Почему Петр Порошенко против военного положения?

Судя по кадрам видео, украинские военнопленные содержатся все в одной комнате, где есть кровати, книжная полка, телевизор. На стене у них над головой прикреплен странный флаг, на котором написано «Белоцерковская добровольческая армия против фашизма». Возможно, именно так неофициально называлось их подразделение.

Пленные

- «Белоцерковская добровольческая армия», да еще и против фашизма, — слышен за кадром голос женщины, которую мы будем называть Инной. — А как вас зовут? – спрашивает она у первого пленного.
- Меня? Владимир.
- Вы откуда?
- Киевская область, город Борисполь.
- А вас? — вопрос к его соседу.
- Руслан.
- Откуда?
- Киевская область, Ракитное.
- Тоже Руслан. Из Тернопольской области, — говорит третий.
- Олег, Киевская область, — отвечает следующий.
- А вас как зовут? – обращается Инна к собеседнику, которого не видно.
- Александр, тоже Киевская область.

По дороге в отпуск

- Скажите, вы по идейным убеждениям пошли воевать? – спрашивает Инна.
Мужчины молчат.
- Вы из Нацгвардии, или военные?
Отвечает Владимир, он вообще оказался самым разговорчивым и образованным. В ходе допроса выяснилось, что у него высшее образование, и что он был призван, как резервист, в качестве офицера.
- Мы были призваны повесткой, мобилизованы, так называемая частичная мобилизация.
- То есть можно сказать, что вы пошли не добровольно, а под давлением государственного аппарата, — уточняет Инна.
- По повестке, — говорит один из Русланов. — Ну да, получается так.
- И обманом, — добавляет невидимый Александр. — Нам сказали: учения. Потом сказали – 45 суток учений, усиление границы. Возили по полям, по полям, вот так и получается такая ситуация…
- А когда вы поняли, что это обман, вы захотели сдаться в плен? – спрашивает женщина.
- Мы в отпуск ехали, — говорит первый Руслан об обстоятельствах пленения.
- Ехали домой в отпуск, нас отпустили на пять суток, и так попали, — подтверждает второй Руслан.

Мы всего лишь мясо

- Раз такая ситуация, ребятки, я очень рада, что вы остались живы, и что вас эта мясорубка не перемолола, — говорит Инна. — Потому что, вот так вот простые парни попадают, как кур в ощип. А как вы думаете, на чьей стороне сейчас правда? Кто-то хочет ответить?
- Мы всю правду не знаем и никогда не узнаем, — начинает Владимир. — Но с другой стороны интересы могут быть политические. То есть, с нашей стороны, с Украины так называемой – это политические, финансовые интересы. Мы уже на сегодняшний день узнали, что есть куча батальонов, которые финансируют непонятные люди, так называемые олигархи. То есть во всем этом есть какой-то определенный интерес. А мы, как сказать? – мы всего лишь мясо или оружие в чьих-то руках.
- Но ведь человеку, который обладает волей и сознанием, не хочется быть оружием в чьих-то руках? – спрашивает Инна.
- Не хочется, но вы же знаете, в какой стране мы живем, — отвечает Владимир. — Вы знаете, как действуют с людьми, которые не угодны или не подчиняются аппарату. Знаете?
- Да знаю, — отвечает Инна.
- В принципе все равно, где убьют на войне или в своем городе, — говорит пленный.
- Такая же проблема передо мной стояла, но я для себя сделала выбор, — говорит ополченка. – Меня могли убить там, я могла бы сидеть и ждать, пока придут…
- Ну, мы не сидели, не ждали, но нас призывали, — говорит Владимир. – Еще в марте месяце – тогда не было военных действий, ничего не было. Это была всего-навсего переподготовка. Никто из нас не шел воевать. У всех есть семьи, у всех была работа, дети… Война – этого понятия тогда даже не существовало.

Майдан, насилие и фашизм

- А я вот приехала добровольно, — говорит Инна. — Взяла оружие в руки против неправедной власти. Я ее считаю неправедной. Знаете, был такой известный испанский философ во времена фашистской Германии. В Испании тоже был фашизм, там был генерал Франко. Философа зовут Ортега-и-Гассет. Он написал великолепную книгу «Восстание масс». И фашизм он знал, как я вас вижу. Так вот, он писал в своей книге, что фашизм приходит к власти через насилие. А насилие началось на Майдане. Когда свои в своих стали стрелять для того, чтобы взбудоражить людей. И править через насилие. Я вот сейчас вижу, как он /украинский режим/ правит через насилие. Вот даже на вашем примере. Это же насилие – это вас просто заставили. Через силу государственного аппарата. Я права?
- Да, конечно,- соглашаются оба Руслана.
- Ну, а раз это фашизм, то я не хочу жить в фашистской стране. А кто-нибудь из вас хотел просто жить тихо-мирно, чтобы его не трогали, при такой вот власти? Кто-то смог бы?
- Как смогли бы мы жить, если уже трогать начали, — говорит Владимир, — как это может быть, если они просто нами пользуются? — Это уже никак не может быть…
- Да, то же самое, — согласен Руслан.

Война и дети

- Мне, вы знаете, больше всего жалко деток, говорит Инна. — Вот я была в Луганске, и там через батюшку в православной церкви мне сделали запись детских голосов луганских детей разного возраста. Детки просят: «Дяденька, не убивай меня!», «Дяденька, не стреляй в меня!». Это обращение было сделано для таких, как вы. И я думала передать эту запись на тех частотах, на которых разговаривают украинские военнослужащие, ну как бы засорять эфир. И через громкоговорители ночью. Чтобы они до конца дней помнили – куда они пришли, и что они делают. Ну, собственно, не для таких как вы, а скорее больше для тех, кто добровольно вступил в Нацгвардию, и кто является убежденным нацистом и членом таких организаций и Правого сектора. Вот ну а вы … что касается ваших обстоятельств, то будет наверно желание просто вам помочь. У меня сочувствие к людям, которые оказались в такой ситуации…
А с вами хорошо обращаются? – спрашивает она.
- Да, — дружно отвечают мужчины.
- Николаич прекрасно относится, особенно к бойцам украинской армии, или срочникам, или призывным, — говорит Владимир, вероятно, упоминая одного из командиров ополченцев, которого все зовут «Николаич». — Он прекрасно всё понимает, он офицер, самый настоящий офицер, человек слова, он всю жизнь воюет, и он видимо ценит бойцов. Как правило, изначально даже когда государство какое-то, мы же не знаем, какое это государство, призывает куда-то… ну мобилизует мужчин. То есть люди пошли, чувство долга, опять же угроза, то что посадят за решетку, если откажешься…
- Ну, угрозы, я так понимаю, если человек начинает понимать, что государство что-то не то делает…, — говорит Инна.
- Ну да, по мере службы нашей всё уже начало подходить к такому этапу, люди начали задавать вопросы, — отвечает Владимир. — Нам начали говорить – если не хотите, бросаете оружие: вами будет заниматься прокуратура.
- К вам же прокурор уже приезжал, — говорит кто-то за кадром.
- Ну да, приезжали, — соглашается Владимир.
- Статьями они вас пугали? – уточняет невидимый собеседник.
- Слава богу, нам не пришлось людей убивать, наша обязанность была укреплять границы, то есть госграницы – мы помогали пограничникам, — отвечает Владимир.

Раздетые трупы

- Ну, это вам где-то даже очень крупно повезло, — говорит ополченка Инна, — Потому что когда я была в Луганске, там бойцы рассказывали, что около города Солнцева нашли, не знаю, сколько, но очень много трупов молодых мужчин раздетых. То есть они были убиты в бою, а с них сняли военную форму для того, чтобы не было видно, что это украинские военнослужащие. И родственникам объявляют, что, мол, они дезертировали. А люди честно погибли в бою. Для того, чтобы ничего не платить людям. Вот такое вот безобразие творится.
- Ну а кормят нормально? – по-матерински интересуется женщина.
- Нормально, хорошо, в столовой, да, — дружно отвечают пленные.
- И есть возможность помыться?
Да конечно есть.
- А может быть, какие то пожелания есть? Книжку дать почитать?
- Здесь у нас книги, телевизор нам дали, с этим всё нормально, — отвечает Владимир.
- То есть всё хорошо?
- Да.
- А вот вы, возьмете еще в руки оружие? – обращается Инна к первому Руслану.
- Нет, — отвечает пленный.
- Ни на чьей стороне?
- Нет.
- Понятно, большой вам спасибо.
- Мы не хотим воевать, вообще не хотим, — говорит Руслан.
- Вообще не хотите… ну а какие планы на будущее? – спрашивает женщина.
- Какие планы, невесело усмехается Владимир. – У нас будущее тут, неизвестно еще, будем ли живы…

Домой, домой!..

- Ну, я так понимаю, что пока вы здесь, сила у нас есть, то вы как бы под защитой, — говорит ополченка. – То есть, вас не расстреляют, не убьют, не отдадут врагам. Но как-то дальше жить всё равно придется. Ну скажем два варианта – победа и поражение. Я имею в виду, того народа, который встал против неправедного государства украинского. В случае победы, например, как думаете? Какие-то жизненные планы есть? Ну, поражение — это понятно, там будет плохо. А если победят? Может быть, тут остаться? Или всё-таки домой будете возвращаться?
- Домой, домой, — не раздумывая говорит один из Русланов.
- Однозначно, — вторит Владимир.
- Дети ждут, — говорит третий.
- Домой, дети ждут, может быть, нас обменяют, — с надеждой говорит Руслан.
- А помочь этим людям установить нормальную власть в Украине желание есть? – спрашивает Инна.
- Нет…, — отвечает первый Руслан и тут же поправляет себя. – А… есть, конечно.
- Где она, нормальная власть? Такое ощущение, что нормальных людей уже не осталось, — вступает в спор Владимир. — Все люди, которые у власти, так или иначе, приходят к этому.
- Ну, власть, она развращает…, — говорит Инна.
- Вот я к тому и говорю: мне кажется, что не будет никакой разницы, кто придет – с той, с этой стороны… Просто рано или поздно всё вернется на круги своя, будет то же самое – угнетение рабочего народа. Работяг.
- Ну, а вот у нас начались некоторые телодвижения по поводу национализации достояния Ахметова, Приват-банка Коломойского, — осторожно говорит Инна.
- Ну, это сейчас национализируется, потом денационализируется, поэтому будут определенные…
- Ага, вот у вас такое мнение…

Возможна ли честная власть

- Просто власть – она уже сама по себе не может быть честной, — делится наболевшим Владимир.
- Ну, судя по тому, что вроде должна была быть честная власть в последние годы Советского Союза и предала, то…, — вспоминает Инна.
- Да, так всю жизнь…, — говорит Владимир. — В последние годы Советского Союза – для них были подпольные супермаркеты, да они трескали, вытряхивали, а быдло, такое как мы, просто всю жизнь работало. Это всё просто не афишировалось. А сейчас плюс ко всему это всё еще и афишируется.
- Ну, а вот если посмотреть на Китай, например. У них в конституции записана основная цель существования государства – построение коммунизма.
- А вы не равняйте Китай и нас, — парирует Владимир. — В Китае, например, если правительство не выполнило своих обязательств, их к стенке поставят.
- Ооо! Так может и нам взять это в качестве образца? — смеется Инна.
- Нет, мы не сможем, потому что у нас – вы тут смертную казнь введёте – они будут уничтожать с помощью смертной казни невыгодных себе людей. У нас менталитет другой.
- Я думаю, вот если народ будет мыслить приблизительно так, как вы, то он сможет проконтролировать власть. Просто надо народу, себе не то чтобы разрешить, а народ просто должен взять себе такое право – контролировать.
- Стопроцентный контроль над властью должен быть со стороны народа бедного, — согласился Владимир. — Ни в коем случае не богатых.
- Совершенно верно. А почему бы вам этим не заняться в будущем? – искушает Инна.
- Мне? – удивляется Владимир.
- Да, именно вам, как простому человеку, как порядочному человеку…
- Ну, в первом или втором шаге к такому управлению мое место знаете где будет? — на кладбище, — отвечает пленный.
- У меня есть автомат, я буду вас охранять, — смеется Инна, — да и еще найдутся.
- Я очень сомневаюсь. Вас десять человек встанет за, а сто человек подкупят, и они и вас, и меня положат.
- Ууух! Какой пессимизм просто кошмарный! – говорит Инна.
- Да просто я уже насмотрелся за свою жизнь. В своей жизни надо надеяться только на свои силы. И то не всегда, потому что в затылок еще могут ударить.
- Это правда, — вторит товарищу Руслан.
- Есть такое дело, — соглашается Инна.
- Мы как волки живем: с волками жить – по волчьи выть, — продолжает Владимир. — Так мы и живем – выгрызаем себе кусочек какого-то счастья, которое мы создали дома… такое вот дело.
- Вот я думаю, они именно того и достойны, чтобы поставить к стенке, — говорит Инна.
- Вот я о чем и говорю. Да, они не выполнили своей задачи. Сразу же без разговоров всех, — делает характерный жест Владимир.
- Ну а для этого просто всем организоваться. Стать не каждый по отдельности, каждый сам за себя борется, а всем вместе.
- Да, надо, — согласен украинский офицер.

Кому расчищать конюшни

- Я думаю, пока у вас есть время, вы все вместе тут имеете свободное время на какой-то период, почему бы вам не подружиться, почему бы не создать команду, которая в будущем займется вот таким вот контролем и будет расчищать эти вот авгиевы конюшни? – говорит Инна.
- Понимаете, нужно, чтобы это всё увидели… вот мы видели всё. Ну вот, сколько нас здесь сейчас – шесть человек. А пойдите-ка, объясните остальным – сейчас я пойду – объясню это всё это киевской области? Меня сразу же посадят, — говорит Владимир.
- В дурку посадят, — вторит его товарищ.

Бронежилеты за свои деньги

- Как пропагандиста посадят, — рассказывает Владимир. — Потому что в это никто не поверит, — продолжает Владимир. — Это надо увидеть, чтобы в это поверить. Через это надо пройти. Я через это прошел – через украинскую армию, которая нас обманула, то есть, вплоть до того, что форму покупали для подменки за свои деньги, бронежилеты покупали на свои деньги. Мало того что покупали – один купил, а не получил – где- то аппарат украинской армии проглотил, пока…почтой не доставили лично в руки. Это прошел. Потом прошел плен. Вот увидел, что здесь творится, и что это отличается от того, что нам рассказывают СМИ и руководители. Я через это прошел, я в это верю. А попробуйте объяснить киевскому менеджеру, который сидит на 30 тысяч зарплаты, пьет кофе и воюет перед телевизором. Объясните им, что это правительство плохое…
- Ну, а может рабочему можно объяснить?
- Рабочему завода? Да ему тоже вряд не объяснишь, пока он всё это воочию не увидит, понимаете?
- В какой-то мере, даже это интервью, если оно будет размешено в интернете, может быть, на кого-то повлияет?
- Возможно, но процент будет очень мал, и я вам скажу почему: потому что за последние годы тенденция такова, что все последние годы средства массовой информации распространяют обман.
- Да я знаю.
- Ну, вот и получается замкнутый круг. Я сейчас даю правдивое, допустим, интервью, а люди воспримут его, как сфабрикованное. Типа человек получил за это деньги, сидит и рассказывает. То есть народ уже никому и ничему не верит, кроме самого себя. И не надеется ни на кого, кроме себя. Каждый сам по себе, нас так… это специально сделали, чтобы мы не объединились. Каждый сам по себе. Каждый сам за себя.
- Вы знаете, я один человек, и сил у меня в руках не очень много. Но я пришла к вам именно с той целью, чтобы сделать вот эту запись и донести до людей.
- Но чтобы в это кто-то поверил, я очень сомневаюсь, — стоит на своем Владимир. – Тот, кто сыт и более ли менее в достатке, и кого не коснулась эта война, он никогда нас не поймет, и нам не поверит.
После этих слов все невесело замолкают.

Испытать, чтобы прозреть.

— Мне печально, что вы так на меня смотрите, — прерывает молчание Инна.
- Ну, как смотрю… этих людей — вы знаете — хотя бы посадить в автобус и экскурсию провести по городам, — отвечает Владимир. — Никто же этого не захочет, это раз, да и не позволят, потому что это небезопасно. Просто, когда люди это увидят, тогда это будет более всё правдивое для них.
- То есть, вы считаете, что только своими глазами? – спрашивает Инна.
- Ну а как… верить людям на слово? – больше никому не верю. Даже на работу приходишь – договор, который подписываешь, – не веришь, потому что только ты его подписал, а уже через пять секунд тебя обманули.
- Ну да, вот я сама встречалась с этим – три месяца отработала и никакой зарплаты, — согласна Инна.
- Ну, вот видите, а таких как мы… да нет, не существует таких которых, не обманули. Нету.
- А как вы думаете, существуют ли такие, кто сам никого не обманул? – спрашивает Инна.
- Есть единицы, — говорит пленный. — Но такие единицы, прямо скажем, изгои. Они, как белые вороны, их выживают из коллектива, из общества. Это не приветствуется, потому что это не способствует накоплению капитала…
- Выживают, понятно, да…, — говорит Инна. — Ну, в любом случае, большое вам спасибо, ребята, что согласились со мной поговорить, я всё-таки надеюсь… Вы знаете, даже если один человек увидит и поверит – это уже будет не зря.
- Нас уже шестеро увидело и поверило, — отвечает Владимир.- Дело в том, что когда мы ехали домой, мы вообще… то есть у нас был информационный вакуум был, когда мы находились в вооруженных силах. Ни телевидения, ничего практически не было. Плюс информация со стороны командования, потому что мы все гражданские, мы не военные, мы гражданские и мыслим, как гражданские. Командование…. Не было никакой вообще информации. А когда мы попали сюда, увидели: нам показали, что здесь творится, за что борются эти люди, это очень сильно в голове всё перевернуло. Изначально думали даже, что с ума сойдем. Информационный поток вот этот, плюс, вы знаете, как в плен берут… плюс давление немножко (улыбается) физическое. Немного непривычно обычному обывателю (смех)…
- Да, мягко говоря…, — сочувственно говорит Инна.
- Ну а потом это всё начало немного перевариваться, — продолжает Владимир. — Если сейчас прийти в Киев, домой, начать это всё рассказывать, то, что здесь шахтеры, рабочие борются за свою землю, то, что здесь массово гибнет мирное население, скажут: да вы, ребята, те же самые террористы, с которыми ведется сейчас война. А как с ними надо поступать? Или расстрелять или посадить. Вот так…
- Да, — соглашается Инна. — Сейчас даже вот у меня подруга живет во Львове, и она сочувствует людям Донбасса, а муж ее сочувствует Нацгвардии…
- Дело в том, что нам нарисовали эту всю картину о том, что здесь как бы выходцы из России, наемники.
- Я вот выходец из России, — говорит Инна.
- Я о чем и говорю, что, малость, картинка та, что здесь спецназ российский, наемники, и вот с ними ведется борьба. Когда вот видишь, как убивают мирное население и ведется обстрел жилых домов, трупы детей, женщин…
- Да, — тяжело вздыхает Инна. — Я когда увидела раненого, которого несли в бомбоубежище на носилках…, боже мой, я мирный человек, и когда я это увидела, мне было так тяжело…
- Мы тоже все гражданские, — отвечает Владимир. — Я вообще даже в армии не служил, я после института кафедру военную закончил. И, как офицер, был призван из запаса. Ребята кое-кто служил срочную службу. Ну, какая срочная служба была в Украине? – один год — это что картошку почистить генералам, значит. Никто из них не воевал, не стрелял. И сейчас, слава богу, не пришлось никого убивать, ни стрелять. Всё, что мы стреляли — это в учебном центре, на полигоне. Слава богу, я по крайней мере христианин, и рад тому, что не пришлось души человеческие забирать.
- Самое плохое во всей этой ситуации, что это один и тот же украинский народ…, — говорит Инна.
- Один и тот же, — вторит пленный.
- Кто на украинской мове говорит, а кто на российской мове — какая разница — это всё один и тот же народ, какая разница…
- Да, — соглашается офицер.
- И никому из украинцев это не нужно, а нужно тем, кто сидит в Вашингтоне, — неожиданно переходит на геополитику Инна. — Но вот как убедить людей, что это именно так, как донести до них вот эту правду?
- Я о чем и говорю — одно дело, когда мое слово против средств массовой информации, когда используется эффект 25-го кадра…, — говорит Владимир.
- Да, говорят уже и 26-ой, но там не только это…, — добавляет Инна.
- Ну я о чем и говорю – что наше слово против средств массовой информации, когда это долбится каждый день в мозги людям, что там террористы, там убийцы. Это надо не только увидеть, через это надо пройти, как мы четыре месяца в этом котле. Это у нас уже всё внутри, мы это знаем, мы это видим. И человека, даже если день его здесь заставить провести, показать, — он всё равно не поймет. Ему надо всё это пройти самому, тогда у него в мозгах это усвоится, всё он поймет….
- Можно будет еще к вам зайти? – спрашивает, прощаясь, Инна.
- Конечно, пока мы здесь живы, — смеются пленные.