***

Римма Гумерова: литературный дневник

Уж – это ли не хохот в стоне?


Не хрюк свиньи в певучий сон?-


К нам Чехов в устричном вагоне


Из-за границы привезен. ....Игорь Северянин



Дмитрий Воденников



КОСМИЧЕСКЙ ВЕНЗЕЛЬ



Чехова привезли хоронить из Баденвейлера, маленького курортного городка на юге Германии, в Москву в вагоне для устриц.
В вагоне был лед, Чехов умер летом, 15 июля, везти надо было далеко, так что всё понятно. Но все равно какой-то «Господин из Сан-Франциско». И эти устрицы долго не давали никому покоя.


Например, Горький бесился и письменно скрежетал зубами.


«Я так подавлен этими похоронами (…) хожу, разговариваю, даже смеюсь, а на душе — гадко, кажется мне, что я весь вымазан какой-то липкой скверно пахнущей грязью, толстым слоем облепившей и мозг и сердце. Этот чудный человек, этот прекрасный художник, всю свою жизнь боровшийся с пошлостью, (….) Антон Павлович, которого коробило все пошлое и вульгарное, был привезен в вагоне «для перевозки свежих устриц» и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной».


Бедная Кукареткина! Жила себе, как могла, может, ничего плохого в своей жизни не сделала: хорошо готовила, была верна мужу, родила детей, муж умер, потом и она умерла – и стала деталью. Комическим вензелем. Доказательством всегдашнего ужаса русской жизни. Всего лишь из-за смешной фамилии. «…и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной». Бугага.
Было бы написано на ближайшей могиле «Апполинария Успенская», никто бы и не дернулся. А тут караул, каракули, кукареку.
А еще – устрицы. Точнее, вагон из-под них.


Но нам, как всегда, интересны эти усмешки судьбы.


Я так умею воздухом дышать,
как уж никто из них дышать не может.
Ты это прочитай, как водится, прохожий,
у самого себя на шарфе прочитай.
Когда ж меня в моем пальто положат —
вот будет рай, подкладочный мой рай.


Я не хочу, чтоб от меня осталось
каких–то триста грамм весенней пыли.
Так для чего друзья меня хвалили,
а улица Стромынкой называлась?


…Когда Чехов умирал в Баденвейлере, в ночь с 14 на 15 июля 1904, к нему вызвали врача. Врач прибыл к больному, поднялся на второй (плохо освещенный) этаж и увидел Чехова. Врач, наверное, и не знал, кто это такой – Чехов, как и не знал того, что всему предшествовало.
А предшествовало вот что.
Чехов умирал в гостинице. В этом доме, который и не дом, а так, пристанище, Чехов метался в бреду, разговаривая в своем тумане с каким-то японским матросом, и вдруг несколько раз явственно повторил слово «устрицы». Потом резко очнулся и впервые сам именно в этот момент попросил послать за врачом.


Что это было? Почему устрица? Что за дурные рифмы, о которых Чехов не мог догадаться?


Прибывший доктор стал его успокаивать и попросил принести шампанского. Чехов сразу все понял. «Я умираю», - наверное, подумал он. Чехов же был врач и знал эту старинную врачебную традицию. «У постели умирающего коллеги врач непременно предложит шампанского, чтобы сделать уход того более легким и светлым». Чехов выпил всё шампанское, сказал, что давно этого не делал, повернулся – и умер. В этот момент Ольга Леонардовна даже не заметила, что он перестал дышать. Потому что в этот момент в комнату невесть откуда влетела бабочка: огромная, черная, ночная, стала метаться судорожной тенью, обжигая крылья о стекло электрической лампочки, и Ольга Леонардовна ее принялась выгонять.
Шампанское, бабочка – всё это понятно. Даже пошло. Но эти устрицы. Этот повтор судьбы.


Вот это и было гениальным.


"Мне положительно нечего делать, и я думаю только о том, что бы мне съесть и что выпить, и жалею, что нет такой устрицы, которая меня бы съела в наказание за грехи".


Так написал Чехов в письме врачу Николаю Оболенскому 5 ноября 1892 г., и еще не знал, что это будет уже не комический вензель, а вселен


_______




Другие статьи в литературном дневнике:

  • 28.10.2018. ***