На часах было пол второго ночи. Уже наступил вторник. Кира сидела на кухне в гордом одиночестве, уничтожала семечки и готовила речь. Завтра, а точнее уже сегодня утром ей было необходимо ехать в деканат... Женька, зараза, с начала семестра ни разу в универе так и не появилась... Справку ей Кира уже обеспечила, к деканше на свидание слёзно напросилась... Придётся вымаливать возможность закончить год. Женьке-то в мае рожать. Дура. Думает второй ребенок удержит её гулящего мужа... Не муж, так - одно название. Ни работы, ни желания семью созидать. Узнав о второй беременности кричал: "Делай аборт!!!". Ему и первый то ребёнок не особо нужен был... А она ради него от родителей отказалась... «Ну ладно я - чужая тётка, но родного отца, жизнь на неё положившего, зачем так обидела?», - с горечью думала Кира. – «А теперь снова я, при её праздноживущей мамаше, поеду унижаться»... В деканате к Кире относились с уважением, в лицо говорили, что такую мачеху мачеху они видят впервые, а Женька ей год назад говна полные ведра поставила и направление указала...
Уже без пятнадцати три. Нужные слова никак не приходят. Только два - наперекор и вопреки. «К дождю что ли?», - усмехнулась про себя Кира.- «Так, вроде, сегодня не четверг…» Она чувствовала, как её сорокадвухлетнее тело устало за крайние пять с небольшим лет... Много чего за это время с ней произошло. Сменила страну, вышла замуж (за любимого человека), приняла его дочерей, которых он в одиночку… Последний звонок младшей падчерицы, ЕГЭ, выпускной, поступление в универ, свадьба старшей… Беременность младшей на втором курсе, её свадьба, в лёгкой форме инфаркт, инсульт… А теперь она сидит ночью на кухне и в гордом одиночестве уничтожает семечки. Где-то задним умом она понимает, что по-нечеловечески устала, и её мозг, наверное, точно к дождю, в сотый раз мозг пульсирует этими «наперекор» и «вопреки».
Ещё и этот так давно замышлявшийся, но такой внезапный переезд на заработки в столицу. Кира с таким трудом нашла этого работодателя через Интернет, полгода убеждала его электопочтой в том, что на этой позиции ему необходима именно она. Московская зарплата позволила бы им с мужем собрать первый взнос на ипотеку для старшей. Выплачивать взносы они бы смогли уже и на свои провинциальные доходы, но с первым взносом без помощи Златоглавой никак. Слава Богу, что младшая к мужу съехала. Одной головной болью меньше. Женька выскочила замуж, наплевав на все родительские протесты, что по принятому сначала старшей жизнь устроить нужно, а потом уже и её очередь. Иначе счастья семейного не видать Тоське как собственных ушей. Но не послушалась. Нет бы жить себе спокойно в гражданском браке, ан нет, хоть и по залёту, но выскочила. «Наперекор» и «вопреки».
Пять минут четвёртого. И всё-таки не зря она на протяжении последнего полугода ежедневно забрасывала работодателя письмами. Убедила. Да ещё как! Не даром ей все вокруг говорили, что дар убеждения – это единственное, чем она владеет в совершенстве. Будущий шеф даже предложил ей за счёт фирмы снять однушку. Не место в общежитии, не койкоместо, не комнату в коммуналке, а целую однокомнатную квартиру. Пусть и в Саларьево, на самой конечной станции метро, в районе, построенном между не деактивированным помоечным полигоном и заводом по производству рентгеновских аппаратов. В районе, происхождение названия которого то ли в шутку, то ли всерьез связывали с английским «сэлэри пипл» - зарплатные люди, ведь только там, в Саларьево, такие как Кира, работающие только на работе и получающие в кассе только зарплату могли позволить снять или попробовать купить себе более-менее сносное жильё. «Наперекор» и «вопреки». И не особенно задумываясь об экологии и завтрашнем дне. А Кире в этом плане задумываться было над чем, незадолго до отъезда врачи стали подозревать у неё онкологию по женской части. По крайней мере результаты последней маммографии давали для этого поводы.
Четыре. Пора уже и спать ложиться. Да и семечки закончились. Завтра с утра в деканат вымаливать, потом собраться и уже вечером на вокзал и в Москву. Хотя какой уже спать. Вставать через пару часов. Всё равно выспаться не получится. Да и чувство того, что она полгода замышляла и готовила себе побег только нарастало, а все слова о благих намерениях - только лишь китайская ширма. И, положа руку на сердце, она действительно сбегала. Сбегала от мужа, от семьи, от ощущения того, что все они за эти совместные годы так и не смогли прорасти друг в друга, что энная попытка создать хотя бы иллюзию домашнего очага в очередной раз была проткнута вездесущим носом астрального Буратино, воплощением которого была она сама «Нет, так можно чёрт знает до чего додуматься. Всё, Кира, пора спать!» - громко про себя сказала она. «Порой я сама не понимаю собственных мыслей, но я же ведь не самонадеянна – знаю, что мне их позже объяснят другие. Так что сейчас - спать! Наперекор и вопреки…»
На часах было двадцать минут пятого. Кира погасила свет, по наитию тихонько прошмыгнула в спальню и тихонько, чтобы не разбудить мирно похрапывающего мужа, юркнула под одеяло на своей половине двуспальной кровати. За окном в предрассветной мгле вступало в права наперекор и вопреки наступившее этой ночью никому пока не ведомое завтра.
День перед отъездом прошёл в скоропостижных заботах и хлопотах, и к вечеру деканша была умолена, судьба беремешной Женьки на ближайшую перспективу предрешена, «тревожный чемоданчик» собран, а все ценные указания мужу розданы. Миновав стадию «долгих проводов-лишних слёз», Кира в начале одиннадцатого загрузилась в вагон проходящего поезда и отправилась по своему прямому назначению – в столицу. Поезд прибывал в Златоглавую ранним утром, и у неё впереди была сжатая в одну целую ночь вечность, чтобы попробовать как следует выспаться.
«До Москвы полчаса. Санитарная зона. Туалеты закрываются», - спозоранку разбудил её скриплый голос пожилой проводницы, и Кира, собравшись-только-подпоясавшись, спустя двадцать минут с момента пробуждения уже стояла в очереди на выход в тамбуре прибывающего на перрон Курского вокзала вагона.
Во всей сопутствовавшей её отъезду беготне Кира напрочь забыла, какова она - столица. Ещё в конце лихих "девяностых" она единожды приезжала сюда на заработки и бесповоротного влюбилась в этот мир случайных столкновений и отчуждённости, где можно спрятаться, оставаясь у всех на виду. Столица могла скрыть всё - боль, отчаяние, радость, счастье. Не в сейф с кодовым замком, не под плащ иллюзиониста и не под покров ночи. Она просто стирала весь предшествовавший ей мир. В глобальном масштабе. А сама при этом состояла из случайного и кратковременного проникновения друг в друга многих вселенных, наперекор и вопреки снующих в броуновском движении хаотичных направлений.
Немногим более чем через час, преодолев сутолоку метро и с трудом втиснувшись в показавшийся ей пафосным автобус, Кира стояла перед одной из массово размноженных на строительном копире современной геометрической «монолиткой» в уготовленном ей работодателем Саларьеве. От самого дома неуловимо веяло чем-то родным и знакомым. Будто никуда она и не уезжала. Не смотря на всю его дизайнерскую мишуру, было в нём что-то от кондового «совка». И, как смогла Кира убедиться чуть позже, в этом «гипермуравейнике ангарного типа», как она для себя окрестила этот архитектурный тип, все жили одной дружной семьёй. Особенно соседи по стояку. Действительно, зачем нужно спускаться или подниматься на этаж, если можно было просто громко разговаривать? Слышимость была отменной. Мужчины спокойно могли за утренним бритьём обсуждать вчерашний футбольный матч, женщины за мытьём посуды - делиться советами по приготовлению яблочного штруделя или рыбы «по-польски».
Всю первую неделю Кира совершенно не ощущала себя частью большого саларьевского коллектива. Не потому, что не знала рецептов, знала она их предостаточно. Да и съёмная квартирка с балконом располагалась «высоком» на первом этаже, и каждый мимо проходящий считал своим долгом подпрыгнуть, но ознакомиться с её скромным бытом, «ненароком» заглянув вовнутрь. Благо держать окна постоянно зашторенными Кира к той поре ещё не научилась. Просто было тихо и спокойно. Но не долго. Как-то ночью её разбудил шум, доносившийся из квартиры справа. Судя по звуку, по полу ехал чемодан на колесиках. Кира даже приблизительно смогла представить траекторию его перемещения. За стенкой весело заговорили Он и Она, и, судя по частоте упоминания слова "море", пара только что вернулись из отпуска. Это была Кирина последняя спокойная ночь.
До самого утра «отпускники», как по часам, предавалась плотским утехам. Нет, не сказать, чтобы Кира была ханжой или противницей демографического взрыва. Наоборот, выполнять планы партии и правительства она считала важным и где-то даже необходимым. Уперев бессонный взгляд в потолок, Кира контролировала сопровождавшийся характерными звуками бурный процесс, под конец ночи ощущая себя секретарем-стенографисткой соседских оргазмов.
Время шло. Целыми днями Кира моталась по столице, собирая необходимые для выхода на работу документы, коих было превеликое множество, а ночами… Ночами, вместо овец, «конспектировла» перфомансы соседей. Третьего, к примеру, они на полчаса опоздали с началом первого акта. Четвёртого – внезапно начали на двадцать минут раньше первого звонка, а пятого… Пятого Он рычал, Она кричала, а кровать об пол стучала. Причём из графика выбились вновь и угомониться никак не могли. Ближе к середине действа рычания прекратились, а крики усилились. «Может Она Его того? Почти два часа уже как сегодня», - грешным делом подумала Кира. Ей безудержно хотелось спать, а спать безудержно хотел её. «Я не могу под вас подстраиваться. Либо увольняйте из стенографисток, либо будем утверждать ваше расписание, милые мои! График - есть график. Что же вы его нарушаете? Так дело не пойдёт!» - крикнула Кира в стену и вышла подышать на балкон. Ко всему прочему оказалось, что окна у «кроликов» были открыты настежь, а межбалконной перегородки придумавшим балконы на первом этаже «гейнием» архитектуры предусмотрено не было. Кира впервые за свои сорок два года почувствовала себя вуайеристкой, и ей, почему-то, от этого стало стыдно.
Не смотря на окружавшую липкую духоту, она наглухо закрыла балконную дверь и вновь легла под одеяло. «Интересно, стыдно мне стало из-за того, что невольно подглядела или из-за того, что впервые за сорок два года», - думала Кира, пытаясь провалиться в дрёму. Но минут через пятнадцать минут смена резины в соседском пит-стопе закончилась, и разделявшую её с соседями стенку сотряс очередной львиный рык. «Ну всё, мои дорогие, я больше так не могу, я выхожу на тропу войны!», - не настолько громко, чтобы её услышали за стеной справа, но достаточно для того, чтобы продемонстрировать себе свой воинственный дух сказала Кира и направилась по направлению к холодильнику. Достав из морозилки домашнюю колбасу, она решительно включила плиту. Когда сковорода с ароматно пахнущим жаренными семечками подсолнечным маслом должным образом разогрелась, Кира начала кулинарить, предварительно обжарив на ней лук и болгарский перец, и потом присовокупив к ним «улитку» перетянутой жгутом купатины. «М-м-м! Запах - обалдеть!» - похвалила сама себя Кира и прошла со сковородой в комнату. Рык из-за стены не утихал. «Работает, трудяжка моя», - с заведущей улыбкой констатировала Кира и, прихватив по ходу вентилятор, вынесла ношу на балкон, поставила на тумбу, открыла крышку, включила «ветер» и направила неподвижную струю воздуха аккурат на вкуснятину. Села и стала ждать. И… Ура! Стратегия и тактика победили животную страсть! Не прошло и пяти минут, как всё стихло.
«А давай пожрём?» - впервые за последние пару часов что-то сказал Он. «Фух... Живой! Уважаемый, ну что за лексикон? Т-сс! Где же ваши манеры? Вы же надысь рычали аки лев! Вы же царь!» , - торжествующе пронеслось в голове Киры. На кухне противника началось какое-то движение. Едва различимый мужской бас вплетался в звук периодически стучащей по тарелке ложки. «Кушай, дорогой! Приятного аппетита! Ты думал, что "впихнуть невпихуемое" - это про анальный секс? Ты просто ещё не пробовал поставить в холодильник все кастрюли с наготовленным за выходные на неделю вперёд... А я пока посплю. Надеюсь после раннего завтрака ты не пойдёшь на энный круг. Ох, хоть бы Она Его поплотнее накормила...», - самодовольно зевая подумала Кира, потихоньку проваливаясь в предрассветную дремоту. В уже наступившем завтра ей предстоял коллапс в виде самого страшного для неё, финального обследования, результатов которого Кира боялась по-настоящему. Ей, как воздух, необходимо было выспаться, чтобы заставить себя поехать на маммографию в полном психическом и физиологическом всеоружии. Наперекор и вопреки.
Прервавшееся на вырванный кулинарной диверсией непродолжительный сон утро продолжилось для Киры как и полагалось утру - будильник, кофе, сборы на ходу, язык своему отражению в зеркале перед выходом. Лифт, автобус, метро. После недолгих уговоров работодатель вошёл в её положение, и пока не соберутся все необходимые бумажки, устроил оплачиваемую Кире стажировку. Работа. Становящийся привычным ритм офисной канители. Всё как всегда. Обеденный перерыв начался тоже обыденно. Она установила в мессенджере статус «Не беспокоить», быстро оделась и вышла на улицу. Столовка располагалась по московским меркам не далеко - пройти квартал в несколько домов, завернуть за угол, перейти дорогу, осилить ещё метров триста и спуститься в небольшой полуподвал, где вечно пахло борщом, компотом из сухофруктов и ещё чем-то с детства знакомым, а потому и волнующе пряным.
Кира не торопясь дошла до угла, завернула, сделала шаг и замерла от дикой боли, пронзившей подобно стреле всё её тело. Она замерла и, немного отойдя от вызванного приступом внезапного замешательства, осилила ещё один шаг. Очередная волна колик разлилась по её телу. Кира вскрикнула… В голове, словно перепуганные птицы, заметались мысли … Что происходит? Попытавшись сделать ещё несколько шагов и оказавшись ровно посередине улицы, Кира упала на колени. Почему такая боль? Кира, не сдерживая себя, начала кричать в голос… Она пыталась отползти куда-нибудь в сторону, но тело её не слушалось, ноги, как резиновые, подгибались, а все остатки сил забирал крик…
Вскоре на её по-звериному неистовый грай панического ужаса начали собираться немногочисленные прохожие. Кто-то призывал окружающих помочь ей встать, кто-то телефонировал в «Скорую», но сдвинуть Киру с места никто так и не осмелился. То ли от истошности её крика, то ли в силу собственной дряхлости, на дорогу метрах в двадцати от Киры с треском рухнула старая толстая ветвь и тут же перегородила проезжую часть. Начала собираться пробка. Остановившие своих железных коней водители в большинстве своём оставались в своих блестящих автомобилях. Самые торопливые вылезали наружу и пытались убрать препятствие с дороги, но, несмотря на казавшуюся трухлявость, деревяга была достаточно полновесной для того, чтобы оказаться автовладельцам не по силам.
В центре дороги на корточках стояла Кира и кричала… За ней также в долгую вереницу начали выстраиваться машины и нервные водители кто бибиканьем, а кто и отборной руганью из окошка высказывали своё резко негативное отношение к ней в частности и всему вокруг происходящему в целом. Внезапно Кира прекратила кричать и её стошнило прямо на асфальт. Она с трудом встала, медленно повернулась и начала, размахивая руками, кричать, чтобы все включали задний ход. Автовладельцы, думая, что имеют дело с больной на всю душу, и не зная, чего ещё от неё можно было ожидать, начали потихоньку пятить своих железных коней. Внезапно Кира остановилась, зажмурилась и, вскинув в стороны руки, развернулась на сто восемьдесят градусов. Когда она вновь открыла глаза, дорога от кончиков её туфель и до поваленной ветки была абсолютно пуста. Не обнаружив в непосредственной близости от себя ни людей, ни машин, Кира безвольно упала в обморок…
То, что случилось после, заставило замолчать всех. Внезапно стихли оживлявшие своими трелями мёртвый городской воздух птицы, и в наступившей тишине начал нарастать гул… С каждой секундой он становился сильнее и сильнее, неумолимо перерождаясь в рокот. По центру пустого участка дороги начал проседать асфальт. Сначала по нему поползли трещины, куски дорожного покрытия начали постепенно откалываться и гулко ухать куда-то вниз... В какой-то момент весь пятачок отчуждения вздыбился, рокот перерос в грохот, и поднялся столб пыли, после чего всё так же внезапно стихло. Когда осела пыль перед глазами Киры прямо на дороге зиял бездной провал.
Он был абсолютно круглой формы. Один его край заканчивался у повалившейся на дорогу ветви, другой – у того самого места, куда на асфальт не так давно стошнило Киру. Внезапно зачирикали воробьи и прочие мелкие птахи. Какой-то мужик, собравшись с духом, первым осмелился подойти к идеально ровным краям разверзшейся в самом центре Москвы бездны и заглянул ей «в лицо». Она уходила куда-то далеко вниз, дна не просматривалось. Он подобрал кусок валявшегося неподалёку асфальта и бросил его вниз в надежде услышать звук, произведенный его падением, но в ответом ему была тишина…
Наконец-то подъехала кем-то вызванная ранее «Скорая», а за ней и спасатели. Во всеобщей сутолоке взяла начало суета. Понаехали телевизионщики, подтянувшаяся последней полиция начала выставлять оцепление. Кто-то на камеру сбивчиво рассказывал свою версию произошедшего, кто-то пытался просочиться через кордон, чтобы увидеть всё своими глазами. Коммунальщики, расстелив простыни схем, пытались предположить, какие городские коммуникации и где гипотетически могли быть повреждены в результате коллапса.
В сутолоке никто и не заметил, как Кира потихоньку встала с асфальта, отряхнулась и тихонько переместилась за угол дома. Там она прислонилась к теплой, нагретой солнцем стене и вздохнула. Боль, которая с таким криком рвалась из неё, прошла, оставив ощущение полного бессилия. Кира вздохнула ещё раз и вернулась на работу. Наперекор и вопреки. Вечером её ждал визит в клинику, который мог в корне перевернуть её и без того, положа руку на сердце, не очень-то уж и складную жизнь.
Спустя неделю она стояла в центре зала на «Киевской» и жадно вздыхала воздух царства рельсов и скорости. В результате финального обследования врачи с удивлением обнаружили, что от Кириной опухоли, которую диагностировали у неё в родном городе незадолго до отъезда в столицу, не осталось и следа. Разведя руками, признали: "Да, такое иногда, но бывает". Кира же стояла под мозаичными панно станции метрополитена и потихоньку становилась частью столичного мира, представляя себе вселенные. Вот мимо неё пронеслась одна из них, с запахом дорогого парфюма. «Хм, странно. Что она тут делает? Её место там - в красивых машинах на столичных развязках». Вот медленно продефилировала вселенная, приятно пахнущая яблочным штруделем и заварным кофе. «Хотя нет - штрудель, скорее всего, с повидлом, а кофе из автомата». Кира была уверена, что её чудесное выздоровление и провал были каким-то образом связаны. Болезнь ли вышла из Киры, взломав асфальт и уйдя в землю, или провал своим появлением поглотил вобрал её в себя, никто так и не узнал. А тем временем мимо весело проскакала вселенная "Мам, а мам!", всё ещё нежно пахнущая молоком. Где-то там коммунальные службы пытались ликвидировать провал, ученые до хрипоты спорили о его причинах во всевозможных ток-шоу и выпусках вечерних новостей. А Кира? Кира просто давно любила это занятие - стоять, вдыхать вселенные и фантазировать. Одни собирают марки, другие - монеты, третьи - пивные бокалы, она же собирала вселенные. Шумиха была долгой и, казалось бы, всё вставало на свои рельсы, но то, что случилось чуть позже, никак не вписывалось в канву даже её излюбленного хобби.
Внезапно шум метро стих. Даже не стих, а, как послушная собака, опустился на пол. Вселенные, как испуганные голуби - порскнули в никуда, впрочем, как и появились до этого из ниоткуда. Спиной она почувствовала присутствие гораздо большей, чем все предыдущие взятые вместе вселенной. Она была настолько близко, что можно было услышать шум вдыхаемого ею воздуха. Вселенная дышала, на удивление, ровно и ритмично. Но, что было самое странное - у неё не было запаха.
- Не поворачивайся! – слова летели не по воздуху, а сразу возникали в голове Киры, - Не поворачивайся и впредь ничему не удивляйся. Наперекор и вопреки.
