Возвращение святого Луки
Вспомнил, как искал попутчиков на джазовое трио.
Один сослался на службу, другой на рыбалку, третий на внезапную страсть.
Вот Бузова, сказали все трое, вот если бы Оля приехала, побежали сходу тормашками вверх - вот прямо с коечки, что креслом любимым зовется, сползли и вперед карачками. Из гроба бы встали, из-под земли, из тартара.
И это не удивительно, ибо всякий сивый мерин склонен к розовым слоникам - бредит, сходит с ума, но мечтает возвышенно.
Другое дело, кровавый режим. Там был тоталитарно-джазовый абонемент: Порги и Бесс, Арсенал, Чижик, Кузнецов, Лукьянов, Аллегро, а если повезет, Вагиф Мустафа-заде или Ганелин, Резицкий, Ленинградский диксиленд, Альперин или Шилклопер. Вапиров, Голощекин, Сайфуллин, Гаранян или знаменитый композитор Юрий Саульский.
Верхушечка айсберга.
Неужели это было - даже не верится, и когда приезжали, яблоку негде упасть.
Чижика как-то зазвали в Политех. Полный зал студентов, по-моему, семьдесят восьмой. Или девятый, только рояль настроить забыли. Протрепался два часа языком, говорухин - нет, подавай Бузову.
Или неправильные советские композиторы.
Про Шостаковича поминать не стану. Прокофьев, Дунаевский, Хренников, Губайдулина, Шнитка. Таривердиев, Тухманов, Рыбников, Гладков, Канчели, Дашкевич, Артемьев, Петров, Зацепин.
Музыканты-классики - Рихтер, Ойстрах, Керер, Жуков.
Оркестры. Гостелерадио, к примеру.
Симфонические, филармонические, народные. Полю Мориа до Гараняновской Мелодии как до луны пешком.
Не-а, им настоящую звезду подавай. Медиа-персону, шоу-диву, бьюти-блогерку.
Вот зачем сюда свалились. Приползли и приплыли. Минус наука, крылья и культура. В обмен на айфон, икею и кия-рию. Или этот, как его, чемодан-магазин на Красной площади - иллюзию Луи-Виттон. Правда, не очень устойчивую, кстати...
Черный монах.
На третьем курсе явился.
Ну, это я для красоты, на самом деле - мрачный доцент. Хищенко.
Резко зашел, громко поздоровался и по-орлиному оглядел присутствие - потеря устойчивости, сказал он отрывисто и стал писать на доске длинную формулу.
Потеря устойчивости, если кто не в курсе, это внезапная утрата равновесия, вызываемая фиктивно-поперечной силой.
Куотиксом. Еще фильма Кин-дза-дза не сняли, а мы весь год слали по два ку в секунду. Ищите и обрящете, всякий раз стоя у доски пафосно проповедовал авторитетный Хищенко. Разумеется, речь шла о Куотиксе, исключительно и только, другое его не интересовало в принципе.
Красивая наука, почти точная, временами нужная, но очень трудно сдаваемая. Так или иначе, отстрелялись, и на радостях купили две сибирской, три дружбы, банку кильки и буханку серого - три мужика, три сырка, три рюмки, две водки и один Deep Purple.
Выпили, покурили, закусили, и где-то в районе Штормбрингера Вадик пошел на взлет. Вернее, жесткую посадку.
Духовность штука непредсказуемая - потащили в ванную, а болезный уже лыка не вяжет - уперся в край и чакры чистит.
Курим, шутим, из душа поливаем, но своих не бросаем - напротив, очень даже морально поддерживаем.
На третьем заходе тело встрепенулось, шумно вздохнуло, резко приняло вертикальное положение, на секунду другую загадочно застыло и пророчески подняв вверх указательный палец загробно возгласило - у-у-у, главное вычислить ку-у-у-от-икс, после чего выпустив шипящую струю драконьего дыма пало до ранних троллейбусов.
Поперечная нагрузка доконала, но каков подлец - головы не терял и в сложной обстановке продолжил сдавать непростой экзамен - потеряв равновесие, сходу попытался вычислить силу, которая смогла вернуть его обратно, и все же...
Телом правит не наука, хотя луна, как и прочая ненужная писанина запросто достается рукой. Умственное, рукодельное полотно, а по существу, графомания - паралитическое стравливание бумажного времени. Превращение памяти в историю, живого в зафиксированное, передача текста для чужой интерпретации, не что иное как сушка.
Разбросанные огоньки, живые состояния, боли, неудобства, капли радости или стыда экспонируются в гербарий, где будут оформлены, окантованы и приклеены, после чего уже ничегошеньки не заинтересует всерьез. Ибо остальное, суть психология. Дурнословие. Возрастная изнеженность, эмоциональное выгорание, боязнь утраты комфорта - осталось закричать "мама" и прилюдно расплакаться, глядишь, подберут, успокоят, пожалеют. Погладят по головке и дадут конфетку.
Все равно приходят. И нервяки с обидами, и мандраж с испугом, и безнадега с зависанием вниз. Сами лезут. Из слов и пустоты, невежества или усталости - будто не заперто, хотя за окном праздное лето, гомонящие птички, бабушкины лавочки, уютно-дворовая зелень и домофонные трели. Головокружительная дрель сверху, несмолкающий скрип по соседству и запах свежей резины в общем коридоре. Треп, шуточки, причитания, слесарь или сантехник, курьер или почтарь, дама с собачкой или местные хипстеры.
Так неужели все дело в либидо.
Когда много - напор, скачки и все бегом. Горящими глазами и красными ушами. Через трудности, стыд и выгоду, но если возрастом повыше - прикажете без куража и веселья, только педантичным кваканьем "не та пошла молодежь"
Нечего сказать миру - так всем нечего, давно все сказано, собственно и родная речь не очень нужна. Нет, конечно нужна, но утилитарным образом, коммуникативно. Для психологической разгрузки.
Крутнул пафоса, выложился криком, закатил истерику, полегчало. Правильно, не держи это в себе.
Каких только практик не советуют - йога, бег по песку в носках с горчицей, свежий кислород с вареньем, чай с медом, маслом, куркумой и аджикой. Басе, мандалы, обереги, кабала. Один Лайтман чего стоит, заслушаешься.
Попытка вернуть миру смысл по частям обречена.
Хорошо, если удастся найти место. Дом, улицу, фонарь или аптеку.
Спросите, а как же гармония.
Было дело, пытался. Но "все должно быть прекрасным" вырождается в интерьер или одобряемую картинку, где дизайн пасет мир, переживания покупаются, а эмоции, из которых ткут речевые полотна, скучнейшая физиология.
Как ни крути, нужны две координаты - как минимум две, вертикаль и горизонталь. Материальное и небесное.
Возьмите любую, но признайте обе, и не нужно подмен, отрицаний или сведений к единому. Иначе дети останутся в подземелье.
Надо, обязательно нужно как Вадик принимать вертикальное положение - падать в цветы, лазать по деревьям и трудно подниматься в горы, чувствовать запахи, видеть краски или подолгу смотреть на звездное небо. И непременно отличать других. Искать, принимать и проникать, и только потом формулировать бумагу.
Граница создает помеху - унылый, томящий, скребущий стук, а редукция хороша для родовых понятий. Чтобы убрав наносное, оставить свое. Собственное, понятое, осознанное, уложенное, и уже этой линейкой бродить в поисках вымышленного царства.
Мир в его женском разнообразии, вещах и эмоциях, речевых практиках и простой болтовне таит, скрывает вторую координату.
Вечность, как незримое существующее.
Правда, тут одним нутром не обойдешься, да и нет его как такового, иллюзия. Только в единстве целого. Возвращение святого Луки
Однако попутчика все же нашел.
Совсем отчаявшись набрал самый маловероятный номер.
Сказал, супруга уезжает, сказал, билет пропадает, а идти вот прям завтра, и вкрадчиво добавил - платить вообще не надо, а потом уже со слезой в голосе - выручай, брат, и, о чудо, трубка милостиво согласилась.
Максим Максимыч.
Это младший брат благоверной. Заодно, ровесник моей дочери - два метра долготы, сто пятнадцать кило широты, боксер с юридическим техникумом за пазухой, истовый почитатель Дорз, раннего Ленинграда и дважды героя телевизионной кухни Лазерсона.
Последнее увлечение настолько овладело Максимкой, что будучи в гостях у бабули - хотя бабуля она только для меня, а для него самая настоящая мама, часами не отлипает от самого большого из трех дедовских экранов.
Однажды они крупно повздорили с Серым из Тюмени по поводу приготовления корейской морковки - ругались весь вечер, потом полдня насупленно молчали и только свежее пиво под вяленный муксун толкнуло их к вынужденному примирению.
- Говоришь, жена-баба уехала, - отзвонил он с утра
- Так точно - ни свет, ни заря
- В старое время уже бы пиво пили. Слыханное дело, жена за порог, а ты ни в одном глазу. Непорядок, и чтоб к пиву обязательно раки. Ладно, креветки тоже подойдут, но лучше, вобла - та самая, с Волги, золотисто-душистая...
И он трижды прав. Всякие орешки, чипсы или сырные тарелки, это понты - деревянная подставочка, семь сыров в нарезке, виноградины по краям и веточка петрушки сверху. Глаза б не видели.
Под воблу полагается газета Труд, но к вечеру нужно чего посерьезней - груздочки под сметаной с колечками репчатого и черным хлебом, горбуша ломтиками, рядом лимон с маслинами, маринованные маслята, бочковые огурцы, баночные иваси, помидоры с бабулистой банки, редиска свеженькая и ребрышки копченые. Или крылышки, но только чтобы до горячего дожить, а по центру - его величество самогон. Дедовский. Прозрачный, свежий, забористый - эх, прокачу...
Днем пошел в качалку - сами понимаете, концерт на носу.
- Что случилось, спросил встревоженный Дима, и где Оля.
- Память девичья, всю неделю говорил про джаз, тебя меж прочим звал, а оне с Андрюшей уехамши к бабуле
- Прости, запамятовал, клиент новый, - и он кивнул на худого, вихрастого, вьюношу с застенчивой улыбкой.
В зале было прохладно и немноголюдно. Женщина моих лет делала волочковские растяжки, густо татуированный молодой человек старательно выкачал икры, а Дима терпеливо вбивал прекрасному дитя, как работать с отрицательным весом.
Почти идиллия, если бы не одно но. Эль-радио.
Официальное лицо фитнеса, которое восходит с утренней звездой, а затыкается исключительно по требованию старшей группы.
Плохой знак, подумал я, ведь группа, которую предстояло слушать начиналась именно с эль. Эль-эр-ка.
Тем временем из ящика лилось заунывное варево под чудовищный компьютерный стрекот. Мало того, с вплетениями мерзко-женского оцифрованного вокала, оргазмично задыхающегося на иностранном языке. Боди-позитивчик.
На третьей минуте понял, не выдерживаю - краски потускнели, солнце свалилось за почерневший горизонт, зловеще задул мстительный ветер норда, а я стал прикидывать, каким блином прибить короткую волну.
Мысль материальна.
Поймав яростный взгляд Дима, без всякой озвученной просьбы, перекрутил на Лепса, и равновесие восстановилось.
Вернувшись обнаружил кучу гневных сообщений с одним единственным вопросом.
- Ну ты где, весело вопил Максим Максимыч в телефонном угаре, дуй сюда, вторую закрываю.
Выдернув младое племя из-под вкусной кружки, вальяжно двинули в филармонию, но через пару шагов углядели праздношатающегося Семенова, который грустно поведал, что болтается не просто так, но в ожидании клиента, который потребовал срочного показа квартиры. Каждому свое, улыбнулся он на прощание.
Первое отделение прошло комплиментарно.
Прекрасно говорил Кирилл Мошков, долго играл на аккуратной маленькой флейте Анохин, за ним бодро барабанила подающая большие надежды пианистка, не забыли теплым словом помянуть традицию, заодно, старшее поколение целиком, и уже под занавес на сцену прыгнул поза-поза-вчерашний мэр. С большими цветами и широкими объятьями
- Устал, спросил я Максимку в антракте
- Не очень, признался он, я ж в джазе ни гу-гу, вот когда просто импровизируют, нормально, а когда начинаются разные умничания, хоть беги
- Второе выдержишь?
- Попробую
Неторопливо покурили, вяло побродили вдоль буфета, загодя вернулись на места, тщательно пристегнули ремни безопасности, сонно зевнули...
И тут рухнуло небо.
Зал снесло через две секунды. Изменилось все и сразу.
Рояль, ударные, бас, пульт и стены, погода и природа. Челябинска больше не было. Исчезли филармония, публика, трамвай, кировский мост, пасмурное небо и вчерашнее солнце - удар, волновой фронт, плотный искрящийся поток выхватил и умчал в заоблачные выси. Сродни безумному алмазу.
Открытие, откровение. Нереально, волшебно, немыслимо, круче всего, что слышал до сих пор. Невероятно.
В первые мгновения не мог поверить ни ушам, ни глазам - не может быть, неужели это со мной, неужели взаправду.
Ладно я, опытный и матерый, хотя качало и мотало из стороны в сторону, но Макса, который ни сном, ни духом, который кроме Дорз с Ленинградом ничего не слышал в принципе, снесло начисто - подпрыгивал и кивал, бормотал, тряс ногой, самозабвенно притоптывал,громко стучал по креслу, бешено аплодировал, а потом снова сидел как зачарованный.
Это было настоящее чудо.
Искусство с огромной буквы, стопроцентно русское, наше, обжигающее и раздирающее, раскачивающее и раскручивающее, умное и тонкое, а уровень профессионализма запредельный. Невозможный. Ирреальный, так не бывает, а вот поди ж...
Короче, сбило с ног, ударило голову и сердце, и первый раз в жизни не успел выкупить диск - челябинские колхозаны расхватали прямо в фойе.
Прелюдия света
Другие статьи в литературном дневнике:
