А. Сокуров НГ 11. 06. 2021
— Я смотрела запись, когда вы говорите президенту: «Раз молодые вышли на улицы, значит, что-то не так… Но государство перевело возможный диалог в уголовную геометрию». Вы говорили вроде бы очевидные вещи, а мне было не по себе. Собственно, на такую честность решились лишь вы и Сванидзе. Другие в основном что-то быстро писали, не поднимая глаз. Почему?
Временами пребываю в полном отчаянии. Что там происходит? Когда необходимо заговорить о политике — страх.
— С одной стороны, сверху чиновничий натиск и диктат, с другой — плоды дегуманизации, превращающей население в апатичное сообщество. Вы же все время говорите о том, что происходит с социально-исторической культурой населения. И кажется, это ужесточение, с одной стороны, и одичание — с другой, в какой-то точке «Ч» встречаются.
— Да, встречаются на огромном пространстве России, которое многие русские философы определяли как русское проклятие. Нет концентрации культуры, нет опоры на какое-то национальное качество, ничего этого нет.
У нас есть Российская Федерация, у нас нет России. У нас есть президент Российской Федерации, но мне нужен президент России, который будет думать об Архангельской губернии, о Мурманской, Ярославской, о Поволжье, о том же Урале… Дальневосточном регионе. Человека, который был бы озабочен развитием жизни народа-кормильца, что кормит, прямо скажем, разношерстную братию Федерации. Я обращался к президенту: обратите внимание на то, как мучительно живет Архангельская область, посмотрите на обеспечение там медицинскими учреждениями, посмотрите, там не хватает роддомов, специальных клиник для женщин, не хватает дорог, не хватает, не хватает… Бедность, бедность. Хотя бы примите во внимание, что когда-то в Архангельскую область из блокадного Ленинграда перевозили тысячи и тысячи людей для спасения от голода. А в Архангельской области во время Великой Отечественной войны (об этом вообще никто не говорит) умирали так же, как в Ленинграде, и от того же: не было блокады, но был голод, страшный мороз. Снега до подбородка: архангелогородцы мёрли тысячами. Хотя бы отдайте долг Ленинграда — архангелогородцам, вологжанам. Им же сейчас так нужна помощь! Но нет.
Не знаю, выживу ли я после этого интервью, но опять возвращаюсь к трагичной теме. Колоссальная моральная проблема «чеченского сектора», которая является экономической, социальной и военно-политической проблемой России, Кавказа. Милитаризация этого региона безмерна. Насколько я знаю, количество оружия, которое там на единицу населения, — самое большое в мире, причем современного оружия. Не осмыслена ни одна из причин чеченских войн. Осталось затаенное ожидание. Сотни тысяч этнических чеченцев бежали в Европу и в современный чеченский сектор возвращаться не хотят.
— Как вам кажется, почему и кому нужна интенсивная истеричная идеология войны, вражды со всем миром, жестокосердия, которое воспитывается политиками и телевизором? Отменены антимилитаристские идеи, некогда бывшие на знамени идеологии большой страны: Брежнев жал руку Никсону, лозунги разрядки, саммиты, посвященные разоружению. Даже когда люди в это играют, они уже в это верят.
Почему направленность на войну?
— Полагаю, нет понимания реальных экономических ресурсов России. Мне кажется, у многих правящих людей в нашей стране острое чувство экономического тупика, абсолютное непонимание, как развивать государственный механизм дальше — и так называемый федерализм. Что это за государство? На что опираться, на какую хотя бы теоретическую базу? Ведь население Российской Федерации так и не приняло окончательного решения по поводу государственного устройства России. Об этом, кстати, однажды говорил и сам Путин: «Подождите, если в стране что-то будет неблагополучно, не думайте, что это от нерешительности властей. Само население начнет указывать, куда надо идти». Вот оно и показывает сегодня, куда надо. Большая часть населения не готова принять решение о демократическом устройстве, потому что это трудно. Потому что в каждой семье должна быть идея демократического усилия, идея маниакального участия в выборах, противодействие подтасовкам на выборах. Необходимо жесткое соблюдение конституционных основ. Но Конституция в моей стране стала «ведомственной официанткой».
— Дефицит ответственности за свой выбор?
— Конечно. Но, конечно, это про народ, у которого низкая социальная, политическая культура…
— Однажды вы сказали, что такой народ может превратиться в диктатора, который сформулирует и просуфлирует своего правителя.
— Да-да, как американское кино, которое когда-то в эпоху тяжких экономических проблем поднимало свой народ. А теперь американский народ диктует кинематографистам, что им, кинематографистам, делать… «Снимайте то, что нам надо. Что нам всем нравится». Поэтому американское кино, являвшее огромные художественные потенции, превратилось в фабрику по производству товара. Хорошего, зрелищного, качественного. Но товара.
— За исключением талантливых современных режиссеров, которые идут вопреки общему потоку.
— Я говорю об отсутствии понимания, что делать. Мне люди, занимающие высокие посты, говорили, что не знают, куда двигаться, как работать в нашем государстве. Несколько лет назад я говорил и с Медведевым, и им было сказано: «Федерализм? Какой федерализм? Разве он есть? Мы понимаем, что его нет. И мы понимаем, что в этих экономических, политических условиях Федерация почила в бозе».
Я спрашивал у нашего президента: что делать со структурой страны, с таким ее построением сегодня? Как известно из интернета, в России появился падишах Кадыров, официально титулованный. На самом деле, это не глупо и не смешно. Ведь это один из шагов к отделению, демонстрация силы и особых взаимоотношений с Россией. Ну хорошо, чеченский народ сам разбирается с падишахом, со своей жизнью. Но нам-то нужно определяться, какая у нашего государства экономическая и социально-политическая конструкция. И могут ли люди, у которых огромные деньги, которые ратуют за развитие сырьевого сектора, определять собственно политику в стране? А может, стоит посмотреть, что в Норвегии сделали со своим сырьевым сектором? Может, есть и другие варианты? Кто-нибудь в нашей стране думает об этом? Когда мне говорят — никто, я начинаю бояться за мою Россию. Не стоит забывать: мы по-прежнему живем в государстве, основанном в 20-х годах прошлого века, когда Ленин и Сталин придумали эту федеративную конструкцию.
— Как вам кажется, почему после трагедий, которые пережила страна, после колоссальных потерь в войне, в сталинском геноциде — не накапливается коллективный опыт? Как в 60-е терзали Бродского, в 70-е Сахарова с Ростроповичем… «и вновь продолжается бой»…
— Не знаю, могу ли отвечать на такие сложные вопросы. Мне видится, что в нашем государстве соединяются несоединимые элементы: национальные и религиозные. Мы слишком разные, и у нас здесь много несовпадающих позиций. У нас исторически сложились разные внутренние отношения, которые сегодня могут существовать или порознь, или на дистанции.
— на «художников».
— Система же гнобит этих людей.
— Да. Но людей с наибольшими достижениями, как, например, Прокофьев, Шостакович, Эйзенштейн, они готовы долго терпеть.
— Это как воспринимать слово «терпеть», хорошо, если не убивают, вот Сахарова едва не убили «принудительным питанием».
— Ну Сахаров сам чуть не убил многих, так же как и его великие коллеги. Если бы не его внутренний переворот… На другой стороне этих весов — готовность американцев (во время развития корейского кризиса) ударить ядерным оружием по Сибири. Конечно, так называемое сдерживание должно было сработать. Но все равно интеллектуалы со всех сторон участвовали в создании этого кошмара. Все это говорит о причинах более сложных. О том, что нет внутри интеллектуальной элиты тормозов. Это и позволяет государствам играть с обществом в кошки-мышки.
— Просто власть, в которой заложено только слово «власть», только энергия силы, порочна изначально, не только потому, что разрушает самого властителя, но и формирует самые скверные, низменные качества у огромного числа людей. Когда Гитлер провозгласил свою доктрину, мы знаем, что со стороны Коммунистической партии Германии была попытка противодействовать нацистам. На улицах многих городов Германии погибали люди в битвах со штурмовиками. А значительное число немцев Гитлера поддержало. Мужчины из немецкой Компартии, из сил сопротивления были забиты, расстреляны на улицах Германии. Мы забыли о том, что там происходило. Странно, что один может инфицировать многих, но многие не властны над одиночкой.
Власть в России численно превосходит народ. Ведь что происходит на улицах сегодня? Ровесники бьются с ровесниками. Вернее, так: ровесники бьют ровесников.
Государство дает полномочия насилия молодым людям над другой молодой частью населения страны. Но это до поры до времени…
— Уточним: молодым людям в скафандрах с дубинками и электрошокерами.
— Это не просто развращает, но означает, что перспектива — дорога с односторонним движением. Вот есть силовая организация, которая парадоксально для русской традиции называется «Росгвардией»… Вообще «гвардия», по рассказам моего отца, — звание, которое надо было в бою добыть: гвардейская дивизия, гвардейский полк. Сейчас силы подавления народа называются «Росгвардия». И кроме того, посмотрите внимательно, кто служит в этих формированиях… Когда я публично говорю об этом парадоксе, многие опускают головы, никто не может ответить на этот вопрос, в том числе Владимир Владимирович Путин.
— Вы говорили президенту, что государство не смотрит в лица молодых людей, не видит, что хорошие лица, хорошие ребята и девушки… за решетками.
— Когда я говорю вам, что мне трудно сейчас жить на Родине, я прежде всего имею в виду и вот что. С чем бы я ни обращался к власти, будь то здесь, в Петербурге, в наших градозащитных движениях или в Совете по правам человека, — я не встречаю отклика.
— Не задавать вопрос «почему»?
— Наверное, потому, что я ничтожно маленький человек, у которого почему-то навязчивая идея идиота, что я отвечаю за происходящее: за город, за свою страну, за свое время. Сейчас, передавая мою страну молодым людям, честно им говорю: «Мне стыдно, что передаю свою страну в состоянии такого раздрая, противоречий, внутренней резни. Мне стыдно. Что я могу сделать?» Вот сейчас закрыли у нас фильм для показа «Доазув. Граница». Режиссер — моя ученица Марьяна Калмыкова.
— Я посмотрела картину, которая без надрыва рассказывает о трагическом для ингушей соглашении, передаче части ингушских земель Чечне и массовых протестах в Магасе, результатом которых стали уголовные дела на участников митингов. Кино о людях и их беде.
— Я искренне сочувствую моим ингушским согражданам.
За происходящее в Ингушетии мне стыдно. За преследование ингушских граждан — стыдно. За пошлую политизацию, по сути, простой ситуации — стыдно. Циничность поглощает, душит мою страну.
«Граница» прекрасный фильм, почему-то обвиненный в экстремизме. Оспорить запрет — безнадежная задача. Никакого смысла обращаться в российский суд — все равно проиграем. Дважды я писал письма в Совет по правам человека, говорил с главой СПЧ Фадеевым. Никто из членов Совета не стал помогать, никто не хочет ввязываться в эту историю.
Я себе представляю: а как вообще происходил этот запрет? Перестраховались непрофессионалы в Минкульте, эти дамы московские всего боятся? Впрочем, и там уже существует представитель ФСБ. Видимо, он так решил?
— Увы, сейчас именно силовики все решают.
— С какой стати? Почему офицер ФСБ знает про кино больше, чем я? Я только на одной киностудии «Ленфильм» больше 45 лет. Генералы, полковники с легкостью бросают в политическое корыто абсолютно чистые произведения. В эти корыта бросают молодых людей, их мысли, мечты и стремления, их произведения, их убеждения… Вот в это корыто с политическим пойлом. Поставили на колени и «культурную столицу».
— А государству нужна молодежь вообще? Зачем ему молодежь? Кроме Росгвардии и новых комсомольцев, разумеется?
—
— Один из ваших любимых учеников, Александр Золотухин, снял о Первой мировой войне мощную антимилитаристскую картину «Мальчик русский». У его героя, почти ребенка, в непомерно большой военной форме — мирные глаза в середине бойни. Еще там есть оркестр, состоящий из сегодняшних молодых людей, потому что это кино про них. Для них. И в «Дылде» вашего ученика Балагова есть эта мощная гуманитарная, человеческая тема. У фильма Киры Коваленко, который пригласили в Канны, знаковое название «Разжимая кулаки». В общем, снимаю шляпу — наверное, вы им объяснили что-то важное.
— Боюсь, что от этой гуманитарной сверхзадачи некоторые из моих учеников скоро будут убегать. Слава и деньги. Кстати, Саша Золотухин сейчас завершает, на мой взгляд, особенный, лирический фильм. Его персонажи — современные курсанты военного училища. Продюсер Андрей Сигле. Великолепный фильм.
— Так вот, Саша говорит, что вы их учили смотреть не столько на эффектность внешней истории, сколько на поиск внутренних причин поведения человека. Вот самое, может быть, сегодня важное, нужное. Получается, что сегодня для вас этика важнее эстетики?
— Вне всякого сомнения. Эстетика была для меня важна в свое время, но только в приложении к историческим событиям. Когда возникла возможность снимать «Скорбное бесчувствие» по мотивам «Дома, где разбиваются сердца» Шоу, то я, конечно, ставил перед собой задачу не только драматическую…
—
Мне кажется, мы в жизни наибольшее число ошибок совершаем именно в этической тени: в отношениях с близкими, с друзьями, с любящими нас, с людьми незнакомыми, и даже в отношении Родины своей.
— И со зрителями.
— Со временем и со зрителями, да. Это, мне кажется, очень-очень тяжелая проблема. Нам не хватает нового взгляда, большого писательского замаха. Нам не хватает сегодня литературы с огромными темами: что такое этнос, что такое не этнос, что такое черное и белое, насколько много в человечестве несоединимого, как важно уметь и постепенно приучать себя к мысли о разъединении народов, о готовности умереть, принять смерть других. Мы, как этнические группы, должны быть и деликатнее, и стремиться к дистанцированию друг от друга.
— Не подчинять, не поглощать другой этнос, вот это имеется в виду?
— И это тоже. Ни религиозно, ни технологически, никак не довлеть. Например, исламский мир прекрасно может существовать отделенно, как исламский мир, со всеми особенностями, проблемами. Но исламский мир также может проявить некую Новую мудрость. Необходимо быть более органичным и неформально основываться на исламской «идеологии», на природной какой-то инфраструктуре, психологической, физической, ментальной. Отвергать насилие.
Важно уважать достижения Христианской цивилизации, законы и правила Старого Света. Но это больше относится, кстати, к исламской молодежи.
— Ну вот мы говорили про молодых. Моральный выбор всегда чудовищно тяжелый, но сегодня — особенно; и у ваших учеников, и у моих детей… кажется, невозможный выбор. Опасно говорить или писать то, о чем думаешь, опасно выходить на улицу и предъявлять свои идеи, видение будущего. Буквально опасно для жизни: тебя арестуют завтра же. Хорошо, если не искалечат.
— Опасно для совести молодого человека, для его судьбы, когда человек себе говорит: «Мне страшно, и я в выборе между истиной, правдой и т.д. выбираю свободу свою личную, индивидуальную». Но мы же знаем, что среди молодых людей много и тех, кто, несмотря на все риски, ведет себя демонстративно и открыто проявляет гражданское мужество. Наша задача защитить их.
— Как говорил Сахаров, когда нет выбора, остается выбор — моральный. Вы начали список заключенных читать Путину, и я вспомнила про список пятидесяти заключенных из нобелевской речи, которую зачитывала Боннэр. Сейчас такое количество молодых людей — их больше и больше — арестовывают за пост, за выловленное камерой наблюдения лицо в толпе.
— Это грандиозная ошибка государства, если не сказать преступление современной политической элиты. Свидетельство, что в стране нет профессиональной чистой, честной партийной работы. Реально нет ни одной партии. Если бы в стране действительно была партия правящая, как ее называют, «Единая Россия», то она должна была погибать в дискуссиях и разговорах с другими политическими направлениями, в том числе и среди молодежи. Эта партия должна была бы устраивать непрерывные дискуссии. Если они чувствуют, что они правы, — непрерывное общение должно быть. Идет демонстрация, например, по призыву сторонников Навального, так если вы правящая партия, отвечаете за страну и уверены в том, что нынешняя политическая деятельность единственно верная, а Навальный заблуждается, идите туда, будьте внутри демонстрации, разговаривайте, беседуйте с людьми, убеждайте, слушайте, что они говорят. Сегодня в России принято политическое насилие прикрывать силовыми структурами. Не беседовать, не разговаривать — а бить.
— Горько, обидно, стыдно, стыдно — как гражданину. Я все это уже видел, я прожил длинную жизнь в советской системе, прожил переходный период, сейчас вижу этот разворот в никуда. Боюсь, что при таком «развитии» событий, кроме чрезвычайно мощного общенационального политического конфликта, ожидать нечего.
— Наверное, вас ученики спрашивают: вот такая ситуация, живем в обстановке настолько сложной, на что нам надеяться, на что опираться?
— Спрашивают, да, на эту тему мы говорим нередко, да и после каждых массовых выступлений в городе. Интересуюсь, были или нет, на что обратили внимание, как они вообще это воспринимают? Я никогда не говорю — идите или не идите — никогда. Хотя сам всегда бываю, и они меня видят. Что я им говорю? «Очень прошу вас, будьте осторожны сейчас. Учитесь. Но позже вернитесь и сделайте то, что вы должны сделать, со своим новым знанием, пониманием происходящих процессов. Предъявлением обществу и людям вашей картины мира, поможете разобраться сверстникам. Станьте мастерами, не берите в руки оружия влияния, пока вы им не владеете».
— Помочь разобраться другим и, быть может, надежду дать?
— Надежду — да. И потом, в социальном процессе (я не говорю о политическом, потому что ненавижу политику) непременно должна быть любовь к жизни. Ты должен протестовать или что-то делать в гражданском пространстве, потому что ты ЗА жизнь. Это наша Родина, нам надо учиться понимать…
— Где живое, а где мертвечина…
— Да. Ты — за жизнь. Православным или мусульманином можно быть хоть на Северном полюсе, а Россия — у тебя здесь, одна. И твой народ здесь, не на Марсе и не на Луне.
Другие статьи в литературном дневнике:
