Ангелина Злобина Несколько оттенков баклажановогоНесколько оттенков баклажанового цвета Solarium melongena, чудо из семейства паслёновых, пародия на жирную запятую, намёк на нос унылого пьяницы из молдавского села, сизой грушей высовывающийся из-под края отрёпанной войлочной шляпы, каучуковая слеза, которой всплакнул маленький кустик со скромными листочками; а ещё - "турецкий помидор", "яблоко безумия", бадаржан, демьянка. Он давно поменял репутацию, имя, цвет, научился быть белым, черным, желтым, коричневым. Баклажаны тихонько поскрипывают в руках под струёй холодной воды и ложатся рядком на большое блюдо, мокрые, испуганные, прохладные. Сначала их надо нарезать. Я режу поперек – тонко, но не слишком, чтобы потом они не истончились при жарке, не утратили мясистой сочности. Под тёмной кожицей открывается беззащитная светлая плоть с мелкими крапинками семян в середине. Я никогда не чищу баклажаны, как можно отказаться от лёгкого терпкого привкуса, который даёт кожица? Как можно оскорбить благородную ягоду, низведя её до уровня элементарного кабачка? Твёрдые кружочки с тонким лиловым очерком раскладываются рядами и посыпаются крупной солью. Только так можно изгнать из баклажанов остатки дурного нрава, первородную горчинку, дикий привкус «безумного яблока». Надо заставить их заплакать, отступить, подобреть! Придётся подождать, баклажаны быстро не сдаются. * * * В ресторане у Мераба баклажаны резали иначе – вдоль. Изредка Мераба одолевали рекламные фантазии, и тогда он засылал ко мне наверх гонца с просьбой и гонораром. Первое всегда было до смешного легковыполнимым, а второе - до неприличия щедрым. Иногда гонец по моей просьбе захватывал из ресторана горячий хачапури, засиживался у меня, наблюдая, как я работаю. Мераб – красавец, к лицу ему и седина, и возраст. Тёмные глаза, чуть смущённая улыбка, жесты плавные – ладонь открыта, голос - тихий, вкрадчивый. Фамилия его точно укладывается в торжественный распев грузинского многоголосья «Мравалжамиер», забавно совпадая по ритму и напевности: В ресторанной кухне горячее марево над плитой. Этери и Лала жарят баклажаны. Дольки длинные, похожие на стельки из детских тапочек. У Этери крупные покатые плечи, смуглое спокойное лицо, гладкие чёрные волосы, а брови - как тонкий изящный мазок беличьей кистью, с нажимом в начале и лёгкой летящей линией в конце. Ах, если б у меня были такие брови, я б жила и горя не знала! Уж я бы тогда точно не носила чёрного платья как Этери, хотя...разве что короткое и узкое, с воздушным малиновым шарфом в лиловых разводах. Чёрная шахматная фигурка, перевитая шифоновой лентой, призыв и неприступность, скандал и провокация, шах и мат! Вот поэтому у меня и не такие брови, как у Этери. Здороваюсь. Женщины оборачиваются, отвечают по-русски, и снова продолжают тихий разговор на грузинском языке. Руки привычно подхватывают с большого подноса тонкие длинные дольки, то одной, то другой стороной роняют в панировку из тёртого грецкого ореха и выкладывают на плиту. Один, второй третий…. Разговор течёт, как тихий ручей между гладкими камнями, мерцая сонными солнечными бликами гортанных ударений. Впрочем, я заболталась. Баклажаны мои уже подумали о своём поведении и излили свою горечь солёными слезами. Теперь их надо умыть, стряхнуть воду дать немного обсохнуть и жарить – аккуратно, чтобы они не превратились в вульгарные чипсы, чтобы лишь слегка подрумянились. Масло потрескивает. Поехали! Так, на чём я остановилась? Да... Пока мне делают хачапури, мы с Мерабом садимся за столик. Появляются два бокала с красным вином, лаваш. Официантка приносит узкую длинную тарелочку, на которой выложены лесенкой тонкие ломтики баклажанов, рядом – кружки тёмно-розовых сладких помидоров и, поверх – несколько веточек кинзы. Я поднимаю глаза на Мераба и говорю виновато, почти шёпотом: - Ну зачем… Наблюдает за мной, глаза блестят. - Ну, что там? Что там... Да всё - подсушенные ветрами тёмные гроздья, древесный привкус ломкой коричневой веточки, простоватый запах жухлого листа с блестящей ниточкой паутины, холодок голой земли между красными рядами виноградников и прозрачное октябрьское солнце. Осень в твоём вине, Мераб, тёплая светлая осень. - Понравилось! Закусываем нежнейшими баклажанами, разморёнными горячим ореховым маслом, с почти неуловимым хулиганистым чесночным привкусом. Помидоры добавляют нотку прохладной свежести, вино распускается терпким красным цветком. - Мераб, а почему в твоём ресторане поют цыгане? Разве они могут спеть грузинскую песню. Нет, дорогой, и так уже на кухне твоя Лала спалила вторую порцию баклажанов. - За нас! За тебя, Мераб. Никогда больше я к тебе не приду. Не станет скоро твоего ресторана, разъедутся люди, весь дом затянут зелёной сеткой и поломают перекрытия. Не знаю, где теперь Лала, Этери, Мераб, гонец, которого звали Зурабом... А вот и мой хачапури. Красавец! Я не сомневалась. Чего только не вспомнишь, нарезая помидоры и шинкуя лук, смахивая жгучую, но совсем не ностальгическую слезу. Ну что ж, продолжаем. Баклажаны уже пожарены и сложены на блюде, а теперь я буду жарить лук и помидоры - до прозрачности и тонкости аромата, добавляя фиолетовый базилик и коричневый кориандр, помешивая и предвкушая. Этери положила бы свою любимую зелень, но я не стану (прости меня Этери, я так и не смогла полюбить кинзу!) Я добавлю один зубчик чеснока для того, чтобы аромат "распустился" и "зацвёл", но только в самый последний момент, чтобы не обидеть благородные приправы. - Волшебно! Посыпать сверху мелко нарезанной петрушкой. © Copyright: Виктория Лета, 2016.
Другие статьи в литературном дневнике: |
