Возьмите двойной, мило улыбаясь ворковала симпатичная королева бензоколонки, - большая скидка плюс бонусные баллы на карту, хотя лично я предпочитаю турку - специально покупаю в Турции, сейчас покажу, и она проворно скрылась за дверью подсобки. В этот раз чебуречный киоск был закрыт, а рядом, вместо двух приблудных собак, копошились дорожные рабочие, но кофе, собственно как и всегда, оказался выше всяких похвал
Не стесняйтесь, сиропу побольше кладите, не унималась продавщица, с ванилькой берите, очень вкусно...
Уютно петляя сквозь сосновый бор до поэтического Варламово, радостно волнуясь пастельно-зеленой степью от Пласта до Агаповки и присмирев под взглядом парящего коршуна до Сибая, дорога взлетает к Баймаку и вплоть до самого Исянгулово, спусками и подъемами, но главное головокружительными панорамами, вращается и качает по Уральскому хребту, в верхней точке которого притаился поднебесный Зилаир.
Храмы и мечети, низкие облака и горные речушки, аккуратные, поросшие невысокой травой холмы и прикрытые буйной растительностью скалы, тихие ивовые запруды, мирно жующие овцы, бодро скачущие козы, грациозно ступающие лошади и зависшие недоуменным глазом коровы - волшебные горизонты горнозаводского присутствия.
Мелеуз встретил преклонной жарой и весело растущей природой. Густая акация, старые березы, стройные липы, могучие тополя и любимая сирень - будто нырнул в семидесятый Челябинский год, когда дворы утопали в томительно-мятежном цветении и волнующей младые организмы каникулярной свободе.
Разведчик, прикуривая одну контрабанду от другой, упрямо руководил непослушным телевизором, а бабуля весело хлопотала на кухне - скоро будут блинчики с мясом, но сперва можно пирожки с луком-яйцом. И свежайший салат - тоже можно, и самолепно острую аджику, или длинно-терпкую редиску с грядки, или...
Сладострастная пытка. Задача ровно одна - во всяком случае у меня, впихнуть трижды набитый сытостью живот в малюсенькую машинку, но пока еще есть место, пока сердца для чести живы, нужно было насладится по полной: аккуратные пельмешки и величественные манты, искрометно пожаренная свинина и нежнейшего вкуса яблочный штрудель, круглое слоистое печенье и обсыпанный сахаром пирог со щавелем.
Как хотите, но летом городок превращается в симпатичный дачный поселок.
Весело бежит по дну некогда богатого русла мелкая Мелеузка, плавают суетятся мамы-утки, лихо ныряют шальные утята, крутятся неподалеку нагловатые зеленоголовые селезни, а однажды, медленно и плавно к берегу причалил настоящий бобер; шумят высокие кроны, по хозяйски вальяжно бродят местные коты, а вечерами прозрачным дымком топятся огородные баньки.
Дважды выводили на клубнику - оба раза удачно. По-первости, наелся сухой земли, а в следующий раз, не покладая рук и чуть не потеряв себя в земном поклоне, набрал целую половину корзинки - уж лучше сто раз присесть мужскую штангу, но женщины, весело хохоча и поминутно делясь погодно-бытовыми подробностями, набрали по две, чем привели тяжелоатлета в девственно немое изумление. Чисто ведьмины дела, но на этом сверхъестественное не закончилось.
Очень-очень полная женщина под пятьдесят, которая совсем отчаялась вернутся в стройность, стремительно потеряла четыре килограмма и стала прыгать на одной ножке, будто четвероклассница, а вторая, после задушевной беседы и висцерального массажа, - молодая красавица под тридцать, у которой начисто не ладилась личная жизнь в ее самом главном, интимном смысле - вот от слова совсем и никак, - обрела и крылья, и полет.
Пока лучшая половина возвращала страждущим молодость, красоту и желания мы с бабулей гоняли чаи, и по ходу выяснилось, что настоящая жена офицера отлично разбирается в народно-хоровом искусстве - вплоть до правильной звукозаписи и расстановки вторых голосов, церковном песнопении, особенностях фольклорного речитатива, а также поименно помнит всех своих учеников и подопечных, начиная с тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.
А не съездить ли нам завтра в Воскресенск, спросила она с хитрым прищуром...
Чудо расчудесное - село, раскинувшееся у подножия Синих Венцов вдоль речки с загадочным названием Тор.
История Воскресенского начинается в 1734 году. Экспедиция из Оренбурга под руководством статского советника Ивана Кирилова обследовав природу Южного Приуралья составила надлежащий рапорт, по итогам рассмотрения которого правительство поручило построить казенный металлургический завод. Мало того, выделило приличную сумму.
Первый завод расположился в десяти километрах от села Табынск на берегу реки Воскресенки.
Возвели плотину, построили деревянную крепость с бастионами, а еще через год и само производственное здание.
К сожалению, поработать не удалось, поскольку во время башкирского восстания 1735–1740 годов плотина, рудники и постройки завода были революционно разрушены.
К 1740-му вместо Кирилова возглавлять предприятие поручили Татищеву, однако новый начальник восстанавливать здание категорически отказался, поскольку медную руду добывать далече, а доставлять конями дюже затратно.
Завод пустовал несколько лет, пока Оренбургский губернатор Неплюев не решился передать его частным владельцам.
Так в 1744 году завод отдали купцу Ивану Твердышеву, и тот, вместе со своим зятем Иваном Мясниковым, восстановил здание, но уже на новом месте — в ста километрах от первоначального, аккурат на реке Тор. По-купечески честно обманув башкирских старшин Твердышев плюсом получил обширные земли, заплатив за каждую десятину меньше копейки - оформил купчую крепость на землю, согласно которой вся речка Тор вместе с лесами и лугами от истока до устья отходила ему и зятю, и в 1745-м завод наконец заработал - семь печей, три горна и два расковочных молота.
Поначалу обходились каторжанами, узниками и ссыльными, а затем, по мере раскрутки, прикупили новгородских да рязанских крестьян.
Короче, дело пошло - да так, что завод большой успех поимел. Продукция поставлялась по всей России, из меди делали и пушки, и снаряды, за что добрейшая матушка-императрица Елизавета Петровна присвоила оборотистому купцу высокий дворянский титул.
В 1772 году на предприятии работали уже две тысячи триста крестьян, которые заселялись в само-возводимые постройки. Так образовался рабочий поселок - и стал он затем селом Воскресенским.
Сначала возвели жилье для рабочих, затем построили церковь, училище, волостное правление и три водяные мельницы, но к всеобщему удовольствию вдруг случилась незадача - бурный расцвет медеплавильного дела прервало пугачевское восстание.
На этот раз несознательные рабочие примкнули к бунтовщикам, и в октябре 1773 года пугачевцы захватив предприятие превратили его в один из повстанческих центров, а заодно и в оружейную палату.
В 1774-м Емельян Пугачев лично сам побывал в заводской церкви, а затем, узнав об окружении завода царскими войсками, ушел подземным ходом за реку, и 8 июня 1774 года завод опять сожгли.
С такого горя дворянского титула купец скончался, а поскольку у Твердышевых не было детей, предприятие перешло дочери Ивана Мясникова — Дарье Пашковой.
После этого им владели ее потомки, но в 1870-х завод продали английской компании «Прогден, Леббок и К».
Англичане подошли к делу по-хозяйски рачительно: внедрили мокрый способ извлечения меди, установили паровые машины, проложили рельсовые пути и реконструировали шахтные печи, но по иронии судьбы в 1891 году предприятие снова продали - кому, правильно, семейству Пашковых. Да, да, это тот самый купец, чей дом на Воздвиженке занимает Государственная Публичная Библиотека.
Кудряш Пугачевскую историю авторитетно подтвердил.
Ага, сказал он весело, там полно тайных ходов. Один вел с завода за реку, другой начинался на заднем дворе дома Корлейса и шел на дамбу, хотя были еще технологические подземелья - телега могла проехать, но со временем их засыпали.
Молебен молебном, но заводская церковь все-таки претерпела.
Советская власть обустроила для трудящихся клуб, утварь утилизовали, хотя говорят, колокол удалось спасти и припрятать - да так, что до сих пор найти нельзя, но иконы хитро окающие воскресенцы растащили по домашним углам, а в девяностых там открыли дискотеку, которую любил посещать Максим и сотоварищи, о чем с большим удовольствием они поведали сидя за столом в старом домике на Карла Маркса, и уже под занавес бабуля порадовала анекдотом про посещение воскресенским семейством Мелеузовского базара.
- Вань, Мане польтишко бы, старое ужо не впрок
- Обойдеццо!
- Вань, у Семена враз валенки худые, надо бы обновить
- Обойдеццо!
- Вань, кум в воскресенье придет, может бутылочку прикупить
- Вот что надо, то надо!
Весь фокус в крепостных с Новгорода. Поселили и пошла гулять губерния. До сих пор окают, хотя рядом, в соседнем поселке, акают - туда свезли народ с Рязани.
Под вечер Кудряш громким шепотом поведал о нераскопанных кладах.
Должны быть, - уверенно кивнул самогонных дел мастер, - в детстве отец с огорода частенько царские монеты приносил.
Мало того, местная легенда гласила, что в девяностых какой-то деревенский бомж-бродяга предъявил в пункт сбора цветного лома медный слиток со старинным клеймом, и потом, уже за бутылкой поведал, что сыскал клад превеликий, а наутро местные обнаружили два остывших тела. Не иначе проклятье.
Рядом с заводом больница, построенная Пашковым для лечения рабочих и сельчан в 1874 году, где в 1902-1927 годах главным врачом работал знаменитый Эргард Иванович Корлейс. Хирург, коллежский асессор, старший врач подвижного лазарета имени Русского учительства, участник Китайского похода, обладатель многих почётных наград Отечества. Здесь же трудились и его сёстры - Эмма и Эрна.
В галерее лежит томик из библиотеки коллежского асессора - 1887 года года издания немецкая энциклопедия. Иллюстрации закачаешься - дали подержать, а у меня аж руки затряслись.
Пашковы уехали сразу после революции, но Корлейс остался и продолжил активную деятельность. Даже стал председателем Всероссийского общества Красного Креста, но в 1927 году умер и был похоронен в больничном саду - ровно под окном своей операционной, а в семидесятых в его доме разместилась картинная галерея...
Ненаучная фантастика. В сорок первом туда были эвакуированы ученики Московской художественной школы имени Сурикова. Приехали вместе с преподавателями - жили, учились, писали и работали. Не было холстов, приспособились к местной продукции - коричневый ноздреватый картон из соломы и прессованных опилок. Двадцать три воспитанника ушли на фронт, шестеро погибли, одному дали звание Героя, остальные вернулись в сорок третьем, а в семидесятом решили отблагодарить приютившее их село. Созданием галереи.
Первоначальную экспозицию составили работы переданные в дар инициаторами: Виктором Бабицыным и Русланом Кобозевым, Гелием Коржевым, Петром Оссовским, Алексеем Ткачёвым, Андреем и Сергеем Тутуновыми, академиком Виктором Ивановым, заслуженным деятелем искусств Владимиром Стожаровым, живописцем Олегом Буткевичем и другими. Впоследствии коллекция пополнялась картинами Михаила Добросердова, Сергея Михайлова и Григория Шегаля, но более половины экспонатов – произведения, созданные в годы войны и каждое, буквально каждое имя – отдельная страница в истории советского изобразительного искусства.
Беру оптом три Шегаля, два этюда Коржева, вон того Стожарова и одного Иванова, - бодро распорядился адвокат, - посчитайте пожалуйста.
Девушка только смеялась в ответ - нет, не продается и даже не выезжаем никуда. Не зовут.
Жаль, за неимением места картины висят вплотную и света маловато. Хранительница, которая оказалась дочерью старых приятелей нашей бабули, - в шестидесятых Валентина Васильевна, будучи еще очень молодой, очень неопытной, дважды неискушенной, но трижды прекрасной, и работая вожатой в местной школе удостоилась сугубо мужского, хуже, неотступно мужского внимания со стороны долго женатого директора школы, который не хотел отпускать красавицу в институт, взамен предлагая побег и руку с сердцем; в конце концов, юная Валя решилась на великую хитрость - принесла заявление прямо в директорский дом, где под неусыпным взглядом строго законной жены он подписал капитуляцию, - сказала, скоро все изменится и вот-вот начнется серьезная реконструкция.
Таки я прикупил роскошно изданный каталог Воскресенских картин - талмуд весом семь килограмм. Один из ста. Остальные разошлись по библиотекам, академиям художеств и домашним коллекциям крупных руководителей, а двухтомная история Воскресенска, написанная В.Д. Кобяковым, к сожалению, осталась лишь в одном экземпляре - остальные были уничтожены библиотечным пожаром.
Возвращаясь мимо заброшенной бобслейной трассы и разоренного перестройкой химзавода, лишь горько вздохнули. Большой прогресс.
Вечерами бродили по утопающей в акации улице Карла Маркса, где на старых тополиных ветвях еще остались почерневшие временем детские дощечки, потом сворачивали на незаметную улочку "Толстой-урамы", которая петляя меж домами, домиками, избушками и прогоревшими остатками некогда искрящейся жизни неспешно длилась до заросшей ивами светло-текущей Мелеузки, или кормили уток в недавно отстроенном и дизайнерски отутюженном городском сквере имени сам забыл кого.
Выезжали переполненными. Банки с огурцами и банки с помидорами, ягоды в корзинке и ягоды в заморозке, домашние яйца и местная горчица, конфеты в загранично красивых коробках, тирамису в изыскано пластиковых стаканчиках и даже горячие отбивные в дорогу. Долгим счастливым сном, чистой водой, прозрачным воздухом и ягодным спасом, от которого, как сами понимаете, нет никакого спасения.
Весело прошли Исянгулово, дружески махнули Зилаиру, из окна поприветствовали Баймак, но на въезде в Сибай, который намеревались проскочить сходу, словили зловещего винта - кто-то очень умный подсыпал на шоссе саморезов. Думали, коммерция, однако первая шиномонтажка оказалась заколоченной, вторая - закрытой на амбарный замок, третья - временно не работающей по неизвестной причине, в четвертой, как пояснила женщина с клумбы, хозяин только что уехал на обед, хотя табличка гласила "без обеда и выходных", пятая секретно сообщила, что надо инкогнито ехать налево и за угол, и только там, в шестой по счету, веселый башкирский паренек недорого быстро все наладил, и до дому доехали засветло.
Усталые и довольные - через тернии к звездам.
