Спиридоныч. Окончание

Юрий Дмитриевич всегда поминал деда с особым пиететом. Защитник Москвы, покоритель Халхин-Гола, Радома, Магдебурга и Берлина, совершенно спокойно выслушивал папины претензии к генералиссимусу, и хотя не разделял, возражал молодому интеллектуалу уважительно, аргументировано и с большим знанием дела, а вот Хруща, разумеется втайне от окружающих, не понимал совершенно. Солнечный человек.
Что я могу помнить - воинские штаны с лампасами и светло-зеленую форменную рубашку, китель и фуражку, а когда дед пришел в гражданском костюме, просто не узнал.
Или любимую поговорку "щи да каша - пища наша"
Как по утрам брился в ванной - пижамные полосатые штаны, майка и уютные тапочки без задника. Аккуратно взбивал щеточкой пену и ровными спокойными движениями опасной бритвой, которую правил на специальном ремне, совершал многолетний ритуал.
Весело гладил брюки – до острых стрелок, и азартно полировал форменные башмаки. Темный коридор сверкал, когда дед брался за щетку.
Сказочную улыбку и атмосферу добра, которая следовала за ним по пятам. Казалось, ничего общего у этого человека с войной нет и быть не может.
Спокойный, разумный, уравновешенный, исключительно теплый и доброжелательный. Никогда не повышал голоса, не бранился и не пасовал перед начальством, а бойцы любовно называли его «батей».
Они подолгу сидели с отцом на кухне. Вечерами, тихо и размеренно, под черный чай с кремлевским подстаканником. Мягкое ночное купе скорого поезда.
Алька говорил, в любую свободную минуту, в окопе, блиндаже и даже танке, дед читал, а вот водки не любил совершенно - никто никогда его не видел его не то что в подпитии, запаха не услышишь.

В декабре 65-го Димасик заболел. Лежал в соседней комнате на большой родительской тахте - лекарства, градусник, пижамка, компрессик, игрушки. Четыре года - большой мальчик.

Мама была в Ленинграде на сессии.
Блестящий журналист, редактор, режиссер. Человек, которого можно было поначалу принять за одержимого. Профессией. Семьей. Ребенком. Отличница. Золотая медаль, с отличием Ленинградский факультет журналистики, потом, в шестидесятых, заочно театральный, где преподавали Товстоногов и Карасик. Студия телевидения. Прямые эфиры, командировки. Тайга, Тундра, Памир. Металлурги и горняки, геологи и газодобытчики, золотоискатели и великие артисты. Спектр знакомств - от Камчатки до Рима. Врачи, учителя, староверы, пастухи. Театры и Киностудии, ансамбли и союзы художников, писатели и...
Василий Аксенов, еще тогда, в пятидесятых, будучи медиком и автором нашумевших рассказиков, приударял. В какой-то компании познакомились. Он - студент, она студентка. В гости ходил, провожал, пытался за руку подержаться. Отказала. Почему - сморкался в бумажку, а надо было в благородный платочек. Не прошел.

И вдруг что-то изменилось - захлопали двери, стали прибывать люди. Хмуро зашел отец.

- Дед Саша приболел, - сказал он, - не волнуйся и лежи спокойно.

Через какое-то время в комнату вползла генеральша - маленькая сухонькая старушонка со второго этажа.

- Деда Саша твой - преставился, царствие небесное. Поплачь, родной, дедушке приятно будет.

Димасик ничего не понял - что такое "преставился", какое-такое "царствие", почему "небесное" и, главное, зачем плакать.
Генеральша подошла поближе и перекрестила - сначала себя, потом его - упокой, господь, душу грешную раба твоего александра, хороший был человек.

- Что случилось, и почему так шумно?
- Умер деда твой, понимаешь, умер...
- Как это, он же болеет!
- Все, нет его больше
- Где он сейчас?
- Лежит в своей комнате.
- А можно посмотреть?
- Нет, нельзя
- Почему?
- Нельзя и все - отец рассердится

Наконец ушла. Через какое-то время зашел отец.

- Что, дед умер?
- Кто тебе сказал?
- Генеральша...

Отец шумно выдохнул и чертыхнулся.

- Нет, просто заболел, лежи спокойно.
- Можно к нему сходить?
- Категорически - из кровати не вставать!

Димасик перестал понимать в принципе. Конечно, отец главнее всех, в том числе, генеральши. И вообще - она старая. И несерьезная - кресты в воздухе кладет. С другой стороны, очевидно, что-то случилось - важное, непонятное, хмурое. И почему нельзя к деду...
За стеной суета продолжалась. Хлопали двери, топотали по коридору чьи-то ноги, доносился невнятный гул многих голосов.
Внезапно объявилась мама - влетела в комнату в расстегнутом пальто и заплаканным лицом.
Димасик страшно обрадовался, ведь она должна была приехать недели через две, поэтому решил первым сообщить важные новости.

- У нас дедушка умер, - радостно и громко сообщил он.
- Знаю, сынок.
- Почему ты плачешь?
- Это мой папа.
- Он же болеет, и скоро поправится!
- Не поправится, сынок. Нет больше дедушки.
- Как, папа сказал, он у себя в комнате.
- Да, так, но его нет.
- Но ведь он просто умер, правда?
- Это значит - перестал жить

После смерти деда баба Сима замкнется, губы ниточкой, уголки вниз. Недовольство, претензии и укоризненное молчание. Только Алик, старший, когда приезжал на пару недель не вызывал раздражения, да еще Сергей Михайлович Кувалин - верный друг Александра Спиридоновича. Познакомились в Бресте в 41-м. Старший сержант, заведующий делопроизводством продовольственно-фуражной службы стрелкового полка. Сражался у Брестских ворот до 2 июля. Контужен, был пленен. Сначала содержался в лагере для военнопленных, затем был переведен в австрийский шталаг. Бежал, был пойман, назвался вымышленным именем - Панферов Юрий Григорьевич, и под эти именем попал в Аушвитц, но за неоднократные попытки к побегу отправлен в Освенцим, где стал членом подпольной антифашисткой организации,и позже был заточен в Маутхаузен.
Чистоплотная и неразговорчивая. С нами, а с бабушками во дворе, не остановишь. Утром и вечером. По детству угощала театральной карамелью, иногда пекла пирожки с капустой или блины, а по большинству, сидела, запершись в своей комнате. Читала вслух газету или смотрела телевизор. С ним и разговаривала. Ничего не рассказывала, правда, частенько поминала 76 разъезд, какие монголы некультурные – не скрываясь, презрительно цедила она, нужду справляли. В 84м слегла и не вставала вплоть до кончины. Царствие небесное.
Алик-старший сын, в девяносто шестом приказал. Ничего не нажил кроме комнаты. Так и не повзрослел, остался в тогда - стрелком с чемоданом конфет, мама ушла в двенадцатом, а младшая - неистовая Ленсанна в невзгодах да обидах затвердела. Особенно после смерти сына. Не получилось выкроить личного.

Очерк закончен, но вопрос остался. И где я был эти пятьдесят восемь лет, куда смотрел, кого слышал и слушал. Как получилось, что самый настоящий чудо-герой так долго оставался в тени. За кадром. Неужели всему виной домашняя привычность.
Мама, папа, Алик, Сергей Михалыч, тетя Валя и тетя Галя в один голос твердили, герой войны, говорили, удивительный человек, танкист, краевед, писатель, для меня он все равно оставался дедом.
И только теперь уразумел, что дед прошел все - огонь, воду и медные трубы. Вдоль и поперек, снизу доверху. Вокруг него осыпались танковые батальоны, таяли бригады, исчезали полки, горели армии, а он шел и шел, работал и работал, пока не увидел Красное знамя над Рейхстагом. Хирург, приступивший к операции в тридцать девятом и завершивший ее в мае сорок пятого.
Каждый день и каждую ночь, каждую секунду он лечил смертельно больную часть человечества. Методично и грамотно, без суеты, истерики или пустозвонства. По внутреннему убеждению, а хотите, по вере. И наградой стал выживший - Мир, в котором под окном цветет тополь, по квартире бегают внуки, а по утрам приезжает военный газик, чтобы срочно ехать в область по неотложному краеведческому делу. Мир с чистым небом, без сирен и тревог, мир, где пьют чай за круглым столом, а по вечерам под светом зеленого абажура он пишет житие новых святых

Другие статьи в литературном дневнике:

• 03.12.2022. Спиридоныч. Окончание