис, офис-дом. Кресло-балкон, балкон-кресло, кухня-ванная, ванная-кухня, проза-фейсбук, фейсбук и проза.
Говорение теперь редкость - только с благоверной. Гуляем вдвоем, едим вдвоем, спим, тренируемся, а контора пуста и суд далеко. В основном монолог - утром, днем, вечером, ночью, даже во сне - себе, собой, ей, ему, им, отражению, всем и никому.
Крутил прошлое-настоящее, нырял вглубь, к самому моменту пробуждения, туда к освещенному кухонным отблеском краешку коридора, где сидел на горшке и вслушивался во взрослые разговоры, в радостное детское купание с нырянием и бадузаном, или шубейку-фотографию, где закутанный поверх шапки в бабушкин платок, растопырено стою с лопаткой в руке.
Три - Феодосия, четыре - смерть дед Саши, пять - двор, фонтан-аист и горка, семь - школа, десять - Ленинград, одиннадцать - другая школа и полный утренний троллейбус.
Способности, рисование, математика, шахматы, гитара, книги и культуризм. Джаз, институт, ранняя женитьба, рождение дочери. Голография, диплом, лаборатория, камни. Пацаны, девчонки, друзья и приятели, соседи, знакомые, преподаватели, коллеги. Авторитеты и примеры, влюбленности и победы, разочарования и обломы. Успех и пьянка, головокружение и упадок.
Надеялся отыскать линию судьбы, миссию, предназначение - знак, перст, намеки и предзнаменования. Хотел убедиться в исключительности, особости, неслучайности. Раскрыть внутренний закон, увидеть мифологического персонажа - стражника или война, поэта или лучника, философа, мыслителя или защитника. Искал связь профессий, инженерной и адвокатской - родовую, семейную, национальную. Пытался понять собственную зачарованность русским языком, джазом, культуризмом, литературой, авангардной живописью и кинематографом. Внимательно рассмотреть привычки, определить исток, узнать, что досталось от отца, деда, мамы или родственников, определить влияние авторитетов - семейных и уличных, институтских и спортивных, академических и музыкальных. Провести границы - свое-чужое, красные линии - можно-нельзя, область стыда, живые табу, интимное, неловкое, женское-мужское, взрослое и детское. Построить пирамиду - иерархию выстраданных ценностей, открытых смыслов и внутренних приоритетов. Нащупать онтологический путь и увидеть траекторию душевного качания.
Писал и говорил, говорил и писал, а потом снова говорил и снова писал - бог, отец, душа, судьба, достоинство. Любовь и надежда, вера и правда, совесть и закон.
Почему напугала церковь, крыса из буфета, гусь, кража и общая баня в Муслюмово, почему ужасало слово развод, а слово шедевр казалось ложным, напыщенным и салонным. Почему начинаю задыхаться от невинно-бытового щебета и раздражаюсь с первых тактов салонного этюда, а похабщину напротив, уважаю и балуюсь. Почему застряли гитара и джаз, культуризм, настольный теннис и ходьба, а шахматы, бег, лыжи, бассейн или волейбол с бадминтоном нет. Почему перестал рисовать и стал творить мелкие подписи-почеркушки, почему не выучил ноты, насмерть невзлюбил английский и наотрез отказался уезжать. Откуда в судьбе двойная спираль - два имени, два брака, двое детей и две профессии. Кто приложил силу, зажег огонь, расшевелил фантазию, запустил кураж, открыл импровизацию, и что помешало завершенности начатого - развернуло, отвратило, напугало. Как вместе уживаются конформизм и ненависть к нему, буржуазность и ее полнейшее неприятие.
По большому счету на отлично не удалась ни одна роль - чтобы всерьез, истово, полной самоотдачей и навсегда, и нет такой роли, которую отними и меня не будет - культурист, жуир, инженер, адвокат, самопальный гитарист, водитель дневниковой странички, лектор-ботаник или интеллигентный пьяница. Муж, отец, друг, сын, внук или племянник. Руководитель, предводитель, атаман или подчиненный.
Всегда не до конца, всегда присутствовало то, что жило мимо роли, оставалось вовне - наблюдатель, не вовлеченный в процесс. Иногда он бунтовал - брал на себя бразды правления и вносил существенные коррективы. Прекращал отношения или менял профессию, и отказ от пьянства, адвокатура и развод лучшие тому примеры.
Может быть это был отец, не в прямом смысле, но тот, кто обладал реальной властью - папа, бог, авторитет или голос собственного присутствия - подлинного присутствия.
Менял убеждения, от про-советских до анти, от либертарианства до жесткого, ортодоксального консерватизма, друзей и окружение, квартиры и конторы, профессии и увлечения - от хулиганов до академиков, от лабухов до высоких классиков, ученых до бизнесменов, спортсменов до высших судебных чинов. Вес, прически, гардероб и машины, любимых авторов и позиции в споре.
Менялось все, кроме пола, двух имен, двух национальностей, города и семьи, русского языка, интеллектуальной потребности, внутреннего монолога и вечного предчувствия судьбы. Жгучего интереса к женщине, восхищения мастерством, любви к животным, следования за авторитетами и потребности к высказыванию или импровизации.
В итоге плод раздумий равен факту. Миссия в тайне, особость - в сочетании частей, предназначение скрыто, а роли - роли те же, обычные, привычные, родные, как у других, у множества людей. Муж, дед, отец, нестарый, но мужчина, скрипучий адвокат, вчерашний инженер, завлаб, ходок пешком, атлет. Немного джаза, лес, гитара, любимая, турник, коты, а с фотографий смотрит мама, живой отец и вечные деды.
И корабль плывет, и сословность длится
Думаю над статьей "Лисья шубка, как символ ортодоксального непримиризма", но по-правде хочу создать высокохудожественное полотно о бесконечном чувстве вины перед визгливыми болонками, поэтому сейчас пытаюсь писать популярную песню для ойровидения. Хит с бородой и подспудным смыслом, при этом далеко отстоящий от набивших оскомину принципов тональной организации, блюзовой последовательности аккордов или несносной свинговой ритмики
Другие статьи в литературном дневнике:
